![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Глава девятая Бег по кругу
Наверное, какое-то время Олеся спала, потому что, открыв глаза, она обнаружила себя в своей кровати, а над собой – бледное лицо отца. – Вставай! Отец сдернул с Маканиной одеяло. – Вставай сейчас же! Олеся спустила ноги на пол. Странно. Она успела разуться и снять куртку? Когда? Она ничего не помнила. Больше того – она не помнила, как добралась от школы до дома. – Что ты там натворила? Откуда опять взялся этот Галкин? Отец был разъярен. – Я не виновата, – пробормотала Маканина, пытаясь сложить в единое целое в голове осколки этого бестолкового дня. – А кто виноват? – Отец отпихнул ногой одеяло и забегал по комнате. – Я тебя предупреждал, чтобы ты близко не подходила к Галкину? Ты что, обыкновенные слова перестала понимать? – Все я понимаю! – слабо вскрикнула Олеся, опуская лицо в ладони. – Я не виновата! Это они все подстроили! – Ага, – непонятно чему обрадовался отец. – Значит, это они виноваты! А ты у нас ангел. Ольга! – Он дернул ее за руку, и Маканина была вынуждена поднять голову. – Что ты натворила? – Я с ними на кладбище не пошла! – всхлипнула Олеся и заплакала. – Я покойников боюсь. Отец испуганно глянул на дочь и осторожно отпустил руку. – Ладно, – пробормотал он, стараясь больше на нее не смотреть. – Побудь дома, я пока в школу схожу. Мне оттуда позвонили, сказали, что вы с Галкиным устроили погром в кабинете химии, всех перепугали, подрались с Васильевым. Я уж подумал, что тебя из милиции забирать придется. Не помню, как до дома доехал… Посиди здесь… Или поспи… Я сейчас. Бубня себе под нос невнятные слова, отец вышел из комнаты. Олеся обессиленно упала на подушку. Это просто фантастика какая-то! Надо было очень постараться, чтобы влипнуть в такую историю. Обиженно звякнул телефон. Сейчас начнется… Маканина взяла трубку, долго не могла попасть на кнопку вызова – от волнения руки тряслись. Нажала, но на линии уже звучали гудки отбоя. Прислушалась к назойливым «туп, туп, туп». За ними была тишина. Как же это так получилось? Она ведь не хотела никому зла! Почему все ополчились против нее? И что поразительно – чем больше Олеся пытается оправдаться, тем становится хуже и хуже. И что же выходит? Она сама во всем виновата? Нет, нет! Это все Васильев! Это все Галкин! Надо только объяснить, что она здесь ни при чем, и все станет на место. Не станет… Тинк, танк. Тинк, танк. Дробно отсчитывали секунды большие часы в коридоре. Тинк, танк. Тинк, танк. Все пятнадцать лет Олесиной жизни часы без устали напоминали о себе, о времени, которое всегда идет вперед, поэтому стоять на месте ни в коем случае нельзя. Нужно двигаться! Олеся снова оказалась в кровати, откинулась на подушку, закрыла глаза и попыталась представить, что сейчас делает ее отец. Вот он пересекает школьный двор. Вот поднимается по стертым ступенькам крыльца. Перед дверью – решетка. Зеленая краска облупилась и крошится. Внешняя дверь с тугой пружиной. Внутренняя – легкая, с весело звенящим стеклом. От двери отец привычно поворачивает направо, идет вдоль окон длинного коридора и упирается в большую тяжелую дверь, обитую красным дерматином. На ней цифра «1» и табличка «Приемная». Дальше комната с тремя столами, за которыми никогда никто не сидит, низкий журнальный столик с вечными конфетами и печеньем, шкаф с методичками и журналами. Дверь налево (всегда открытая) – завуч, направо (чаще закрытая) – директор. У Надежды Валерьевны на полу огромный красный ковер с причудливыми белыми завиточками. Такими, наверное, были ковры-самолеты в восточных сказках. Но этот ковер уже никуда не полетит, потому что он придавлен сверху массивным столом со стопками бумаг и тетрадок. Из-за этого нагромождения не всегда и заметишь невысокую худенькую директрису. Отца впустят в этот кабинет. Надежда Валерьевна поднимет голову и будет долго внимательно на него смотреть. За ее спиной окно с тяжелыми бежевыми шторами, а в углу в гигантской кадке – пыльное утомленное растение, чего только не перевидавшее на своем веку. А поэтому говорить не стоит… Не стоит… Бесполезно. Все бесполезно… Пойти, что ли, навстречу отцу и сразу обо всем узнать? А то он уедет опять в свою клинику, а ты жди до вечера, мучайся неизвестностью. Олеся резко встала и пошла в прихожую. Постояла около вешалки, тупо глядя на свою куртку. Да, надо идти! Нельзя так стоять, столбом придорожным. Маканина всунула одну руку в рукав куртки и замерла, вспомнив, что отец обещал вернуться и все рассказать. Куртка упала к ее ногам. Олеся вернулась в комнату. Как же невыносимо ждать! И кто мог подумать, что щелочной металл дает такие последствия… Трень. Напомнил о себе телефон, заставив ее вздрогнуть. Олеся силком заставила себя встать с кровати и выйти в коридор. – Маканина? – Сухой голос Юрия Леонидовича ни с кем нельзя было спутать. – Галкин не у тебя? От неожиданности Олеся сначала помотала головой, и только потом сообразила, что ее ответа не видят. – Нет, – наконец произнесла она и, осмелев, спросила: – Что теперь будет? – Ну, ладно, – оборвал разговор Червяков. – Завтра не забудь прийти в школу. Трубка поперхнулась гудками. Тук, тук, тук! Забарабанило сердце. Неужели ее и правда выгонят? Олесю закружило по квартире. Что делать? Что делать? Что делать? «Хоть уберешься из этого курятника», – вспомнила она слова Сидорова. Ему-то легко рассуждать… А как он врезал Галкину! Тихоня, тихоня, и вот – нате вам… Маканиной стало страшно. Так страшно, как никогда еще, наверное, не было. Что-то вокруг происходило странное, неуправляемое, не поддающееся объяснению, а потому ужасное. Олеся подошла к окну, прижала разгоряченный лоб к стеклу. В воздухе кружились редкие снежинки. Зима. Белые ледяные звездочки бесшумно падают вниз, вертятся, ложатся на поседевший асфальт. Маканина стукнулась лбом о стекло в попытке подальше выглянуть во двор. Там на лавочке кто-то сидел. Галкин? Его везде ищут, а он… Эх, жаль, отсюда ничего не видно. А если это и правда Серега? Первым желанием Олеси было побежать на улицу и прогнать сидевшего на лавочке типа. Нечего ему тут делать! Пусть никогда не приходит! Она уже сделала шаг от окна, но остановилась. Восьмой этаж, снег, она легко могла ошибиться. Да и что Галкину здесь делать? Он давно ушел, убежал куда глаза глядят или сидит где-нибудь со своими дружками, пиво пьет. В ее воображении возникла странная картинка. Зима, вокруг – припорошенные снегом ели, из-под косматых лап подкрадывается темнота. В центре поляны разведен большой костер. На бревнах, окруживших огонь, сидят разбойники в драных ватниках. Галдят, пьют, разламывают лесную глушь редкими пистолетными выстрелами. Среди них – Галкин. Он так же весел и громогласен. В руке у него большой нелепый пистолет, какой был у Бармалея в детском фильме… Почему-то бандиты, о которых столько рассказывал отец, представлялись ей именно такими. Тянулись бесконечные секунды. Отец все не возвращался. Сидевший на лавочке человек давно ушел. На улице смеркалось. Хлопнула дверь. Отец молча разулся и прошел в кухню. Маканина дернулась было следом, но остановилась. Она знала, что отца сейчас лучше не трогать. Если он молчит, значит, все обошлось. Или почти обошлось. – Ольга! Олеся поморщилась. Как же ей не нравилось это имя! Особенно сейчас. Хлесткое, грубое, некрасивое. – Ольга! Пришлось идти. Отец сидел за столом и щедро сыпал сахар в кружку с чаем. Ложка, вторая, третья… Неужто ее выгнали? – Ты завтра пойдешь в школу, – произнес он тоном, не допускающим возражений. – И сама решишь свой конфликт с одноклассниками. – А я-то тут при чем? – искренне возмутилась Маканина, падая на стул. Она ни секунды не считала себя в чем-то виноватой. Это все шуточки Васильева, это все происки Курбаленко! – Если они себя так повели, значит, ты позволила им это сделать! – Отец, как всегда, был немногословен. Ложечка звякнула о стенки кружки. Олеся завороженно смотрела на тонкие пальцы отца. Вот он перестал размешивать сахар и придвинул Маканиной вторую кружку. Олеся обхватила ее горячие бока ладонями, теплый парок приятно коснулся щеки. – Я завтра никуда не пойду! – Взглянуть на отца она боялась. – Я ничего не делала! Это они… Стол придвинулся к Олесе, больно ткнув ее столешницей под ребра – до того резко отец встал. – Не надо разрушать то, что у тебя есть. – Отец перегнулся через стол. Говорил он негромко, но лучше бы уж кричал. Потому что эти тихие слова били больнее крика. – Собирать обратно будет нечего. Учись думать, учись помнить, что у тебя не только сегодняшний день. Есть прошлое, и еще многое ждет тебя впереди. Ты меня понимаешь? И если ты сейчас это не исправишь, то потом поздно будет. Трень! Некстати ворвался в их разговор звонок телефона. Олеся вздрогнула. В голове больно кольнуло. Кто бы это мог быть? Тинк, танк. Тревожно застучали часы. После горячей чашки трубка была неприятно холодна. – Олеся? Здравствуй. Это Анна Сергеевна, мама Сергея Галкина. В душе ее что-то оборвалось, желудок возмущенно забурчал. Краем глаза Маканина заметила – отец вышел из кухни, стоит в коридоре. Смотрит. – Извини, что я звоню. – Анна Сергеевна говорила быстро, словно боялась, что ее перебьют, не станут слушать. – Мне сказали, в школе что-то произошло. – Хотите, я папу позову? – тут же предложила Олеся. – Он все знает и… – Нет, нет, – заторопилась Анна Сергеевна. – Я сейчас пойду к директору и сама разберусь. Скажи, пожалуйста, Сережа не у тебя? Это уже стало дурной привычкой – искать Галкина в ее квартире. – Никто его нигде не видел, – продолжала сокрушаться Анна Сергеевна. – Телефон выключил, обедать домой не приходил. Олеся, если он придет к тебе, не прогоняй его! Дай мне знать, я за ним сразу приду. У Сережи бывают такие срывы. Он весь в отца, тот на ровном месте может начать буянить. Во дела! У них, оказывается, буйство – семейная черта. В коридоре кашлянул отец, напоминая о своем существовании. – Ну, – протянула Маканина, соображая, как бы лучше ответить. – Они там подрались, а потом он ушел. – Подрались! – ахнула галкинская мамаша, и на заднем плане послышался знакомый звук – упал велосипед. – Понимаете, он… – забормотала Олеся, но из трубки уже послышались гудки отбоя. – Галкин? – сухо спросил отец. – Его ищут. – Маканина медленно положила телефон на место. – И почему-то все время у меня… – Почему-то, – с горечью произнес отец и вернулся на кухню. Разговор был окончен. Возражений никаких быть не могло – его дочь завтра пойдет в школу и во всем разберется сама. Оставалось одно: молиться, чтобы завтрашний день не наступил никогда. Вечер прошел в молчании. Олесе больше никто не звонил. Всем было на нее наплевать. Она тоже никому не звонила. Даже свет в комнате не зажигала. Так и сидела в темноте, пока странная возня в прихожей не вернула ее к действительности. Сквозь дверь пробивался глухой голос отца. Он что-то говорил, в ответ ему что-то бубнили. Долго бубнили, настойчиво. То переходя на шепот, то срываясь на крик, но слов все равно было не разобрать. Отец отвечал коротко. С кем он мог разговаривать? Вдруг ее осенила страшная догадка. Она слетела с кровати. Спросонья не сразу сообразила, в какую сторону кидаться. Пока путалась в тапочках и дверях, голоса в прихожей стихли. Когда она выбежала из своей комнаты, отец уже закрывал входную дверь. – Всего хорошего! – кивнул он своему собеседнику. Лязгнул замок. – Кто это был? – Олеся дернула ручку двери, желая выглянуть на лестничную клетку, но отец удержал ее. – Соседка заходила, – неудачно соврал отец. – Какая соседка? – Маканина с силой надавила на ручку, но отец был сильнее – он отвел ее руку в сторону. – Соседка снизу, мы ее заливаем. – Папа! Отец отвел глаза. Олеся бросилась к себе в комнату – приходившего можно увидеть через окно. Под фонарем на улице стояла одинокая фигура. Сверкнул огонек зажигалки. Неужели это был Галкин? – Папа! – Маканина выскочила в прихожую. – Зачем ты его прогнал? – Я сказал, что ноги его не будет в моем доме. – Отец был невозмутим. – Если хотите, общайтесь в школе. – Что ты ему сказал? – То же, что и ты мне. Что он тебя не интересует. – Эх! – Олеся сжала кулаки и побежала обратно в комнату. Под фонарем никого не было. Посмотрела на часы. Десять! В голове скакали тревожные мысли. Ушел! Ушел! Вернулся бы он хотя бы на пять минут, она бы его догнала и все объяснила… Олеся опустилась на кровать. А, собственно говоря, что это она так взвилась? Борется за чужую любовь? Нет, ей на Галкина наплевать. Что же? А-а-а! Не нравится, что все решения принимаются без нее? Сначала Васильев, потом учителя, теперь папа. Они не дают ей ни в чем разобраться самостоятельно, постоянно лезут с советами, замечаниями и комментариями. А ведь надо всего-то сказать два слова! Галкину – чтобы не сходил с ума. И Васильеву – чтобы катился со своими шутками куда подальше. Есть вещи, над которыми нельзя шутить. Как же Маканина сейчас жалела, что не поговорила с Галкиным днем. Он ведь постоянно крутился рядом, ходил за ней по пятам, все ждал каких-то слов. Но она молчала! Молчала, как последняя дура. А теперь поздно. Ведь Галкин теперь что угодно может натворить! Пришел… Наверное, хотел объясниться… А ему такой прием от папочки – ты хулиган, моя дочка с тобой дружить не будет. Да он сейчас полгорода на уши поставит! Тренькнул телефон, и раздался голос отца: – Алло? Нет, она спит. – Я не сплю! – Вылетела из своей комнаты Маканина. Но отец уже повесил трубку. – Ты что? – возмутилась она. – Зачем? Маканина впервые за сегодняшний день внимательно вгляделась в лицо отца. Оно похудело, стало жестче, взгляд пронзал Олесю насквозь. Перед ней стоял какой-то новый, неизвестный отец, таким она его раньше никогда не видела. И впервые отец говорил с ней тоном жестким, категоричным, страшным. Он никогда до этого не лез в ее личную жизнь. И то, что происходило сейчас, было ужасно, потому что сделать Олеся ничего не могла. – Папа, кто звонил? – На ее щеках полыхал предательский румянец. Ах, как хочется удержать взгляд холодных глаз отца, но не получается. Олесины глаза, как испуганные зайцы, скачут в сторону. – Никто! – Папа, ты не имеешь права!.. Договорить она не успела, отец грубо схватил ее за локоть. – Помолчи! – прошептал он ей прямо в лицо. – Ты ничего не понимаешь. Ты даже не представляешь, чем могут закончиться все эти игры. Этот парень побесится и найдет себе другую, а тебе жить дальше. – Не собираюсь я ни с кем жить дальше! Прекрати меня держать! – Забилась в отцовских руках Олеся. – Почему ты не дал мне с ним поговорить? Он же сумасшедший, что угодно натворить может! – Завтра поговорите! Олеся отскочила назад, чуть не снесла косяк дверного проема, со всей силой шарахнула дверью. Правильно! Все отец говорит правильно. Но слушать его ни в коем случае нельзя! Если с Галкиным что-нибудь произойдет, во всем обвинят ее. Завтра, завтра… Это же целая вечность! Как же она теперь ждала этого завтра, чтобы убедиться, что все закончилось хорошо. От волнения, от бестолково лезущих в голову мыслей уснуть не получалось. Среди ночи она несколько раз вскакивала, смотрела в окно. Как назло, во дворе перегорел фонарь. Было темно и тревожно. Снег валил, валил… Теперь на улице ничего, кроме снега, видно не было.
|