Имеется телефон, по которому нужно обра­щаться, если хочешь продать старинную икону.

Анна Ивановна» — не Анна Ивановна, а художница Наталья Васькова.

Васькова с кем-то созванивалась и была довольна, что иностранец, получая разрешение на вывоз иконы, не раскусил подвох.

Кто-то хотел убить Буркалова Игоря Васи­льевича.

До этого Буркалов продал кому-то несколь­ко старинных икон, которые по дешевке приоб­рел в деревне.

Разрешение на вывоз поддельной иконы оформлено датчанину Хансу Гьельструпу неким молодым человеком, который называет себя Олег Кириллович.

Разрешение на вывоз было оформлено в выходной день, с нарушениями, и за сто долла­ров побора.

Арбат: старушка подлинная, икона под­дельная. Можно найти и продавщицу иконы, и покупательницу, и саму икону, если понадобит­ся для экспертизы.

ВДНХ: старушка подлинная, икона поддельная. Обстоятельства вокруг разрешения на вывоз иконы — чистые, без нарушений.

Ордынка (Третьяковка): старушка под­линная, икона поддельная. С разрешением на вывоз все чисто, без нарушений.

Измайлово: старушка подлинная, икона поддельная. Адрес старушки известен. Известно, что есть «жучок» Виктор Григорьевич, помогаю­щий старушке обманывать иностранцев, потому что, якобы, только он может сделать разрешение на вывоз такой «ценной» иконы.

— Что ж, — сказал директор, видя, что пауза затягивается. — Может, наши гости хотят пока что-нибудь сказать? Виталий Яковлевич?

Виталий Яковлевич поскреб подбородок.

— Подделка, конечно, самого низкого качест­ва, — сказал он, рассматривая икону. — Рассчи­тана на людей ничего не смыслящих в этом.

Принять ее за хорошую работу можно только издали, при определенном освещении... Если б на, например, на сцене стояла. В общем, я бы казал, что, скорее всего, мы имеем дело с мел­ким мошенничеством. Впрочем проверить надо. Я почти не сомневаюсь, что кого-то из троих из­вестных нам «оформителей разрешений» — ли­бо этого Олега Кирилловича, либо безымянную пока девушку, ему помогающую, либо Виктора Григорьевича с черной бородой — наши давно обработали, и они добросовестно предоставляют нам нужную информацию. Не удивлюсь, если и все трое подписаны, потому и участвуют в мошенничествах, не особо боясь последствий. Зна­ют, что мелкие грехи им простятся, если они во­время доложат о попытке крупной контрабан­ды... Вы как думаете, Николай Иванович?

— Похоже на правду, — кивнул генерал. — Но давайте послушаем, что ребята скажут. Мне интересно, что в их головах варится.

Жорик поднял руку.

Да, Шлитцер? — сказал Осетров.

У меня идея такая, — Жорик встал, — что врага надо бить его же оружием!

В смысле? — Осетров не очень понял, да и все мы, надо сказать не врубились.

Я о том, что хочется этой Васьковой разыг­рывать старушку — ну и пусть ее! Я предлагаю переодеть меня «бабушкой Алешки» — вы мои способности знаете, я старушку отменно сыг­раю. Икону мне какую-нибудь подберете, и по­звоню я по этому телефону, и сойдусь напрямую с этой Васьковой! «Добрый день, милая, это здесь, что ли, икону могут купить?» — изобра­зил Жорик дребезжащим старушечьим голо­сом. — Нужно только грим навести, вены там вздувшиеся, старческую кожу, седой парик на­хлобучить — это пара пустяков! Представляе­те — две поддельные старушки лицом к лицу! Это ж умереть можно будет!

Может, и можно будет, — Осетров старал­ся говорить сухо, но улыбку сдержать не мог, — только это не выход.

— Но почему?! — заспорил Жорик. — Я столько ценного узнать смогу...

Кто его знает, сможешь или нет, — сказал Осетров. — А вот что влипнуть ты сможешь и насторожить всю их компанию, это да. Начнем с того, что вовсе не факт, что ты с Васьковой встретишься. Скорей всего, встречаться по по­воду продажи иконы ты будешь совсем с други­ми людьми...

...И эти люди почти наверняка мне предло­жат где-нибудь с их подделками стоять! — вы­палил Жорик.

Опять-таки, то ли предложат, то ли нет, а риск для тебя слишком большой. Нет, не дам я разрешения на эту авантюру, — сказал наш ди­ректор.

Жорик немного скис.

Но прошу хотя бы эту идею иметь в виду, чтобы воспользоваться ею, если необходимость возникнет, — сказал он. — Вы же знаете, что актер я первоклассный! Как я Бабу Ягу играл, и...

Хорошо, — кивнул Осетров. — Иметь в ви­ду будем. Садись. — Он повернулся к поднявше­му руку Володьке Дегтяреву. — Слушаем тебя.

Меня удивляет, — сказал Володька, — что один случай довольно резко отличается от ос­тальных. Тот случай, что на Тверской. Всюду были настоящие старушки, а тут — молодая женщина, переодетая старушкой. Всюду было организовано так, чтобы разрешение на вывоз можно было получить без нарушения каких-ли­бо правил и законов, а тут — человек забирает из конторы на выходные служебную печать, и не просто служебную... она ведь наверняка гер­бовая, государственная, так?., и дальше готов мухлевать с документами, оформив кое-что зад­ним числом, то есть, действует, рискуя всей ка­рьерой и почти подставляясь под уголовное де­ло, и ради чего? Ради лишних пятидесяти дол­ларов?.. Но это же несерьезно! Почему было не уговорить этого датчанина подождать до поне­дельника и сделать все без нарушения правил? И здесь же странным образом возникает попыт­ка убийства этого художника, Буркалова, — со­седа по мастерской, одного из главных действу­ющих лиц этой странной истории, Васьковой! Очень странно!

— Хорошо, — сказал директор. — Еще идеи есть?

Лешка Конев поднял руку.

Я хотел бы спросить у Виталия Яковлеви­ча... Виталий Яковлевич, вам очень много изве­стно о том, что в мире искусства делается. Вы не знаете случайно, сколько Васьковы получают за свои картины?

Почему же, знаю, — улыбнулся Виталий Яковлевич. — Оба они — художники модные, поэтому и работы их стоят немало. Евгений Васьков получает от двух до трех тысяч долла­ров за полотно. Наталья Васькова — поменьше, от тысячи до полутора тысяч долларов, но и это по нашим временам очень хорошо.

Я приблизительно так и думал, — сказал Лешка. — На своих картинах они могут зараба­тывать приблизительно по пять тысяч долларов в месяц на двоих. А с поддельной иконы им вы­ходит не больше чем по двадцать пять долларов, учитывая, что и труд старушек надо оплачи­вать, и многим другим платить, чтобы все шло без сучка и задоринки. То есть, я исходил из расчета, что в среднем им удается сбывать под­делку за восемьдесят долларов. Возможно, я и преувеличил, хотя думаю, что не намного. Сколько подделок они могут сделать в месяц и скольких старушек нанять, чтобы эти подделки реализовать? Ну, допустим даже по пять икон в день, сто пятьдесят в месяц. Получается четыре с половиной тысячи дохода в их карман. Мень­ше их дохода как самостоятельных художни­ков, и к тому же, если они делают по пять икон в день, у них, наверное, на свои картины време­ни не остается. А ведь им выгоднее написать еще картину на продажу, чем наштамповать пятьдесят икон! Об этом я уже говорил, когда мы отчитывались: это слишком дешевый биз­нес! Если уж делать подделки для всей Москвы, то делать их лучшего качества — я думаю, это у них не так много времени заняло бы — и сбы­вать их можно было бы долларов по сто пятьде­сят, по двести. Да и еще ведь расходы на доски, на краски... Получается много суеты и напряга ради того, чтобы остаться в убытке, по сравне­нию с тем, что они иначе могли бы заработать. Вот это я и хотел бы особо отметить. И еще. Ес­ли Буркалова хотели убить, то за большие день­ги — за его мастерскую или еще за что-то. А ра­ди тех денег, которые вращаются в этой афере с иконами, не убивают, да и как Буркалов может быть причастен к этой афере? Если бы он был одним из изготовителей икон, мы бы обязатель­но нашли следы. С другой стороны, не надо за­бывать, что он и вправду — сосед Васьковых, и мог много знать об их делах. Я все это к тому, что или Васьковы ведут очень хитрую игру, и их бизнес намного круче, чем кажется, либо они вовсе не главные, и участвуют они в этой игре из интереса, из озорства, помогая кому-то дурить иностранцев, но при этом вкладывая в дуриловку ровно столько сил и средств, чтобы это не мешало их основным занятиям. Мне кажется, что переодевание Натальи Васьковой говорит в пользу этой второй версии: Васьковым нравится морочить людей, наказывая их за жадность и глупость, любят они розыгрыши, вот и все. Ко­нечно, надо как можно скорее найти Буркалова в его деревне Поплавцы и выяснить, кому он встал поперек дороги или что такого опасного ему может быть известно. Думаю, покушение на него никак не было связано с иконами.

— Хорошие соображения, — одобрил Вита­лий Яковлевич. — Но тут есть, что возразить. Например, если допустить, что Евгений Васьков продолжает писать картины как писал, а икона­ми занимается жена, то получается, что он-то ничего не теряет, а она вместо полутора тысяч долларов приносит в семейный бюджет около трех тысяч. Ради такой весомой прибавки мож­но и покрутиться, верно? Но все-таки что про­изошло на Тверской? Почему этот случай отличается от прочих, и могут ли эти странности быть связаны с попыткой покушения на Бурка­лова, который, заметим, сам до этого был впу­тан в перепродажу икон. Мне кажется, я смогу вам дать ответ. Для этого мне надо сделать толь­ко один звонок.

Он вынул из кармана мобильный телефон и набрал номер.

— Привет, Сергей... Слушай, тебе ничего не говорит такое имя, Ханс Гьельструп? Да вот, всплыло, в довольно забавных обстоятельствах, и, вроде, слышал я его когда-то, но где и когда...

Да, датчанин... Да, все точно... А ты не знаешь, связывало его что-нибудь с Васьковыми, Евге­нием и Натальей?

Ах, вот как! Тогда все ясно.

Да так... Благодарю за консультацию. До скоро­го.

Убрав телефон, он обратился к нам.

— Да, все встало на места... Понимаете, я обра­тил внимание на еще одну странность, о которой вы упомянули в своих рассказах, но, похоже, значения ей не придали. «Анна Ивановна» — то есть, Наталья Васькова — сообщила вам, что может и не продать икону, «если покупатель ей не понравится». Зачем она оставила за собой право выбора покупателя? Не потому ли, что ей надо было отдать эту икону конкретному чело­веку?.. — Виталий Яковлевич глубоко вздох­нул. — Этот Ханс Гьельструп — довольно изве­стный коллекционер современного искусства.

Из таких, знаете, любителей, которые часами могут красиво рассуждать, чем одно абстрактное пятно отличается от другого и в чем гени­альность картины, состоящей из старого тапоч­ка и нескольких пакетов от пылесоса, приклеен­ных к холсту, но при этом не отличит, скажем, французскую живопись восемнадцатого века от голландской семнадцатого, а уж подлинную икону от поддельной не отличит тем более. Он узнает какие художники модные, таких и поку­пает. При этом он жадноват и не очень честен, хотя человек богатый. В прошлый приезд в Москву он надул Васьковых — взял несколько их картин и уехал, не рассчитавшись до конца и пообещав, что, в виде оплаты, пригласит их в Данию за свой счет и по Европе покатает. Обе­щания своего он, конечно, не сдержал. Васьковы всей Москве жаловались, да и иностранным своим покупателям тоже, как их прокатил этот Гьельструп. А в этот приезд он просто избегал встречи с ними. Подать на него в суд Васьковы не могли, потому что все расчеты, естественно, велись из рук в руки, под честное слово, без вся­ких расписок. И они решили отомстить ему ина­че, понимаете? Если Гьельструп купит как под­линник грубую подделку и начнет всем ее пока­зывать, хвастаясь — его репутации будет нане­сен такой урон, что многие художники отка­жутся иметь с ним дело! Да он посмешищем всей Европы станет! И уж, конечно, Васьковы позаботятся пошире растрезвонить о том, как они его умыли. Разумеется, Васьковы — Ната­лья, по крайней мере — как-то связаны с произ­водством и продажей подделок, и вообще с рынком икон. Об этом говорит и то, что она дала вам телефон, по которому всегда купят хорошую икону у старушки, и то, что она до тонкостей знала, где и как стоят эти бабушки с иконами и как себя ведут, и то, что, судя по вашим описа­ниям, ее икона была подделана по точно такой же технологии, как и все остальные. Как эта, например.

Мы с Лешкой закивали, в классе слышалось хихиканье тут и там — все уже просекли, в чем дело, — а Виталий Яковлевич продолжил.

— Разумеется, Гьельструп, при его жаднос­ти и... и, скажем так, безграмотности, по боль­шому-то счету, не мог бы не клюнуть, увидев бабульку, которая задешево продает старую икону. И тут, конечно, какой-то бабушке-ста­рушке дело поручить нельзя. Надо действо­вать самой. Да еще приятно и месть осущест­вить собственными руками. И Наталья Вась-кова доказала, что она — замечательная акт­риса! Мы знаем, что она и в прошлые выход­ные стояла возле гостиницы, в которой остано­вился Гьельструп, но тогда они не пересек­лись. Вот она встала и в эти выходные... Надо думать, Олег Кириллович, который помог ей одурачить Гьельструпа — ее приятель. И, ско­рее всего, девушка, взявшая печать домой на выходные — тоже ее приятельница, и пошла на такое грубое нарушение служебного долга, потому что знала: эта печать послужит делу святой мести за любимую подругу! Вот вам и весь расклад.

Класс уже несколько минут, как смеялся. А Виталий Яковлевич приподнял руку.

И еще на одно хотел бы обратить ваше вни­мание. Вот Гьельструп, богатейший коллекцио­нер. Он вложил в икону двести долларов? сто — «старушке», и сто — за разрешение на вывоз. Продать икону, как он считает, всегда можно и за пятьсот. То есть, по его мнению, операция при­несла ему триста долларов чистого выигрыша. Что ему, который десятками и сотнями тысяч во­рочает, эти триста долларов? Однако, он и ими не брезгует. Можно говорить о том, что это — евро­пейское мышление, можно о том, что это — чер­та характера, а можно о том — что жизнь учит ничего не упускать. Но наши-то люди, живущие беднее, тем более будут хвататься за любой до­полнительный доход. И нет ничего странного в том, что модные художники помогают изготов­лять подделки, если это может принести им пусть даже не полторы тысячи, а несколько сотен долларов в месяц. Вопрос в том, кто стоит за ни­ми, кто главный организатор всей аферы. Но это мы узнаем, потому что такие вещи надо знать. И еще неизвестно, что поведает нам Буркалов...

Мы вам поможем! — подскочил Мишка Ас­тафьев.

— Нет, — твердо сказал Осетров. — Наше участие в этом деле заканчивается. Вы ж слы­шали — до сих пор не исключена вероятность, что Буркалова пытались убить за иконы. Все это может быть слишком опасно. К тому же свои за­дания вы выполнили на отлично — и все!

Класс притих, потом Жорик поднял руку.

Да, Шлитцер?

Можно вопрос товарищу генералу? — спросил Жорик.

Николаю Ивановичу, — поправил его Осе­тров.

Ну да, Николаю Ивановичу... Скажите, Николай Иванович, вот вы приехали просто по­глядеть, насколько мы толковые ребята и умеем работать, или хотели узнать что-то важное?

Николай Иванович слегка улыбнулся.

Скажем так, и то, и другое.

И вы услышали это важное?

Кое-что услышал, — Николай Иванович опять улыбнулся.

Позвольте мне догадаться... Наверно, вас интересует этот коллекционер, который на «форде» разъезжает, сосед и Васьковых, и Буркалова. Явно, богатый мужик, и при этом уж он-то будет знать толк в иконах, и настоящих, и поддельных, и вы думаете, что за всей этой афе­рой он стоит? А мы-то упустили его из виду!.. И к попытке убийства Буркалова он может быть причастен, так?

Рано пока что говорить, так это или нет, — ответил Николай Иванович. — Но этот, как ты выразился, богатый мужик на «форде», это не кто иной, как Челканов. В свое время успел до­вольно крепко посидеть за всякие преступле­ния, связанные как раз с произведениями ис­кусства и с рынком искусства. За последние го­ды, можно сказать, воскрес из пепла. Почти наверняка, ключевая фигура в этой афере — он. И перед убийством он не остановился бы. И если уж он затеял аферу с подделками икон, то не ради двух-трех тысяч долларов в месяц, а ради че­го-то большего... Впрочем, пока что рано о чем-то говорить. Естественно, что он держится в те­ни, и о нем вам не удалось узнать практически ничего. Но зато вы выяснили немало других ценных вещей. Молодцы! Все, что вы выяснили, нам очень поможет.

Эх, как же мы не сообразили шестую мас­терскую оглядеть! — вырвалось от досады" у Лешки. — Может, если бы мы заглянули туда, мы бы нашли что-нибудь важное!

Вряд ли, — покачал головой Николай Ива­нович. — Он не такой дурак, чтобы держать в ма­стерской хоть что-то, способное его изобличить. Он ведь соображает, что у правоохранительных органов сохраняется интерес к его персоне... Что ж, спасибо вам, и всего доброго.

Пожелаем всего доброго и нашим гостям, — сказал Осетров, и мы все встали. — Кто хочет вернуться в город, домой, чтобы как раз успеть к ужину, тех сейчас отвезет тот же автобус. И еще одно. Ни один человек не выйдет из класса, пока не даст твердое слово, что не попытается самостоятельно продолжить расследование или проследить за предполагаемыми преступника­ми. Повторяю, вы сделали, что могли, и подо­шли как раз к той грани, за которой может быть слишком опасно. Кто не даст слова — на остаток выходных останется в школе. А кто слово даст и его нарушит — тот, сами понимаете, будет ис­ключен. Ясно?

Ясно! — нестройным хором ответили мы.

Очень хорошо. Начнем по алфавиту. Абраменко!

—. Обещаю!

Астафьев!

Обещаю!

Боков!

Обещаю!..

Так дошла очередь и до меня.

Карсавин! Я молчал.

Карсавин?..

Я сделал глубокие вдох и выдох и сказал:

Валентин Макарович, я не могу обещать, пока... пока не поговорю с вами лично, совсем коротко.

Вот как? — Осетров удивился. Да и на ли­цах всех остальных, включая наших гостей, от­разилось.легкое удивление. — Что ж... — он на секунду задумался. — Следуй за мной, Карса­вин, в мой кабинет.

И я пошел за директором.