Пушкинское слово

На Троицком мысу высоком,

Господней волею храним,

Тобольский кремль - сибирский сокол,

И шестикрылый Серафим.

По-пушкински над перепутьем

В таёжном небе ты паришь

Там, где Тобол искристым устьем

Впадает в северный Иртыш.

Где в колокольный величальный

И величавый перезвон

Вливается и звон кандальный,

И стон, и плач былых времён.

И за чертой зарыт засечной

В сырой кладбищенской глуши

Любезный Кюхля – друг сердечный,

Осколок пушкинской души.

Вольготно пушкинское слово

Разносится по Иртышу:

«…Я прочитал Петра Ершова

И больше сказок не пишу!»

И, как небесное причастье,

Тобольский осенив зенит,

Звезда пленительного счастья

Сибирь венчает и хранит

Суриков

…А Суриков с детства не плакал.

Порой выбивался из сил.

Приученный к уличным дракам,

Он молча обиды сносил.

В душе его ангелы пели.

Прозрачно искрясь, на листы

Ложились его акварели,

Как детские слёзы чисты.

Когда он гостил на Тоболе,

Весна на Тоболе цвела.

Она целый город в подоле

Ему под окно принесла.

Василий Иванович замер.

Тобольский сквозной небосклон

Был весь переполнен слезами,

Что в детстве не выплакал он.

На красной имперской порфире

Рассветной воды Иртыша

Сюжет – «Покоренье Сибири…»

Его угадала душа.

И стали Ермак со дружиной,

На смертный идущие бой,

Не просто известной картиной,

А русской великой судьбой.

Не зря по тобольскому устью

Юродивый шибко кричал:

«Господь наш с московскою Русью

Навечно Сибирь обвенчал!»

…А Суриков сердцем услышал

Тобольских небес благодать,

Когда он на улицу вышел

Народные лица писать.

Ему, как желанный гостинец,

Подаренный вьюжной судьбой,

Крылатый тобольский детинец

Играл на трубе золотой.

…А Суриков шёл в полумраке

Встречать соловьиный рассвет.

Всей здешней округи собаки

Ему посылали привет.

Склоняясь, трава целовала

Его дорогой сапожок.

Берёзка его зазывала

К себе на привольный лужок.

…А Суриков, знатный художник,

Кремлёвские прясла писал.

И дикий седой подорожник

Пред ним от восторга плясал.

И красные девки в Тобольске,

Хитро сдвинув домиком бровь,

Ему предлагали по-свойски

Сердечность свою и любовь.

…Об этом в сибирской столице

Звенит соловьиная трель.

И в местном музее хранится

С Тобольским Кремлём акварель.

ЭХО

Припомнилась вдруг детская потеха –

В тумане окликать седую тьму.

И, заплутав, через полвека эхо

Нашло его, ответило ему.

Опять туман за окнами клубится,

И фонаря не видно на углу.

Не спится Менделееву, не спится.

Тревожно он глядит в ночную мглу.

Во мгле он видит дорогие лица.

И может оттого и потому

Не снится легендарная таблица

Во сне периодически ему.

Не снятся петербургские туманы.

Сквозь них и небо разглядеть нельзя.

Село родное снится – Аремзяны,

Товарищи по детству и друзья.

Тобольская гимназия мужская.

…И через полстолетья по весне,

Приятелей забытых окликая,

Он вздрагивает нервно в полусне.

Тревожно ностальгические боли

Теснят его сознание и грудь.

А хочется, как в детстве, вольной-воли

И воздуха сибирского хлебнуть.

И он решает – всё же надо ехать,

Оставив все насущные дела.

Так Родина его сердечным эхом

В далёкую дорогу позвала.

…Когда речной колёсный пароходик

К Тобольску капитан пришвартовал,

Он! Менделеев! Сиганул со сходней!

И в ноженьки Тобольск поцеловал.