О. Мандельштам

Симферополь, 2007. № 114. С. 71-82.

Lt; Страницы журнала указаны

жирным шрифтом в косых скобках. >

Г. М. Темненко, Симферополь

ПЕРЕЧЕНЬ КОРАБЛЕЙ В «ИЛИАДЕ» ГОМЕРА:

КОМПОЗИЦИОННАЯ И АКСИОЛОГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИИ

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

Я список кораблей прочёл до середины.

О. Мандельштам

Поэма Гомера «Илиада» существует примерно двадцать восемь столетий, и более двух с половиной тысяч лет её текст находится в поле зрения науки. Однако, как бывает именно с классикой, периоды активного изучения сменяются полосами пассивного почитания; при этом некоторые вопросы, остававшиеся не вполне ясными в предшествующие времена, перестают рассматриваться или считаются решёнными в соответствии с традиционно сложившимися воззрениями. К таковым можно отнести характеристику «Списка кораблей», расположенного во второй половине второй песни поэмы. Цель настоящей статьи – рассмотреть значение этой части «Илиады» в отношении к её целостному содержанию.

В современных комментариях мы часто находим мнение, идущее издревле, о том, что этот список является позднейшей вставкой [4, с. 42; 22, с. 93 и др.]. Он обычно рассматривается как некое автономное образование, представляющее самостоятельный интерес. Например, перечисление кораблей, на которых приплыли греки под стены Трои, принято анализировать как лингвистическое, художественное и мифологическое отражение исторических реалий. В таком случае загадочные наименования местностей и народов могут сказать нечто существенное историкам, географам, филологам или культурологам, а порядок расположения кораблей интересен как отражение расстановки политических сил в гомеровскую или в послегомеровскую эпоху [2; 13; 20]. Но эти вопросы лишь опосредованно связаны с поэмой как целостным произведением.

Как известно, текст «Илиады» был приведён в порядок в VI веке до н. э. По приказу тирана Писистрата (некоторые историки настаивают, что это дело начал до него мудрый Солон) были собраны и сопоставлены различные варианты, удалены чужеродные вставки, исправлены явные противоречия, накопившиеся за два столетия со времени её создания. Этому афинскому правителю мировая культура обязана сохранением и широкой известностью гениального творения Гомера, поскольку Писистрат ввёл всенародное исполнение поэмы во время панафинейского праздника. Научная критика её текста, видимо, берёт начало именно от этого события. Впоследствии, в III в. до н. э., филологи Александрии проделали серьёзную работу по текстологическому анализу «Илиады» и публикации выверенного издания. И хотя канонический текст остаётся неприкосновенным, ряд мест неоднократно подвергался рассмотрению именно с этих позиций – с вопроса об их органичности для целостного произведения [25, с. 197].

В этом отношении список кораблей, видимо, изначально вызывал немалые споры. «Указывают, что упор, который делается на число кораблей, был бы более уместен в поэме, описывающей отплытие греческой рати из Авлиды, например, в «Киприях», и что перечень лишь слегка приспособлен к обстановке «Илиады»» [22, с. 623]. Он находится во второй половине второй песни " Илиады", то есть действие поэмы начинается не с него, а с описания ссоры Ахилла и Агамемнона.

Список, каталог, или перечень кораблей формально связан в тексте с советом, который Агамемнон получает от Нестора: построить перед сражением войско в соответствии с местностями, откуда они приплыли на своих кораблях: «Пусть помогает колено колену и племени племя» [II, 364] ¹. Соответственно этому и появляется огромное, в несколько сотен стихов, перечисление местностей, вождей приплывших оттуда воинов, со сведениями о численности этих отрядов – не в людях, а в кораблях. Гомер иногда указывает, сколько человек помещалось на корабле (когда сто двадцать, когда пятьдесят), иногда не говорит об этом. Всё же перечень даёт представление об общем количестве данайцев. Однако даже имена вождей, упоминаемые в этом списке, не все фигурируют в дальнейшем тексте ².

/72/ Для количественной характеристики это и впрямь может показаться несколько избыточно – ведь Гомер прекрасно умел создать впечатление огромного войска иначе, с помощью традиционных образных средств: «Словно огонь истребительный, вспыхнув на горных вершинах, / Лес беспредельный палит и далёко заревом светит, – / Так, при движении воинств, от пышной их меди чудесной / Блеск лучезарный кругом восходил по эфиру от неба» [II, 455-458] ³. Кроме того, с первых строк «Илиады» Гомер говорит, что предмет его повествования – гнев Ахилла, но Ахилл как будто не замечает этого торжественного построения. Таким образом, действительно может создаться впечатление, что перечень кораблей слабо связан с основным содержанием «Илиады».

***

На этот счёт, однако, сохранилось мнение одного из самых авторитетных представителей античной науки – Аристотеля (IV век до н. э.).

Рассматривая в «Поэтике» принципы построения эпической поэмы, Аристотель утверждает, что «в ней, как и в трагедии, фабулы д о лжно составлять драматичные, относящиеся к одному целому и законченному действию, имеющему начало, середину и конец, чтобы производить свойственное ей удовольствие, подобно единому и цельному живому существу…» [XXIII, b17-18]. Аристотель говорит о композиции «Илиады» как об идеальном художественном решении: «Гомер и в этом случае представляется необычайным в сравнении с другими: он не замыслил описать всю войну, хотя она имела начало и конец, так как [рассказ] должен был бы сделаться чересчур большим и нелегко обозримым, или [войну], хотя и скромных размеров, но запутанную пёстрою вереницею событий. И вот, выбрав одну её часть, он воспользовался многими из остальных обстоятельств как эпизодами, например перечислением кораблей и другими, которыми он разнообразил свою поэму» [XXIII, 1459 b29-30]. И далее: «Гомер в числе прочего достоин похвалы, особенно за то, что он единственный из поэтов вполне знает, что ему должно делать» [XXIV, 60 b5-8].

Таким образом, Аристотель, восхищаясь Гомером, упоминает список кораблей как часть совершенной композиции. Построение " Илиады" в его глазах замечательно своим не столько эпическим, сколько драматическим принципом единства действия, и список кораблей не нарушает, а поддерживает данный принцип. Правда, в " Поэтике" не говорится ничего о смысловом наполнении этого эпизода, но всё же Аристотель явно считает его не чужеродным, а весьма значимым элементом текста.

У Диогена Лаэртского (предположительно конец II – начало III в. н. э.) в числе трудов Аристотеля упоминаются «Гомеровские вопросы» - 6 книг, до нас не дошедшие [11, с. 213]. Мы не знаем, обращался ли в них Аристотель к анализу или истолкованию этой части поэмы, но его авторитет, видимо, сыграл немалую роль в её судьбе. Похвалы Аристотеля Гомеру за мастерство композиции, высказанные в «Поэтике», часто пересказываются уже без ссылки на первоисточник, как нечто известное или даже как наблюдение современного исследователя [10, с. 241].

Опора на мнение Аристотеля остаётся незыблемым основанием для маститых учёных ХХ века – например, для В. Н. Ярхо в академической «Истории всемирной литературы». Но характерно, что его рассуждения о композиционном единстве «Илиады», неотделимом от гомеровской «умелой и продуманной концентрации материала» [26, с. 325], всё же не обходятся без оговорки: «Поэт взял из всей истории Троянской войны лишь один эпизод («Гнев Ахилла»), хотя и включил в его разработку описания, которые были бы уместнее в поэме о начале военных действий (каталог кораблей во второй книге, перечень ахейских полководцев в третьей)» [26, c. 324].

Итак, вопрос о значении списка кораблей для композиции поэмы по-прежнему выглядит не до конца выясненным. Более того, похоже, что никто и не обращает внимания на это противоречие. Композицию «Илиады» принято, вслед за Аристотелем, хвалить, но присутствие перечня кораблей не всегда признаётся заслуживающим извинения, вопреки мнению Аристотеля, который именно здесь видел повод для восхищения. Автор вышедшего в 1985 году в США обширного комментария к «Илиаде» Дж. Керк остаётся верен этой застарелой традиции: «... именно появление каталога кораблей представляется Керку вообще не поддающимся логическому осмыслению – с точки зрения сюжета. Керк предполагает недостаточно увязанную последовательность различных версий и добавочных тем, разработанных в предшествующей Гомеру устной традиции» [14].

Возможно, невнимание к этому противоречию было вызвано двухвековыми дискуссиями о «гомеровском вопросе», вызванными «Предисловием к Гомеру» Ф. А. Вольфа, в 1795 году высказавшего взгляд на «Илиаду» как на собрание отдельных героических песен, якобы лишь в VI веке до н. э. скомпонованных неизвестным редактором (до Вольфа эту идею высказывал Д. Вико). И хотя впечатление единства гомеровских текстов всегда интуитивно ощущалось многими выдающимися писателями и поэтами – они оказались и наиболее чуткими читателями, – однако для исследователей стало наиболее привычным расщепление поэмы на различные части с целью определить их истоки, что привело к пренебрежению целостным подходом.

***

Это обстоятельство в ХХ веке приобрело новую актуальность, когда «гомеровский вопрос» после двухвековых дискуссий был решён на новом уровне, после чего имя Гомера было восстановлено в правах, а представления о фольклорной основе «Илиады» и «Одиссеи» перестали выглядеть аргументом против наличия единого автора.

Фольклорные элементы в поэмах Гомера теперь рассматриваются как наследие предшествующих эпох, находящееся в подчинении у более высоко и строго организованной структуры, каковая могла возникнуть /73/ только в эпоху письменности [8, с. 152-153; 165]. Это увеличивает значимость композиционной организации текста, её продуманности – и теперь уже совсем резко противоречит представлению о случайном характере появления перечня кораблей (до этого оно могло объясняться прихотью кого-то из авторов-импровизаторов или неспособностью оформителя текста справиться с громоздкой фольклорной традицией сообщения о расстановке сил противоборствующих сторон). Но тогда список кораблей должен быть определён как необходимая часть поэмы ⁴. Он находит своё оправдание как приём искусственного замедления действия: «Чётко продуманно в целом и построение «Илиады». Взрыву гнева Ахилла в I песни симметрично соответствует умиротворение его души при свидании c Приамом в песни завершающей. Очевидно, не случайно вскоре после завязки действия «Илиады» и перед завершением наступают задержки в развитии действия: во II песни поэт вводит длинные перечисления ахейских и троянских предводителей, а сцене выкупа тела Гектора в конце поэмы непосредственно предшествует прерывающий действие рассказ о состязаниях над гробом Патрокла» [12, с. 405].

Такое объяснение, опирающееся на законы повествовательного искусства, выглядит убедительно. Оно не противоречит тому, что этот приём ничуть не менее свойственен и фольклору ⁵. Естественно предположить, что замедление используется Гомером-писателем вполне сознательно с учётом сохранения древней традиции. Однако возникает недоумение относительно смысловой характеристики этой части поэмы ⁶. Можно ли считать, что традиция сохранена механически, что большой элемент текста имеет чисто формальное назначение? Аристотель, как известно, отрицательно оценивал эпизоды, не связанные с основным сюжетом: «Из простых фабул и действий худшие – эписодические; эписодической фабулой я называю такую, в которой эписодии следуют друг за другом без вероятия и без необходимости» [IX, 1451 b33-34]. Но список кораблей он явно не считал таким эпизодом.

***

На этом фоне особенный интерес представляет соотношение в «Илиаде» фольклорного и авторского начал. Но внимание исследователей охотнее обращается туда, где уже накоплен добротный материал – к родовым и жанровым свойствам эпоса, которые принято выводить из ментальности родоплеменного строя, эпохи фольклорных форм словесного творчества.

И. В. Шталь в монографии «Художественный мир гомеровского эпоса» сосредоточилась на исследовании фольклорных элементов в «Илиаде», эпических традиций в изображении действующих лиц: «Эпический герой – часть и целое, «каждый» человек племени и «всё» племя одновременно». < …> В этом смысле показателен так называемый «Перечень кораблей» (II песнь «Илиады»), свод героев, племён и племенных дружин, где герои «расписаны», распределены по племенам, а племенные дружины – по героям, своеобразная эпическая «энциклопедия», принцип которой: герой вместо многих рядовых «каждых», но со «всем» племенем, со «всей» племенной дружиной заодно, воедино» [24, c. 77-78]. Итак, перечисление кораблей если не объяснено, то хотя бы прокомментировано. Исходное положение, правда, присутствует уже у Г. В. Ф. Гегеля («В древней же пластической целостности индивид не выступает отдельно как нечто обособленное внутри себя, а является членом своей семьи, своего рода. (…) Они живут в нём…») [5, т. 1, с. 198].

И. В. Шталь приведены примеры из списка кораблей, где сила и отвага героев находятся в соответствии с количеством воинов, приведённых под стены Трои: «чем доблестнее герой, тем многочисленнее его дружина, тем могущественнее его племя» [24, c. 79]. Однако это не помогает уяснить композиционную функцию перечня кораблей, более того – явно усиливает наше недоумение. Ведь при таком глобальном единении народа и вождей наиболее естественным было бы изображение войны только как внешнего конфликта, и, конечно, в таком случае наиболее уместным было бы помещение этого текста в начальной части поэмы вроде «Киприи», описывающей отплытие из Авлиды соединённых сил греческого войска – но тогда оно логически должно было бы вести к описанию победного окончания Троянской войны. Здесь не нашлось бы места гневу Ахилла – как выразитель общего он никак не мог бы оказаться конфликтной фигурой. Таким образом, трактовка списка кораблей ведёт нас к вопросу об отношениях у Гомера героя и массы.

Кроме того, в вышеприведённом наблюдении И. В. Шталь есть неточность. Действительно, у Гомера Агамемнон, верховный вождь греческого войска, привёл самую большую дружину, в сто кораблей, «Славою гордый, что он перед сонмом героев блистает / Саном верховным своим и числом предводимых данаев» [II, 580-581], а «величайшие герои Нестор, Диомед, Идоменей, Ахилл, Менелай, – чуть меньшую, но значительную, от восьмидесяти до пятидесяти кораблей» [24, c. 79]. Но дело в том, что пятьдесят кораблей – самая малая в этом списке часть – приходится на Ахилла, чьё мужество и героизм несравненно выше прочих.

Идея пропорциональности здесь не срабатывает, хотя исходит от самого Гомера. Это ведь он обращает наше внимание на численное превосходство кораблей Агамемнона и на то, что пришедший всего лишь с тремя кораблями юный красавец Нирей «немужествен был» [II, 675], – но и показывает: Ахилл явно не вписывается в эту закономерность. Гомер сам даёт нам понять её относительность: из двоих Аяксов «Мощный Аякс Теламонид» привёл всего «двенадцать судов саламинских», а сын Оилея Аякс (быстроногий) – «Меньше он был, не таков, как Аякс Теламонид могучий» – «сорок чёрных судов», – но в конце списка кораблей упоминает, что именно Аякс Теламонид (двоюродный брат Ахилла) был после него «мужем отличнейшим» [II, 768], то есть занимал второе место в ахейском войске. Здесь уже мера героя – это не количество кораблей и воинов, а другой герой.

Теперь мы можем предположить, что Гомер использует список кораблей, традиционное в архаическом эпосе описание расстановки сил, для авторской трактовки ситуации. Две характеристики: количественные соотношения сторон и отношения между героем и массой – тесно связаны между собою.

***

/74/ Свидетельство того, что количественные характеристики у Гомера тематически выделены, можно найти в речи Агамемнона, предшествующей списку кораблей, – о причинах затянувшейся на девять лет осады. Дело не в численном соотношении противников, и устами Агамемнона Гомер сообщает, что вообще-то ахейцев намного больше, чем троянцев. Причину того, что ахейцы при столь значительном перевесе никак не могут взять Трою, Агамемнон видит в поведении троянских героев:

…Но у них многочисленны други,