Внуков Селепа царя, и Эпистрофа сверг и Минеса.

Грустен по ней, возлежал он; но скоро воспрянет [II, 688-694].

Брисеида как личность в «Илиаде» не обрисована (да любовь у Гомера и не изображается как индивидуальное чувство). Автор не говорит ни об её внешности (только упоминает о пышных волосах), ни о чувствах героя к ней. Важна не столько красавица, сколько история и цена её приобретения. Это была награда за тяжкие труды, за великие свершения. Здесь мы получаем в и дение облика Ахилла, необходимое для понимания гомеровского замысла. Война для него – это великие труды. Об этом, кстати, он говорил и в момент ссоры с Агамемноном в первой песни – «тягчайшее бремя томительной брани / Руки мои подымают…» [I, 165-166]. Этот мотив подкреплён и в третьей песни, где идея окончить затянувшуюся войну поединком Менелая и Париса порождает у обоих народов надежду «почить наконец от трудо в изнурительной брани» [III, 112]. Ахилл начала поэмы в своих ратныхтрудах – плоть от плоти греческого войска, он превосходит остальных количеством силы и мужества, но суть их такова же, как и у прочих. Его неистовая свирепость во второй половине поэмы имеет совершенно иное качество и порождена известными причинами, без них не могла бы появиться.

Всё сказанное вполне согласуется с вышеприведённым мнением И. Шталь о единстве героя и всего ахейского народа. Однако, как мы помним, Гомер в списке кораблей постоянно подчеркивает разлад между ними, столь надолго возникший, что А. Ф. Лосев отказывает Ахиллу в праве называться подлинным эпическим героем.

***

В связи с этим необходимо уточнить ещё некоторые качества образа Ахилла. Разграничение между фольклорным и авторским началами позволяет определить существенные различия в обрисовке героев.

Герои греческих преданий выполняли важные функции: они были выразителями народных чаяний, выступали как сила, организующая мир. В древности – уничтожали хтонических чудовищ, олицетворявших неподвластные человеку силы земли (Геракл – Гидру, Тезей – Минотавра, Беллерофонт – Химеру, и т. п.), бились с врагами, истребляли разбойников. В более поздние времена эти персонажи становились учредителями или изобретателями различных культурных явлений, что вовсе не противоречило ранним мифам об их боевых подвигах: Геракл оказывался основателем спортивных игр, Тезей – правителем и законодателем Афин, Кадм не только убивал дракона, но и изобретал алфавит – они становились в полном смысле культурными героями. Однако ранний и поздний героизм геракловского типа имеет один и тот же смысл: эти персонажи – герои ответов на вызовы действительности. Не случайно мы рискуем спутать подвиги Геракла и других, например, Тезея. Они действовали однотипно и олицетворяли безличную силу. Оппозиция " вызов - ответ" определяет все варианты связанных с ними сюжетов, причём " ответ" мифологичен, как и герой- /79/ полубог. Бесспорна необходимость борьбы с враждебными силами природы, ясна бесценность каждого культурного приобретения - и сказания о героях, с одной стороны, выражают осознание этих установок, а с другой - формируют идеальные образы, необходимые для их воплощения. «Каждый живой представитель родовой общины, взятый в своём пределе, есть не что иное, как миф» (курсив А. Ф. Лосева – Г. Т.)[17, c. 23]. Поэтому таковые герои оказываются не только полубогами, но и носителями тех же функций, которые охотно исполняют боги. Тифона убил Зевс, Пифона – Аполлон, не говоря уж о разнообразных культурных установлениях.

Не так обстоит дело с героями у Гомера – или, вернее, не совсем так.

***

Для автора «Илиады» герой уже не сводится к воспроизведению общей суммы мифологизированных достоинств Геракла-Тезея-Персея-Кадма-Беллерофонта, а представляет собою нечто более новое и актуальное, как бы глубоко ни уходили его мифологические корни. Он индивидуален и конкретен, что позволяет Гомеру дать ему невиданную ранее смысловую нагрузку. Новаторским становится вопрос о мотивировке действий Ахилла.

Гомер впервые в мировой литературе создаёт совершенно новый тип героя. Оппозиция «вызов – ответ» сменяется оппозицией «вызов – вопросы». Ахилл предстаёт как участник конфликтов, решение которых не предопределено простыми ожиданиями массового сознания.

Ахилл с самого начала своей истории - то есть с самой предыстории - выступает как персонаж, каждый шаг которого нуждается в размышлении и объяснении. Почему он пошёл на войну? Почему поссорился с Агамемноном? Почему не вступил с ним в схватку, а перестал участвовать в военных действиях? Почему отказался изменить своё решение, когда к нему явилась целая делегация вождей с просьбой вернуться? Почему всё же разрешил Патроклу воспользоваться своими доспехами? Почему пришёл в такое неистовство после гибели Патрокла? Почему решился мстить Гектору за смерть друга, несмотря на предсказание Фетиды, что тем приблизит собственную гибель? Почему так страшно издевался над трупом Гектора? Почему всё же выслушал старца Приама, плакал вместе с ним и отдал ему тело сына?

Представление о стихийности поступков Ахилла может быть вызвано тем, что Гомер не изображает его размышляющим. Не забываем, он – наследник фольклорного начала, в котором психологизму в принципе не находилось места. Решения, принимаемые героями «Илиады», как известно, нередко объясняются вмешательством богов, их волей. Однако у главных мотивов сюжета мотивировка двойная – всегда рядом находится возможность подставить реальное и житейское объяснение. Воля богов для мифизирующего мышления является санкцией, утверждающей аксиологический смысл выбора. Когда Афина Паллада хватает Ахилла за волосы и не даёт ему кинуться с мечом на Агамемнона, то этим достигается сразу несколько целей. Главная - утверждение уважения к иерархии, организующему началу человеческого сообщества. Когда боги приказывают Ахиллу отдать тело Гектора Приаму, это также является выражением ценности, которая раскрывается Гомером в сцене свидания Приама с Ахиллом. Отец погибшего сына, царь погибающего города целует руки убийцы и разрушителя, умоляя отдать тело для погребения, и находит поразительный аргумент: он напоминает Ахиллу, что тот – прежде всего человек, смертный. И его отец Пелей живёт надеждой, что сын жив, но если же погибнет, то единственным утешением для отца станет достойное погребение. Ахилл понимает справедливость этого довода, он плачет вместе с Приамом, выполняет его просьбу. Он поступает как человек, в соответствии с представлениями о человеческом поведении, а отнюдь не как воплощение божества войны и ужаса. Эта сцена важна для понимания замысла Гомера, поскольку здесь как раз мотивировка поступка обозначена очень внятно. Более этого, эта мотивировка даёт ключ к пониманию и всех остальных решений Ахилла: он всякий раз делает выбор между человеческими ценностями.

Это, кстати, помогает понять, почему Гомер мало заботится о детальном обосновании его действий: важнее всего, что выбор совершается в соответствии с иерархией ценностей, которая является всеобщей – или, по крайней мере, утверждается в качестве таковой. Чрезмерная детализация мотивировок сделала бы их слишком узкими. А избранный Гомером способ повествования позволил, с одной стороны, впервые в истории создать отдельный характер, а с другой – придать ему свойства всеобщности, что, как известно, вызвало восхищение Гегеля: рассматривая в «Эстетике» метания Ахилла, он воскликнул: «Это человек!» Таким образом, характер Ахилла определяется не стихийностью или капризностью. Его метания – результат столкновения ценностей, приводящего к трагическим результатам, но и позволяющего Гомеру и его герою утвердить их иерархию.

В этом плане список кораблей останавливает наше внимание на разладе Ахилла с ахейским войском как на конфликте внутреннем. Сложность в том, что этот конфликт, впервые осознаваемый в истории литературы, трудно описать с помощью традиционных фольклорных средств. Внутренняя речь в поэмах Гомера отсутствует – всякое слово обращено к конкретному отдельному собеседнику, будь это человек, божество или даже конь, с которыми Ахилл однажды вступает в полемику. Однако в списке кораблей, при полном отсутствии чьей-либо речи, кроме авторской, обозначению этого весьма сложного конфликта служит ряд оппозиций: ахейское войско – троянское войско; множество воинов – немногие, но славные герои; готовящаяся к битве рать ахейцев – бездействующие вместе с Ахиллом мирмидонцы; присутствующий формальный лидер Агамемнон – отсутствующий неформальный лидер Ахилл; формально обозначенный повод войны как восстановление справедливости – вопиющая несправедливость по отношению к славнейшему из героев. Последнее противопоставление резко подчёркнуто в гневной речи Ахилла, когда он в девятой песни отказывается принять дары Агамемнона. Всё это определяет суть дальнейшего развития действия.

Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что список кораблей действительно является весь /80/ ма значимой частью композиции и организует не только событийный ряд, но и смысловые акценты поэмы. В самой же поэме мотивировка действий, выбор ценностей имеет не меньшее значение, чем внешнее действие.

***

Однако остался ещё один – начальный - вопрос: о том, что список кораблей выглядит несколько избыточной количественной характеристикой. Он может казаться правомерным только в том случае, если мы разделяем точку зрения, сформулированную В. Н. Ярхо: «Масса остальных воинов присутствует только для того, чтобы на её фоне ещё ярче засиял героизм единиц» [25, с. 167]. Это не вполне справедливо. Изменение представления о герое изменило и представление о массе. У Гомера она оказывается состоящей из огромного количества отдельных людей. Поэтические описания-сравнения войска создают впечатление неисчислимой множественности, неразличимой массовости, но сам список - ощущение дробности, конкретности. Среди тех, кто не назван в списке, но присутствует среди мирмидонцев – друг Ахилла Патрокл, чья гибель резко изменит ход войны. Гнев Ахилла – «мощный, который ахеянам тысячи бедствий содеял», - связывает воедино судьбу Ахилла и прочих бойцов. Важны все, и когда Ахилл в конце станет предаваться сожалениям, то он скажет, что если бы не поддался гневу, то не пришлось бы стольким воинам в предсмертных судорогах грызть землю - здесь опять та же удивительная конкретность и значимость этой конкретности. Дружба окажется выше личных обид, долг перед другом – выше чести и даже жизни, но круг замыкается: невозможно стерпеть несправедливость, нельзя и не отомстить за друга, но всему этому цена – человеческие жизни.

Войско ахеян (как и троянцев) состоит из смертных людей – живых и идущих в смертный бой. В отличие от Ахилла, прочие ахейцы не получают ясных прорицаний, не знают своей судьбы. Достаточно вспомнить, какая путаница царит в первых двух песнях " Илиады" с волей богов: посланный Зевсом Агамемнону сон оказывается ложным, да ещё и он его сам перевирает, – на этом фоне напоминание о данном богами перед началом войны знамении выглядит малоубедительным. У Гомера во второй песни несколько раз звучит этот мотив: «Знает ли кто достоверно, чем кончится дело?» [II, 252, ср. также 299, 300 и далее]. В любом случае, что бы там боги ни наобещали - ясно, что всё равно людям самим придётся добывать эту победу. И так же, как и Ахилл, они знают, что смертны. Они выбирают мужество в битве. Так же, как Ахилл. Здесь, может быть, самый главный конфликт «Илиады» - между божественным произволом и человеческой волей. Список динамичен – это картина построения, исполненная поэтичности, сознания значительности начинающегося действия. В трагическом противоборстве войск, в трагическом противоречии ценностей человеческое начало осознаёт и своё величие, и свою хрупкость. Собственно говоря, пафос гомеровского творчества, с которого начинается антропоцентрический гуманизм античности, неотделим от этого момента сюжета. Может быть, лучше всех почувствовал и выразил это Ф. И. Тютчев в стихотворении «Два голоса», оканчивающемся такими строками: