Ситуации и контексты

Много лет назад Д. Дьюи предложил релятивистскую теорию познания, в которой он использовал термин “ситуация”. “То, что обозначается словом " ситуация", — это не единичный объект или событие и не набор объектов или событий. Ибо мы никогда не переживаем объекты и события и не судим о них изолированно, но только в связи с. контекстуальным целым. Именно последнее и называется ситуацией” [13; 66]. Продолжая эту мысль, Д. Дьюи замечает, что психологи, по всей видимости, трактуют ситуации редуцированно: “... вследствие самой природы этого случая психологическая трактовка [опыта] принимает единичный объект или событие за сущность его анализа”- [13; 67]. Но, пишет он, “в реальном опыте никогда не встречаются такие изолированные единичные объекты или события; объект или событие — это всегда особая часть, фаза или аспект восприятия окружающего мира — ситуации” [там же]. Данное Д. Дьюи определение надындивидуального уровня структурирования нашло свой отклик во множестве современных подходов к познанию, связанных с практикой и теориями деятельности (например, [15]). В контексте данного обсуждения это напоминает нам, что сценарии, схемы и другие артефакты существуют как таковые только по отношению к более крупной структурной единице. Основываясь на своих исследованиях языкового развития, Дж. Брунер рассматривал надындивидуальные ограничения непрерывной повседневной деятельности как форматы. Формат, писал он, “это ограниченный правилами микрокосм, в котором взрослый и ребенок делают что-либо друг с другом и друг для друга. В наиболее общем смысле это есть инструмент для структурированного человеческого взаимодействия. Поскольку форматы структурируют взаимодействие между младенцем и взрослым до начала лексико-грамматической речи, они являются решающим средством перехода от коммуникации к языку” [5]. Позднее он добавляет, что, когда форматы становятся конвенцией, они, видимо, приобретают своего рода “внешность”, которая позволяет им выполнять функции ограничителей (степеней свободы) для действий, совершаемых внутри них. Такие сущности следует рассматривать как внешние и внутренние одновременно. Понятие Дж. Брунера о формате служит превосходным дополнением концепции К. Нельсон об обобщенных схемах событий, называемых сценариями. К. Нельсон также указывает, что дети вырастают внутри круга событий, контролируемых взрослыми, и, следовательно, среди форматированной, происходящей в рамках сценариев деятельности. В этом смысле, замечает она, “приобретение сценариев есть наиболее важный момент для приобретения культуры” [30]. Свои основные предположения, касающиеся изучения культурной среды, я могу суммировать следующим образом. Самой элементарной составляющей культуры является артефакт — медиатор, с двойственной материально-идеальной сущностью, который соединяет/конституирует разум и мир. Выполняя роль медиаторов человеческого действия, артефакты как возможность взаимодействия людей с миром и друг с другом принимают различные конфигурации. Они не определяют мышление и деятельность; скорее они обеспечивают полисемические ресурсы для процесса построения деятельности и для ограничений этого процесса. По своей форме и по своему положению в деятельности, морфология которой сама по себе структурирована на манер форматов, артефакты несут с собой возможность заново находить решения задач, с которыми человек уже встречался и имел дело в прошлом.