Глава 1. Чёрная стрела с тихим свистом промелькнула между серыми ство­лами деревьев

Пролог

Чёрная стрела с тихим свистом промелькнула между серыми ство­лами деревьев. В ночной тьме было мало что разобрать, даже при ярко светивших луне и звёздах. Но я знал, куда нужно смотреть, и по­этому увидел, как сверкнул серебром гранёный наконечник стрелы.

Тетива лука хлестнула мою руку по кожаной перчатке, тихонько загудела от удара. Когда тетива на луке успокоилась, я услышал дру­гой звук – грохот падающего на землю тела. Несколькими мгнове­ниями позже до меня донеслись стоны боли, шуршание опавших ли­стьев, под телом моей жертвы, его тяжёлое прерывистое дыхание.

Двадцать шагов разделяют нас, а он собирался скрыться от меня. Наивность, сплошная наивность. Желание жить в людях слишком сильно, что затмевает способность мыслить и заставляет совершать глупые по­ступки. Как, например, сейчас.

Невысокий подтянутый парень, которого я подстрелил, неожи­данно резво повернулся набок. Упираясь левой рукой, правой он сжимал готовую вот-вот выстрелить метательную трубку, которой целился мне в живот.

Я промедлил долю секунды.

Потом движение в сторону до того резкое, что подстреленному пришлось с такой же скоростью повернуть свою трубку. Его ослаб­шая левая рука не выдержала рывка, и он завалился набок, потрево­жив стрелу, сидевшую у него в спине около позвоночного столба в районе седьмого-восьмого позвонков.

Мужчина закричал от боли, она должно быть очень сильна, чтобы так орать. Наверняка несладко парню пришлось. Только не вздумал бы он отключаться сейчас.

Я подошёл к человеку, едва подающему признаки жизни, чуть ше­велящему конечностями, будто в судорогах. Точным и довольно бо­лезненным пинком по его правой руке заставил выбросить метатель­ную трубку. Парень оказался понятливым, и повторять процедуру не пришлось.

Потом я обошёл распростёртое на жёлтых, красных и оранжевых опавших листьях тело и присел на корточки за его спиной. Я молчал, а он только тяжело дышал, изредка постанывая от боли.

В общем, мы друг друга понимали.

Я бросил беглый взгляд на добротную кольчугу парня. Провёл кон­чиками пальцев по холодной стали. Бесшовные кованые кольца, вы­рубленные из цельного листа стали и скрепленные обычными прово­лочными кольцами. Такая кольчуга выдержит и сокрушительный удар мечом и сабли конного, несущегося во весь опор. Только пора­доваться можно за мою стрелу с гранёным наконечником, которая так хорошо прошла сквозь кольца кольчуги.

Мне радоваться не хотелось.

Я снял со своего сделанного на заказ стального лука тетиву из льняных нитей, свитых в жгут. Принялся за сам лук. Особенность его была в том, что лук мой был разборным благодаря специальным резьбовым соединениям, скреплявшим плечи лука с его рукоятью. Эта операция разборки заняла у меня не более минуты, после чего я упаковал все детали в сафьян и сложил в закры­тый саадак. Всё неспешно. Мне торопиться некуда. Парень подождёт. Ему-то деваться некуда. Повесив саадак за спину, я вплотную занялся своей жертвой.

‒ Я буду говорить, а ты слушай. Большего от тебя пока не требу­ется. Если понял меня, то кивни головой, ‒ сказал я. Только ощущение было такое, будто крикнул в пустую шахту. Меня проигнорировали. Отключился или претворяется мёртвым, как ящерица? Что ж, со мной такой трюк не пройдёт, ибо я хищник матёрый.

Я взялся за торчавшее оперение своей стрелы, которую подарил этому парню. Небольшое усилие, чтобы провернуть наконечник в ране. Судя по тому, как туго идёт дело – грани наконечника скребут по позвоночному столбу, вызывая невыносимые боли. Собственно, парень орал уже с того момента, когда я взялся за свою стрелу.

‒ Я буду говорить, ты – слушать. Если для тебя это сложно можешь помотать головой. Я убью тебя, и более не буду тратить впустую время. Это тебе понятно? ‒ спросил я. Мой собеседник издал ряд мы­чащих звуков, похожих на молитвы каких-то безумных жрецов и оз­начавших, очевидно, согласие. Говорить он вряд ли мог, ведь боль была невыносимой.

Мне более не нужно проводить воспитательных акций с примене­нием болевых ощущений, поэтому я отпускаю стрелу. Присаживаюсь поближе к его лицу, чтобы получше запомнить.

Итак, тёмные волосы, коротко стрижены, как и полагается слуге, ведь, насколько я знаю, именно такое положение парень занимает при дворе. То, что он бастард короля ничего не меняет. Ну, разве что кроме дорогих подарков от самого короля, у которого с законной же­ной рождались только девочки. Так и появилась у парня добротная дорогая кольчуга. Но это отступления. Лоб, нос, подбородок, скулы – все эти черты лица были у него отцовскими. Сразу видна королевская кровь Элеонидов. А вот глаза у парня были материны, зелёные как хризопраз. У всех Элеонидов глаза серо-голубые.

‒ Ты ведь готов слушать? ‒ вкрадчиво спрашиваю я так нежно, как только могу. Ответом мне служат частые кивки головы, перемежаю­щиеся со стонами.

‒ Династия Элеонидов существовала с самого начала королевства. И люди не хотят сменить её. Понимаешь о чём я?

Кивки.

‒ Вот поэтому ты не будешь осуществлять задуманного тобой плана. У нас не будет дворцового переворота, какой был проделан в Кальском царстве. Это тоже должно быть тебе понятно, правильно?

И снова кивки. Люди становятся предельно понятливыми и по­слушными, стоит только небольшому количеству стали попасть в их тело.

‒ Так что можешь отзывать обратно спешно собранные отряды хальгардских ратников, они тебе не нужны, ‒ говорю я, прикасаясь к стреле в спине бастарда. От его ответа зависит, будет ли ещё боль или нет.

‒ Я... ничего... не... ‒ задыхаясь, начал незаконнорождённый коро­левский сын. Я ждал, давая ему договорить. Моя рука всё ещё готова вновь провернуть стрелу. ‒ Не буду...

‒ Не будешь что? ‒ спрашиваю я, склоняясь к самому уху подстре­ленного.

‒ Не... буду... свергать отца...

Это был правильный ответ. Такого ответа добивались от бастарда и подосланные в его заговорщицкий кружок агенты королевской Тай­ной стражи, которые, в свою очередь действовали по приказу самого короля.

Король отлично осведомлён о каждом шаге своего блудного сына. Знает он и о заговоре, и о намерении устроить дворцовый переворот. Раньше король не придавал этому большого значения, пока агенты Тайной стражи не рассказали о том, как серьёзно идёт подготовка к перевороту. В столицу королевства тайно переправились наёмные от­ряды из Хальгарда, которые должны поддержать заговорщиков.

Перед королём Элеона и протектором Веллии, Сурии, Аккании, Гиратии и Теларии встал выбор. Первое – вывести всех заговорщиков на чистую воду (благо улик, когда за дело берётся Тайная стража, хватает) и казнить большинство из них, тем самым отправить на плаху практически всё будущее поколение талантливых политиков, генералов, дипломатов. Или же второй вариант – вправить мозги сво­ему сыну и наиболее ярым его сторонникам.

Тут на сцене и появился я.

За последнее две недели благодаря моим методам убеждения, заго­ворщики лишились многих своих предводителей. Сейчас те, с кем я уже поработал, либо всё ещё выведены из строя не смертельными, но довольно болезненными ранениями, либо скрылись в своих особня­ках и замках далеко от столицы, не выходя с пособниками на связь и пересматривая свои взгляды относительно заговора. Теперь пришёл черёд главного заговорщика.

‒ Ты правильно поступил, отказавшись от своего безумного плана, ибо вас смели бы за считанные часы. Переворот захлебнулся бы в крови, а все заговорщики убиты, ‒ говорю я. ‒ И ещё. Твой отец любит тебя так, как только может любить мужчина своего сына. И только из-за этой любви здесь сейчас нахожусь я, а не отряд Тайной стражи.

‒ Ч-что? ‒ шипяще произнёс бастард, пытаясь повернуть голову.

‒ Это всё, что я должен был тебе сказать, ‒ произнёс я. ‒ Но добавлю лишь то, что тебе нужно поговорить обо всём с королём. Узнаешь много нового.

Вот теперь было действительно всё, что я хотел сказать. Я под­нялся с земли, пошуршав опавшими листьями. Бастард лежал на земле, не пытаясь двигаться, чтобы не растревожить стрелу.

Я оглядываюсь по сторонам, но не вижу ни единой живой души. Несмотря на это, мне известно, что всё, творящееся в лесу Элвион становится достоянием королевских эльфов, что живут здесь. И сей­час, хоть я и не вижу никого, знаю, что эльфы наблюдают за мной и бастардом. Подобное знание раздражает, ибо каждое мгновение ждёшь подарочной белой стрелы с трёхсторонним оперением из птичьих перьев ярких раскрасок.

Мне это не нравилось, но приходилось терпеть, ибо королевский сын назначил встречу именно в Элвионе. Здешние эльфы остро чув­ствуют королевскую кровь. Кровь, которой два столетия назад дали клятву верности, закрепив её своим священным древом – Исторуали, которое растёт в Королевском арборетуме. Только личный указ ко­роля заставил эльфов придерживаться моего плана действий. Но всё равно они долго не могли понять, что всё это затевается лишь во благо. И, тем не менее, где-то в своём подсознании, я ожидал корот­кого свиста яркооперённой стрелы. К счастью, эльфы придержива­лись указа.

Я пошёл к небольшой поляне, где подал специальный знак наблю­давшим за мной эльфам. Этим жестом, я разрешил им «найти» бас­тарда.

Дальнейшее уже дело техники.

Эльфы его подлатают, отведут с эскортом к королю и, если у бастарда хватит мозгов (а всё указывает на то, что хватит), он покается пред отцом. Король простит сына, пойдёт на кое-какие уступки, чтобы развеять в заговорщиках послед­ний мятежный дух. В результате все останутся довольны и кровавой бойни не будет.

А я? Я снова уйду в тень, залягу на дно, где буду тихо и мирно жить на королевскую пенсию до тех пор, пока королевству снова не будет угрожать какая-нибудь опасность. Тогда мне вновь надо выхо­дить из тени, дабы опасности противопоставить себя.

Такова уж моя работа.

Глава 1

Я видел многое, к чему обычный человек не может прикоснуться даже в своих кошмарах, и я выжил. Есть у меня такое свойство – выживать.

Танас.

1.

Мои страхи всегда были очевидны для меня самого.

Я боюсь быть убитым, потому что не знаю, что же там скрывается за самой гранью бытия. Это, наверное, нечестно – отнимать жизни с такой лёгкостью, которая присуща мне и страшась самому отпра­виться за ними. Правы те, кто называют меня бездушным. Души у меня, по всей видимости, тоже нет.

Мне страшно понять однажды, что я стал слишком стар для своей работы. Слишком стар для сражений о которых никто не узнает. Это придёт незаметно, тихо подкрадываясь и готовя свой удар. Тем уда­ром станет ошибка, а ошибки в моём деле недопустимы. Если они бу­дут повторяться, то я стану ненужным, причём очень скоро. Но в ми­нуты опасности ошибки могут стать гвоздями в мой метафорический гроб.

Только сейчас ко мне пришёл новый страх. Страх западни, в кото­рую я могу попасться. Это не будет привычная для меня ловушка или капкан. Я стою в самых настоящих зыбучих песках – нагромождениях лжи и иллюзий – и в каждом слове ищу скрытый подвох.

Да, меня удостоили чести, пригласив на званый ужин.

Чтобы справиться со множеством противников в бою, я пользуюсь различными увёртками. Сбиваю врагов с толку трюками, заставляю их мешать друг другу. Я люблю использовать для боя тесные про­странства, где могу подойти к противнику на расстояние вытянутой руки с кинжалом, зажатым в кулаке.

Но здесь всё не так. Большой светлый зал, где, кажется, нет ни еди­ной тени, в которой можно затаиться. Огромное количество незнако­мых людей в чьём обществе я не могу расслабиться, поскольку моё оружие сейчас не при мне, множество атак словами, которые, в большинстве случаев я не могу парировать, двусмысленные разго­воры, когда не понимаешь истинных намерений собеседника – это не для меня. У меня не хватает мастерства. Моё оружие сталь.

Вот, к примеру, этот расфуфыренный, словно павлин, франт. Он мне мило улыбается, говорит какие-то не вполне заслуженные ком­плименты, а сам думает лишь о том, что я обычный убийца, пусть и на королевской службе. Этот франт считает себя выше меня лишь по­тому, что он присутствует на этом ужине по праву рождения, а я, по­тому что этого заслужил, выкарабкавшись из грязи по костям и крови. Но он всё равно боится меня, ведь слухи о моей жестокости, причём довольно правдивые, доходили до его благородных ушей.

А я, между прочим, лучше бы продолжал карабкаться по костям и крови, вместо того, чтобы находится здесь.

И таковы все вокруг. Улыбки, радость, красота за которыми скры­ваются страх, зависть и уродство. По крайней мере, это я ещё могу разглядеть. Мне говорили, предупреждали, что такова политика. Она огромная красивая ширма для маленьких уродливых кукловодов. Как никогда ранее я осознавал всю правдивость этих слов.

И в который раз я жалел, что не пронёс с собой хотя бы неболь­шого стилета. В минуты волнения прикосновение к холодной стали хорошо влияет на моё самочувствие. Ещё лучше влияет холодная сталь, приставленная к чьей-нибудь жирной шее, но это было бы пе­ребором.

И пусть никто не говорит, что я совершенно не уважаю чу­жие жизни.

Я подошёл к длинному столу, заставленному всякими яствами и напитками. Если бы кто-нибудь хотел отравить всю знать Элеона, то нескольких капель поирта в каждое блюдо хватило бы с лихвой. Ко­ролевские стражники усердно пускали слюни, пытаясь затопить ими весь зал, но никто из них даже не наблюдал за происходящим. Будто за всю историю королевства ещё никого не травили ядами на таких вот балах и званных ужинах.

Ради любопытства я даже сделал медленный жест над кувшином с вином, будто хотел подсыпать туда чего-то. Стражники на это никак не отреагировали. Они продолжали смотреть то на поедающих ла­комства дворян, то на излишне декольтированные части туалета дво­рянок.

Мои действия заметило только несколько агентов Тайной стражи, переодетых в гостей. Жестом я дал им команду «отбой». Пусть ребята работают и не волнуются по пустякам вроде скучающего меня. От моего взора не скрылось, что «ребята» уже довольно давно присмат­риваются к одному вельможе, который весьма изрядно перебрал с выпивкой и стал трепаться о политике со всеми, кто пожелал его слушать. Этими «всеми» и были агенты Тайной стражи, более умные и трезвые гости решили держаться от них подальше.

Теперь Тайная стража не слезет с того вельможи, пока точно не удостоверятся, что в его словах или действиях нет угрозы для внут­ренней безопасности королевства. И часто получается так, что полная уверенность к ним приходит после нескольких часов допросов, а для особых случаев и с применением обширного и весьма богатого инст­рументария тамошних заплечных дел умельцев.

С прошедшими часами на этом бесполезном для меня мероприя­тии, я претерпел множество необязательных разговоров с представи­телями дворянства. Впрочем, все они были довольно короткими, так как я не отличаюсь болтливостью.

Это ещё одна тактика защиты от словесных ловушек, которую я изобрёл за этот вечер. Гость подходит, задаёт один-два вопроса на какую-нибудь незамысловатую тему, по­лучает от меня односложный ответ и мысленный пинок под зад и не­удачный разговор затухает ещё в прелюдии.

Я такой общительный.

В конце концов, общество франтов и метресс мне наскучило. Всё это лавирование между слугами, разносящими закуски, группками сплетников и сплетниц, которые своими змеючьими взглядами свер­лили мне спину, все улыбки и слова такие же фальшивые, как и ис­кусственное солнце в Королевском арборетуме. Как бы я хотел ока­заться подальше от этого. Даже узенькие улочки трущоб, где, каза­лось бы, сам камень впитал запахи мочи, блевотины и крови, намного лучше подобного сомнительного общества.

И могу поспорить, что все окружающие видели это по моему лицу. Я умею притворяться, играть замысловатые роли и играть их безу­пречно. Как-то я три недели жил в лагере сурийских повстанцев, ка­шеваря для их бойцов, и никто не заметил, что я не особо подхожу на эту роль. За эту неосмотрительность повстанцы поплатились ужас­нейшей за всю историю Элеона дизентерией. Доблестные борцы за свободу сидели по кустам до тех пор, пока не подошли отряды коро­левского наместника в Сурии и не перебили большинство из них.

Только есть одно «но». Я могу притворяться и играть не хуже ве­ликих трагиков элеонской сцены, когда сам хочу этого, или когда этого требует задание. Когда же это не требуется, я перестаю играть. Тут уже на меня работает моя репутация беспощадного и хладно­кровного убийцы. И неплохо работает, отпугивая нежелательных субъектов.

‒ Ищешь, кого бы придушить и со спокойной совестью идти спать? Я слышал, ты не можешь прожить и дня без убийства.

‒ Эти слухи полезны, но слегка преувеличены. Здравствуй Летор.

Да, это был Летор. Тот самый Летор, начальник Тайной стражи, главный королевский шпион. И, как бы сомнительно это не прозву­чало, мой хороший приятель. Из всех присутствующих он один по­нимает меня и уважает, несмотря на то, чем мне приходится зани­маться. Впрочем, он сам далеко не безобидная овечка. На его руках тоже немало крови. Только такие как Летор дают распоряжения на пытки или убийства опасных личностей, а такие как я этих опасных личностей убивают.

‒ И тебе привет, Танас, ‒ ответил Летор, лучезарно улыбнувшись бе­лоснежной улыбкой.

Этот человек никогда не мучается угрызениями совести, спит, словно младенец и всегда улыбается. Поговаривают, что улыбка с его уст не сходит и во время пыток. Но это слухи, которые имеют свой­ство раздуваться до невообразимых размеров. Ну кто это придумал, что я и дня не могу прожить чтобы кого-нибудь не убить? Намного дольше. Как-то мне удалось продержаться целый месяц.

‒ Выполняешь свой служебный долг? ‒ спросил я, кивнув в сторону непомерно болтливого вельможи. Агенты Тайной стражи всё теснее брали его в кольцо, чтобы тихо скрутить и утащить через один из многочисленных выходов залы. О том, куда его потащат лучше не размышлять.

‒ Да... ‒ выдохнул Летор. ‒ Это так, мелкая сошка... Мы бы наплевали на него, но в пылу своей пьяной болтливости, он оскорбительно вы­сказался в сторону особы королевской крови. А вот это уж, друг мой, непростительно.

‒ И о какой же особе идёт речь?

‒ О леди Вивьен – истинном сосуде целомудрия и благодетельно­сти.

Я подавил готовый вырваться у меня смешок.

Леди Вивьен была дочерью сестры нынешнего короля и прославилась отнюдь не цело­мудрием и благодетельностью, а скорее наоборот. Об этом знает, по­жалуй, каждая собака в королевстве, но Тайная стража ревностно вы­лавливает распространителей подобных «слухов». Это приказ короля, а шпионам же надо как-то на хлеб себе зарабатывать. Поэтому-то я и сдержался. Хоть Летор только что и назвал меня другом, вряд ли он ста­нет долго думать, прежде чем отправить меня на пытки за оскорбле­ние королевской особы.

А тем временем переодетые в гостей агенты начали скручивать вельможу. Тот сначала не понял, что происходит. А когда понял – рванулся изо всех сил. Но это была тщетная попытка. Быстрыми дви­жениями ему заломили руки и крепко связали, на голову надели чёр­ный мешок. Вельможа успел крикнуть о помощи, но, ни королевская стража, ни тем более гости не шелохнулись. Все понимали, что здесь происходит и не стремились разделить участь вельможи, попытав­шись помочь.

‒ Вот так, ‒ прокомментировал Летор. ‒ Быстро и без особого шума.

‒ Без шума? Смотри, сколько глаз нервно смотрят вслед твоим ре­бяткам.

‒ Ничего ты не понимаешь в показательных акциях, Танас. Дума­ешь, всё это проводилось именно сейчас из-за страха, что гадкий сплетник слишком долго будет распускать мерзкие слухи? Нет, это ещё одно напоминание всем присутствующим. Мы всё слышим, всё знаем и, если вы совершите что-либо неосмотрительное, мы придём и за вами.

‒ Пожалуй, не буду совершать чего-либо неосмотрительного, ‒ ска­зал я.

‒ Видишь, даже ты усвоил эту наглядную демонстрацию. Теперь понимаешь мои слова?

‒ Вполне.

Да, Летор опасен. Он опасен как и для врагов, так и для своих, ведь никто доподлинно не знает, что творится в голове главы шпионов. Начальник Тайной стражи один из самых влиятельных людей коро­левства. Его глаза повсюду, его уши слышат сквозь самые толстые стены, его руки невероятно длинны и смертоносны. Пожалуй, его бо­ятся даже больше чем меня. А меня боятся очень сильно.

Но и я, и Летор нужны Элеону, поэтому король не скупится на жаловании и балует такими вот зваными вечерами.

Мы профессионалы.

‒ Ну что ж, Танас, ‒ сказал Летор. ‒ Пожалуй, можно отсюда и уйти. После моей демонстрации уже никто не станет делать глупостей.

‒ Но ты же всё равно оставишь людей.

‒ Конечно. Так они будут больше трястись от страха, а значит, ста­нут покорными и управляемыми. Для королевства нет ничего лучше, чем покорная знать.

‒ А для тебя нет ничего лучше, чем благо королевства.

‒ Само собой.

2.

Вечер был испорчен ненавистным для меня званым ужином, но ночь обещала быть пасмурной. Тяжёлые тучи закрывают своими те­лами затухающее солнце и проклёвывающиеся звёзды. Ночь будет тёмной и пустой, потому что в большинстве районов города фонар­щики отвратительно выполняют свою работу, а люди боятся темноты. Боятся, потому что такие как я часто бродят, высматривая жертву. Если пойдёт сильный дождь, смывающий все следы и заглушающий шорох шагов, ночь будет идеальной для маленькой охоты.

Вот только жертвы у меня нет. Я решил, было, что Летор подошёл ко мне на банкете не просто так, а с очередным заданием, но жестоко ошибся. Главе элеонских шпионов было так же как и мне скучно. По­сле ужина он пригласил меня выпить немного вина из лучших вино­градников королевства. Вино это оказалось весьма недурственным и стоило явно побольше, чем официальный заработок Летора по нало­говым декларациям. Но, кроме этого маленького штришка на безу­пречной репутации главы Тайной стражи, ничего примечательного не случилось.

Мы сидели на креслах, мягких и расслабляюще-удобных, попивали вино, говорили о политике. Летор не выдавал каких-либо признаков настороженности, мне же приходилось следить за своей речью, чтобы не сказать неподобающих слов в сторону любого, кто пополняет кор­мушку Летора.

Приходилось следить за собой, следить за собеседником, следить за входом и потайной дверью, находящейся в поле моей види­мости. Я каждый раз напрягался и инстинктивно хватался (только ак­куратно, чтобы не заметил Летор) за свой нож, когда к нам заходил слуга, подносящий всё новые и новые закуски к вину.

Говорили о политической нестабильности соседнего Кальского царства. Два года назад, когда умер последний из настоящих правите­лей этой славной страны, началась там такая потеха. Трон достался юному наследнику, но поцарствовал тот недолго. Вчерашние вассалы царя сегодня утверждают свои права на престол, причём никто из них не чурается таких как я и Летор. Кто-то действует банально и само­стоятельно, решая свои проблемы с помощью яда. Но после отравле­ний половины дворян, кухню охраняют не хуже, чем сокровищницу.

Сейчас уже толком и не понять, кто на престоле. Каждый месяц но­вый правитель, уверения в счастливом завтрашнем дне, а потом смерть очередного царька. И снова борьба за власть и ничего, кроме неё. Простой народ уже волком воет от таких рокировок при дворе. И я, честно говоря, не знаю, что еще удерживает их от поднятия «голу­бой крови» на вилы.

В последнее время поговаривают, что нашёлся-таки достойный правитель. Один из последних претендентов на трон, нанял какого-то пирата широко известного по всей Арриане (но лично мне – нет) и скинул тогдашнего «царя-на-день». Но сам поцарствовать не успел. Пират взял своё сам, а именно тот самый трон.

Говорят, он сумел приструнить всех этих вассалов, пригрозив им армией. Солдат он расположил к себе сразу же и очень простым спо­собом. Он повысил им жалование и пенсию за выслугу лет. Дворяне боятся армии, ведь дружины баронов и графов не выдержат и не­скольких стычек с профессиональными солдатами. Народ тоже под­держивает сурового, но справедливого царя, который смог навести в стране порядок и обещал перевешать всех самых известных бандитов Кальса.

Вот на эту тему мы с Летором и разговаривали битых три часа, пока тема до конца не исчерпала себя. Мне кажется, что глава Тайной стражи мог бы попотчевать меня слухами ещё, но решил приняться за более интересную тему. Он завёл речь издалека о шпионах Кальской разведки, сравнивая их с Тайной стражей, признавая наших агентов куда более профессиональными и лучшими в этом нелёгком деле. И тут он вспомнил о провале Тайной стражи, единственном тёмном пятне на репутации шпиков Элеона, настолько тёмном, что померкла сверкающая улыбка Летора.

Короче говоря, он вспомнил Юту.

Тогда я взглянул на него одним из самых убийственных своих взглядов. Именно его видят в моих глазах жертвы рук моих. Взгляд «смерть-пришла-за-тобой». Но Летор не испугался. Он даже улыб­нулся ещё шире, будто знал куда больше того, о чём заикнулся. Больше, чем я.

Я не стал спрашивать у него. Ничего. Мне не дано опускаться до столь низкого уровня, ведь тогда со мной может произойти то же са­мое, что и с ней.

Я просто ушёл, вызывая в своей памяти воспоминания, связанные ней.

Юта.

Как же она была хороша, наверное, единственная из кальской раз­ведки. И уж точно единственная, кто смогла обыграть Летора со всей его Тайной стражей. Конечно, не обошлось там без помощи, когда её приходилось буквально вытаскивать на собственном горбу.

Это случилось три года назад.

Я только встал на путь служения королевству, а Летор занял пост главы Тайной стражи. Впрочем, уже тогда я был широко известным убийцей, а Летор прославленным интриганом, подсидевшим преды­дущего главу шпионов и обвинившим его в государственной измене. Причём никто так и не задался вопросом, была ли там измена, или это способ убрать сильного соперника.

Вот в то время и появилась Юта.

Она вошла в высшие дворцовые круги легко и непринуждённо, будто была рождена аристократкой. Хоть она и приходилась дочерью какому-то ремесленнику, Юта на­столько поразила воображение мужчин из высшего света, что никто об этом и не вспоминал. Молодая, энергичная, прекрасная, ласкаю­щая взгляд своими прелестями и сражающая наповал колкостью сво­его языка. Именно такой её запомнили при дворе.

Так было до того мига, когда ею стал интересоваться сам король. В то время он переживал разлад в семейной жизни, и любовь к прекрас­ной юной особе помогала ему вынести все эти тяготы. Только он не понимал, что именно любовь к тем самым прекрасным и юным осо­бам и стала причиной разлада в семье. Позже король сделал правиль­ные выводы, но это было позже.

Став королевской наложницей, Юта могла влиять на короля. Убла­жая его в постели, она узнавала много того, что знать ей не следовало, а учитывая, что она работала на разведку условно дружественного го­сударства – совсем знать не следовало. И эти сведения она активно сдавала на сторону.

Летор, понюхавший об утечке информации из дворца, подсуетился. Он смог взять живыми и разговорить людей, занимавших посредни­ческие обязанности между Ютой и агентами разведки Кальса. О спо­собах, которыми пользовались в Тайной страже для допросов, гово­рить не буду, итак всё понятно. Через них Летор и узнал об истинной цели Юты и приготовился её брать.

Только он не учёл одного фактора, сыгравшего не в его сторону. Этот фактор я.

Когда Юта вошла в мою душу и прочно там засела, я ответить не смогу. Просто это случилось. Случилось быстро и слишком неожи­данно, чтобы я смог осознать это и сформулировать в правильные слова. Юта смогла заполнить ту пустоту во мне, которая пожирала моё сознание изнури. Говорят, у меня нет души. Я и сам начал верить в это, пока не встретил её.

Тогда Юта стала для меня всем.

В ту первую ночь, которую мы провели вместе, Юта рассказала мне о себе всё. Это было тяжело и для неё и для меня, но мы справи­лись. Правда открыла мне глаза, а ей позволила быть самой собой ря­дом со мной. Хотя бы рядом со мной.

Не хочу много говорить о том времени, когда мы были вместе. Мне причиняет боль мысль, что её не стало. Моя любовь умерла, а вместе с ней и всё то хорошее, что было внутри меня.

Жаль. А что мне ещё сказать?

Началось всё с того, что я просил её выйти из шпионской игры с обеими разведками, уехать из столицы, затаиться. Вместе. Юта была согласна. Она хотела быть счастлива вместе со мной и заявила своим связным, что заканчивает свою работу.

Это стало большой ошибкой.

Разведка Кальса не хотела отпускать столь ценного для себя агента. По правде говоря, они там просто испугались, что девушку перевер­буют агенты Тайной стражи. А она обладала слишком ценными знаниями о паролях и явках, чтобы просто так её отпустить. Тогда кальские шпионы закинули Летору наживку, которую тот успешно заглотил. Наживкой были посредники – мелкие фишки, разменная монета, чтобы убрать фигуру покрупнее. Готов поклясться, что они не поверили своим глазам, когда Тайная стража ухватилась за на­живку так отчаянно.

Летору было нужно громкое дело, чтобы прославиться. Разоблаче­ние и публичная казнь Юты была ему выгоднее, чем перевербовка, ведь при первом исходе о нём станут писать в учебниках по шпион­скому делу, а при втором – никто и не узнает об успехе, кроме узкого круга доверенных лиц.

Тут на сцену вышел я. Хотя и получилось это совершенно случайно.

Бойцы Тайной стражи ворвались в покои Юты, когда там был я. Они умерли очень быстро, наверное, даже не осознали, с кем связа­лись. Выражение удивления застыло на лицах многих из них. А я схватил Юту за руку и повёл по тёмным улицам Элеона. Мне удалось укрыть её, пока Летор весь в пене орал на подчинённых, которые про­зевали девчонку и дали ей скрыться. Он дал указ прочесать все улицы города, лишь бы найти её.

Но это было бессмысленно. Я надёжно спрятал Юту, а потом пере­вёз её в маленький тихий городок в Гиратии. И всё было замеча­тельно, пока не пришла весть о лихорадке, поразившей Гират и его окрестности.

Юта умерла от этой болезни.

Я даже не смог увидеть её лица в последний раз. Тело Юты сожгли в общей куче умерших, чтобы болезнь не перекинулась на соседние провинции королевства. И я ничего не мог сделать. Единственное, чем я мог помочь, так это довести до уха Летора слухи о смерти Юты. Больше уже ничего.

Ничего.

3.

Тихие сонные улицы старого города.

Они всегда действовали на меня самым благоприятным способом. Есть что-то умиротворяющее моё воспалённое сознание в этих ста­ринных домах, стоящих на ещё более старинных фундаментах. Ста­рый город был возведён ещё до того как появился человек, собрав­ший разрозненные племена людей и объединивший их в королевство. Ещё в те стародавние времена старый город уже существовал не одну сотню лет. И именно древние катакомбы старого города стали осно­вой города Элеон, столицы одноимённого королевства.

Но для меня старый город и покрытые пылью веков его подземелья – это мир, душевное спокойствие. Это напоминание о том, что мир куда древнее представлений человека, что он был и будет всегда, вне зависимости от того выживет ли человеческий род или нет. Всё-таки, я, наверное, социопат, раз мысли об этом довольно часто преследуют меня.

Только сейчас мне не до этих посторонних мыслей.

До моего слуха донеслись звуки шагов. Я отвернулся от окна, шаг­нул в тень, чтобы вошедший не сразу меня заметил. На встречу при­дёт человек, которого я хорошо знаю. Если он окажется незнакомцем – его жизнь укоротится ровно настолько, сколько времени мне потре­буется на прыжок и удар ножом в аорту.

Зашедший юноша был бел как молоко. Двигался он медленно вдоль стены, ощупывая её, словно был слеп. Это было не так, хотя и шло к подобному исходу. С каждым годом его зрение всё ухудша­лось. Одет юноша был в длинные жреческие одежды храма Драконо­борцев красного и чёрного цветов.

Никогда не воспринимал эту странную веру. Храм Драконоборцев не исповедует веру в какое-либо божество или иную сущность, он поддерживает в людях ненависть к бывшим владыкам мира – драко­нам.

Жрецы храма в большинстве своём сильные и умелые бойцы, зака­лённые в боях с последними представителями древней расы. Навер­ное, только это заставляет обычных людей относиться к ним с почте­нием. Отсутствие каких-либо постов и обетов, кроме клятвы борьбы с драконом, и обучение бойцовским навыкам – причины, по которым у храма Драконоборцев никогда не иссякнет поток адептов со всего ко­ролевства.

Даже я некогда учился кое-чему у одного старого жреца, покинув­шего храм, только никогда об этом не распространялся. Меня не очень-то жалуют среди жреческого круга.

‒ Ты выглядишь хуже, ‒ сказал я вошедшему юноше.

‒ Жаль, что не могу подобного сказать о тебе, Танас, ‒ буркнул он в ответ. ‒ Проклятый дракон, я тебя даже не вижу!

Я вышел из тени, встав в круг света свечи стоявшей на низком сто­лике. Когда тёплый жёлтый свет обнял меня, вычертив мой силуэт для полуслепого юноши, тот приветственно вскинул руку.

‒ Рад хоть и нечётко, но видеть тебя, Танас, ‒ сказал он. ‒ Как пожи­ваешь?

‒ Убиваю, калечу, убеждаю... Всё на благо нашей родины. Какие важные дела выдернули тебя из твоего светлого покоя при храме? Неужели твои собратья решили расширить свою паству и принять меня в свои ряды?

‒ Никогда, ‒ усмехнулся юноша. ‒ Ярость, гнев, неистовство это все те качества, характеризующие дракона, и все они подходят тебе, по­нимаешь? Многие из нас считают тебя их посланцем нам на погибель.

‒ Почему-то я не удивлён. Так почему мы оба сейчас здесь, Руморт?

Парень тяжело вздохнул, собираясь сказать что-то нехорошее. Ра­зумеется, нехорошим это станет для меня. Молодой жрец провёл ла­донью по пространству, отделяющему его от столика в поисках стула. Только эти попытки обречены, в комнате не было больше другой ме­бели.

‒ Хочу попросить тебя об одолжении, ‒ наконец-то произнёс Ру­морт.

‒ Одолжении? ‒ удивился я.

Когда мне посчастливилось помогать Руморту в прошлый раз, всё закончилось более чем плачевно. А именно знаменитым побоищем под Акканом. Но, то дело давнее и связано больше с государственной безопасностью, чем с просьбой Руморта, и всё-таки не очень удачно совпали события. Хотя всё могло бы пойти и по другому пути.

‒ Да, одолжении, ‒ подтвердил жрец.

‒ И что же это? ‒ спросил я, хотя мысленно уже начал подбирать слова для отказа. И это только из вежливости и уважения к Руморту. Кого-нибудь другого бы я просто послал. Я занимаюсь правительст­венными делами. Мне это ясно дали понять, чтобы избежать некото­рых... неприятностей с законом. Я помогаю стране, а страна прини­мает меня с моими слабостями.

‒ Надо достать кое-какие бумаги...

‒ Я убийца, не вор, Руморт.

‒ Дело важное и касается оно Юты.

‒ Её уже ничто не касается, Юта мертва, ‒ отрезал я.

‒ Это не так, Танас, ‒ проговорил жрец Драконоборцев.

Я снова отступил в тень.

Это такая защитная реакция. Спрятаться, переждать, а потом на­нести удар. И руки у меня действительно чесались. Плевать, что Ру­морта я знаю уже очень давно, плевать, что он практически слепой. Жрец убеждал меня, что она мертва. А теперь... теперь мне хочется убить его. Сначала выпытать у него, где Юта находится сейчас, а по­том убить. Он лгал мне прямо в лицо, но я ничего не заметил, не по­чувствовал.

Чёрт!

Рывок. Тонкая шея Руморта. Я сжимаю её кулаком, чувствуя, как мышцы шеи жреца напряглись. Лишь с большим трудом заставляю себя разжать руку и бросить тщедушное тонкое тельце юноши на пол.

‒ Где она? ‒ спрашиваю я, склонившись к его лицу. Руморт побелел ещё пуще прежнего, взгляд у него был отсутствующий. Он валялся на полу, судорожно вдыхая и выдыхая. ‒ Где она?!

‒ В безопасности, ‒ хрипит он в ответ. ‒ Если ты убьёшь меня, то не увидишь Юту никогда.

‒ Где! ‒ кричу я на Руморта, который от страха сжался в маленький чёрно-алый комок. Руки мои трясутся, кровь прилила к лицу и стучит в висках.

‒ Не знаю, ‒ сказал жрец, пытаясь отползти подальше. Я не стал ему мешать. Всё равно, если он подумает сбежать, ему не удастся скрыться. Не полуслепому юнцу убегать от меня на моей же террито­рии. ‒ Она мне не сказала. Оберегала от тебя! Твоих припадков бес­контрольной ярости!

Ведро холодной, просто ледяной воды.

Вот каким было чувство, возникшее у меня после этих слов жреца. Он боится меня, может даже ненавидит. Только врать Руморт не бу­дет. Он с самого детства не боялся говорить правду, несмотря на то, что не раз был из-за этого жестоко избит, и не лгал ради выгоды. Ни­когда.

Я сел прямо на пол, прислонившись к стене. Чувствовал себя гадко. Словно единственная девушка, которую я любил, плюнула мне в рожу. Юта благополучно скрывалась от меня больше двух лет, с тех самых пор, как инсценировала свою смерть. И сейчас я понадобился ей, понадобился потому, что она в полном дерьме.

Как всегда. Я нужен только тогда, когда других выходов больше не остаётся. Меня используют? Да ладно!

‒ Что от меня нужно? ‒ спросил я, стараясь не выдавать каких-либо эмоций голосом. Один из плюсов общения с Румортом, он не может прочесть мои чувства по лицу.

‒ Я рад, что глас рассудка возобладал над твоим гневом.

‒ Оставь радость при себе. Я её не разделяю и оттого начинаю злиться, а ты знаешь, что происходит, когда я злюсь на кого-нибудь. К сути, Руморт, и побыстрее.

‒ Быстро всю историю мне не рассказать, ‒ проговорил Руморт, при­валившись спиной к противоположной стене. ‒ Ты заслужил, чтобы открыть тебе правду.

‒ Очень любезно с твоей стороны, жрец, ‒ сказал я. От моих слов лицо паря исказила недовольная гримаса. Он не любил, когда его на­зывают жрецом. Не знаю почему.

‒ Итак, Юта не умерла во время лихорадки...

‒ Это я уже понял.

‒ Не перебивай, иначе не буду рассказывать дальше!

‒ Не будешь рассказывать, я тебя кинжалом к стене пригвозжу, и буду выпытывать каждое слово, ‒ тоном, не вызывающим возражений, ответил я. Руморт как-то сгорбился, будто прямо сейчас ожидал кин­жала.

‒ Тогда действительно погибло много народу, и хоронили их как придётся, ‒ заговорил жрец после напряжённой паузы. ‒ Юта посчитала это хорошей возможностью скрыться навсегда.

‒ Зачем? Она итак была недосягаема для Летора. Он понятия не имел, где искать её.

‒ Но он знает о вашей связи и догадывается, кто мог убить десяток его отборных бойцов в покоях Юты. Хотя у него нет доказательств, подозрения остались.

Не скажу, что это стало для меня новостью. Ночь, когда я спрятал Юту в Элеоне, грозила мне виселицей, что обрадовало бы очень мно­гих. Тогда Летор открыл мне истину о шпионке Юте. Я был на вы­соте, словно один из величайших трагиков современности. Мне уда­лось разыграть уязвлённую гордость, дружескую беседу с Летором, во время которой я рассказал о своей связи с девушкой и истовое не­годование на свою несчастливую судьбу.

Не берусь утверждать, что глава шпионов мне поверил, но той ре­акции, на которую он рассчитывал, ему увидеть не довелось. Ставлю всё что угодно, если бы у него был шанс, Летор разыграл бы всю опе­рацию намного тоньше и расчетливее. Настолько расчетливее, что на виселице болтались бы мы с Ютой. Вместе.

С тех пор мы с Летором довольно близки. И как будто бы даже за­были ту историю, но время от времени он её вспоминает, пытаясь подловить меня на каких-то мелочах. Правильно люди говорят, держи друзей подле себя, а врага ещё ближе. Эти слова как ничто иное вы­ражает отношения между нами.

‒ И что из этого следует? ‒ спросил я.

‒ Летор следил за тобой и когда-нибудь, ты бы совершил ошибку и подставил Юту, ‒ ответил Руморт. ‒ А она никак не могла так сильно рисковать, ведь была беременна.

‒ Что?

Словно лошадь лягнула. Я выдохнул, но вдохнуть воздух как-то за­был. Если бы за окном промаршировали отборные отряды кальских мечников вкупе с лучниками из числа королевских эльфов Элвиона, я и то был бы меньше удивлён.

‒ Она была беременна, Танас. Потом у неё родился мальчик, кото­рого она назвала Оргаром. Ему сейчас уже два года...

‒ Он... он... ‒ Я задыхался, не мог произнести ни слова.

‒ Хочешь спросить, не твой ли он сын? Вполне возможно. И на тебя он похож. У Оргара такие же тёмные, почти что чёрные, глаза, как у тебя.

‒ Она должна была... сказать...

‒ Да, знаю, ‒ проговорил Руморт тяжело. ‒ Сначала она слишком боялась, что через тебя найдут её и сына, а ты должен представлять, на что готова мать ради собственного ребёнка.

‒ Нет, не представляю.

‒ А должен... Но не в этом дело, ‒ вздохнул жрец. ‒ Юта уже хотела дать знать о себе, но случилось страшное. Очевидно, она совершила ошибку. Она всегда их допускает, когда дело касается тебя...

‒ С чего бы это? ‒ бросил я вроде бы беспечно, но весь прямо сжался изнутри, словно пружина.

‒ Юта совершила ошибку, и Летор напал на её след. Ей удалось уйти, но ребёнок... ‒ в полуслепых глазах юноши стояла боль. Он дей­ствительно настолько сильно переживал за Юту и её ребёнка. ‒ Оргара схватила Тайная стража.

Я скрипнул зубами.

Мне уже стало ясно, чего от меня хотят Руморт и Юта. В словах жреца я чувствовал надежду на моё мастерство, но в отличие от них, я всегда оставался реалистом. Если мальчик в руках Тайной стражи и за этим лично следит Летор, то вытащить его уже невозможно. Его бу­дут держать в заложниках до тех пор, пока Юта не сдастся и не рас­скажет всё, что знает. В том числе и о моём участии в её исчезнове­нии.

Но и тогда ребёнок не будет в полной безопасности. И точно Оргар останется сиротой, ведь мы будем болтаться в петле.

‒ Что это за бумаги, которые мне нужно выкрасть? ‒ спросил я, от­гоняя от себя чёрные мысли.

‒ Скорее их нужно не выкрасть, а просмотреть и узнать, где держат мальчика, ‒ ответил Руморт. ‒ Мне удалось выяснить, что Летор дер­жит такие важные документы в своём доме. Там должны быть и то, что нам нужно.

‒ Я всё сделаю, ‒ сказал я, вставая на ноги. Этот тяжёлый разговор меня настолько вымотал, что я даже покачнулся. Со мной такое впер­вые.

Неужели старею?

‒ Только прошу тебя, Танас, не наделай шуму! Иначе мальчика просто перевезут в другое место, и нам придётся не сладко.

Я кивнул, но по лицу Руморта, ожидающего ответа, понял, что тот меня не увидел, поэтому сказал:

‒ Да, я понял.

‒ И последнее, ‒ проговорил жрец. ‒ Пожалуйста, не ищи встречи с Ютой. Это может стать ошибкой, роковой ошибкой.

Я прикрыл глаза от усталости, навалившейся на меня, и произнёс:

‒ Я понял, Руморт.