Вопрос 2. Модернистические течения и направления в русской литературе конца XIX- начала XX века. Философия. Поэтика.

Русская литерату­ра конца XIX — начала XX в. сложилась в неполные три десяти­летия (1890—1910-е гг.), но пришла к удивительно ярким, само­стоятельным по значению достижениям. Они определились очень быстро, несмотря на одновременность с творчеством ряда вели­ких художников-классиков. В этот период Л. Н. Толстой завер­шил роман «Воскресение», создал драму «Живой труп» и по­весть «Хаджи-Мурат». На рубеже веков вышли в свет едва ли не самые замечательные произведения А. П. Чехова: прозаиче­ские «Дом с мезонином», «Ионыч», «Человек в футляре», «Дама с собачкой», «Невеста», «Архиерей» и др. и пьесы «Чайка», «Дя­дя Ваня» «Три сестры», «Вишневый сад». В. Г. Короленко напи­сал повесть «Без языка» и работал над автобиографической «Историей моего современника». В момент зарождения новей­шей поэзии были живы многие ее предтечи: А. А. Фет, Вл. С. Со­ловьев, Я. П. Полонский, К. К. Случевский, К. М. Фофанов. Мо­лодое поколение авторов было кровно связано с русской класси­ческой литературой, однако по ряду объективных причин проло­жило свой путь в искусстве.

В результате октябрьских событий 1917 г. жизнь и культура России претерпели трагический катаклизм. Интеллигенция в большинстве своем не приняла революцию и вольно или неволь­но уехала за границу. Изучение творчества эмигрантов надолго оказалось под строжайшим запретом. Первую попытку принци­пиально осмыслить художественное новаторство рубежа веков предприняли деятели Русского зарубежья.

Н. А. Оцуп, некогда соратник Н. С. Гумилева, ввел в 1933 г. (парижский журнал «Числа») многие понятия и термины, широко признанные в наше время. Эпоху Пушкина, Достоевско­го, Толстого (т. е. XIX столетие) он уподобил завоеваниям Данте, Петрарки, Боккаччо и назвал отечественным «золотым веком». Последовавшие за ним, «как бы стиснутые в три десятилетия яв­ления, занявшие, например, во Франции весь девятнадцатый и начало двадцатого века», именовал «серебряным веком».

Литературный процесс начала XX в. отмечен взаимодействием главных направлений — реализма и модернизма. Их выразители, как известно, не прини­мали друг друга, вступали в острую полемику между собой. Эстетическая борьба опиралась на существенные позиционные различия реалистов и модернистов, но она отнюдь не исключала глубинных контактов двух направлений.

Модернисты отстаивали особый дар художника, способного прогнозировать путь новой культуры. Откровенная ставка на предвосхищение грядущего или даже на преображение мира сред­ствами искусства была чужда реалистам. Они, однако, отразили внутреннее человеческое влечение к гармонии и красоте, к созида­тельному чувству. Русская литература рубежа веков обладала об­щим стимулом развития. В глубинах потрясенной страданиями или болезненно искаженной души открывались ее спасительные при­родные возможности. Здесь нужно искать источник и сближения разных русел искусства, и его образно-стилевого новаторства. Ли­тературные течения модерна, противостоящего реализму, долгие годы называли упадочническими, декадентскими. Термины «дека­данс» и «модернизм» отнюдь не однозначны, даже антиномичны. Декаданс (от лат. «упадок») был вызван состоянием безна­дежности, неприятия общественной жизни, стремлением уйти в узколичный мир.

Модернизм (от фр. «новейший», «современный»), тоже отри­цая социальные ценности, избрал совершенно иную цель — со­здание поэтической культуры, содействующей духовному воз­рождению человечества. Декадентская эстетизация замкнутой в себе, часто порочной личности противоречила такому побуждению. Русский модернизм был представлен разными литератур­ными течениями: символизмом, акмеизмом, футуризмом. Некото­рые художники слова, организационно не связанные с этими объединениями, внутренне тяготели к опыту одного из них (И. Анненский, М. Волошин, М. Цветаева и др.).

Развитие модернизма имело свою историю. В острой полеми­ке течения сменяли друг друга, в пределах каждой группы по­являлись самостоятельные тенденции.

Тем не менее это движение опиралось на общую основу. В де­ятельности любого творческого союза так или иначе сказалось стремление к предвосхищению идеальной культуры или даже к духовной перестройке мира (что было чуждо реализму).

Символисты защищали искусство, пробуждающее в челове­ческой душе божественное начало. От мистических прогнозов своих предшественников акмеисты отказались. Однако их идеолог и вдохновитель Н. Гумилев был убежден: «Руководство в перерождении человека в высший тип принадлежит рели­гии и поэзии». Преобразующая мир цель творчества была сохранена, хотя к ее осуществлению были намечены иные пути. Антиэстетические, эпатирующие публику лозунги футуристов не затенили их главного устремления. В. Маяковский определил его как «настоящее большое искусство художника, изменяющего жизнь по своему образу и подобию».

Освоение новейших, современных форм поэзии (отсюда на­звание — модернизм) приобрело особое значение именно потому, что они были призваны выразить дотоле неведомые возможности человеческого слуха, зрения, воображения, чувства, активизиро­вать их силу, творящую новое бытие. Такой идеал оказался не­достижимым, но влечение к нему привело к удивительным худо­жественным свершениям, к развитию поэтической культуры.

Философия. Для художников начала века преодоление всеобщего разобщения и дисгармонии восходило к духовному возрождению чело­века и человечества. Русская пору­бежная философия тяготела к сходным идеалам.

Л. Толстой незадолго до смерти сделал такую запись: «...нуж­но связать эту жизнь со всею бесконечною жизнью, следовать закону, обнимающему не одну эту жизнь, но всю. Это дает веру в будущую жизнь». В своем страстном влечении к «вечно дале­кому совершенству» писатель опирался на мудрость христианст­ва и многих восточных вероучений. Так устанавливалось сбли­жающее все народы стремление к очистительной любви и спо­собность прозреть высшую истину, «свет Бога» в душе.

Болезненная реакция на социальную борьбу, на призывы к насилию породила неорелигиозные искания эпохи. Проповедям классовой ненависти были противопоставлены христианские за­веты Добра, Любви, Красоты. Так проявилось стремление ряда мыслителей найти в учении Христа путь к спасению современно­го им человечества, трагически разобщенного и отчужденного от вечных духовных ценностей. По этой линии был воспринят пред­шествующий опыт отечественных философов — Н. Ф. Федорова (1829—1903), особенно Вл. С. Соловьева (1853—1900).

«Благая весть» Христа привела Федорова к убеждению: «сы­ны человеческие» смогут стать «воссоздателями» разрушенной связи поколений и самой жизни, превратив «слепую силу» при­роды в сознательное творчество гармоничного духа. Соловьев за­щищал идею воссоединения «омертвелого человечества» с «веч­ным божественным началом». Достичь такого идеала, считал он, возможно силой разных прозрений — в религиозной вере, высо­ком искусстве, совершенной земной любви. Концепции Федорова и Соловьева сложились в XIX в., но основные их труды появи­лись на рубеже двух столетий.

«Религиозный ренессанс» определил деятельность целого ряда философов нового времени: Н. А. Бердяева (1879—1948), С. Н. Бул­гакова (1871 — 1944), Д. С. Мережковского (1866—1941), В. В. Роза­нова (1856—1919), Е. Н. Трубецкого (1863—1920), П. А. Флоренского (1882—1937) и многих других. Всех их согревала греза о приоб­щении слабого, заблудшего человека к божественной истине. Но каждый высказал свое представление о таком подъеме.

Мережковский верил в спасительность «откровения христи­анства в русской, может быть, и во всемирной культуре». Он мечтал о создании на земле небесно-земного царства, осно­ванного на принципах божественной гармонии. Поэтому звал ин­теллигенцию к религиозному подвижничеству во имя грядущего.

«Новое сознание» Бердяев понимал как внутреннее «слияние с Христом» отдельной личности и народа в целом. Тайна любви к Богу раскрывалась в достижении «вечной совершенной индиви­дуальности», иначе, полного преображения человеческой души.

Розанов ратовал за обновление церкви. В учении Бога-Сына он увидел тесную связь с реальными запросами земной жизни. Поэтому считал необходимым изжить христианский аскетизм, сохранив духовность заветов Христа. Скоро, однако, Розанов от­казался от своей идеи, назвав «безумием» собственные усилия «разрушить» исторически сложившуюся церковь.

Разочарование в социальной деятельности (С. Булгаков, Н. Бердяев начинали с марксистских, Д. Мережковский с народ­нических упований) привело к мечте о «религиозной обществен­ности» (Д. Мережковский). Она, думалось мыслителям, способ­на разбудить сонную душу современников, нравственно преобра­зить страну.

Целые поэтические объединения тяготели к своим кумирам: символисты — к Соловьеву, многие футуристы — к Федорову. А. Ремизов, Б. Зайцев, И. Шмелев и др. совершенно самостоя­тельно проникали в глубины заповедей Христа. Большинство же писателей вне специальных изысканий в области религии при­шли к созвучным с неохристианскими идеалам. В тайниках оди­нокой противоречивой души открывалось подспудное стремление к совершенной любви, красоте, к гармоническому слиянию с бо­жественно прекрасным миром. В субъективном опыте художни­ка обреталась вера в нетленность этих духовных ценностей.

Равнение на творческую способность, разгадывающую за внешней реальностью скрытый высший смысл бытия, стало об­щим для литературы рубежа веков. Такой поиск сблизил ее раз­ные направления, по-своему постигавшие связь между сущест­вованием отдельной личности и «бесконечной жизнью».