Расёмон» — японский чёрно-белый кинофильм режиссёра Акира Куросавы, экранизация рассказов Рюноскэ Акутагавы «В чаще» и «Ворота Расёмон».

Действие картины происходит в древней Японии. В лесу изнасилована женщина, а ее муж убит. Есть четыре точки зрения — у каждого из четырех свидетелей — своя.

Каждая проливает дополнительный свет на случившееся, добавляя дополнительные детали к случившемуся. Однако какая же версия является истинной, если каждая претендует быть наиболее правдивой?

Ключ к творчеству Акиры Куросавы — его увлечение Достоевским. Сам режиссёр через год после «Расёмона» сделал экранизацию «Идиота» Достоевского. И в самом деле, влиянием Достоевского проникнуто всё раннее творчество знаменитого мастера: оно очень заметно и в картине 1948 года «Пьяный ангел», и в вышедшем одновременно с «Расёмоном» «Скандале». Да и сам «Расёмон» навевает мысли о продолжении в кино творческой линии великого русского писателя.

С Достоевским Куросаву роднит пристальное и глубокое внимание к моральным проблемам. Совесть человека — это та самая опора, благодаря которой человек может остаться собой среди зла и хаоса и воспрять из бездны порока. Пока в человеке жива совесть, в нём теплится и вера, и, значит, не всё потеряно. Бог ещё не умер, если у человека есть совесть. В этом был убеждён Достоевский, и Куросава, японец с западным образованием и широким кругозором, унаследовал это убеждение своего учителя.

Глубочайшая нравственная драма, показанная в «Расёмоне» с шести различных точек зрения (поскольку у монаха и крестьянина есть своё собственное отношение к центральным событиям повествования, они являются полноправными героями нравственной драмы — наряду с разбойником, самураем, женщиной и дровосеком), подводит нас к выводу о том, что случай с убийством самурая стал для каждого из участников высшей мерой его совести. Так, совесть разбойника обслуживает его тщеславие и укрепляет его в мысли о себе как человеке, которому всё удаётся и который всегда получает то, что хочет. Но это ещё не самая низкая совесть, поскольку разбойник вовсе не старается опорочить самурая и женщину и переложить на них свои грехи, предпочитая сам нести ответственность за свои поступки. Совесть женщины полна стыда за то прелюбодеяние, которое не могло совершиться без её участия. Стыд настолько переполняет её, что она готова взять на себя ответственность за смерть своего мужа-самурая. Совесть самого погибшего самурая, вещающего через прорицательницу-медиума, также преисполнена позора — настолько, что он берёт на себя самого ответственность за свою смерть (то есть утверждает, что сделал традиционное харакири, что, в общем-то, вполне приличествует ситуации).

На первый взгляд кажется, что все трое говорят неправду. Но это точка зрения судейского чиновника (который, кстати, в фильме совсем не показан как лицо абсолютно неинтересное, хотя присутствие его по необходимости обозначено). С нравственной же точки зрения, наоборот, все трое говорят правду (свою правду, но правду!). В самом деле: вина за всё произошедшее, включая насилие над женщиной и смерть самурая, целиком лежит на разбойнике, но причина случившегося коренится в поведении как женщины, так и самого самурая. Это традиционная дилемма преступника и жертвы, которые, как две стороны одной медали, не могут существовать друг без друга и в буквальном смысле находят друг друга, взаимопритягиваясь каким-то непостижимым образом, так что жертва выбирает преступника не в меньшей степени, чем преступник — жертву… И поэтому женщина имеет право сказать, что это она убила своего мужа, а самурай точно так же имеет право заявить, что он сам покончил с собой. И всё это в определённом смысле правда!

Наивный молодой монах не понимает этой странной многоликости правды и сокрушается по поводу испорченности человеческих нравов. Один убивает, насилует, другие лгут, лжесвидетельствуют… Куда катится мир?! И как теперь верить в людей? Есть, есть, конечно, правда и во взгляде монаха, хотя это — максималистская, жестко-категоричная правда ищущего себя, несформировавшегося ещё духа. Но и совесть монаха получает свою меру в конце фильма, когда к нему возвращается вера в людей после одного простого и такого человечного поступка дровосека.

Дровосек также испытывает муки совести. Ведь он был на месте преступления и, никем не замеченный, похитил драгоценный кинжал самурая! Не устоял, бедный человек, перед возможностью нажиться, воспользовавшись чужим преступлением, и теперь терзается этим. А ведь он видел, как всё произошло на самом деле, и рассказывает об этом своим случайным товарищам. И похоже, что рассказ его наиболее точен в передаче фактических деталей происшедшего, ведь дровосек не заинтересован в нём и ему ничто не мешает быть объективным. Но эта голая правда — чужая правда, а дровосеку нужна своя — такая правда, в которой может успокоиться его горячечная совесть. И такая правда является исстрадавшемуся бедняге — в виде ребёнка-подкидыша, которого он решает усыновить. И этот простой душевный порыв с лихвой искупает то маленькое, но для него такое огромное, преступление с кинжалом, и мгновенно возвышает дровосека над только что унизившим его и посмеявшимся над ним крестьянином.

Крестьянин кажется самым здоровым и цельным из всех персонажей. Он один не страдает муками совести, и у него нет причин для стыда. Он убеждён, что все люди лгут и не говорят правду даже самим себе, что люди вообще — низкие и порочные существа, думающие только о себе и только и ждущие, как бы чем-нибудь нажиться. И он тоже по-своему прав, этот пахарь, и имеет случай убедиться в своей правоте. Но только правда эта не приносит ему ничего, кроме того, что он имел всегда: однообразная жизнь, тяжёлая работа, скудная еда… Придя из дождя и грязи, он уходит туда же — в дождь и грязь. И не получает возвышающей душу меры, которую получает даже закоренелый разбойник Тодзёмару, предпочитающий достойную смерть низости и предательству. Каждому — своё…

Кино Акиры Куросавы нужно внимательно смотреть не один раз. И каждый раз будет открываться что-то новое, ценное и интересное. С течением времени такое кино становится глубже и открывает новые грани, как коллекционное вино. Точно так же обстоит дело и с романами литературного предшественника великого режиссёра — Фёдора Достоевского. Настоящие духовные традиции трансформируются, воплощаются в новые формы, но не умирают.