Письмо 6

Письмо от августа 14 числа

«Я сошла с ума!
К такому выводу я пришла тут же, едва вбежала в свою комнату. Закрыв за собой двери, я попыталась прийти в себя. Волнение, удивление, но больше - стыд, завладели мною, буквально не давали спокойно вздохнуть!

" Разве можно себе представить поступок более ужасный? " - спрашивала я себя снова и снова. Если бы только время можно было повернуть вспять!
Увы, это не в моих силах, поэтому мне оставалось и остается до сих пор только вздыхать и упрекать себя за свою опрометчивость.

Я оказалась такой трусихой, Лизет, что даже не спустилась к ужину, а утром я надеялась сослаться на головную боль. Меня до сих пор мучает стыд... Осмелюсь ли я вновь встретиться с Максимом Савельевичем? Что он обо мне подумал?

Множество раз я проигрывала в голове недавнюю сцену. То было прекрасно - иметь возможность говорить с ним, быть его другом; то было страшно - я не ведаю теперь, как вести себя; то было невыносимо - слушать о его любви к Мари. Я наивно полагала, у меня хватит сил порадоваться за них без боли и горечи. Увы, я ошибалась. Моё сердце оказалось недостаточно благородным и чистым для этого.

Переживания не покидали меня всю ночь, и даже короткий сон был наполнен тревогой. Моя затея притвориться больной не удалась. Утром в комнату ворвалась Мари, заплаканная и несчастная. Мне не составило труда догадаться, в чем дело, поскольку я ожидала подобного поворота событий, хотя и заставляла себя надеяться на иной исход.

Лицо кузины раскраснелось от слез, глаза опухли, её трясла крупная дрожь. Она бросилась в мои объятия, и я, искренне сочувствуя её горю, прижала дрожащее тельце и погладила золотистые волосы. От проявления такой заботы Мари зарыдала ещё сильнее.

- Он отказал! Он отказал! - плакала она.- Папенька отказал ему!
- Месье Бессонову? - вздохнула я. - Но на что ты рассчитывала, моя дорогая Мари? Твой отец никогда не выражал особого рвения заключить этот союз.
- Но я люблю его! И он меня! Мы не можем друг без друга! - не унималась та, не подозревая, как сильно ранят меня эти слова. Однако я отогнала прочь неуместную горечь. Я действительно испытывала сожаление и намеренно подогревала в себе чувство жалости к Мари, усиливала, чтоб, не дай бог, не ощутить внутри ростки подлого торжества, на кое я, как всегда думала, была не способна. Но любовь меняет людей.

- Не плачь, милая, - успокаивала я. - Константин Алексеевич непременно передумает и даст свое благословение. Он же понимает, как сильно ты любишь месье Бессонова. Но сам Максим Савельевич? Где он сейчас? Он уехал?
- Нет. Он здесь. Папенька отказал, и он хотел тут же уехать. Ты ведь знаешь, он очень горд! Но я уговорила его остаться, напомнив про тебя.
- Меня?
- Да. Ты ведь накануне обещала помочь, Софи! Тебя о том вчера просил сам Максим Савельевич! Сегодня, правда, он почему-то не хотел прибегать к твоей помощи и просил меня не ходить к тебе... Ты обидела его чем-то?

- Обидела? - удивилась я и задумалась на секунду. Теперь растаяли последние крохи надежды, лелеемые внутри, на то, что месье Бессонов так и не понял вчера, что произошло, и не разглядел моих чувств. Но сегодня он не желал просить об обещанной поддержке: несомненно, он места себе не находил в сложившейся ситуации. Просить влюбленную в него девицу помочь жениться на другой?

- Нет. Я не могла обидеть его.
- Тогда умоляю тебя, Софи, помоги мне! - закричала в сердцах Мари. - Ты должна уговорить папеньку согласиться! Должна!
- Но, милая кузина, что я могу?
- Ты можешь! Ты можешь! Иначе нашей дружбе придет конец!
- В первом я сильно сомневаюсь, - чуть рассердилась я от подобной угрозы. - А вот второе может случиться, если ты сейчас же не прекратишь истерику. Вытри слезы, прошу тебя, и успокойся. Это не дело.

Как послушный ребенок, вытерла она слезы подолом своего нового платья и попыталась успокоиться, однако это у неё плохо получалось и она по-прежнему всхлипывала.
- Поговори с папенькой, Софочка, - снова повторила она. - Он тебя послушает. Ты должна помочь мне. Я всегда хорошо к тебе относилась, давала поносить свои старые платья, так что ты теперь должна помочь мне!
- Глупый, капризный ребенок, - пробормотала я тихо, покачав головой, но спорить не стала. - Хорошо. Я поговорю с Константином Алексеевичем.
Лицо кузины тут же просветлело, и она побежала к двери.

- Она поговорит с папенькой! - воскликнула она, и я слишком поздно поняла, что за дверью ожидал месье Бессонов. Поспешив за Мари, я увидела, что Максим Савельевич был мрачнее тучи и, кажется, прибегал к моей помощи против своей воли. Я не могла винить его в этом. Возможно, он также не знал, как теперь вести себя со мною, не хотел обижать меня, но и давать каких бы то ни было надежд - тоже. Что ж, я решила избавить его от этих мучений, делавших честь, но совершенно ненужных.

Выйдя в коридор, я чинно поклонилась и смело (как мне только удалось?) посмотрела ему в глаза.
- Прошу вас, ждите меня здесь, - произнесла я ровно. - Я сделаю все от меня зависящее, но, увы, не могу обещать успеха.
Губы Максима Савельевича чуть дрогнули - он хотел сказать что-то, однако передумал. Брови нахмурились, он коротко кивнул.

Я не стала тянуть время и сразу же решительно направилась в дядюшкин кабинет… Решительно? Ох, я написала не то. Я мечтала о решительности, но в тот момент ею, к своему ужасу, не обладала.

Кабинет Константина Алексеевича находился на первом этаже, мне нужно было спуститься по лестнице и свернуть в левое крыло усадьбы. Весь путь занял, верно, не больше пары минут, но, поверишь или нет, моя дорогая подруга, мне показалось, будто время остановилось!

По лестнице я спустилась быстро: на меня с высоты глядели Мари и другие глаза, отчего чудилось, словно спина горит от этого взгляда. Однако только свернув за угол, я прислонилась к стене и попыталась прийти в себя. На миг мне показалась, что я сейчас предательски расплачусь, но, к моему облегчению, этого не случилось. Я смогла перебороть сей неуместный порыв. С трудом я заставила себя дойти до кабинета дядюшки, негромко постучаться и, получив ответ, войти.

Константин Алексеевич сидел за столом, явно пребывая не в духе. Склонившись над каким-то письмом, он даже не удостоил меня взглядом, будто догадавшись, кто пришел и зачем. Подобное начало отнюдь не обнадеживало. А желала ли я успешного исхода этой ситуации? Я вдруг поняла, что внутри в жестокой борьбе сцепились два противоположных чувства: желание помочь и надежда на обратное. И только страх перед сомнительным мнением, которое, возможно, составит Максим Савельевич в случае провала моей миссии, заставил меня собраться с духом.

- Могу я поговорить с вами? - осторожно напомнила я о своем присутствии.
Дядя, наконец, бросил недовольный взгляд.
- Мне сейчас не до женской болтовни, - проворчал он, снова уставившись в письмо.
- Это насчет Мари и месье Бессонова.
- Слышать ничего не хочу! - горячо выкрикнул он. - Ты знала об этом? Конечно же, знала! Почему ты мне раньше не сказала, что все зашло так далеко? Если бы я знал!..

Разгневанный тон меня не смутил, как и слова. Дядюшка имел привычку обвинять в своих ошибках или просто непредвиденных (или даже предвиденных) обстоятельствах кого угодно, только не себя.
- По моему мнению, - ровно ответила я, подходя ближе, - вы и сами все прекрасно понимали. Эти двое влюблены, ваша дочь счастлива.
- Счастлива? - хмыкнул он и откинулся на спинку стула, потом развел руками и, наконец, посмотрел на меня с вниманием. Я посчитала это хорошим знаком. Быть может, Максим Савельевич был прав относительно наших с дядей отношений?
- Счастлива? - повторил он. - О, в этом я не сомневаюсь! Мари всегда счастлива, когда выполняют её капризы! Но я не отдам свою дочь за того, у кого за душой ничего нет! Что подумают люди?

- Прошу вас, не преувеличивайте, - покачала я головой. - Максим Савельевич вовсе не беден, и, как я знаю, состояние его семьи соразмерно с вашим собственным. Он будет прекрасным мужем для Мари.
Признаться, слова давались мне с трудом, как и показное спокойствие, хотя руки мои, спрятанные за спиной, дрожали от необходимости сдерживать свои истинные чувства и рассуждать благоразумно.

- К тому же, - продолжала я, добившись того, что было нужно: дядюшка меня слушал, недоуменно уставившись. - Месье Бессонов - офицер, отличный военный с перспективами. Вы же были на балу у Смирновых и сами слышали, как лестно отзывался о нем генерал-майор, да и граф Пальянов тоже, а их мнение, я уверена, для вас много значит и имеет определенный вес. Они предсказали Максиму Савельевичу блестящее будущее...

- Да-да, я помню, - тут дядя задумался, и я решила не отставать.
- Представьте, что месье Бессонов при своих достоинствах - а их у него, надо заметить, огромное количество - со временем станет полковником или даже генералом! А вы, Константин Алексеевич, будете тестем самого генерала! Да и личные качества Максима Савельевича весьма похвальны: он умен, воспитан и образован. Он дорожит своей репутацией и честью, а значит не будет поступать каким-либо сомнительным способом. Он уважает вас, а Мари просто боготворит. Неужели есть более подходящая для неё и вас кандидатура?

Столь пылкая речь о достоинствах человека, мною глубоко уважаемого, проделала заметную брешь в напускном безразличии: щеки запылали, голос чуть дрогнул, грудь взволнованно вздымалась. Внимательный взгляд, верно, сразу же различил бы в моих словах, поведении и рвении помочь в этом деле потаенные чувства, хорошо маскируемые; но дядюшка был, к облегчению, слишком занят своими подсчетами и раздумьями и не замечал ничего вокруг. Он повернулся к окну и нахмурил брови, глубоко задумавшись, очевидно, прикидывая, не прогадает ли он, одобрив этот союз.

Наконец, он отрицательно и весьма рьяно замотал головой.
- Нет! Нет! И ещё раз нет! - твердо произнес он. - Он недостаточно богат при всех своих достоинствах. А я всегда мечтал о богатом и знатном зяте!
- Но как же чувства вашей дочери? - поразилась я подобному аргументу.
- Чувства? Ох, она его забудет! Он был первым достойным молодым кавалером, встретившимся ей, не считая, конечно, Красилева. Но тот, дурак, уехал, хотя я возлагал на него большие надежды, ведь его состояние больше нашего собственного почти в три раза! Да, я уже подсчитывал. А Бессонов, увы, не может этим похвастаться. Впрочем, лишаться и такого претендента тоже обидно, но все-таки Мари ещё не была в Петербурге! Она будет представлена ко двору, выйдет в свет, а там непременно найдется жених побогаче!

- Но, дядюшка, - не желала сдаваться я, так как мысль, что месье Бессонов в случае неудачного исхода может решить, будто я намеренно поспособствовала этому, меня жутко напугала, отчего я заволновалась ещё сильнее. - Жизнь в Петербурге таит в себе множество соблазнов и непорядочности. Первого стоит опасаться моей кузине, ведь в силу её легковерного характера, её наивности и легкомыслия я склонна полагать, что такая жизнь придется ей по вкусу, но будет весьма вредна. А вот второго стоит опасаться вам: в свете полно охотников за наследством, и эти молодые авантюристы обладают сомнительными достоинствами, которые могут вскружить Мари голову. Она красива и, что главнее, с неплохим приданым, и это делает её прекрасной жертвой в их глазах. Что, если она не сможет побороть возникшее увлечение и, не дай Бог, возомнит себя героинею романа и решит бежать с любимым? Тогда её репутация будет навек потеряна, и никто не захочет связывать себя узами брака с особою, в свете презираемой и осуждаемой. Тогда её приданое, по меркам Петербурга не столь уж значительное, уже не сможет привлечь достойных и богатых молодых кавалеров, лишь все тех же авантюристов, жаждущих как можно легче заполучить состояние. Ни одна уважаемая семья не захочет иметь дела с нами!

Выпалив все это с жаром, ибо такая возможность действительно имела место, я смолкла и тут с победным удовлетворением заметила, что дядюшка побледнел, а глаза его наполнились ужасом.

- Это будет позор! - воскликнул он и схватился за голову. Увы, я рано радовалась, так как он тут же добавил. - Я не сведу с дочери глаз в Петербурге! Я не допущу такого поворота событий! Надо будет найти ей матрону, чтоб та присматривала за соблюдением приличий! Хотя зачем нам она? Лучшей матроной будешь ты! Ты, Софочка, должна будешь следить за каждым шагом Машеньки и докладывать мне! Да-да! Так и будет!

Проговорив это, Константин Алексеевич принялся что-то искать в ящиках стола, не обращая ни капли внимания на мое оцепенение. Он извлек бумагу и решительно сказал:
- Я тут получил письмо от своей сестры Аннет. Она не против вывести Мари в свет, и я как раз собирался написать ей ответ... Через неделю мы поедем в Петербург, хотя можно и раньше... Но я ещё не закончил здесь все свои дела. Но куда же подевалось перо?..

- Дядюшка! Я не о том вам говорила! - возразила я настойчиво. - Я имела в виду, что месье Бессонов - лучший кавалер, который когда-либо будет у вашей дочери!
- Неужто самый лучший? - последовал рассеянный ответ, в то время как дядюшка сочинял в мыслях текст письма.
- Конечно!
- Это не аргумент. Вот в Петербурге...
- Прошу вас хотя бы повременить с отказом, - с мольбою протянула я. - Не отказывайте сейчас, дайте и себе, и им немного времен, чтобы доказать свои намерения! И там, в столице, я уверена, вы поймете, что лучшей кандидатуры не найти!

Тут лицо дядюшки просветлело. Как я и опасалась, он все понял по-своему.
- Разумеется! Вот оно - идеальное решение! - воскликнул он с улыбкою, а в глазах засветилось довольство собственным гением. - Так и быть, я дам согласие на этот союз! Пусть назначают день помолвки - отметим! Но с одним условием: женитьба не раньше, чем через месяц! И так, и эдак я не прогадаю. Если Мари встретит жениха побогаче, нет ничего проще, чем расторгнуть прежнюю помолвку, сославшись на новые чувства. Бессонов не дурак, сам все поймет и спорить не станет. А ежели такого жениха не сыщется, пусть будет Бессонов! Но я уверен, что последнего не случится.

Я печально вздохнула. Плохой мир лучше доброй войны.
- Позволите мне передать им, что вы согласны?
Голос мой оказался слаб, тон - сух, так как подобный поворот ситуации мне совершенно не понравился. Но, по крайней мере, теперь месье Бессонов не подумает, что я намеренно спровоцировала отказ.

Получив дядюшкино согласие, я поднялась по лестнице, где меня ожидали. Мари тут же осыпала меня бесконечными вопросами, но я обратилась к Максиму Савельевичу, едва смелости хватило:
- Константин Алексеевич согласен на помолвку. Только просит повременить с женитьбой не менее, чем на месяц, пока Мари будет в Петербурге.

Раздался восторженный визг кузины, а на лице новоиспеченного жениха отразилось небывалое удивление. Он, кажется, оторопел, не надеясь на благоприятный исход дела и не веря, что я могла в ущерб собственным чувствам уговорить дядюшку.
Правильно ли я поступила?

- Благодарю вас, - нежность, смешанная с восхищением, послышалась в его словах. Он поцеловал мне руку, а я, более не в силах сдерживать своих чувств, поспешила уйти, оставив Мари радоваться своему счастью».