января 1977 года

Луна садилась, скоро должно было взойти солнце, и в новом свете весь мир смотрелся по-другому.

" А может, — подумал Северус, — все дело в моем настроении".

Он нечасто терзался сомнениями. Нерешительность, как и бездействие — роскошь, которую не могут позволить себе шпионы. Командиры отдают приказы, солдаты изо всех сил стараются их выполнить, благодарные уже за то, что вышестоящий офицер сделал их мир проще и понятнее, в то время как бездействие — удел тех, кто не сражается, пацифистов, чья мораль не позволяет им воевать. Шпионы же всегда существуют меж двух огней; у них есть приказы — от обеих сторон, и уже один этот факт делает их верность сомнительной. И они всегда одни. Легенду приходится поддерживать, зачастую расплачиваясь своей нравственностью; иногда на время стать этим выдуманным человеком — единственный способ сохранить рассудок. Что, конечно, рискованно — маска может прирасти, и вернуться к себе-прежнему уже не получится; эта опасность всегда поджидает шпиона, всегда таится где-то за углом. Прежде, когда Северус в чем-то сомневался, он решал эту проблему, либо превращаясь в Пожирателя Смерти, либо начиная исполнять приказы Дамблдора; становился солдатом и словно со стороны наблюдал за собственными действиями; разрешал себе блаженное притворство — позволить другому принять решение за себя. Но потом всегда снова становился собой: за эти годы он научился принимать собственные решения, и уже не способен был отказаться от этой премудрости.

Но в то же время и прекрасно понимал, отчего многие люди готовы отдать командование в чужие руки: так легче жить, так проще дотерпеть до вечера, и меньше терзает чувство вины, потому что на самом деле решение все равно принимал не ты.

Когда он был двойным агентом, жизнь выглядела именно так. Он даже мог утешать себя мыслью, что выбора нет: исполнять то, что велел Дамблдор, было правильнее всего; в той стороне лежала кратчайшая дорога к искуплению и отпущению грехов, единственная возможность что-то исправить. Но все это осталось в прошлом и больше не повторится. Как бы плохо он ни разбирался в таких вещах — похоже, все силы земные и небесные и впрямь его простили. Все, кто имел на это право, и даже кое-кто из тех, кто не имел.

А значит, выбор теперь был за ним. Что, опять-таки, было несложно, пока речь шла только о нем одном; но теперь в дело вмешалась Лили — ринулась в самое пекло, как полная дура или же истинная гриффиндорка (хотя это, вообще говоря, синонимы), и потребовала себе места в его планах. И он никак не мог решить, как теперь быть.

О, Северус прекрасно знал, чего хочет на самом деле. Эти несколько недель тесного общения ничего не изменили; то чувство, что сумело в нем выжить, несмотря на шестнадцать с половиной лет разлуки, не только не исчезло от встречи, но даже стало сильнее. Если бы Лили оказалась в этом " здесь и сейчас" — независимо от того, что такое это " здесь и сейчас" на самом деле, — позабыв о том, как когда-то любила Поттера... да даже если бы она завтра проснулась с амнезией, то Северус счел бы, что все сложилось почти идеально. Конечно, совсем идеально, если бы она вовсе никогда не любила Поттера, но мечты реальность не меняют. На самом деле она его любила, и еще пару недель назад была его женой и матерью его ребенка — ребенка, которого она потеряла... Как она могла просто взять и бросить все это? Прийти к выводу, что все это надо бросить?

Разум отвечал, что не в силах в это поверить. Люди на это неспособны — особенно те, кто руководствуется чувствами. Такие, как гриффиндорцы — и Лили. Не стоит позволять себе эту опасную, бредовую фантазию; глупо даже надеяться, что она говорила всерьез — когда сказала, что предпочла бы пойти с ним, а не остаться в школе. Нет, это просто абсурд; он презирал себя за одну эту надежду, идиотскую и противоречащую самому порядку вещей.

Интересно, как сильно на нее придется надавить, чтобы она все-таки повернула назад. Нужно избавиться от нее еще до отъезда из Англии; чем дольше она остается с ним, тем больше будет знать о его местонахождении, а это опасно для них обоих. Северус понимал это — и все равно оттягивал неизбежное. Он не один десяток лет отталкивал от себя людей и прекрасно знал, чем все в итоге закончится... и тем не менее надежда преследовала его, такая же неотвязная, как тень в солнечный полдень.

Скорее всего, Лили верила в то, что говорила. И все-таки это фикция. Выдумка. Хотя бы один из них должен об этом помнить.

Лили плелась за ним следом; ее усталость почти висела в воздухе и казалась такой же осязаемой, как и любая ее эмоция. Северус высматривал отель — в Эдинбурге их несложно найти, даже в такой невнятный предрассветный час, который отделяет ночь от утра, — но предпочел не делиться с Лили этой информацией и вообще старался без нужды с ней не заговаривать. Не стоит вести себя доброжелательно — это только ослепит ее, затуманит истинные чувства и смягчит сомнения, которые у нее непременно возникнут. О, пожелай он заманить ее с собой, наверняка бы сделал ставку на дружелюбие... но как раз этого-то он и не хотел. Она должна сама признать, что никуда не пойдет; что несмотря на эту свою якобы новую парадигму, в конце концов все равно выберет их, а не его. Как и в тот раз.

Его тактика — вести себя прохладно и сохранять дистанцию — уже начала действовать. Гриффиндорцами на диво легко манипулировать: достаточно подавить свои эмоции — и они уже выбиты из колеи и готовы сорваться. Лили же реагировала на такое поведение еще острее, чем другие. Она уже сейчас начала колебаться; Северус чувствовал ее сомнение, хоть и не так явно, как усталость. Эмоции ощущались так, словно она закусила губу и кидала на него украдкой вопросительные взгляды... а может, и впрямь кидала — сам он на нее не смотрел и полностью сосредоточился на поисках гостиницы, где можно будет остановиться в этот несусветно ранний час, то ли еще ночной, то ли уже утренний.

Задача решилась легко. Через пару кварталов от железнодорожной станции Северус заметил желтую вывеску с подсветкой и надписью " Бест Вестерн". Над входом тоже горела лампочка. Влажная дорога слегка поблескивала; вокруг было пустынно и сумрачно. Он пересек улицу, не потрудившись найти " зебру".

Скучающая женщина за стойкой портье выдала им ключ от номера. Несколько часов назад, еще в Глазго, они заглянули в тамошний " Маркс и Спенсер", поэтому сейчас их уже нельзя было принять за беглецов из психушки — они больше не выглядели как мальчик в платье и девочка в разодранных штанах. Та женщина-портье, должно быть, так же мало интересовалась подростками, как и сам Северус, и тут же выбросила новых постояльцев из головы.

Их комната оказалась на втором этаже, рядом с пожарной лестницей и подсобкой с генератором льда. Две кровати, и опять преотвратные — просто дежа вю какое-то.

Он осмотрел комнату, заглянул за шторы и в ванную. Там пахло непросохшим бельем; все лучше, чем в коридоре, где воняло сигаретами и старым ковром. Лили растянулась на ближайшей кровати и застонала.

— Из досок они, что ли, эти матрасы делают? — пробормотала она, а потом приподняла голову и сонно прищурилась в желтом свете лампочки. — Только не сбегай, пока я сплю.

Он промолчал; решил уже было, что Лили задремала — но нет, через пару минут она позвала его, очень тихим и неуверенным голосом:

— Сев?

Пришлось пообещать:

— Хорошо, не буду.

— Спасибо, — после паузы ответила она. Минута, другая — и ее дыхание выровнялось, а тело обмякло; свет лился в комнату из ванной, ложился на пол ярким прямоугольником — этого хватало, чтобы разглядеть, как из Лили уходит напряжение, сменяясь расслаблением сна.

Он тоже был утомлен; усталость пробирала до глубины души — словно он не знал ни минуты покоя с того самого дня, как на пороге появилась Нарцисса, умоляя спасти ее глупого сына. Или даже хуже, с того дня, когда вернулся Поттер — белый от ужаса, весь в испарине и собственной крови, с Кубком Турнира — и телом убитого Диггори в придачу... А может, все началось еще годом раньше, когда Северус решил, что наконец-то поймал эту поганую мразь, которая сдала Лили Темному Лорду...

Но для сна сейчас было не время. Сначала нужно все обдумать — воспользоваться моментом, когда можно не следить за каждым шагом, постоянно опасаясь, что Лили увидит лишнее и о чем-то догадается. Некоторые люди чувствуют себя беззащитными, когда спят; что до Северуса, то он чувствовал себя уязвимым, когда ему не удавалось скрыть свои истинные переживания и мысли.

Но сейчас в снятом ими номере стоял полумрак, а Северус слишком вымотался, чтобы поддерживать щиты, и его окклюменция расползлась, как ветхая ткань. Пусть так; он остался в относительном одиночестве, и Лили ничего не увидит.

Он затворил дверь в ванную — сквозь щели пробивался свет, обрисовывая золотистый контур; в наступившем сумраке можно было разглядеть разве что смутный силуэт на соседней кровати. Волосы Лили казались черными, а лицо — он мельком бросил на нее взгляд, когда прикрывал дверь, — пугающе юным, и в то же время на чертах ее лежала печать такой застарелой усталости, какой не бывает у двадцатилетних.

Ей явно не хватает доброты и участия — а он, Северус, последний на свете человек, от которого можно ждать чего-то в этом роде... хотя нет, пожалуй, не последний. Пока живы Темный Лорд, Беллатрикс и Люциус.

" Бедная девочка", — подумал он, насмехаясь над самим собой.

Отчего она помчалась его догонять, что за муха ее укусила? Судя по всему, какую-то роль в этом сыграл тот эпизод с Визжащей хижиной... до невозможности глупая история, и для Северуса с той поры уже минуло двадцать лет. Видимо, когда он удрал от Макгонагалл и этих болванов, правда выплыла наружу и так потрясла Лили, что та бросила все, что ей дорого, и сбежала из Хогвартса, потеряв от угрызений совести и последнюю осторожность, и способность нормально изъясняться. На какое-то мгновение Северусу стало интересно, как же так вышло... хотя, вообще говоря, какая разница? Это не имеет значения; куда интереснее то, что Лили, оказывается, ничего не знала, что Поттер и его компания при ней никогда эту тему не поднимали. Он не смел на это даже надеяться.

Она лежала на постели в чем была; уснула прямо в обуви и не раздеваясь. Значит, не сможет нормально выспаться. Мысленно вздохнув, Северус поднялся на ноги, разул ее, а потом сдвинул одеяло к изножью и укрыл Лили. Он занимался этим во второй раз в жизни... в смысле, укладывал кого-то спать. Первый случился давным-давно — Драко тогда был совсем еще крохой, всего года три, не старше. Его нянька тогда напилась, свалилась с лестницы и сломала бедро, а Нарцисса как раз расхворалась — отравилась несвежими креветками; от Люциуса же в критические моменты всегда было мало толку — он занимался тем, что выпускал пар, срывая злость на домовых эльфах... От этого сравнения Северуса накрыло коротким приступом отвращения — где Лили, а где маленький ребенок; но это мимолетное ощущение тотчас сменилось другим, более ярким. Он замер, стоя рядом с ее кроватью, и мысль окончательно всплыла на поверхность: все кончено, я никогда больше к ним не вернусь.

Он считал Малфоев друзьями. Хоть временами и хотел их придушить. Но для него это было нормально: желание кого-нибудь придушить возникало у него раз по двадцать пять за минуту. Теперь Люциусу придется самому разбираться с интригами дамочек из кордебалета, Нарциссе — искать другого союзника, причем в кругу " жен злодейской элиты"... что до Драко, то ему потребуется помощь другого зельевара — даже для того, чтобы появиться на свет. Нарцисса не станет пить зелье, сваренное неизвестно кем.

Северус сел на вторую кровать, потирая лоб. Вот потому-то он и не мог поверить, что Лили согласится бросить Поттера и остальных — да ни за что на свете, и уж точно не ради того, чтобы остаться с ним, Северусом. Их дружба давно уже упокоилась с миром; рассыпалась прахом, как горсть пепла на ветру, и заново ожила только тут, в смерти. Лили построила себе новую жизнь — с Поттером, точь-в-точь как сам Северус построил себе новую жизнь в Хогвартсе, с Минервой, и Альбусом, и остальными, и Малфоями вне школы. С той лишь разницей, что его жизнь выросла из тех поступков, какие он не мог повторить; будь в его власти убрать причины и оставить только следствия, он сделал бы это без колебаний. Но перед Лили такая дилемма не стояла; ей не нужно было выбирать, все или ничего. Она легко могла заново воссоздать свою прежнюю жизнь...

...ведь могла же, разве нет?

Северус чуть сдвинул ладони вниз, а потом растопырил пальцы и взглянул сквозь них, как сквозь решетку. Та Лили, которую он только что накрыл колючим одеялом, уже не была той шестнадцатилетней девочкой, что когда-то так решительно покончила с их неудобной дружбой. Что, в общем-то, неудивительно. И дело не только в том, что ее, как и всех, изменил новый жизненный опыт (хотя и в этом тоже); нет, она просто выросла. И пусть разница в глаза и не бросалась, но все-таки эта Лили очень сильно отличалась от той девочки, которую он когда-то знал. Однако в ее поведении вовсе не было той зрелой уверенности в собственных силах, какую он ожидал найти в женщине, которая за два или три года потеряла обоих родителей, участвовала в войне, вышла замуж и родила ребенка. Среди тех эмоций, что он от нее улавливал, преобладали замешательство и боль утраты, настолько острые, что она терялась и становилась беспомощной.

Хотя, возможно, это-то как раз естественно, когда на тебя сваливается столько всего за такое короткое время. Смерть меняет тех, кто с ней столкнулся, даже чужая, и особенно смерть тех, кого любишь. Что уж говорить о своей собственной! Да, в отличие от Лили, Северус не впал в горестный ступор, но он не был молодой женщиной, и смерть не вырвала его из семьи, разлучив с женой и детьми. Должно быть, Лили потеряла под ногами почву, осознала случившееся, но вот как-то к нему приспособиться была уже не в состоянии. Перед Северусом же стояло меньше проблем, и он справился с ними, отключив эмоции, — выход, которым Лили воспользоваться не могла. Поразительно и весьма примечательно, что она и после этого не растеряла ни отзывчивости, ни доброты. Боль утраты не превратила ее в ядовитого и безжалостного циника, как это случилось с самим Северусом семнадцать лет назад; чудо, которое многое говорило о ее характере. Очень похоже на знакомую ему Лили, с той лишь разницей, что она лишилась своей безапелляционности, того качества, из-за которого когда-то смерила Северуса надменным взором — и навсегда вычеркнула из своей жизни.

Поступками Лили всегда руководило сердце. Но сама она об этом даже не подозревала, принимая интуитивные догадки за факты, а свои душевные порывы — за голос рассудка. Те доводы, которые приводило ее пристрастное окружение, она воспринимала не головой, а сердцем — Лили вообще не отличалась аналитическим мышлением. Да, домашние задания она делала охотно и прилежно и всегда старалась порадовать преподавателей — но, встретившись с ней снова, Северус осознал, что твердость ее убеждений проистекала не столько от силы характера, сколько от нерассуждающей веры, которая, в свою очередь, зависела от множества факторов... хотя сама Лили даже не отдавала себе в этом отчета.

Правда, теперь Северус уже гораздо лучше понимал, как устроены гриффиндорцы: раз уверовав во что-то, они стойко отстаивали свои заблуждения, отличались талантом строить неверные умозаключения и обожали решать все скоропалительно, не утруждая себя при этом поиском причинно-следственных связей. Многие слизеринцы стали Пожирателями Смерти — следовательно, Пожирателями Смерти становятся из-за того, что попадают на Слизерин, и все слизеринцы обязательно станут Пожирателями. Многие Пожиратели используют темную магию; следовательно, темная магия — это такая магия, которой пользуются Пожиратели, а все остальные ее по определению не применяют.

И вот эта-то искаженная картина мира и стояла у Лили перед глазами на протяжении всех семи лет, что она училась на Гриффиндоре... и это еще не учитывая членство в Ордене и замужество за Мародерами. И вот, вооружившись этой кривой логикой, она вслепую полезла в хитросплетения социальных противоречий, разобраться в которых по молодости ей было просто не под силу, и, не сумев обнаружить истинные причины, ошибочно приняла за источник всех бед один из школьных факультетов. Поскольку по природе своей Лили была довольно мягким человеком, в ее случае эта ненависть вылилась в яростное осуждение и слепую уверенность в своем моральном превосходстве, а не в жестокость и издевательства над противником. Она росла в другой обстановке и не так привыкла к жестокости, как Поттер, Блэк, и даже сам Северус, хотя, безусловно, с годами и сумела к ней притерпеться. Насилие цвело в Хогвартсе пышным цветом, распускалось, как бутоны по весне; со временем даже самые нежные души вырабатывали к нему иммунитет.

Но за последнюю пару недель (о Господи, неужели это все заняло всего пару недель?) Северус получил немало доказательств того, что сама по себе Лили вовсе не отличалась такой непреклонностью, как он предполагал. Поначалу она всей душой ненавидела Пожирателей Смерти и темную магию, подозревала слизеринцев во всех грехах и не доверяла всему, что с ними связано, — и вдруг закрыла глаза на то, что он, Северус, раз за разом применял темные заклинания, признала свою неправоту, умоляла ее простить и оставила Джеймса Поттера лежать на полу без сознания. Такой внезапный разворот в другую сторону выглядел весьма странно; хоть Лили теперь и готова была узнать больше, и не желала ограничиваться только внешней стороной явлений, но Северус не мог не заподозрить, что сейчас она так же слепо руководствовалась тем, что говорил ей он, как раньше — словами своего гриффиндорского окружения. Он снова оказался для нее авторитетом, как когда-то в девять лет, когда ей хотелось узнать все на свете — про Хогвартс, дементоров и волшебные палочки, и взаправду ли бывают единороги и феи.

Разумеется, такое положение вещей было для него более благоприятным; Северус вполне бы мог поддаться искушению и воспользоваться этим своим преимуществом. Но молодость его закончились, и подобные глупости вместе с ней. Какие бы выгоды ни сулила такая податливость, это все равно означало Лили, живущую чужим умом; Лили, чье сердце непостоянно. С той же легкостью, с какой она отказалась от прежнего ради нового, она оставит и новое ради чего-нибудь еще. А значит, опасность снова ее потерять только возрастает. Да, теперь она гораздо лучше разбиралась в событиях прошлого — вот только понимала ли при этом, что он, Северус, за человек?

Если нет, то он даже представить себе не мог, как она отреагирует, когда поймет.

Он провел по ее лицу большим пальцем, осторожно убирая со лба мелкие прядки. Теплая кожа, мягкие и слегка загрязнившиеся волосы... Семнадцать лет назад он навсегда ее потерял; потерял даже возможность надеяться, что с ней все будет хорошо. Что было бы, если бы она осталась в живых, а война закончилась — если бы война вообще могла окончиться, останься она в живых, — он не знал и никогда уже не узнает. Без нее жизнь стала блеклой и никакой; вереница беспросветных дней, поверхностные отношения, которые никогда не могли пробиться за щиты из страха и горечи и проникнуть в самое сердце, туда, где он похоронил настоящие чувства, которые не могла заглушить никакая окклюменция. Нет, он не остался совершенно один — у него были Альбус, Минерва, Нарцисса, Люциус и даже Драко, пока тот не превратился в очередного юного недоумка, но он никогда не позволял себе по-настоящему к ним привязаться. Потому что, с одной стороны, не верил, что кто-то сможет так же разделить его надежды и чаяния, как Лили, когда они были детьми, а с другой — постоянно боялся, что этот " кто-то" причинит ему такую же боль, как она. Слишком серьезные потери в случае неудачи, а на другой чаше весов — лишь туманная перспектива что-то приобрести.

И даже сейчас было вполне возможно, что для них все опять закончится так же: безысходностью, пустотой и будущим без ясного неба над головой. Несмотря на всю свою нынешнюю беспомощность, Лили всегда была бесстрашной — куда отважнее, чем и он сам, и большинство других людей: она умела любить без гарантий, просто так, хоть и рисковала при этом все потерять. На что способны отнюдь не все; сам он прошел через подобное чувство только однажды, и не один десяток лет был потом несчастен. У него хватило душевных сил, чтобы сохранить в себе эту любовь, но не на то, чтобы рискнуть снова.

Ибо он вовсе не был уверен, что сумеет пережить, если все закончится так же во второй раз.

* * *

Согнувшись в три погибели, Лили бежала по туннелю к Визжащей хижине — ей нужно было туда, потому что Северус ушел, бросил Хогвартс, бросил ее, и нужно было его догнать, пока он не успел совсем исчезнуть...

А затем она услышала рычание и крики и поняла, что опоздала, но не догнать Северуса, нет, она опоздала спасти его от оборотня...

Запаниковав, Лили вырвалась из этого кошмара.

— Сев! — воскликнула она, пытаясь сесть на постели, но запуталась в простынях и грохнулась на пол.

Его голос послышался где-то наверху, вонзился в ее сердце, как стрела:

— Ты что с собой вытворяешь?

Он помог ей высунуть голову из-под стеганого покрывала; на лице его промелькнула легкая насмешка — и ничего больше. Хороший пинок — и Лили смогла высвободить ноги из кокона ворсистых одеял и колючих простыней, а потом дотянулась до того ужасного матраса, ухватилась за него и все-таки села. Ей по-прежнему хотелось обнять Северуса, но она не знала, можно ли... теперь, когда перед ней стоял настоящий, живой Северус, и желтый искусственный свет мешался в комнате с блеклым дневным, а между незадернутыми занавесками виднелось тяжелое сизое небо.

— Мне... кошмар приснился, — слабым голосом призналась Лили.

— Да уж надеюсь, что так. Если б ты всегда так просыпалась, я бы начал за тебя волноваться.

" Что, правда? " — подумала она, но вслух так ничего и не сказала. Слишком уж по-детски это прозвучало бы. Словно она у него что-то клянчит — или даже просто капризничает.

— Континентальный завтрак, — произнес Северус — его длинный, тонкий палец указывал на столик под окном, на котором стояли коробка с мюсли и пакетик детского молока и лежал перезрелый банан. — Черт их разберет, что это значит. Но фруктов съедобнее, чем этот банан, у них сегодня не было.

— Спасибо.

Северус принес ей и кофе, но Лили его допить не смогла: тот, кто готовил этот напиток, явно мстил ему за что-то, и мстя эта была страшна.

— А где твой завтрак? — спросила она — и тут же засомневалась, не сочтет ли Сев такую заботу слишком назойливой, но напомнила себе, что если начнет во всем искать двойное дно, то точно рехнется. Он и так ее в два счета с ума сведет, без чьей-либо помощи.

— Я уже поел. И сейчас снова вечер.

Она выронила банан.

— Я что, весь день проспала?

— Проще будет пробраться незамеченными, — небрежно сказал Северус.

Вместе с едой он раздобыл нож и ложку. Неужели все еще помнил, что она любила добавлять в мюсли нарезанные бананы? Похоже на то, раз позаботился о ноже. Эта мысль отозвалась внутри странной смесью смущения и горечи; щеки вспыхнули от радости пополам с угрызениями совести.

Она жевала размокшие хлопья; кусочки банана на языке казались прохладными и совсем скользкими от молока.

Северус зачем-то листал телефонную книгу. Лили невольно задалась вопросом, не спасается ли он так от ее компании — чтобы не сидеть с ней за одним столом.

— А ты и правда донес на них в Министерство? Ну... что они анимаги? — неуверенно спросила она.

— Кто, твой муж и его прихвостни? — уточнил Северус, записывая что-то — кажется, телефонный номер — на листке из гостиничного блокнота. — Да, правда. — Он встретился с ней взглядом — смотрел в упор, с каким-то неясным вызовом, будто интересуясь: " И что теперь? "

— Почему? — спокойно спросила она.

— Это могло плохо кончиться, — Северус закрыл телефонную книгу и убрал ее назад в ящик. — Для всех: для студентов, для них самих, и для Люпина, конечно, в первую очередь. Неужели тебе хотелось бы, чтобы его обвинили в заражении ликантропией какого-нибудь мага? С учетом всех обстоятельств — в частности, того, что числится за Блэком, — власти инкриминировали бы ему предумышленное деяние. И если ты была слишком занята, нянча свою компанию из четверых взрослых и одного ребенка, и не нашла времени на изучение законов, то имей в виду: заранее обдуманные преступления наказываются куда строже, чем импульсивные.

— Откуда в тебе столько яда? — вырвалось у нее невольно.

В его глазах наконец появился проблеск чувства — она не смогла разобрать, какого, хоть и ясно видела, что там что-то есть.

— От природы. Я всегда такой. Если тебя что-то смущает, рекомендую вернуться в Хогвартс — там тебя точно утешат.

— Черт возьми, да не хочу я в Хогвартс, и не надо меня утешать! — воскликнула Лили, сама не зная, заметно ли со стороны, насколько ей не по себе.

— Возможно, после общения со мной ты в конце концов передумаешь, — сказал Северус и поднялся с места. Он был в пальто — не снимал его все то время, что провел в комнате... точнее, все то время, что Лили не спала и наблюдала за ним. Что все-таки несколько разные вещи. — Схожу отправлю письмо. Если хочешь, можешь подождать меня тут.

— Хорошо, — тихо согласилась она. Посмотрела ему вслед — он как раз выскользнул за дверь — и остро ощутила собственную беспомощность. Что же ей все-таки делать? Она уже попросила прощения — и да, действительно чувствовала себя ужасно виноватой, — но Северус будто бы ждал извинений за что-то еще.

Глубоко задумавшись, Лили повозила в молоке ложкой, растирая размякшие хлопья о дно тарелки. Северус все время так себя вел, всю последнюю пару дней — с тех самых пор, как ее расколдовал. Лили нашла его в башне уже таким — злость так и висела в воздухе... Только сейчас он лучше собой владел... как по ней, так даже слишком хорошо. Да, он объяснил, что всегда сердится, а из-за отдачи от темной магии злость становится тяжелее сублимировать... но он не держался так неприязненно до приезда в школу. Даже когда выздоравливал после Контрапассо, все равно не был таким холодным и бесчувственным, как в Хогвартсе. А когда на Лили действовало то проклятие, то Северус, помнится, вел себя на редкость мягко. И даже заботился о ней. Значит, не исключено, что дело все-таки в темной магии — накануне он прямо признался, что не раз к ней прибегал, и отдача наложилась на тот, первый обряд.

Но чутье подсказывало, что это все-таки не отдача. Причина в чем-то другом. Уж слишком упорно он так себя вел, слишком обдуманно. Она попросила прощения за то, что тогда его бросила, и за ту историю с Визжащей хижиной, и оба раза он изумился, что эти темы вообще всплыли в разговоре, и даже отмахнулся от ее извинений, как будто они не имели значения. Как будто ей надо было извиниться за что-то еще — что-то по-настоящему важное. Вот только она не представляла ни что это может быть, ни как это сделать.

Лили уронила лицо в ладони; с силой прижала их к глазам. Неужели с Северусом всегда было так сложно? Похоже, что да, просто сейчас она стала больше замечать. Во всех отношениях.

" Или же, — вставил ее внутренний дементор, — теперь тебе просто не все равно. Тяжело, знаешь ли, из-за кого-то переживать, когда ты сыта им по горло".

Наклонившись, она стукнулась лбом о столешницу. Как можно получить отпущение грехов, если священник все время повторяет: " Да разве это грехи? Почему ты не каешься в том, что по-настоящему важно? "

Дверная ручка начала поворачиваться. Лили выпрямилась и откинула волосы с лица; не сводила с нее глаз, хоть и знала, что Северус опять будет вести себя холодно и отстраненно... и все равно надеялась что-то прочесть по его бесстрастному лицу.

Ну и еще тебе просто нравится на него смотреть.

А потом Лили уставилась на вошедшего. Потому что это оказался не Северус, а Люциус Малфой.

Она вскочила на ноги.

— Экспеллиармус, — сказал Малфой.

И ничего. Он смотрел на Лили, а Лили на него.

— Акцио волшебная палочка, — наконец скомандовал он, и та прилетела с прикроватного столика прямо к нему в руки.

— Какое убожество, — вздохнул Малфой, будто его и впрямь разочаровала столь легкая победа, и выпустил ее палочку — та упала на пол. — А я-то думал, что Северус хоть чему-то тебя научил — но, с другой стороны, он бросил тебя тут одну, так что не исключено, что на самом деле ты ему безразлична, — он обернулся: дверь снова распахнулась, и в комнату ворвался Северус — хмурый и грозный, как надвигающаяся волна. — Или это был такой урок на тему " как полезно обладать хотя бы минимальным интеллектом"?

— Уж кто бы говорил об интеллекте. Странно, кстати, что ты забрался так далеко на маггловскую территорию и еще не скулишь от ужаса, — он каким-то образом умудрился захлопнуть за собой дверь, не притрагиваясь ни к ней, ни к своей палочке. Лили была впечатлена.

— О, это очень напоминает поход в цирк, — со сдержанным отвращением заметил Малфой. — Только скучнее, чем я думал. Еще ни одного убийства — даже для того, чтобы войти сюда.

— Он что, так шутит? — не веря собственным ушам, воскликнула Лили.

— Да, — ответил Северус, не сводя глаз с Малфоя.

— Мой мир уже не будет прежним, — сказала она.

— Похоже, нас всех сегодня ожидало немало сюрпризов, — Малфой брезгливо скривил рот — гримаса показалась знакомой. Неужели Северус перенял эту мину у него? Фу-у... — Вообразите, скажем, мое удивление. О тебе, Северус, столько всего рассказывали... например, о чарах Троекратного возвращения — я думал, что отыскать тебя будет гораздо труднее, уж об этом ты позаботишься.

" Чары Троекратного возвращения? — подумала Лили. — Те самые, которые отражают все атаки назад в моих обидчиков? "

— Я принял меры, — Северус смотрел на собеседника с пренебрежением и открытым вызовом, — такие, какие должны были оказаться тебе не по зубам. Но, очевидно, что-то все-таки упустил.

— О, видишь ли, — губы Малфоя тронула улыбка — и насколько же она была неприятной, — ты слишком увлекся конкретикой и забыл о главном. Да, поиски тебя и этой грязнокровки оказались безрезультатны, но ты же помнишь, что темная магия оставляет следы. Достаточно было определить местонахождение того, кто недавно активно ею пользовался. До смешного просто, я бы сказал.

— Не знал, что у тебя есть фокусатор, — холодно сказал Северус. — Как жаль, что моя неосведомленность привела к необходимости терпеть твое присутствие.

— Однако кое-чего я все-таки не понимаю, — с апломбом произнес Малфой, почти никак не реагируя на слова собеседника. — Один человечек из Мунго сообщил мне, что то проклятие, которое наложило на тебя это... существо, — он скользнул по Лили взглядом; серые глаза его казались пустыми и холодными, — весьма походило на темное. Слабенькое, но тем не менее темное. Тот человек занимался вашим лечением: твоим, когда заклятье действовало, и ее, когда начала действовать отдача... но у меня никак не укладывалось в голове — как так получилось, что ты дал себя проклясть какой-то безмозглой грязнокровке? Я помню, каким ты был в одиннадцать лет, когда мы познакомились: чумазый, вечно сквернословящий мальчишка, — но ты и тогда уже знал немало темных заклятий.

Лили мигнула. В одиннадцать лет? Это было ужасно, но вместе с тем и... впечатляло.

— По твоим меркам — у тебя-то на книги практически аллергия, — сказал Северус. — Чуть дотронешься до страницы — и привет, крапивница.

— И кроме того, мне показалось странным, — Малфой продолжал говорить как ни в чем не бывало, только сощурил светлые, почти бесцветные глаза, — что грязнокровка вообще прибегла к Темным искусствам. Разве что это ты занимался с ней ими, и во время урока что-то пошло не так.

Лили моргнула. Дважды.

— Но ты, разумеется, ни за что бы в этом не сознался — гордость бы тебе не позволила. Ты всегда был очень гордым, Северус; это одно из тех качеств, которые меня в тебе почти восхищают — насколько человек моего положения вообще может восхищаться таким существом, как ты. Ты упорно цепляешься за свою гордость; неважно, что другие глядят на тебя свысока — ты никогда не признаешь, что у них есть для этого основания. Однако ты умеешь притворяться, блюдя свою выгоду; ты можешь скрывать, насколько тебе хочется плюнуть им в лицо, потому что в глубине души ты все-таки слизеринец.

— А как насчет сейчас? Успешно ли я скрываю, насколько мне наскучил этот разговор? — поинтересовался Северус.

Улыбка Малфоя казалась натянутой — как слишком тугая перчатка.

— Именно об этом я и говорил, — протянул он, но Лили следила за ним и заметила, как его рука с силой сжалась на рукояти трости.

Однако уже от следующих слов Малфоя ей стало не по себе — комната заколыхалась, словно под ногами вместо пола оказалась подхваченная штормом лодка.

— Я сообщил о своей гипотезе Темному Лорду. И он счел ее не лишенной смысла.

На этот раз моргнул уже Северус.

— Он готов признать, что на тебя, возможно, стоит... взглянуть еще раз. Он примет во внимание и твой уровень владения темной магией, и тот факт, что ты уже сейчас обзавелся учеником, а также то обстоятельство, что к нему примкнут сразу два сторонника вместо одного. Вследствие всего этого он считает возможным выказать... некоторую снисходительность, на которую в ином случае ты бы рассчитывать не мог.

Сразу два сторонника... Лили переводила взгляд с Малфоя на Северуса и обратно.

— В смысле, Волдеморт хочет, чтобы Сев привел к нему и меня? — не веря собственным ушам, переспросила она. Малфой ответил взглядом, полным ужаса и отвращения. Должно быть, из-за того, что услышал имя " Волдеморт" — от нее, всего лишь какой-то грязнокровки. Лили закатила глаза, но Малфой титаническим усилием выбросил из головы сам факт ее существования и снова повернулся к Северусу.

— Ты не сможешь научить ее всему, что знаешь о Темных искусствах — не дадут Министерство и Дамблдор, этот старый пень. Но ты должен знать, что в нашем кругу твои таланты будут встречены не только с пониманием, но и с полным одобрением. Темный Лорд предлагает тебе защиту как от того вздора, что содержится в наших законах, так и от обвинений самоуверенных святош. Это великая милость, Северус; я не знаю больше никого, кто ее бы удостоился. Обычно он не склонен прислушиваться к оправданиям.

— Да уж, повезло мне, что и говорить, — губы Северуса тронула еле заметная усмешка. — С другой стороны, он утверждал, что всегда мне благоволил.

Малфой очень быстро взял себя в руки, но Лили все равно успела заметить его мимолетную растерянность. Северус, похоже, хотел, чтобы она что-то сделала, но ее палочка по-прежнему валялась на полу, у ног Малфоя.

— Досадно только, что он сходит с ума. На твоем месте, Люциус, я бы перебрался в другую страну. Инсценируй свою смерть и уезжай в Аргентину.

— Я не такой трус, чтобы добровольно отказываться от будущего величия! — холодно фыркнул Малфой. — Я...

Вот только просветить их, что именно " я", он так и не успел — потому что именно в этот момент Лили бросилась вперед и что есть силы толкнула его, обхватив за колени. Вскрикнув, Малфой начал заваливаться назад — попытался устоять, цепляясь за трость, но полыхнула красная вспышка, и он рухнул на ковер как подкошенный, всей своей тяжестью придавив Лили руку.

— Ай, — сказала она. — Похоже, все-таки сработало.

— К гриффиндорской тактике, — голос Северуса явно подрагивал, — еще надо привыкнуть.

Она подняла на него взгляд.

— Ты что, надо мной смеешься?

— Н-нет, — он отвернулся, прикрывая лицо ладонью.

— Да уж, достижения что надо, — заметила Лили, пытаясь высвободить руку из-под бесчувственного Малфоя. — Я не только вошла в историю как первый человек, который сбил с ног Люциуса Малфоя регбийным броском с захватом, но и сумела рассмешить тебя. Кстати, а можно прихватить его трость как боевой трофей?

— Нет, ты...

Северус начал поворачиваться — и вдруг замер, стоя к ней боком, и лицо его тоже застыло.

Лили даже не успела задуматься, что это с ним, как окно взорвалось осколками.

Она пригнулась, но смогла прикрыться только одной рукой — вторая была по-прежнему придавлена телом Малфоя; ждала, что в лицо, в уши и в тыльную сторону ладони вот-вот вопьется стеклянная крошка, но ощутила только порыв ветра, а потом что-то мелко зазвенело...

Лили разлепила один глаз — осколки рикошетили от невидимого купола, Северус накрыл щитом всех троих — ее, себя и Малфоя, но это продлилось всего несколько секунд, а потом дверь в коридор содрогнулась, с грохотом сорвалась с петель и, падая на пол, задела за стену — щепки так и брызнули.

Свободной рукой Лили смогла дотянуться до палочки — Ступефай угодил прямо в грудь тому волшебнику, который первым ворвался в комнату. Тот повалился назад, в коридор, но в дверях уже мелькнул локоть следующего — противник был там явно не один.

То, что осталось от рамы и стекла, усеивало стол, кровати и пол; за выбитым окном маячил как минимум один волшебник на метле, который палил по комнате заклятьями — вспышки озаряли его лицо, но ничего больше разглядеть не удавалось: там было слишком темно, должно быть, нападающие либо погасили, либо перебили все уличные фонари. Диспозиция у них с Северусом была так себе: да, мебель защищала их от тех, кто пытался ворваться через дверь, но совершенно не спасала от атак со стороны окна — в то время как волшебники на метлах в любой момент могли уйти с линии огня.

— Мы можем аппарировать? — свистящим шепотом спросила Лили.

— Нет, — коротко ответил Северус и выпустил в противника за окном пять Ступефаев подряд; тот вильнул в сторону и скрылся из вида. Вспышка желтого света — кто-то попытался воспользоваться моментом и достать Северуса, но Лили успела выставить Протего, и по комнате разлетелись всполохи, как от молний.

— Люциус, — сообщил Северус таким тоном, словно они сидели в кафе, а не оборонялись от врага в разгромленном гостиничном номере, — поставил антиаппарационный барьер, когда вошел в здание. Именно так я и понял, что что-то случилось.

Лили была поражена. Да, она знала, что некоторые чувствуют, когда рядом кто-то колдует, и этому можно научиться, но сама так не умела. Даже когда напрягалась изо всех сил и точно знала, какое заклинание ждет.

— Как же нам быть? — торопливо прошептала она и послала вперед Гоменум ревелио. — Там в коридоре еще четверо...

— Я позабыл, что Люциус все-таки не идиот, — это прозвучало как нечто среднее между шипением и рычанием; лицо Северуса было яростным и вместе с тем сосредоточенным. — Он сказал им про чары Троекратного возвращения, этот ебучий... Слушай, брось-ка дверь, помоги достать того осла за окном.

Он выпустил еще один веер Ступефаев, и, когда волшебник на метле дернулся в сторону, чтобы от них увернуться, Лили врезала по нему собственным оглушающим заклятьем. Попала — тот камнем полетел вниз, и она поморщилась... да, тут всего второй этаж, но все равно можно запросто сломать шею, а эти Пожиратели — или как их сейчас называют — не больно-то рвутся подхватывать своих товарищей, до того же Малфоя никому и дела нет...

Как только первый был выведен из строя, в комнату тут же залетел второй — Северус оглушил его куда быстрее, чем предыдущего, потому что внутри не хватало места для маневра. Этот... Пожиратель Смерти, наверное? — грохнулся на кровать, но тут к схватке подключился третий и пальнул через окно целой очередью заклятий. Попал в стену — сверху посыпалась штукатурка, Лили пригнулась — и вдруг ее схватили за воротник и дернули вверх, в волосах запуталась чья-то рука... Мгновение — и под ногами исчезла опора, Пожиратель пытался затащить Лили к себе на метлу — вывернуться не удалось, ее рванули за волосы — от боли на глаза навернулись слезы... ох, только бы суметь проморгаться и стукнуть его чем-нибудь...

Толчок — в нее что-то врезалось, и мир завертелся вокруг, переворачиваясь с ног на голову, а в глазах замелькали вспышки: желтый-красный-лиловый-белый... Что-то зазвенело, звук удара, сдавленное восклицание — заклятье прошло совсем рядом, подняло волосы дыбом и послало по спине волну мурашек, и Лили брякнулась на того волшебника, который валялся между кроватями без сознания, а заклинания продолжали шипеть и потрескивать у нее над головой...

Она вслепую зашарила впереди, чувствуя под пальцами только чужие безвольные ладони, и наконец нащупала палочку; на четвереньках подползла к кровати и заглянула между ножек. В глубь комнаты продвигались сразу двое; Лили увидела две пары ног, вытянула руку и прицелилась в того, что справа... Петрификус — и противник рухнул как подкошенный; второй развернулся, чтобы укрыться в коридоре, но она успела раньше.

И в комнате стало тихо.

— Северус? — садясь, позвала Лили.

У ее ног — тот упавший летун, по-прежнему в забытьи... Люциус Малфой кулем валялся на полу... на пороге куча мала: трое волшебников лежали вповалку — их отшвырнуло в сторону коридора...

И никаких следов Северуса.

Сердце тревожно забилось. Она лихорадочно наколдовала Гоменум ревелио, но пришел только слабый отклик: женщина, в нескольких метрах от двери, в обмороке... должно быть, та маггла. Точно не Северус. Лили подбежала к окну и повторила заклинание, направив его на мокрую траву внизу... четверо, в сознании только один — мужчина...

— Северус! — закричала она.

В темноте загорелся огонек Люмоса — отблески подсветили лицо Северуса, заостряя его резкие черты. Он задрал голову:

— Ты ранена?

— Нет-нет, — она высунулась из окна, оглядела стену — как же тут спуститься... ага, вот: водосточная труба!

— Ты что творишь? — воскликнул Северус; Лили как раз забралась на подоконник и потянулась к своей цели. — Черт побери, если хочешь вниз — возьми метлу!

— Да ну ее в пень! — откликнулась она и уцепилась за трубу, нащупала ногой металлическую скобу, которой та крепилась к стене, и полезла вниз, наплевав на ободранные ладони... чуть-чуть просчиталась с расстоянием, слишком рано разжала руки и приземлилась на задницу. На улице шел дождь, и, должно быть, уже давно: трава пропиталась влагой, и с неба, из темных туч, сыпались капли — бежали по лицу, по голым рукам... Сзади на штаны налипла грязь — Лили это ясно чувствовала, а когда попыталась подняться, то испачкала еще и колени. Северус стоял рядом — в правой руке палочка с Люмосом, сам весь бледный, с разбитой губой и наверняка в свежих синяках, незаметных в этом пятнистом сумраке.

— Гриффиндорцы... — начал было он.

Лили обняла его за шею и поцеловала.

Этот миг казался бесконечно кратким, и в то же время не имел ни начала, ни конца; она прижималась к Северусу, чувствуя все разом: тепло и холод, движение и покой, панику и облегчение; будто щелкнул фотоаппарат, выхватывая кадр из ее жизни, и заставил ее замереть в этом мгновении.

А затем появились и другие ощущения, выстроились в цепочку перед мысленным взором: Северус застыл и весь напрягся — стал как металл, как лед, как камень. Она чуть-чуть промахнулась — поцелуй пришелся не в губы, а в краешек рта; Лили разлепила веки и уставилась на Северуса — глаза в глаза...

Вниз, вниз — падала в поток воспоминаний, их было так много, и они сменялись с такой скоростью, что разобрать ничего не удавалось... сплошные обрывки: какие-то пейзажи, люди, звуки... И эмоции — они хлынули на нее, хлынули в нее, как приливная волна, такая мощная, что захлестнула ее и поглотила — больше никакой Лили, только щепка, которую несет по океанским просторам, швыряя от гребня к гребню...

А затем ее схватили за плечи — руки Северуса; он оттолкнул ее от себя, и связь разорвалась — словно волна разбилась о берег. Лили пошатнулась; захлебывалась, хватая ртом воздух, и все внутри вертелось как безумное, причем во всех направлениях сразу.

— Вот черт, — у нее ослаб голос, а ноги подкосились — руки Северуса соскользнули с плеч, он пытался подхватить ее под локти, но Лили мешком осела на траву и едва не утащила его за собой.

— Ты зачем, — он говорил отрывисто и с трудом, будто только что пробежал пятисотметровку, — это сделала?

— Я подумала, они тебя убили или еще что, — она так обессилела, точно и сама перезанималась спортом; прижала руку к груди, чтобы успокоиться и унять сердцебиение. Северус тогда сказал, что всегда злится, просто обычно не показывает, насколько именно... Неужели этот напор эмоций его обычное состояние? Как же он не сходит с ума? Лили никогда не испытывала столько всего и сразу.

Его дыхание было шумным и сбивчивым — Северус стоял над ней, согнувшись пополам, и пытался его восстановить; через несколько глотков воздуха заставил себя выпрямиться.

— Уходим, — выдавил он через силу. — Сейчас тут будут силы правопорядка; столько магии среди магглов не пропустят даже эти олухи. Ты можешь идти?

— Вроде бы да, — она оттолкнулась от земли — сначала поднялась на колени, и только затем на ноги. Северус протянул ей руку, но как-то странно — будто не хотел, чтобы она упала, но в то же время и не давал до себя дотронуться.

— Тогда пошли, — резко проронил он и отвернулся.

Она шла за ним по сырому саду; остановилась у калитки в железной ограде, за которой начинался переулок. Северус перелез на другую сторону, и Лили вслед за ним, и только-только они успели свернуть за мусорный контейнер с закрытой крышкой, как вдруг там, откуда они только что ушли, один за другим стали раздаваться хлопки аппарации, а потом замерцали вспышки заклинаний, заплясали высоко на стенах окрестных домов, отражаясь в мокрых кирпичах.

— Вовремя это мы, — заметила Лили и зябко поежилась — она осталась без куртки, а горячка боя начала спадать.

Сверху обрушилась влажная шерстяная ткань — Северус снял пальто и набросил на нее.

— Но... — начала было она.

— Не глупи, — сказал он. — На мне хотя бы рубашка с длинными рукавами.

Лили больше не стала спорить и настаивать — молча натянула пальто, машинально отметив, что голос Северуса стал другим: больше никакой холодной отстраненности, изменилось даже произношение — прорезался северный акцент.

— Сев... — полушепотом заговорила она.

— Валим отсюда, — коротко бросил он. — За мной и ни звука.

" И разумеется, когда говорить станет можно, ты уже возьмешь себя в руки — удобно, правда? " — мрачно подумала она, хотя в душе и знала, что он совершенно прав, — а потому запахнула пальто и заторопилась за ним, мысленно извинившись за то, что перепачкала его одежду.

Карман оттягивало что-то тяжелое, с каждым шагом задевало о бедро. Лили нашарила эту вещь и вытащила наружу что-то вроде подзорной трубы, черной с золотистым узором и из такой плотной древесины, что казалась выточенной из мрамора. Что это — та штуковина, с помощью которой их нашел Люциус Малфой?

— Убери, — сказал Сев — она вздрогнула. — Он нам еще пригодится.

— Это что, та фокусирующая фигня?

— Да. Не отставай. Не хватало еще отвечать на вопросы властей, особенно если нас уже ищут.

Лили сунула фокусатор в карман и с тяжело колотящимся сердцем поспешила за Северусом.

Глава опубликована: 08.09.2015