Жиль д е л е З. Марсель Пруст и знаки

Перевод с французского Е. Г. Соколов

лаборатория метафизических исследований при философском факультете СПбГУ издательство " АЛЕТЕЙЯ", Санкт-Петербург

ISBN 5-89329-149-2 ББК 1116 [Г]

Ж.Делез, 1999

Работа Жиля Делеза [1925-1995), известного француз­ского философа, «Марсель Пруст и знаки» (первая автор­ская версия], напоминая по форме своеобразный коммен­тарий к многотомной эпопее М.Пруста «В поисках утрачен­ного времени», является по сути серьезной философской аналитикой знака и текста как таковых. Многие сюжеты и темы, уже знакомые отечественному читателю по различ­ным публикациям на русском языке, находят в предлагае­мом вниманию читателя тексте Ж.Делеза свое разверну­тое выражение. Сборник включает также две статьи фило­софа «По каким критериям узнают структурализм» и «Ми­стерия Ариадны по Ницше». Книга адресована широкому кругу читателей, интересую­щихся философской и филологической проблематикой.

ISBN 5-89329-149-2

© лаборатория метафизических исследований при философском факультете СПбГУ, 1999

© издательство " АЛЕТЕЙЯ" [СПб], 1999

Жиль Д е л е з. МАРСЕЛЬ ПРУСТ И ЗНАКИ.. 4

предисловие. 7

МАРСЕЛЬ ПРУСТ И ЗНАКИ.. 25

глава 1. знаки¹ 27

глава 2. знак и истина. 39

глава 3. обучение. 50

г л а в а 4. знаки искусства и сущность. 64

глава 5. вторичная роль памяти. 78

глава 6. серия и группа. 93

глава 7. плюрализм в системе знаков. 111

заключение. образ мыслей. 121

СТАТЬИ.. 129

по каким критериям узнают структурализм? ¹ 130

1. первый критерий - символическое. 132

2. второй критерий: локальное, или позиционное. 136

3. третий критерий: дифференциальное и единичное. 140

4. четвертый критерий: различающее, различение. 145

5.пятый критерий: серийное. 152

6. шестой критерий: пустая клетка. 156

7. последний критерий: от субъекта к практике. 166

мистерия Ариадны по Ницше¹ 172

Основные работы Жиля Делеза. 184

В соавторстве с Феликсом Гваттари. 185

Содержание

Предисловие..............................................................................6

Марсель Пруст и знаки....................................................26

Глава 1. Знаки................................................................28

Глава 2. Знак и истина................................................40

Глава 3. Обучение..........................................................51

Глава 4. Знаки искусства и сущность...................65

Глава 5. Вторичная роль памяти.............................79

Глава 6. Серия и группа,..............................................94

Глава 7. Плюрализм в системе знаков............... 112

Заключение. Образ мыслей.....................................122

Статьи.........................................................................................132

По каким критериям узнают структурализм?................................133

Мистерия Ариадны по Ницше................................175

Библиография...................................................................187

предисловие

Жиль Делез [1925-1995] не нуждается в специ­альном представлении: он давно — еще при жизни — причислен к классикам философской мысли. Говоря о нем, часто вспоминают «крылатую» фразу М.Фуко: «Возможно, придет день, когда нынешний век назовут веком Делеза». Характеристика, данная многолетним другом, вероятно, все же преувеличение, метафоричес­кий жест восторженного коллеги по философическому цеху. Однако, то, что Делез занимает равное положение в первом ряду блестящей плеяды мыслителей, среди ко­торых следует упомянуть Ж.Батая, М.Бланшо, Ж.Деррида, Р.Барта, П.Клоссовски, Ю.Кристеву, М.Мерло-Понти, Ж.Лакана, Ж.Бодрийара, Ф.Гваттари, П.Рикера, Ж.Ф.Лиотара и др.¹ — несомненно.

¹ Мыслителей различных стратегий, тактик, методик с раз­ными тематическими и сюжетными проблемными террито­риями, объединенных в одну последовательность лишь ситу­ацией места и времени — середина и вторая половина XX века, Франция, — мыслителей интенсивного интеллектуаль­ного напряжения, может быть, одного из самых мощных, ин­тересных и продуктивных в современном философском дис­курсе, а также тот культурный резонанс, который имели и имеют их теоретические и практические открытия, во многом определившие духовный и интеллектуальный облик европейс­кой и американской цивилизаций наших дней.

Жиль Делез прекрасно известен и у нас. Можно ска­зать, что в последнее десятилетие российский философ­ский «бомонд» переживает делезовский бум: его работы интенсивно переводятся, издаются и переиздаются, на него ссылаются, о нем пишут исследования, его имя, идеи и образы активно циркулируют в среде профессионалов и «к ним примкнувших», множа отклики, отражения, резонансы, комментарии. Даже больше, негласный кодекс, по которому выкраивается облик отечественного философ­ского повествования, претендующего на эпитет «совре­менный» (т.е. стремящийся избежать обвинений в «отста­лости» и «устарелости»), предписывает Ж.Делеза вклю­чать в обязательный дежурно-джентльменский корпус привилегированных персон, игнорировать которые «не­прилично». Тем более, что с основными сюжетами, тема­ми, понятиями, мыслительными приемами и конструктив­ными ходами, а также выводами и пристрастиями Ж.Де­леза отечественный читатель имеет возможность позна­комиться теперь уже не только в пересказах, но почти что в аутентичном виде (насколько аутентичным может счи­таться перевод с одного языка на другой].

В известном смысле Ж. Делез является олицетворе­нием современного философа, а его наследие — совре­менной философии par excellence, где многовековая ме­тафизическая традиция обретается вновь как опыт событийственности с представленными и обретенными но­вомодными аксессуарами. И в самом деле, вероятно, не существует в философском и околофилософском дискур­сах таких проблемных и тематических горизонтов, куда делезовская мысль не совершала бы экспансии, куда не­возможно было бы — без особого напряжения — инвести­ровать результаты его размышлений. И еще: то, как и где он работает, каким образом и в каких пределах развора­чивается делезовская интеллектуальная интрига, что

включается-выключается из арматуры «сюжетного веще­ства», иначе говоря — собственно технология ремеслен­ной (в смысле Kunst как Ремесла-Искусства) практики и позволяют утверждать, что не взирая [а может быть, как раз благодаря) на отсутствие ярко выраженной принад­лежности к какому-либо из мощных, эффективных и по­пулярных философских направлений XX века, Делез-философ проявляет операционную и фактурную емкость со­временного Философского Знания.

Если воспользоваться гегелевской матрицей, то Фи­лософия — это прежде всего (и в том числе) История Фи­лософии, последовательное и целенаправленное разворачивание ее многообразных форм. Не случайное, не спонтанное, но подчиняющееся единому линейному им­перативу наследования. Ж.Делез начинал — и эта линия в его работе не прерывалась до самого конца² — как исто­рик философии. «Я начинал с истории философии... Я не выносил ни Декарта, его дуализм и Cogito, ни Гегеля с его триадами и отрицанием. Мне нравились другие, которые составляли часть истории философии, но были оттеснены в сторону: Лукреций, Спиноза, Юм, Ницше, Бергсон»³. Хотя первые теоретические изыскания Делеза конца 50-х — начала 60-х гг. по манере изложения и способу выстраи­вания материала еще находятся в русле традиционных историко-философских изысканий, однако настойчивость, с которой Делез высвечивает не слишком известные тен­денции и опыты европейской философской традиции (тех мыслителей, которые «остаются тайными и маргинальны­ми по отношению к великим классификациям, даже когда они инспирируют появление новых логических и эписте-

² Напомним, что последняя, незаконченная, книга француз­ского мыслителя должна была называться «Величие Маркса»

³ G. Deleuze, С. Parnet Dialogues, 1977, р.21

мологическийх концепций»⁴), позволяют говорить о фор­мировании собственной исследовательской стратегии. Предметом внимания в истории философии — а значит и в философии — является «окраинное», вытесненное, вольно-невольно «проболтавшееся» однажды. Излиш­не добавлять, что подобный интерес — синдром совре­менности (или пост-современности, как она любит себя величать).

Однако, самая что ни на есть традиционная и акаде­мическая, а потому, казалось бы, объективно выхолощен­ная и стерильная, история философии (в варианте ли Г.В.Ф.Гегеля, Б.Рассела или С.Радхакришнана) всегда—не более, чем произвольный отсев «знаков» и их «интерпре­тация». Определяя свою позицию историка философии, Ж.Делез писал: «Я воображал себе, что за спиною автора делаю ему ребенка, который должен бы быть его ребен­ком, но в то же время чудовищем. Очень важно, чтобы ре­бенок был его, поскольку необходимо, чтобы автор в са­мом деле говорил то, что я его заставлял говорить»⁵. На­сколько справедливы опасения автора, а также его при­тязания на аутентичность, едва ли возможно установить или удостоверить. Важно в данном случае другое: пози­ция профессионала, которая определяется, во-первых, знанием традиции (или традиций в их взаимном перепле­тении, соединении и отталкивании), и во вторых—умени­ем использовать сделанное предшественниками как «фактуру» или «вещество», из которого и «поверх» кото­рого слагается собственная интонация. Индивидуальный голос формуется предыдущим опытом, «натягивается» на уже прорисованный дисциплинарный каркас. Иначе говоря, простое и, к сожалению, все чаще утрачивае-

⁴ G.Deleuze, С. Parnet Dialogues, 1977, pp.21 -22 ⁵.Deleuze, Pourparles, 1990, p.15 (перев. С.Л.Фокина)

мое качество профессиональной компетенции — вла­дение материалом.

Уточним: первая область делезовских инвестиций — собственно философская, узко философская — история философии. Но не в ее канонической модификации, где фаворитом выступает метафизическая линия, протянутая от Аристотеля и Платона через Канта и Гегеля к Хайдег­геру и Гуссерлю, но — «альтернативная», маргинальная, «теневая» и «складчатая» линия, позволяющая высве­тить иные поля в пределах того же самого дисциплинар­ного порядка.

Другой аспект в неменьшей степени определяет по­зицию Ж.Делеза — редукция в художественный контекст. О том, насколько пристально мыслители XX века пригля­дываются к художественному проектированию, насколь­ко плодотворен интеллектуальный обмен между филосо­фами и художниками-практиками, насколько интенсивна циркуляция идей, приемов, стратегий и тактик, моделей конструирования между данными областями распростра­няться не имеет смысла — это общеизвестно. Импульсы, исходящие из проблематизированной зоны, где правят бал в равной степени философия и искусство, резонируют в обеих областях и формируют особую публицистически-артистическую атмосферу, способную воспринять и под­держивать непрерывность ритмических колебаний — сти­листических детерминативов наших дней. Пристрастия Ж.Делеза в художественной сфере многообразны: П.Клее, Л.Кэрролл, М.Пруст, Ф.Кафка, А.Арто, Л.фон Захер-Мазох, У.Хогарт, современная англо-американская литера­тура и пр. Однако работы мыслителя — это не «роман о ро­мане» [о живописи, о кинематографе), но проявление в не­драх «романа» того, что в равной степени имманентно и «роману» и «философическому трактату. Или — обнару­жение и разворачивание тех «структур и порядков» (смыс-

ловых и фактурных), которые «как разумы доброй воли», согласуясь в себе и друг с другом, направляют скольже­ние мысли по поверхности того, что (когда-то) полагалось как «между», но в сущности является самодостаточной ав­тономностью, лишь для удобства и на время рассеченной мыслью-оператором на дискретные сегменты: «Почему пишу, почему писал об эмпиризме и, в особенности, об Юме? Потому что эмпиризм — это как английский роман»⁶.

Переплетение собственных спекулятивных медитаций с полу-артикулированным, в подголосках или контрапун­ктом, художником [а им, философом-«ловцом-ныряльщиком», подслушанным и оглашенным публично) — авторс­кая манера мыслителя. И какая, в сущности, разница, что там «было» или «имелось в виду» у Л.Кэрролла, Ф.Кафки, А.Арто, Л.фон Захер-Мазоха или Дж.Верди, насколько «аутентичны» делезовскиие прочтения, важно, что они — «тождественны» и «само»-тождественны по высокому ранжиру поэтической реальности. Но это — и особая «тех­ника», набор выверенных приемов и арсенал корректных навыков, по которым атрибутируется облик современно­го профессионала-философа, что, в частности, читатель может наглядно проследить в предлагаемой работе «Мар­сель Пруст и знаки».

Другой пласт делезовского наследия — Философия, если продолжить гегелевскую метафору, в ее логической развернутой [абсолютной) форме: центральные в концеп­туальном отношении работы «Логика смысла» и «Разли­чие и повторение». Здесь не место специально останавли­ваться на разборе этих фундаментальных для Ж.Делеза, а, возможно, и для всей современной философии, книг — они имеются в русских переводах. Отметим лишь отдель­ные темы, вокруг которых разворачивается умозритель­ный сюжет, тем более, что они — сквозные, к ним мысли-

⁶ G. Deleuze, С. Parnet Dialogues, 1977, р. 68

ражение, десигнацию, сигнификацию и смысл [в своей модели структуры знака Ж.Делез опирается на концепцию стоиков мысли-события, используемую им при анализе произведений Л.Кэрролла); порождение смысла событи­ем; схватывание языком события и комбинации событий на «поверхности»; критика «трансцендентальной филосо­фии» и «метафизики» за их понимания «произвольных единичностей (сингулярностей) лишь как персонифицирован­ных в высшем Я»⁷; сингулярность; переосмысление поня­тия «различия» [освобождение его от сопутствующих ему категории тождества, подобия, аналогии и противополож­ности); категория «ризомы» и «ризоматические» вторже­ния в эволюционные цепочки [более подробно образова­ние таких, санкционированных ризомой, «поперечных свя­зей» между «дивергентными» линиями развития и порож­дение несистемных различий, прерывающих эволюцион­ные цепочки исследовано Ж. Делезом совместно с Ф.Гваттари в работе «Ризома»); поверхности; линии; серии и складки и п. р.

И, наконец, последняя — во временном, но отнюдь не в сущностном отношении—сфера «политических порядков». или — интеллектуальная экспансия в область социальной размерности. Еще легендарный Фалес, совершив успеш­ный оливковый «бизнес», прекрасно продемонстрировал, что философ и философия вполне могут быть [если, ко­нечно, захотят отвлечься от созерцания Вечности) «от мира сего». Социальность — привилегированная в философс­ком дискурсе и как «отражающая» и как «отражаемая», в известном смысле «прикладная», ибо напрямую связана со стратегиями и тактиками, а также реальными практи­ками социального проектирования. В этом отношении Ж.Делез — еще одно тому подтверждение. Симптоматич-

⁷ Рыклин М. К. Ж.Делез // Современная западная филосо­фия. Словарь. М. 1991, с.ВВ

1 3

но, что траектория его интеллектуальной эволюции однаж­ды заскользила по двусмысленным рельсам социально-политического опыта.

«Моя встреча с Феликсом Гваттари все изменила. Фе­ликс уже имел долгое политическое и психиатрическое прошлое»⁸, — писал Ж.Делез. Встреча оказалось во всех отношениях плодотворной: результатом ее было многолет­нее, продолжавшееся вплоть до смерти Ф.Гваттари, со­трудничество. Первый же совместный опус — «Капитализм и шизофрения. Анти-Эдип» («Созданный на волне студен­ческого движения конца 60-х—начала 70-х гг., он очень живо и непосредственно передает накал страстей того времени»⁹), — имел беспрецедентный для философского (даже с поправкой «философско-политического») трактата международный успех, завоевав почти скандальную попу­лярность. Как явствует из названия, предметам нападок Гваттари и Делеза выступает фрейдовский Эдипов комп­лекс— «альфа и омега» современной капиталистической культуры в модусе ее «грез о себе». Характерно, что эта критика исходит со стороны «неофрейдизма», т.е. в каче­стве рабочих операторов используется весь традицион­ный («джентльменский») набор тем и категорий, активно используемых на различных этажах социальной реально­сти со времен З.Фрейда и уже ставших привычным («ес­тественным», «природным») идеологическим декором. В качестве лозунгов ныне используются не только отдель­ные «крылатые» фразы [вроде «Разрушай, разрушая! Ши­зоанализ идет путем разрушения, его задача— полное очи­щение бессознательного, абсолютное выскабливание»¹⁰), но и тот «авторский» категориальный набор, которым пользовались в своей работе мыслители: «желающие ма-

⁸ G. Deleuze.C. Parret Dialogues, 1977, р.23 ⁹ Ильин И. Постструктурализм, деконструктивизм, постмо­дернизм. М. 1996г., с.106

шины», «шизофренический язык», «шизоанализ», конституирование реальности шизофренией; молярное или мо­лекулярное «машинное производство», «парциальные объекты», «гетерогенные конъюнкции» и «инклюзивные дизъюнкции»; «состоявшийся шизофреник» и пр.

Таким образом, можно очертить некоторый итог «бег­лого и поверхностного» (в смысле, сделанного с поверхно­сти, без детальной картографической разметки) наброска. В одном из интервью Ж. Делез, определяя предназначение философа, сказал, что философ должен стать «клиницис­том цивилизации», который хотя и не изобрел болезнь, но «разъединил симптомы, до сих пор соединенные, сгруппи­ровал симптомы, до сих пор разъединенные, — короче, со­ставил какую-то глубоко оригинальную клиническую кар­тину»¹¹. Сам мыслитель, в этом смысле, по праву может считаться «клиницистом цивилизации» [и в «синхронном» и в «диахронном» сечениях). Прежде всего потому, что сво­ими исследованиями покрывает все совокупное дисцип­линарное поле философии, отнюдь не нарушая те отмет­ки, что были установлены еще в античности. Каноничес­кий репертуар философствования представлен почти что в неизмененном виде: теоретическая [куда входят историко-философский и «логически-метафизические» блоки, включающие даже, с известными поправками и уточнени­ями, и «онтологическую проблематику») и практическая (блок «социологических спекуляций») части составляют единый, делезовский, комплекс, в котором, при желании, конечно, можно различить все ключевые дисциплинарные «сюжетно-тематические» подразделы традиционного, «добропорядочного», философского дискурса. Это — не вопрос трансляции в уже известную и узаконенную тра-

¹⁰ G. Deleuze, F.Guattari. Capitalism et schizophmnie: L'Anti-Edipe, 1972, p.311

¹¹ Le Mond, 6 October, 1983 (интервью Э. Гюберту)

дицией наследования размерность или интеграции post factum в архаический и омертвевший стандарт [филосо­фия как академическая, номенклатурно-протокольная «единица»: наука наук), но профессиональной идентифи­кации, с позиции которой только и возможно проводить оценочные процедуры, в результате чего присвоение того или иного статуса [в нашем случае, статуса «философии» или «философа») обретет легитимные права, т.е. станут неотчуждаемыми в принципе. Тем более, что сам Ж.Делез не раз и не два возвращался к важнейшей в профессио­нально-оперативном отношении проблеме определения философии, и, как вариант, к само-определению в рамках философии. Напомним, что одна из последних совмест­ных работ с Ф.Гваттари так и называется «Что такое фи­лософия?».

Теперь несколько слов о работах, предлагаемых вни­манию читателя. В сборник включены тексты, написанные в различные периоды жизни. Тексты разные, по разному характеризующие мыслителя, отражающие различные этапы его интеллектуальной эволюции. Однако, знакомство с ними будет более чем полезным во многих отношениях. Формальное единство — все публикуемые здесь под од­ной обложкой работы были в русских переводах впервые напечатаны на страницах альманаха «Метафизические исследования» — позволяет обнаружить и единство сущностное, которое становится очевидным именно исходя из всего «делезовского комплекса», центром которого явля­ется, конечно же, сам автор, его интеллектуальная пози­ция, жесты пристрастий и предпочтений, наконец, тембральная окраска мыслительной «фактуры». Сюжеты, име­на, проблемы, термины, ритмы слов и предложения, эле­менты того или иного конкретного текстуального ансамб­ля не замыкаются пределами представленного сейчас

образования, не истрачиваются и не исчерпываются до конца той «поверхностью», по которой непосредственно скользит взгляд читателя, они не замыкаются в автоном­ную обособленность данного произведения. Но, пользуясь делезовскими определениями, экстраполированными, правда, в иной контекст—в тягучую вязь прустовского вер­бального потока, — образуют «серии» и «группы», продол­жаются и возрождаются в других те кетовых пространствах и в других формально-смысловых комплексах. Проще говоря, являются сквозными. Мыслитель любил возвращать­ся на разных этапах [в иных повествовательных рядах, в окружении кортежа других символов и знаков) к однажды сказанному, написанному, оглашенному.

Показательна, с этой точки зрения, работа «Марсель Пруст и знаки». Впервые вышедшая в свет в 19Б4 году¹², она уже содержит весь комплекс проблем, тем и приемов, которые затем обретут развернутую форму в таких рабо­тах Ж.Делеза как «Логика смысла» и «Различие и повто­рения». С некоторыми оговорками можно утверждать: здесь имплицитно — в свернутом, не артикулированном вполне, но «проболтанном» состоянии—содержится то, что затем будет эксплицировано в другую текстуальную повер­хность. «Имеющие уши — да услышат!», т.е. знакомые с «Логикой смысла» и с «Различием и повторением» без тру­да поймут, что «это — уже есть тут». Справедливости ради стоит указать и на принципиальное различие «манер из­ложения» обоих случаев: если «Марсель Пруст и знаки» — это все же, и в первую очередь, «о Прусте» или, точнее, о «Поисках утраченного времени», где, между строк про­скальзывая, проглядывает лик собственно делезовской

¹² Предлагаемый вниманию читателей перевод содержит именно первую авторскую версию книги. В него не включены до­бавления [самые многочисленные — при переиздании 1970 г.), изменения, корректировки, которые производились Ж.Делезом при каждом последующем переиздании работы.

интриги — она прячется в «складчатости» обильно цити­рованных прустовких фраз, —то, допустим, «Логика смыс­ла»—это уж никак, либо в минимальной степени, о «Л.Кэр­ролле», или «Алисе в стране чудес». Вроде бы один и тот же набор конститутивных элементов (текст предшествен­ника, к которому — поверх которого, над которым, под ко­торым, между строк которого—прикладывается собствен­ный текстуальный массив), однако позиция взгляда начи­сто меняет диспозицию, и перед нами— другой «жанр» или другой «стиль».

Знакомство с книгой Ж.Делеза «Марсель Прусти зна­ки» чрезвычайно полезно еще и потому, что позволяет про­следить как «работает» философ, как кропотливо, бережно, красиво и виртуозно строит свою сюжетно-умозрительную последовательность, накладывая свой голос, совсем не зас­лоняющий и не портящий тембр первоисточника, на смыс­ловое и вербальное пространство писателя. Отечественный читатель уже знаком с тем, как работают «по тексту» Р.Барт и Ж.Деррида. Манера Делеза — не менее впечатляющая и интригующая. Используя роман М.Пруста как некую от­правную точку, своеобразный «субстрат», из которого кон­ституируется и фактурная, и смысловая поверхности, Ж.Делез виртуозен в осуществлении своих намерений, намерений сугубо «метафизического плана». Из много­томной эпопеи, хорошо, но вряд ли беспристрастно про­читанной, философ извлекаетсвою «философско-концептуальную выгоду».

В какой-то степени произведение Делеза может от­даленно напомнить литературоведческое эссе, оно созна­тельно «прикрывается» условностями данного дискурса, однако перед нами — все же совершенно оригинальная, именно философская модель, с философской интригой, с умозрительной сюжетикой, где точки, узлы, доминанты, векторы и импульсы, перерывы и длительности сочетают-

ся в комплексный массив, который невозможно отнести к какому-либо традиционно разграниченному, корпоратив­ному ведомству. Произведение философа являет образец маргинальной транспозиции. Книга Ж.Делеза в такой же степени принадлежит и философии и филологии, как, до­пустим, исследования посвященные Ф.Достоевскому и Ф.Рабле М.Бахтина.

Статья Ж.Делеза «По каким критериям узнают струк­турализм?» была опубликована в 1973 г. в 8-м томе «Ис­тории философии» под ред. Ф.Шатле. Ее написание отно­сится к концу второго периода творчества философа, от­меченного появлением работы «Различие и повторение».

В своем послесловии к первой публикации на русском языке статьи переводчик Л.Ю.Соколова пишет: «В совре­менной философии Делез занимает изолированное мес­то, находясь на периферии направлений, будучи сам «но­мадом», «вне» и «между» уже сложившихся поселений¹³. Делез не был структуралистом, но его отношение к этому течению небеспристрастное, как небеспристрастна исто­рия философии в целом, которая для Делеза не просто воспроизводящая интерпретация, генеалогическое иссле­дование, но сокровищница концептуальных орудий, откры­вающих новые опыты мысли, позволяющих мыслить раз­личие, но не уничтожать его в единстве cog/to, Природы, Бога. Структурализм в этом смысле видится Делезу как новая трансцендентальная философия, опрокидывающая кантовский антропологизм.

Противоречивым было отношение многих теоретиков французского авангарда конца 60-х — начала70-х гг. к понятию структурализма. Так, Р.Барт считал «правовер-

¹³ см. Marietti P.-F. Deleuze // Dictionnaire des philosophes. P., 1984.T.1. P.693.

ными» структуралистами только Э.Бенвениста, Ж.Дюмезиля и К.Леви-Стросса; М.Фуко убрал подзаголовок «Структуралистская археология» из окончательного вари­анта «Слов и вещей» и предпочитал называть себя «не структуралистом», «не философом», «не историком», а «журналистом». За этим стоит не просто неопределенность понятия, но явно или неявно присутствующая в творчестве структуралистов самокритика исходных догм, что затруд­няет демаркацию направления, позволяя даже полагать, что статья Делеза «ретроспективно выглядит как подлинный манифест постструктурализма»¹⁴. Как бы то ни было, эта работа является подлинным документом, касающимся структурализма, который оставлен нам выдающимся фи­лософом и историком прошлого и современности»¹⁵.

И, наконец, последняя работа — небольшой фрагмент под названием «Мистерия Ариадны по Ницше», напеча­танный в сборнике «Критика и клиника» в 1983 г.—свое­образный «дайджест» некоторых тем и сюжетов, которые занимали Ж.Делеза на протяжении долгого периода, уже получивших в прошлом развернутую экспозицию.

Хорошо известно, что для Делеза Ницше — один из творческих [а может быть и личных) лейтмотивов, своеоб­разный «нуминозный» герой, к которому французский фи­лософ возвращался вновь и вновь на протяжении всей жизни. В 1964 году Ж.Делез совместно с М.Фуко органи­зует коллоквиум в Руайомоне, посвященный немецкому мыслителю. После коллоквиума, имевшего во Франции большой резонанс, Ж.Делез и М.Фуко возглавляют рабо­ту над изданием полного собрания сочинений Ницше (в

¹⁴ Alliez Е. De l'impossibilit de la phenomenologi // Philosophie comtemporaine en France. P.. 1994. P.56.

¹⁵ «Метафизические исследования». Выпуск 5. Культура. СПб. 1997, С.287-288

соавторстве с М.Фуко было написано предисловие к V тому). Ницше посвящены две крупные работы Ж.Делеза: «Ницше и философия» и «Ницше», а также множество от­дельных статей, в которых он затрагивает те или иные ас­пекты Ницше-человека, Ницше-персонажа и Ницше-фи­лософа. Безусловно, делезовская «ницшениана» —одна из самых впечатляющих и захватывающих ницшениан в ми­ровой философии — во многом инициировала новую вол­ну интереса к наследию немецкого гения, проявившуюся с особой очевидностью в момент осознания и переживания ситуации постсовременности.

Вышедшая в 60-х годах объемная историко-философская работа «Ницше и философия» не только вознес­ла Ж.Делеза на философский Олимп — именно она выд­винула его в первый ряд современных французских мыс­лителей, — но и, как пишет переводчик и исследователь его наследия С.Л.Фокин, работа Ж.Делеза «существенно пе­ременила облик французской ницшеаны середины века, составленной к тому времени главным образом трудами писателей (Ж.Батай, М.Бланшо, Ж.Гренье, А.Камю, П.Клоссовски, А.Мальро). В отличие от господствовавших в то время экзистенциальных трактовок Ницше, связывав­ших творчество немецкого философа с проблемами «ни­гилизма», «смерти Бога», «мифо-поэтического мышле­ния», — словом, с литературой, Делез сделал акцент на не­обходимость осмысления вклада Ницше в философию, равно как и отношении автора «Веселой науки» к основ­ным традициям европейской метафизики»¹⁶.

Несмотря на то, что позиция Ницше-Делез достаточ­но хорошо освещена в отечественной литературе, публи­кация нового перевода «Мистерия Ариадны по Ницше» представляет собой интерес — и интерес не только биб­лиографический, а, и прежде всего, дидактический, про-

¹⁶ Ж.Делез. Ницше. СПб. 1997. C.150-151

фессиональный, ибо речь идет не об уточнении и не о про­яснении линии Ницше - Делез (она общеизвестна, и дан­ный фрагмент едва ли добавит какие-либо содержатель­ные оттенки), но о скольжении по сечению Делез - Делез.

Точнее: предлагаемая вниманию статья дает воз­можность приоткрыть «кухонную занавеску» и понаблю­дать за тем, как работает Мастер, великий Мастер. Т.е., как «составляются тексты» и как они потом живут, кочуя из издания в издание. Уточним: не как «рождаются [тво­рятся]», но именно составляются из однажды сделанно­го.

Прокомментируем. Итак, есть первичный, достаточно объемный текст—работа 19Б2 г. «Ницше и философия». Затем в 1965 году появляется популярная брошюра го­раздо меньшего объема — «Ницше»¹⁷, написанная по го­рячим следам коллоквиума в Руайомоне. Если сличить обе книги, то обнаружится: вторая — сжатый конспект первой. Переработанный, исходя из конкретной—популяризатор­ской — задачи, и перекомпанованный [текстовые масси­вы перегруппированы-переставлены, фразы сложены в иные последовательные ряды, введена несколько иная рубрикация] вариант уже сказанного: ничего принципиаль­но нового — в информативном, смысловом и концептуаль­ном отношениях — во второй книжке не содержится. Да,

¹⁷ Кстати, ничем по характеру и по композиции — о теоре­тическом уровне умолчим — не отличающуюся от аналогич­ных изданий советской серии «Мыслители прошлого»: та же самая композиция — жизнь, творчество, отдельные фрагмен­ты работ; почти что та же самая последовательность изложе­ния; да и цель написания[издания] аналогичная — дать пер­воначальное представление (общую и сжатую информацию] неофиту о мыслителе, возбудить его интерес и подвигнуть к дальнейшему, более углубленному изучению творчества презентируемого; т.е. издание отчасти «занимательно-завлека­тельного» (научно-популярного) характера.

ально нового — в информативном, смысловом и концеп­туальном отношениях—во второй книжке не содержится. Да, безусловно, выводы более отчетливы, мысль — более рельефна, лаконична и разворачивается целенаправлен­но в одной содержательной плоскости. Но это все — фор­мальные позиции, параметры структуры и архитектони­ческие (процедурные]характеристики.

Далее, — статьи, посвященные Ариадне. И опять —те же самые слова, предложения, абзацы. Это может наблю­дать и русский читатель, если сравнит тексты переведен­ных работ «Ницше», «Тайна Ариадны»¹⁸ и публикуемую «Мистерию Ариадны по Ницше». В прямом смысле слова, везде — набор одних и тех же композиционных единиц: неизменный и заявленный ранее репертуар элементов. Фразы статей «распылены» по книге «Ницше» (если сли­чить один текст с другим, то в этом легко убедиться: ста­тьи пофразно «выуживаются» из книги, она не писалась заново). Как не вспомнить рекомендации старых и муд­рых профессоров: берешь ножницы и клей, а дальше за­нимаешься «художественным вырезанием и склеивани­ем». После склейки вырезок необходимо сделать кое ка­кие связки-сопряжения, и —текст можно «подписывать в печать». Нынешнее поколение может проделывать те же самые процедуры с помощью компьютера — быстрее, про­ще, требует меньше внимания. Главное — «было бы из чего вырезать». У Ж.Делеза было.

В сказанном нет ни грана желания «умалить досто­инство», но — искреннее восхищение перед Мастером, ос­тающимся на протяжении всей своей достаточно длитель­ной интеллектуальной биографии верным своим пристра­стиям, но при этом умеющим виртуозно работать с раз­ными заданиями, что в полной мере и может быть признано

¹⁸ «Вопросы философии», 1993, №4

критерием профессионализма в современном философском дискурсе.

И в заключение, несколько технических комментари­ев к публикациям. Цитаты из эпопеи М.Пруста «В поисках утраченного времени» переводятся заново, «с прицелом» на ту «виртуальную атмосферу», что предопределялась параметрами и характерами делезовской речи. Воспро­изводить фрагменты русскоязычной версии прустовского цикла [в переводе ли А.А.Франковского или А.Д.Михай­лова] было совершенно невозможно по стилистическим соображениям. Русский текст романа центрировался — что вполне естественно — по позициям «М.Пруст» и «художе­ственный проект», в то время как в нашем случае, видимо, важнее учитывать другие доминанты — «Ж.Делез» и «фи­лософский трактат» [в крайнем случае, «философическое повествование»]. В соответствии с выбранной стратегией совершалась и «привязка»: поиск эквивалентов, возмож­ности транспонирования в данный контекст, способность вибрировать и резонировать в заданном смысловом и фор­мальном ритме. Насколько это удалось — судить читате­лям. Поэтому-то и делезовские сноски на французские издания «Поисков» сохранены, сличать с русскоязычны­ми версиями все равно было бы бессмысленно: там «все не так» и «все не о том».

При трансляции собственно делезовских терминов учитывалась традиция (хотя ей не более 10 лет, но это — уже традиция, обязывающая и страхующая] перевода тек­стов Ж.Делеза на русский язык, а также опыт «русско­язычного философствования» [например, часто исполь­зуемая, хотя в данном случае и не совсем адекватная делезовскому французскому прототипу, пара рассудок-ра­зум]. За словами, которым по тем или иным причинам не найден устраивающий нас эквивалент, или «калькирова-

ние» которых— по существу единственно верное и адек­ватное решение—было не приемлемо по формально-сти­листическим или «графическо-фонетическим» соображе­ниям, т.е. за теми словами, что вызывали сомнение, в квадратных скобках приводится французский прототип.

Соколов Е. Г., июль, 1999г.