Lux Aeterna 1 страница

Я отпраздновал возвращение в мир живых, отдав дань почтения самому уважаемому храму в городе: главному отделению Испаноколониального банка на улице Фонтанелла. Увидев сто тысяч франков, директор, финансовые инспекторы и армия кассиров и бухгалтеров впали в экстаз и возвели меня на пьедестал, предназначенный для особых клиентов, внушающих преданность и обожание на грани обожествления. Покончив с положенными формальностями в банке, я решил проведать другого коня Апокалипсиса и подошел к газетному киоску на площади Уркинаона. Открыв экземпляр «Голоса индустрии» на середине, я стал искать колонку происшествий, некогда бывшую моей вотчиной. В заголовках до сих пор чувствовалась опытная рука дона Басилио, и почти все подписи были мне знакомы, точно время остановилось. Шесть лет бархатной диктатуры генерала Примо де Риверы подарили городу затишье, тревожное, напоенное ядом, которое вовсе не пошло на пользу отделу криминальной хроники и трагических происшествий. В прессе почти не появлялись сообщения о бомбах и перестрелках. Барселона, внушавшая трепет «огненная роза», приобретала все большее сходство с закупоренным паровым котлом. Я собирался уже закрыть газету и отправиться дальше своей дорогой, когда увидел это сообщение. Всего лишь коротенькая заметка на последней странице хроники происшествий, напечатанная в столбце, где были выделены четыре самых впечатляющих события.

ОДИН ПОГИБШИЙ И ДВА ТЯЖЕЛОРАНЕНЫХ В НОЧНОМ ПОЖАРЕ В РАВАЛЕ

Жоан Марк Угет. Редакционные новости. Барселона

На рассвете в пятницу произошел сильный пожар в доме номер 6 на площади Ангелов, который является резиденцией издательства «Барридо и Эскобильяс». В пожаре погиб управляющий фирмой, сеньор дон Хосе Барридо, и получил тяжелые ожоги его компаньон, сеньор дон Хосе Луис Лопес Эскобильяс, а также работник, сеньор Рамон Гусман, обгоревший при попытке оказать помощь руководителям компании. Пожарные предполагают, что причиной пожара стало возгорание химических веществ, использованных в процессе ремонта здания. В настоящий момент не исключаются и другие возможные причины, поскольку очевидцы происшествия утверждают, будто незадолго до появления пламени видели выходившего из дома мужчину. Жертвы были доставлены в городскую клиническую больницу, куда поместили труп и двух других пострадавших, которые находятся в очень тяжелом состоянии.

Я со всех ног поспешил в издательство. Запах гари начал ощущаться уже на бульваре Рамбла. Кучка любопытных соседей собралась на площади перед зданием. Белые волокна дыма поднимались от груды обломков, наваленной у входа. Я узнал нескольких сотрудников издательства, пытавшихся спасти из руин то немногое, что уцелело. На улице громоздились обгоревшие ящики с книгами и обглоданная огнем мебель. Фасад дома почернел, стекла полопались от жара. Я протиснулся сквозь кольцо зевак и вошел внутрь. От едкого смрада у меня перехватило дыхание. Коекто из работников, не потерявших надежды выручить свое имущество, узнал меня и приветствовал наклоном головы.

– Сеньор Мартин… ужасное несчастье… – бормотали они.

Я пересек то, что недавно было приемной, и направился в кабинет Барридо. Пламя поглотило ковры и оставило от мебели лишь обугленные скелеты. Стена в углу обрушилась, и сквозь брешь открывался вид на задний дворик. Легкие хлопья сажи кружили по комнате. Пожар чудом пощадил один стул. Он стоял посередине кабинета, на нем, понурившись, сидела и плакала Отрава. Я опустился рядом с ней на колени. Она узнала меня и улыбнулась сквозь слезы.

– Ты в порядке? – спросил я.

Она кивнула.

– Он сказал, чтобы я шла домой, дескать, уже поздно и мне нужно отдохнуть, поскольку нам предстоит тяжелый день. Мы подводили баланс за месяц… Если бы я задержалась еще на минутку…

– Что здесь произошло, Эрминия?

– Мы работали допоздна. Гдето около полуночи сеньор Барридо сказал, чтобы я шла домой. Издатели ждали кабальеро, желавшего с ними встретиться…

– В полночь? Какой кабальеро?

– Кажется, иностранец. Речь шла о какомто предложении, точно не знаю. Я бы охотно задержалась, но было уже поздно, и сеньор Барридо сказал мне…

– Эрминия, этот посетитель, ты помнишь, как его зовут?

Отрава отчужденно посмотрела на меня.

– Все, что я помню, я рассказала инспектору, приходившему утром. Он спрашивал о тебе.

– Инспектор? Обо мне?

– Полиция всех опрашивает.

– Ясно.

Отрава смотрела на меня пристально и недоверчиво, словно пытаясь прочесть мои мысли.

– Неизвестно, выживет ли он, – пробормотала она, имея в виду Эскобильяса. – Погибло все: архивы, контракты… всё. Издательство уничтожено.

– Мне жаль, Эрминия.

Кривая, недобрая усмешка обозначилась у нее на губах.

– Жаль? Разве не этого ты хотел?

– Как тебе такое пришло в голову?

Отрава подозрительно покосилась на меня.

– Теперь ты свободен.

Я сделал поползновение взять ее за руку, но Эрминия вскочила и отступила на шаг, будто мое присутствие внушало ей страх.

– Эрминия…

– Уходи, – сказала она.

Я оставил Эрминию среди дымящихся руин. На улице я столкнулся с компанией ребятишек, рывшихся в груде обгорелого скарба. Один из мальчишек выкопал из пепла книгу и рассматривал ее со смесью любопытства и пренебрежения. Обложка покрылась слоем копоти в пожаре, страницы обуглились по краям, но в остальном книга не пострадала. По надписи на корешке я понял, что это какойто из романов серии «Города проклятых».

– Сеньор Мартин?

Повернувшись, я оказался лицом к лицу с тремя субъектами в костюмах казенного вида, совершенно не годивших для влажной и липкой жары, раскалившей воздух. Тот, кто, повидимому, был главным в этой троице, шагнул вперед с приветливой улыбкой опытного торговца. Два других типа, сложением и темпераментом походившие на гидравлический пресс, ограничились пронзительными враждебными взглядами в мою сторону.

– Сеньор Мартин, я инспектор Виктор Грандес, а это – мои коллеги, агенты Маркос и Кастело из корпуса следствия и охраны. Я хотел спросить, не будете ли вы так любезны уделить нам несколько минут.

– Конечно, – ответил я.

Имя Виктора Грандеса я впервые услышал в те далекие дни, когда вел колонку происшествий. Видаль изредка посвящал ему пару столбцов. В частности, я вспомнил заметку, где Грандес был охарактеризован как находка для корпуса, ценное приобретение, свидетельствовавшее о поступлении на службу в силы безопасности нового поколения первоклассных профессионалов, подготовленных лучше предшественников, неподкупных и крепких как сталь. Прилагательные и гиперболы употребил Видаль, не я. Я подумал, что инспектор Грандес с тех пор, должно быть, сильно продвинулся по служебной лестнице в управлении, и его появление тут подтверждало, что полиция взялась всерьез за расследование пожара в издательстве «Барридо и Эскобильяс».

– Если вы не возражаете, мы могли бы зайти в кафе, где нашему разговору не помешают, – предложил Грандес, причем его угодливая улыбочка ни на йоту не потускнела.

– Как вам угодно.

Грандес препроводил меня в небольшой бар на углу улиц Доктора Доу и Художника Фортуни. Маркос и Кастело шли сзади, не спуская с меня глаз. Грандес предложил мне папиросу. Я отказался, и он вновь спрятал пачку. Он не открывал рта, пока мы не пришли в кафе и меня не эскортировали к столику в глубине, где трое уселись, окружив меня со всех сторон. Если бы меня привели в темную и сырую тюремную камеру, обстановка и то показалась бы мне более сердечной.

– Сеньор Мартин, вы, наверное, уже знаете о том, что случилось ночью.

– Только то, о чем я прочитал в газете. И то, о чем рассказала Отрава…

– Отрава?!

– Простите. Сеньорита Эрминия Дуасо, помощница директоров.

Маркос и Кастело обменялись многозначительными взглядами. Грандес улыбнулся:

– Забавное прозвище. Скажите, сеньор Мартин, где вы были прошлой ночью?

Да здравствует наивность – вопрос застал меня врасплох.

– Это рутинный вопрос, – пояснил Грандес. – Мы пытаемся установить, где находились все лица, которые могли вступать в контакт с жертвами в последние дни. Сотрудники, поставщики, родственники, знакомые…

– Я гостил у друга.

Едва ответ сорвался с языка, я пожалел, что выбрал именно такие слова. Грандес тотчас за них уцепился.

– У друга?

– Он больше чем друг. Речь о человеке, тесно связанном с моей работой. Это издатель. Вчера вечером у меня с ним была назначена встреча.

– Вы могли бы уточнить, до которого часа вы находились в обществе этой персоны?

– Допоздна. На самом деле я в результате остался ночевать в его доме.

– Ясно. А имя человека, как вы изволили выразиться, связанного с вашей работой?

– Корелли. Андреас Корелли. Французский издатель.

Грандес записал имя в маленькую книжечку.

– Фамилия звучит как итальянская, – заметил он.

– Откровенно говоря, я точно не знаю, кто он по национальности.

– Это понятно. А сеньор Корелли, каково бы ни было его происхождение, в состоянии подтвердить, что провел вечер с вами?

Я пожал плечами:

– Полагаю, что да.

– Полагаете?

– Уверен, что да. Почему бы ему этого не сделать?

– Не знаю, сеньор Мартин. Существует какаято причина, изза которой вы сомневаетесь, что он не станет свидетельствовать?

– Нет.

– Тогда вопрос исчерпан.

Маркос и Кастело смотрели на меня так, словно я нес сплошную околесицу с тех пор, как мы сели за стол.

– Чтобы окончательно прояснить ситуацию, не могли вы сказать несколько слов о характере встречи, задержавшей вас на весь вечер в гостях у издателя неопределенного происхождения?

– Сеньор Корелли пригласил меня, чтобы сделать предложение.

– Предложение какого рода?

– Профессионального.

– Ага. Может, написать книгу?

– Именно.

– Скажите, после делового свидания вы всегда остаетесь на ночь в доме своего, скажем так, контрагента.

– Нет.

– Но вы упомянули, что остались ночевать у этого издателя.

– Я остался потому, что неважно себя чувствовал и сомневался, что доберусь домой.

– Может, вы отравились за ужином?

– В последнее время у меня были определенные проблемы со здоровьем.

Грандес кивнул с опечаленным видом.

– Головокружения, головная боль… – добавил я.

– Уместно ли предположить, что сейчас вам уже лучше?

– Да. Намного лучше.

– Я рад. Вы выглядите просто превосходно, впору позавидовать. Верно?

Кастело и Маркос неторопливо кивнули.

– Любой, глядя на вас, скажет, что вы избавились от тягостного бремени, – обронил инспектор.

– Не понимаю.

– Я имею в виду головокружения и прочие заботы, – пояснил Грандес, подавив раздражение. – Прошу простить мое невежество относительно аспектов вашей профессиональной деятельности, сеньор Мартин, но разве вы не подписали с издателями контракт, действие которого истекает только через шесть лет?

– Пять.

– Разве этот контракт не предоставлял эксклюзивные права на вас, если можно так выразиться, издательству «Барридо и Эскобильяс»?

– Таковы были условия.

– В таком случае с какой целью вы обсуждали новое предложение с конкурентом, если контракт не позволял вам принять его?

– Это была обычная беседа. Ничего более.

– Которая, однако, закончилась тем, что вы остались ночевать у названного кабальеро.

– Контракт не запрещает мне разговаривать с третьими лицами. А также не ночевать дома. Я имею полное право ночевать, где мне вздумается, и беседовать с кем угодно и о чем угодно.

– Разумеется. Я вовсе не намекал на чтото иное, тем не менее спасибо за разъяснение.

– Я могу разъяснить еще чтонибудь?

– Лишь один крошечный нюанс. Принимая во внимание гибель сеньора Барридо и в случае, если, не дай Бог, сеньор Эскобильяс не оправится от полученных ожогов и тоже скончается, издательство прекратит существование, а вместе с ним и ваш контракт. Я не ошибаюсь?

– Я не знаю наверняка. Я не в курсе, каковы форма и структура предприятия.

– Но как повашему, такое возможно?

– Вероятно. Вам лучше задать этот вопрос адвокату издателей.

– А я уже его спрашивал. И он подтвердил, что при отсутствии преемников и в случае, если сеньор Эскобильяс отойдет в иной мир, так и произойдет.

– Значит, у вас есть ответ.

– А у вас – полная свобода принять предложение сеньора…

– Корелли.

– Скажите, вы его уже приняли?

– Можно узнать, какое отношение это имеет к причинам пожара? – процедил я сквозь зубы.

– Никакого. Чистое любопытство.

– Это все? – спросил я.

Грандес покосился на коллег, потом посмотрел на меня.

– Что касается меня, то да.

Я предпринял попытку встать. Полицейские сидели, словно пришитые.

– Сеньор Мартин, прежде чем мы распрощаемся, не согласитесь ли уточнить еще коечто? Вы помните, как неделю назад сеньоры Барридо и Эскобильяс посетили ваш дом под номером тридцать по улице Флассадерс вместе с вышеупомянутым адвокатом?

– Помню.

– Это был деловой визит или светский?

– Издатели приходили выразить пожелание, чтобы я вернулся к работе над серией книг, которую прекратил писать несколько месяцев назад, занявшись другим проектом.

– Вы бы оценили беседу как дружественную или напряженную?

– Если мне не изменяет память, никто не повышал голоса.

– А вы помните, как заявили им – цитирую дословно: «Через неделю вы будете покойниками»? Не повышая голоса, естественно.

– Да, – с тяжелым вздохом признался я.

– Что вы имели в виду?

– Я был рассержен и ляпнул первое, что взбрело в голову, инспектор. И это вовсе не означает, что я серьезно им угрожал. Бывает, сгоряча люди всякое говорят.

– Спасибо за откровенность, сеньор Мартин. Вы очень нам помогли. Всего доброго.

Я покинул кафе, ощущая кожей, как три пары глаз прожигают мне спину. И вышел с уверенностью, что отвечай я на каждый вопрос инспектора ложью, то и тогда не чувствовал бы себя таким виноватым.

Скверный привкус, оставшийся после встречи с Виктором Грандесом и парочкой василисков из его эскорта, выветрился шагов через сто, не больше, стоило мне выйти из кафе и прогуляться под ярким солнцем в новом, здоровом теле. Я с трудом узнавал его, не чувствуя спазмов и тошноты, шума в ушах и приступов мучительной головной боли, не ощущая слабости и не обливаясь холодным потом. От обреченности, уверенности в скорой смерти, душившей меня всего двадцать четыре часа назад, не осталось и следа. Внутренний голос подсказывал мне, что трагедия, разыгравшаяся ночью, повлекшая за собой гибель Барридо и практически смерть во цвете лет Эскобильяса, должна была бы опечалить меня и повергнуть в смятение. Однако я и моя совесть не испытывали ничего, помимо благостного равнодушия. В тот июльский день Рамбла праздновала, и героем был я.

Я прогулялся до улицы СантаАна, собираясь нанести неожиданный визит сеньору Семпере. Когда я вошел в магазин, Семпереотец работал за стойкой, подбивая счета, а его сын, забравшись на лесенку, переставлял книги на полках. Заметив меня, букинист изобразил приветливую улыбку, и я понял, что в первый момент он меня не узнал. Спустя мгновение улыбка улетучилась, и, разинув от удивления рот, он обошел прилавок, чтобы обнять меня.

– Мартин! Это вы? Святая Дева Мария… Да вас ведь и не узнать! А я с ума сходил от беспокойства. Мы несколько раз заходили к вам домой, но вы не откликались. Я наводил справки во всех больницах и комиссариатах.

Сын Семпере недоверчиво взирал на меня с высоты лестницы. Поневоле мне пришлось вспомнить, что неделю назад они видели меня в состоянии, вполне подходящем для обитателя морга пятого района.

– Простите, что заставил поволноваться. Я уезжал на пару дней по делам.

– Но… как? Вы послушались меня и сходили к доктору, да?

Я кивнул.

– Оказалась сущая ерунда. Проблемы с давлением. Я попил немного тонизирующее средство – и опять как новенький.

– Вы должны сказать мне название лекарства. Посмотрим, поможет ли мне душ из вашего тоника… Но какая радость и утешение увидеть вас в добром здравии!

Эйфория быстро выветрилась, стоило перейти к злободневным новостям.

– Вы слышали о пожаре у «Барридо и Эскобильяса»? – спросил книготорговец.

– Я только что оттуда. Невозможно поверить.

– И не говорите. Нельзя сказать, чтобы я был их горячим поклонником, но вот так, такая трагедия… А скажите, на вас, на юридическую сторону, это как повлияет? Прощу прощения за бестактный вопрос.

– Откровенно говоря, не знаю. Думаю, что компаньоны обладали исключительными правами на предприятие. Наверное, есть наследники, но, возможно, если оба умрут, фирма прекратит существование. Как и мои обязательства перед ними. По крайней мере мне так кажется.

– То есть, если Эскобильяс, прости Господи, тоже преставится, вы станете свободным человеком.

Я кивнул.

– Ну и дилемма… – пробормотал букинист.

– Все в руках Божьих, – осмелился высказаться я.

Семпере согласился, но я чувствовал, будто чтото во всей этой истории не дает ему покоя, и он предпочел сменить тему:

– Между прочим, весьма удачно, что вы заглянули сегодня, поскольку я хотел попросить вас об одолжении.

– К вашим услугам.

– Предупреждаю, вам просьба не понравится.

– Если бы понравилась, это было бы уже не одолжение, а удовольствие. А если одолжение для вас, мне тем более будет приятно.

– На самом деле не для меня. Я вам сейчас объясню, а вы сами решите. Без всяких обязательств, ладно?

Семпере облокотился о прилавок и приготовился повести рассказ с хорошо знакомым мне выражением лица, навевавшим столько воспоминаний о детстве и времени, проведенном в стенах этого магазина.

– Речь о девушке. Ее зовут Исабелла. Ей примерно лет семнадцать. Умна как черт. Она часто приходит сюда, и я даю ей книги. По ее словам, она хочет стать писателем.

– Знакомая история, – промолвил я.

– Дело в том, что около недели назад она оставила один их своих рассказов – небольшой, страниц двадцать или тридцать – и попросила, чтобы я высказал свое мнение.

– И что?

Семпере понизил голос, точно собирался под строжайшим секретом поведать страшную тайну.

– Шедевр. Лучше, чем девяносто девять процентов того, что было опубликовано за последние двадцать лет.

– Полагаю, меня вы причисляете к оставшемуся проценту. Или мне придется попрать свою гордыню и засунуть ее подальше в мусорную корзину.

– К чему я и веду. Исабелла вас боготворит.

– Боготворит? Меня?

– Да, как если бы вы были Моренетой и младенцем Иисусом в одном лице.[34]Она перечитала всю серию «Города проклятых» десять раз, а когда я предложил ей «Шаги с неба», девушка сказала, что, сумей она написать подобную книгу, могла бы умереть спокойно.

– Мне чудится тут какойто подвох.

– Я так и знал, что вы попытаетесь улизнуть.

– Я не пытаюсь. Вы пока еще не сказали, в чем состоит услуга.

– Догадайтесь.

Я вздохнул. Семпере прищелкнул языком.

– Я говорил, что вам не понравится.

– Попросите, пожалуйста, о чемнибудь другом.

– Нужно только поговорить с ней. Приободрить, посоветовать… выслушать ее, прочитать однудве работы и задать ориентиры. Вам это ничего не будет стоить. Девушка соображает со скоростью пули. Она вам изумительно подходит. Вы подружитесь. И она сможет работать вашей помощницей.

– Мне не нужна помощница. Особенно незнакомая.

– Глупости. А кроме того, знакомая, вы ее уже знаете. По крайней мере она так утверждает. Она говорит, что знакома с вами уже много лет, хотя вы ее, конечно, не вспомните. Похоже, парочка блаженных, являющихся ее родителями, считает, что изза увлечения литературой она попадет в ад или останется старой девой. Правда, они пока не решили, поместить ее в монастырь или выдать замуж за какогонибудь недоумка, от которого она нарожает десяток детишек и будет навечно прикована к кастрюлям и сковородкам. Если вы не предпримете ничего для ее спасения, это будет равносильно убийству.

– Не драматизируйте, сеньор Семпере.

– Послушайте, я не стал бы к вам обращаться, ибо мне известно, что вы склонны проявлять альтруизм так же, как и танцевать сардану[35]по воскресеньям. Но всякий раз, когда она входит сюда и смотрит на меня своими огромными глазами, в которых отражаются и ум, и пылкие желания, я думаю о судьбе, которая ее ждет, и у меня разрывается сердце. Чему мог, я ее научил. Девушка схватывает все на лету. Кого она мне напоминает, так это вас в детстве.

Я вздохнул.

– Исабелла, а дальше?

– Хисперт. Исабелла Хисперт.

– Я ее не знаю. В жизни не слышал этого имени. Вас поймали на удочку.

Букинист едва заметно покачал головой.

– Исабелла говорила, что вы именно так и скажете.

– Талантливая и к тому же прорицательница. А что еще она вам говорила?

– Она подозревает, что как писатель вы намного лучше, чем как человек.

– Что за ангел эта Исабелита.

– Я могу передать ей, чтобы она зашла к вам? Без всяких обязательств?

Я сдался и согласился. Семпере победоносно улыбнулся и пожелал скрепить договор объятием, но я сбежал раньше, чем старый букинист получил возможность довести до конца миссию по превращению меня в хорошего человека.

– Вы не пожалеете, Мартин! – крикнул он мне в спину, когда я уже шагнул через порог.

Вернувшись домой, я обнаружил на ступенях у портала инспектора Виктора Грандеса. Он преспокойно сидел и с удовольствием курил папиросу. Увидев меня, он улыбнулся с фамильярностью конферансье на вечернем представлении, словно мы были старинными приятелями и он заглянул ко мне на огонек. Я уселся с ним рядом, и он протянул мне открытый портсигар. Я обратил внимание на марку папирос – «Житан». Я взял одну.

– А Ханс и Гретель?

– Маркос и Кастело, к сожалению, заняты. К нам поступил донос, и парни отправились в ПуэблоСеко навестить одного старого знакомого. Он, возможно, нуждается в убеждении, чтобы освежить свою память.

– Бедолага.

– Если бы я их предупредил, что иду к вам, не сомневаюсь, они бы пришли. Вы произвели на них неизгладимое впечатление.

– Любовь с первого взгляда, как я погляжу. Чем могу помочь вам, инспектор? Не хотите ли войти в дом и выпить чашечку кофе?

– Не смею нарушать ваши планы, сеньор Мартин. Я всего лишь хотел лично сообщить вам новости до того, как вы узнаете их из других источников.

– Какие новости?

– Эскобильяс скончался сегодня около часа дня в Клинической больнице.

– Господи. Я не знал, – сказал я.

Грандес пожал плечами и продолжал молча курить.

– Этого следовало ожидать. Что тут сделаешь?

– Вам удалось выяснить, изза чего возник пожар? – спросил я.

Инспектор пристально на меня посмотрел и утвердительно кивнул.

– Все следы как будто указывают на то, что некто облил бензином сеньора Барридо и поджег. Огонь распространился после того, как несчастный, охваченный паникой, попытался выбежать из кабинета. Его компаньон и другой сотрудник, бросившиеся к нему на помощь, оказались в огненной ловушке.

Я сглотнул. Грандес отечески мне улыбнулся.

– Адвокат издателей пояснил мне сегодня, что, учитывая личный характер обязательств, указанных в том варианте договора, который вы подписали с компаньонами, с их смертью контракт считается расторгнутым, хотя наследники сохраняют права на произведения, опубликованные ранее. Я полагаю, в свое время он напишет письмо, уведомляющее об этом. Но мне показалось, для вас было бы удобнее узнать, как обстоят дела, раньше, если вдруг понадобится принимать решение насчет предложения упомянутого вами издателя.

– Спасибо.

– Не за что.

Грандес докурил папиросу, бросил окурок на землю и, добродушно ухмыльнувшись, встал. Хлопнув меня по плечу, он направился к улице Принцессы.

– Инспектор? – окликнул я его.

Грандес задержал шаг и обернулся.

– Вы только не подумайте…

Инспектор устало улыбнулся:

– Будьте осторожны, Мартин.

Я рано лег спать и проснулся внезапно в полной уверенности, что уже наступило утро. В следующий момент я имел возможность убедиться, что едва перевалило за полночь.

Во сне я видел Барридо и Эскобильяса, попавших в огненную западню в своем кабинете. Сначала языки пламени охватили одежду, и вскоре уже горел каждый сантиметр их тела. Вслед за одеждой полосами сошла кожа, и глаза, исполненные отчаяния, лопнули от жара. Их тела корчились в агонии и ужасе, пока не рухнули на обугленные обломки, и плоть стекала с костей, словно расплавленный воск, образовав у моих ног дымящуюся лужу. На поверхности как в зеркале отражалось мое лицо: я с улыбкой задувал спичку, которую держал в пальцах.

Я встал, чтобы выпить стакан воды. Поняв, что упустил поезд сна, я поднялся в кабинет и вынул из ящика письменного стола книгу, вызволенную с Кладбища забытых книг. Я зажег настольную лампу и повернул ножку, державшую абажур, таким образом, чтобы круг света падал непосредственно на страницы. Я открыл книгу и начал читать сначала.

Lux Aeterna

Д. М.

На первый взгляд книга представляла собой сборник текстов и плегарий, лишенных какого бы то ни было смысла. Мне достался оригинальный экземпляр рукописи – толстая пачка листов, отпечатанных на машинке и довольно небрежно переплетенных в кожу. Я продолжил чтение и через некоторое время стал улавливать определенную композиционную структуру в изложении сюжетов, песней и рассуждений, включенных в текст. Язык навязывал свой ритм, и то, что поначалу выглядело как полное отсутствие художественности и стиля, складывалось в гипнотический речитатив, постепенно проникавший в сознание читателя, погружая его в пограничное состояние между дремотой и забытьем. То же самое относилось и к содержанию, поскольку основная сюжетная линия выявлялась лишь в середине первой части, или песни, поскольку произведение, похоже, было построено на манер старинных эпических поэм, сложенных в те далекие времена, когда время и пространство существовали по собственным законам. В какойто момент меня осенило, что этот «Lux Aeterna» является своего рода книгой мертвых – за неимением более точного сравнения.

Через тридцать или сорок страниц иносказаний и загадок читателя затягивало в продуманный и причудливый лабиринт молитв и воззваний: чем дальше, тем более тревожными и отчаянными они становились. Время от времени в стихах, далеких от совершенства, появлялся образ смерти – белый ангел с глазами змеи или лучезарный ребенок. Смерть представала единственным и вездесущим божеством, проявляющим свою сущность в природе, желаниях и хрупкости бытия.

Кем бы ни был таинственный Д. М., в его поэзии смерть трактовалась как сила неистовая и вечная. Варварская мешанина заимствований из различных мифологий о рае и аде, перетолкованных на свой лад, преподносилась как единое целое. В представлении Д. М. имелись лишь начало и конец, только создатель и разрушитель, принимавший различные имена, чтобы смутить и запутать людей, испытав их на прочность. И это был единый Бог, чье истинное лицо имело две стороны: одна выражала доброту и милосердие, другая была жестокой и демонической.

До этого момента я еще был способен улавливать смысл, но дальше автор как будто полностью утратил нить повествования. Расшифровать аллюзии и образы, являвшиеся на страницах книги в пророческих видениях, становилось практически неосуществимой задачей. Реки крови и огня обрушивались на города и народы. Армии мертвецов в мундирах маршировали по бескрайним равнинам, уничтожая по пути все живое. Инфанты, повешенные на разорванных знаменах на воротах крепостей. Черные моря, где тысячи грешных душ терпели муки, дрейфуя в ледяной и ядовитой бездне. Тучи пепла и океаны костей и истерзанной плоти, кишащей червями и змеями. Адские, тошнотворные картины нескончаемой чередой сменяли одна другую до полного пресыщения.

Читая рукопись, я не мог отделаться от ощущения, будто шаг за шагом повторяю путь, пройденный больным, извращенным сознанием. Строчка за строчкой автор текста бессознательно документировал свое падение в пропасть безумия. Последняя треть книги выглядела безнадежной попыткой выкарабкаться, повернуть вспять. Она звучала криком отчаяния из темницы сумасшествия, исполненным жаждой бежать из запутанного лабиринта ходов и тоннелей, опутавшего сознание. Мольба обрывалась на полуслове – открытый финал, многоточие без всяких пояснений.

К этому моменту у меня уже слипались глаза. Из окна меня обдавало ветерком, дувшим с моря и сметавшим туман с черепичных крыш. Я уже собирался закрыть книгу, но вдруг поймал себя на том, что меня беспокоит некая важная деталь, на которую я машинально обратил внимание, но не придал значения. И эта отмеченная мною характерная особенность имеет отношение к полиграфическому оформлению рукописи. Я вернулся к первой странице и принялся заново просматривать текст. Причину беспокойства я обнаружил на пятой строчке. Далее она появлялась регулярно через дветри строки. Одна из букв, заглавная «С», слегка наклонялась вправо. Я достал из ящика чистый лист бумаги и заправил его в каретку «Ундервуда», стоявшего на столе. И напечатал первое попавшееся предложение из книги: «Соборные колокола СантаМариядельМар торжественно звонили».