Понятие и категории города

Макс Вебер

«Город»

Дефиниции «города» могут быть самыми различными по своему характеру. Общее для них всех только одно: то, что город представляет собой замкнутое (во всяком случае, относительно) поселение, «населенный пункт», а не одно или несколько отдельно расположенных жилищ. В горо­дах (впрочем, не только в городах) дома тесно - а сегодня, как правило, стена к стене - примыкают друг к другу. Обычно под словом «город» имеют в виду помимо названного еще селение. Сам по себе этот признак нельзя считать неточным. С социологической точки зрения этот признак города характе­ризует его как населенный пункт, следовательно, поселение в тесно соприкасающихся друг с другом домах, которое на­столько велико, что в нем отсутствует специфическое для общества соседей личное знакомство друг с другом. При та­ком определении городами можно было бы считать лишь дос­таточно большие поселения; а при какой величине поселения этот признак можно считать определяющим, зависело бы от общих культурных условий. В прошлом города, имевшие пра­вовой характер, далеко не всегда обладали этим признаком. Так, в нынешней России есть «деревни» со многими тысячами жителей, которые значительно больше ряда старых «городов» (например, в области поселения поляков на востоке нашей страны), население которых едва составляет несколько сот человек. Величина как таковая не может быть решающей в определении города. С чисто экономической точки зрения город может быть определен как поселение, жители которого занимаются в преобладающей своей части не сельским хо­зяйством, а ремеслом и торговлей. Но и называть все поселе­ния такого рода «городами» также нецелесообразно, ибо в этом случае под понятие «города» подвели бы поселения, жители которых образуют родовые союзы и занимаются од­ним, фактически унаследованным промыслом, - «промысло­вые деревни» Азии и России. Еще одним признаком можно считать известное «многообразие» занятий. Но и оно само по

[309]

себе не способно служить решающим признаком, ибо может быть, в сущности, основано на двух факторах: либо на нали­чии господского, прежде всего княжеского двора, в качестве центра, для удовлетворения экономических и политических потребностей которого специализируется производство, про­изводятся продукты и ведется торговля. «Городом» не назы­вают и ойкос [1] вотчинника или князя, даже насчитывающий большое число платящих оброк ремесленников и мелких тор­говцев, хотя исторически очень большая часть важнейших городов возникла из таких поселений и производство продук­тов для княжеского двора составляло для многих жителей очень важный, часто преимущественный источник доходов («княжеские города» [2]) Ещё одним необходимым признаком «города» следует считать «рынок», наличие не спорадическо­го, а регулярного товарообмена внутри поселения в качестве существенной составной части дохода и удовлетворения потребностей населения. Однако «рынок» не всегда еще пре­вращает место, где он функционирует, в «город» Периоди­ческие ярмарки и рынки заморских товаров (периодически действующие рынки), на которые в установленное время съезжаются торговцы, чтобы сбывать оптом или в розницу друг другу или потребителям свои товары, действовали часто в таких местах, которые мы называем «деревнями» О «городе» в экономическом смысле можно говорить лишь там, где местное население удовлетворяет существенную часть своих повседневных потребностей на местном рынке причем в значительной части продуктами, произведенными местным населением и населением ближайшей округи или каким-либо образом приобретенными для сбыта на рынке. К аждый город в указанном здесь смысле есть «рыночное по­селение», т. е., имеет в качестве экономического центра посе­ления местный рынок, на котором вследствие существую­щей специализации производства продуктов свои потребности в ремесленных изделиях и различных предметах торговли удовлетворяет негородское население и на котором, конечно, горожане совершают обмен произведенными продуктами и удовлетворяют свои хозяйственные потребности. Следует считать обычным, что город, возникнув как отличное от сельс­кого поселения образование, является местопребыванием вотчинника или князя, а также местом, где существует рынок, и располагает экономическими центрами двух типов - ойкосом и рынком, причем наряду с постоянно действующим мес­тным рынком часто служит местом для ярмарок, на которые съезжаются заморские купцы. Итак, город в понимаемом нами смысле есть поселение, в котором действует рынок.

Существование рынка часто основано на привилегиях и защите, предоставляемых вотчинником или князем, которые

[310]

заинтересованы а постоянном притоке заморских товаров и ремесленных изделий, а также в пошлинах, различных плате­жах за предоставляемую защиту, сборах, процессуальных платежах, связанных с рынком, но, кроме того, и в поселении способных платить подати и нести повинности ремесленников и торговцев, а как только рядом с рынком возникнет поселе­ние - также и в росте земельной ренты; все это шансы, име­ющие для господина земли тем большее значение, что речь здесь идет о доходах в форме денег, увеличивающих наличие у него благородных металлов. Город может быть и не связан территориально ни с вотчинным, ни с княжеским двором и возникнуть либо как удобный перевалочный пункт благодаря привилегиям, предоставленным не местными вотчинниками и князьями, либо как чисто рыночное поселение или в результа­те узурпации прав заинтересованными лицами. Случалось также, что привилегия основать рынок и привлечь поселенцев давалась предпринимателю. Наиболее часто это происходило в средние века, особенно в восточных, северных и центральноевропейских областях возникновения городов; не будучи обычным явлением, это постоянно происходило во всем мире на протяжении всей истории. Город мог возникнуть и не при­мыкая к княжескому двору и без предоставления привилегий как сообщество чуждых данной местности пришельцев, мо­реплавателей, торговцев-поселенцев и, наконец, местных, заинтересованных в посреднической торговле жителей; имен­но это случалось довольно часто в древности и раннем сред­невековье на Средиземноморском побережье. Такой город мог быть чисто рыночным поселением, но чаще имело место сосуществование крупных княжеских или вотчинных патримо­ниальных хозяйств с рынком. Вотчинное или княжеское хозяй­ство могло в качестве одной из опор города удовлетворять свои потребности либо посредством барщины и натуральных повинностей зависимых от него ремесленников и торговцев, либо в той или иной степени посредством обмена, выступая на городском рынке как обладающий наибольшими возможно­стями покупатель. Чем большую роль играло последнее об­стоятельство, тем в большей степени на первый план выхо­дила рыночная основа города: город переставал быть просто придатком к ойкосу, находящимся близ него рыночным посе­лением, и становился, несмотря на связь с крупными хозяй­ствами, рыночным городом. Как правило, рост первоначально княжеских городов и их экономическое значение были прямо связаны с ростом удовлетворения рынком потребностей кня­жеского двора и примыкающих к нему в качестве дворов его вассалов или должностных лиц крупных городских хозяйств.

К типу княжеского города, т. е. такого, доходы жителей которого прямо или косвенно зависят от покупательной

[311]

способности княжеских или других крупных хозяйств, относят­ся те города, где покупательная способность других крупных потребителей, т. е., получателей рент, в решающей степени определяет шансы на прибыль местных ремесленников и куп­цов. Эти крупные потребители могут быть очень различны по своему типу в зависимости от их происхождения и доходов. Они могут быть: 1. должностными лицами, обладающими за­конными или. незаконными доходами, или 2. вотчинниками и носителями политической власти, расходующими ренту с вне­городских земель, или иные, обусловленные их политическим положением доходы. В обоих случаях такой город очень бли­зок к типу княжеского города; он базируется на патримониаль­ных и политических доходах как основе покупательной спо­собности крупных потребителей (примером чиновничьего го­рода может служить Пекин, вотчинного города - Москва до отмены крепостного права). От городов этого типа следует строго отличать на первый взгляд как будто подобный им тип городов, где городская земельная рента, которая обусловлена монопольным «положением на торговых путях» земельных участков и, следовательно, косвенно имеет своим источником именно городское ремесло и торговлю, переходит к городской аристократии (это происходило во все времена, в том числе и в древности, от ранних времен до Византии, а также в сред­ние века). Такой город экономически не является городом, с которого идет рента, а городом торговым или ремесленным в зависимости от характера ренты, выплачиваемой городскими предпринимателями владельцу хозяйства. Понятийное разли­чие города такого типа от города, где рента складывается не из оброка с городских доходов, а из доходов вне города, не могло препятствовать тому, что реально в прошлом они часто переходили друг в друга. Крупные потребители могут быть также получателями рент, которые проживают в городе дохо­ды со своих деловых предприятий, в наше время прежде все­го проценты с ценных бумаг и дивиденды или тантьемы. Тогда покупательная способность обусловлена главным образом денежно-хозяйственными источниками ренты, преимуще­ственно капиталистического характера (пример: Арнгейм), или основана на пенсиях или иных государственных рентах (например, «Пенсионополис» типа Висбадена). Во всех этих и многочисленных подобных случаях город является в большей или меньшей степени городом потребителей, ибо шансы на доходы его предпринимателей и торговцев в решающей степени зависят от наличия среди населения различных по своему экономическому положению крупных потребителей.

Возможно и прямо противоположное: город является городом производителей, следовательно, рост его населе­ния и увеличение его покупательной способности основаны,

[312]

как например в Эссене и Бохуме, на том, что в них имеются фабрики, мануфактуры и предприятия домашней промышлен­ности, посылающие свой товары в другие области (современный тип городов), или существуют ремесленные мастерские, това­ры которых вывозятся за пределы города, - азиатский, антич­ный и средневековый город. Потребители на местном рынке -это отчасти, в качестве крупных потребителей, предпринима­тели, если они, что не обязательно, местные жители, отчасти же и в первую очередь, в качестве массового потребителя, рабочие и ремесленники, а также косвенно обязанные им своими доходами торговцы и владельцы земельной ренты. Городу потребителей противоположен как промышленный, так и торговый город, т. е. город, покупательная способность крупных потребителей которого основана на том, что они либо выгодно продают в розницу на местном рынке иногородние товары (как торговцы сукном в средние века), либо (как ган­зейские купцы) прибыльно сбывают товары местных произво­дителей вне города, либо приобретают иногородние товары и вывозят их, пользуясь иногда складами в данном городе (города посреднической торговли). Или, что очень часто бы­вает, образуется комбинация всего этого: commenda и societas maris [3] Средиземноморья большей частью означает, что tractator (разъезжающий по разным местам купец) на деньги, полностью или частично предоставленные ему мест­ным капиталистом, закупает производимые в его городе или купленные на городском рынке товары и везет их в Левант (часто финансировалась вся его поездка), там продает и, за­купив на вырученные деньги восточные товары, сбывает их на рынке своего города; барыши он делит с владельцем капита­ла в соответствии с условиями договора. Следовательно, по­купательная способность и налогоплатежность торгового го­рода, как и города производителей, в отличие от города по­требителей, основывается на местных промышленных предприятиях. К торговым предприятиям примыкают пред­приятия по экспедиции, транспорту, а также многочисленные второстепенные крупные и мелкие отрасли дохода. Однако прибыль, конституирующая эти предприятия, может быть по­лучена лишь посредством сбыта на местном рынке; в иного­родней же торговле, напротив, в значительной или большей степени вне его. Нечто в принципе сходное представляет со­бой современный город (Лондон, Париж, Берлин), который является центром национальных или интернациональных кредиторов и крупных банков или (как Дюссельдорф) центром крупных акционерных обществ и картелей. Сегодня преобла­дающая часть доходов предприятий уходит вообще в другие ре­гионы, за пределы предприятия, которое их производит. С другой стороны, все большая часть этих доходов потребляется их

[313]

обладателями не в больших городах, где находятся их дело­вые центры, а вне их, в виллах предместий, еще чаще на ку­рортах, в отелях международного класса и т. д. В связи с этим возникают состоящие только или почти только из деловых фирм «города-сити» или (и большей частью) отдельные ре­гионы города. Наша цель не в том, чтобы останавливаться здесь на дальнейшей специализации и казуистике, как было бы уместно в строгой экономической, теории города. Едва ли стоит указывать на то, что в действительности города всегда представляли собой смешанные типы и классифицировать их можно только по их преобладающему экономическому компоненту.

Отношение городов к сельскому хозяйству отнюдь не было однозначным. Существовали и существуют города сельскохозяйственного типа («Ackerbü rgerstä dte»), которые, будучи местонахождением торговли и типичного городского ремесла, очень далеки от деревень, однако широкий слой их жителей удовлетворяет свою потребность в продуктах пита­ния тем, что производит их в собственном хозяйстве, а изли­шек даже сбывает на рынке. Конечно, обычно жители городов обладают тем меньшим земельным участком, чем больше город, и такой участок не может производить достаточное ко­личество продуктов питания, чтобы удовлетворить их потреб­ности; большей частью они также не располагают, в отличие от деревень, и значительным правом пользования пастбищем и лесом. Так, например, у самого большого средневекового города Германии Кёльна почти совсем не было, и, по-видимому, с самого начала, «альменды»[4], которой обладала каждая немецкая деревня того времени. Однако ряд средневековых городов Германии и других стран имели достаточную по своей величине альменду и лесные угодья, которыми пользовались их жители. А в прошлом, чем дальше мы продвигаемся к югу и возвращаемся в античность, тем чаще обнаруживаем у горо­дов владение пахотной землей. И если в наше время мы с полным правом считаем «горожанином» того, кто удовлетво­ряет свою потребность в продуктах питания не тем, что про­изведено на его земле, то для подавляющего большинства античных городов (Poleis) верно обратное. Мы увидим, что полноправный гражданин античности характеризовался именно тем, что называл своим полный земельный надел (kleros fundus, в Израиле chelek), который его кормил: полноп­равный гражданин античности был жителем города, облада­ющим землей (Ackerbü rger).

И чаще всего сельскохозяйственные владения при­надлежали крупным городским союзам, как в средние века - в большей мере на юге, чем на севере, так и в древности. Чрез­вычайно значительная земельная собственность в средневе­ковых или античных городах-государствах находилась в руках

[314]

политических или землевладельческих властей могуществен­ных городов или отдельных знатных землевладельцев-го­рожан. Примером могут служить владения Мильтиада [5] в Хер-сонесе или земли знатных фамилий средневековых городов, генуэзских Гримальди [6] в Провансе и за морем. Между тем эти межрегиональные владения и господские права отдельных горожан не были, как правило, предметом хозяйственной политики городов, хотя своеобразное смешение отношений и возникает повсюду, где такое владение, в сущности, гаранти­руется отдельным лицам города, к знатным родам которого они принадлежат, где это владение приобреталось или ут­верждалось косвенно с помощью городских властей, где город участвует в экономическом и политическом использовании этого владения - как часто бывало и в прошлом.

Отношение города как средоточия промышленности и торговли к селу как поставщику продуктов питания составляет лишь часть комплекса явлений, который называют «городским хозяйством» и противопоставляют как особую «стадию хозяй­ства» «собственному» хозяйству, с одной стороны, «народному» - с другой (или множеству такого рода стадий). В этом понятии хозяйственно-политические мероприятия мыслятся в сово­купности с чисто хозяйственными категориями. Причина этого состоит в том, что только факт совместного жительства тор­говцев и ремесленников и регулярного удовлетворения по­вседневных потребностей на рынке сам по себе еще не ис­черпывает понятия «город». Там, где существует только такой признак, где, следовательно, внутри замкнутых поселений различие конституируется лишь степенью удовлетворения собственных потребностей в сельскохозяйственных продук­тах, или - что не тоже самое - соотношением сельскохозяй­ственной продукции и несельскохозяйственного производ­ства товаров, или наличием и отсутствием рынка, мы будем говорить о поселениях ремесленников и торговцев или «рыночном местечке», но не о «городе». То, что город является не только скоплением жилищ, но и хозяйственной корпорацией с собственным земельным владением, с приходо-расходными операциями, также еще не составляет его отли­чие от деревни, которой при всем качественном различии присущи те же свойства. И наконец, решающим признаком города не может считаться и то, что он, по крайней мере, в прошлом, был не только xoзяйcтвeнной корпорацией, но и корпорацией, регулирующей хозяйственные операции. Ведь и в деревне существует принудительный севооборот, регули­рованное пользование пастбищами, запрет вывоза леса и соломы, а также ряд других хозяйственных установлений: следовательно, существует хозяйственная политика дере­венского союза как таковая. Своеобразие городов прошлого

[315]

заключалось только в способе и прежде всего в предмете этого хозяйственного регулирования городским союзом, а также в объеме характерных мероприятий. Эта «хозяйственная полити­ка города» в значительной части своих мероприятий прини­мала во внимание тот факт, что в существовавших условиях передвижения снабжение продуктами большинства внут­ренних городов - к приморским городам это не относится, о чем свидетельствует зерновая политика в Афинах и Риме, - зависит от сельского хозяйства округи, что именно она явля­ется естественным местом сбыта для большинства, хотя и не для всех, товаров городских ремесел и что местом для происходящего таким образом процесса обмена является - не исключительно, но вполне естественно - городской рынок, в первую очередь поскольку речь идет о продуктах питания. Хозяйственная политика городов исходила также из того, что преобладающая часть промышленной продукции была техни­чески ремесленным производством, организационно - специ­ализированным мелким предпринимательством с небольшим капиталом или вообще без него, при ограниченном числе про­ходящих долгое обучение подмастерьев, наконец, экономи­чески - работой на заказчика или производством на потреби­теля и что сбыт товаров местными торговцами был в значи­тельной степени сбытом потребителю. Так называемая спе­цифическая «городская хозяйственная политика» заключа­лась, в сущности, в том, что для гарантирования постоянства и дешевизны продуктов питания для массы населения и ста­бильности доходов ремесленников и торговцев она стреми­лась фиксировать в значительной степени существующие тог­да условия городского хозяйства посредством их регулирова­ния. Однако, как мы вскоре увидим, это регулирование хозяй­ства не составляло единственный предмет и смысл хозяй­ственной политики города, а там, где мы его обнаруживаем в истории, оно может рассматриваться не как существовавшее во все времена - во всяком, случае в своем полном выраже­нии, а только в определенные эпохи, при политическом гос­подстве цехов; и наконец, его нельзя считать общей стадией в истории всех городов. Эта хозяйственная политика не пред­ставляет собой универсальную стадию в развитии хозяй­ства. Можно сказать только одно: городской рынок с про­исходящим на нем обменом между сельскохозяйственными и несельскохозяйственными производителями и местными тор­говцами, основанный на привлечении покупателя и на лишен­ном капитала специализированном мелком производстве, представляет собой своего рода противоположность специа­лизированным зависимым хозяйствам с планомерно установ­ленными повинностями и отсутствием внутреннего обмена в соединении с основанным на кумуляции и кооперации труда

[316]

барским двором, ойкосом, и что регулирование отношений в области обмена производства в городе противостоит органи­зации объединенных в ойкосе хозяйств.

Из того, что мы в нашем исследовании данного вопро­са должны были говорить о «хозяйственной политике города», о «городской округе», «городских властях», следует, что поня­тие «город» может и должно быть введено не только в ряд рассмотренных до сих пор экономических, но и политичес­ких категорий. Выразителем хозяйственной политики города может быть и князь, к сфере политического господства кото­рого относится в качестве объекта город с его жителями. Тог­да хозяйственная политика города, если она вообще имеет место, ведется для города и его жителей, но не самим горо­дом. Так бывает не всегда. Но даже в такой ситуации город остается в той или иной степени автономным союзом, «общиной» с особыми политическими и административными институтами.

Во всяком случае надо помнить, что необходимо стро­го отличать исследованное выше экономическое понятие города от его политико-административного понятия. Только в последнем смысле городу принадлежит особая территория. В политико-административном смысле горо­дом может считаться местность, которая по своему экономи­ческому значению не могла бы претендовать на такое наиме­нование. В средние века существовали «города» в правовом смысле, девять десятых или более жителей которых, во вся­ком случае значительно больше, чем жители многих местнос­тей, бывших в правовом смысле «деревнями», обеспечивали себе пропитание продуктами своего хозяйства. Переход от такого «города сельскохозяйственного типа» к городу потре­бителей, городу производителей или торговому городу был, конечно, текучим. Однако каждая отличающаяся в админист­ративном отношении от деревни и рассматриваемая как «город» местность характеризуется особым способом регули­рования отношений владения землей, непохожим на позе­мельные отношения в деревне. В городах в экономическом смысле слова это обусловлено своеобразной основой рента­бельности владения городской землей, это - владение домом, к которому лишь добавляется остальная земля. В админист­ративном же отношении особое значение городского земле­владения связано прежде всего с изменением принципа на­логообложения и одновременно в большинстве случаев с решающим для политико-административного понятия города признаком, выходящим за рамки чисто экономического анали­за: с тем, что в прошлом, в древности и в средние века, в Ев­ропе и за ее пределами город был своего рода крепостью и местом пребывания гарнизона. В настоящее время этот

[317]

признак города полностью утратил свое значение. Впрочем, и прошлом он существовал не повсюду. Так, он обычно отсутствовал в Японии. Поэтому можно вслед за Ратгеном сомневаться в том, существовали ли там вообще «города» в административном понимании. В Китае, напротив, каждый город был окружен огромными кольцами стен. Впрочем, там, по- видимому, и очень многие, в экономическом отношении чисто сельские местности, которые в административном смысле не были городами, т. е. (как будет показано ниже) не служили местопребыванием государственных учреждений, издавна были окружены стенами. В ряде областей Средиземноморья, пример в Сицилии, человек, живущий вне городских стен, следовательно, и житель деревни, земледелец, был почти неизвестен - следствие многовекового отсутствия безопасности. В Древней Греции, напротив, полис Спарта гордился отсутствием стен; однако другой признак города, «местопребывание гарнизона», был для Спарты особенно характерен: именно потому, что она была постоянным открытым лагерем спартиатов, она пренебрегала стенами. Все еще продолжаются споры о том, сколько времени в Афинах не было стен, так как во всех эллинских городах, кроме Спарты, существовала укрепленная крепость, акрополь; Экбатана и Персеполис также были царскими крепостями, к которым примыкали поселения. Как правило, с восточными и античными, а также со средневековыми городами связано представление о крепости или стене. Город был не единственной и не древнейшей крепостью. В пограничных местах, обладание которыми оспаривалось, или при постоянных военных столкновениях укреплялась каждая деревня. Так, славянские поселения, национальной формой которых издавна была, по-видимому, уличная деревня, под угрозой постоянной военной опасности в области Эльбы и Одера приняли форму огороженного частоколом группового расположения дворов с единственным запирающимся входом, через который на ночь сгонялся в середину деревни скот. Распространены были также, как например, в израильских поселениях Восточной Иордании, в Германии, да и вообще во всем мире, высокие валы, за которыми скрывались безоружные жители и скот. Так называемые «города» Генриха I на германском востоке были просто систематически возводимыми укреплениями такого рода. В Англии в англосаксонский период в каждом графстве был «бург» (borough), по которому оно получало свое наименование, и владельцы определенных земельных наделов этого бурга несли в качестве важнейшей, специфически «городской» повинности сторожевую и гарнизонную службу. В том случае, если эти бурги не были в мирное время совершенно пусты, и в них пребывали в качестве постоянного гарнизона за плату или за земельные

[318]

участки стража или жители, скользящие переходы вели от этого состояния к англосаксонскому бургу, к «гарнизонному городу» в духе теории Мейтленда [7] с burgenses в качестве жителей, наименование которых происходит от того, что их политическое правовое положение, так же как и связанная с этим правовая природа их специфически гражданского по своему характеру владения землей и домом, было детерми­нировано обязательством сохранять и сторожить крепость. Однако исторически важнейшими предшественниками городс­кого укрепления являются не огороженные деревни или выз­ванные необходимостью укрепления, а нечто другое, а имен­но бург, крепость, где жил сеньор с подчиненными ему как должностному лицу или лично в качестве его дружины воина­ми вместе с его и их семьями и челядью.

Военное строительство бургов возникло несомненно раньше, чем применение на войне колесниц и лошадей. Так же, как повсюду - в Древнем Китае времени классических песен, в Египте и Месопотамии, в Ханаане, в Израиле време­ни песни Деборы, в Греции периода эпоса Гомера, у этрусков, кельтов и ирландцев, - было известно применение на войне колесниц, способствовавшее развитию военного искусства рыцарских и царских войск, повсюду было распространено строительство бургов и наличие при них владений знатных лиц. В древнеегипетских источниках говорится о крепостях и управляющих ими, и можно с уверенностью утверждать, что числу крепостей соответствовало число мелких властителей. В Месопотамии, судя по древнейшим источникам, образова­нию территориальных царств предшествовала власть сидя­щих в крепостях князей, так же как в Западной Индии в пери­од Вед, вероятно, в Иране времен древнейших Гат, в Север­ной Индии на Ганге во времена политического распада; так, очевидно, обстояло дело повсюду: старый кшатрий, который выступает в источниках как своеобразная промежуточная фи­гура между царем и знатью, - несомненно, владетель такой крепости. Такие князья существовали в России в эпоху приня­тия христианства, в Сирии при династии Тутмоса, в Израиле в период союза (Авимелех); данные древнекитайской литерату­ры также позволяют с достаточной степенью достоверности предполагать это. В Греции и Малой Азии крепости, несом­ненно, существовали повсюду, где возникала опасность пи­ратских нападений. Возникновение на Крите на месте прежних крепостей неукрепленных дворов свидетельствует о промежу­точном периоде глубокого спокойствия. Такие крепости, как, например, сыгравшая важную роль в Пелопоннесской войне Декелея, были некогда крепостями знатных родов. Возникно­вение политически независимого слоя знати начинается с итальянских castelli (замков), самостоятельность вассалов в

[319]

Северной Европе - с массового строительства бургов, громадное значение которых подтверждается указанием Г. фон Белова [8] на то, что еще в Новое время индивидуальное право на присут­ствие в представитедельных органах Германии зависело от того, обладал ли род бургом, будь он даже в жалких развали­нах. Обладание бургом означало военное господство над ок­ругом, и вопрос сводился лишь к тому, владел ли им едино­лично господин бурга, конфедерация рыцарей или власти­тель, который мог доверять сидящему в бурге вассалу, министериалу или военачальнику.

На ранней стадии своего развития как особое полити­ческое образование город-крепость был либо бургом, либо заключал в себе бург, либо примыкал к бургу, к крепости ко­роля, знатного господина или союза господ, которые там жили или держали гарнизон наемников, вассалов или должностных лиц. В Англии англосаксонского периода право иметь в «бурге» «haw», укрепленный дом, предоставлялось в виде привилегии определенным землевладельцам округа; в антич­ности и средневековой Италии городской дом знатного чело­века находился рядом с его сельским бургом. Обитатели бур-га или жители округи, все или определенные их слои, были обязаны в качестве burgenses выполнять по требованию гос­подина военного укрепления определенные службы, в первую очередь участвовать в постройке и починке стен, в стороже­вой службе, в защите, а также выполнять иногда другие важ­ные в военном отношении обязанности (например, служить гонцами) и нести определенные повинности. Поскольку горо­жанин входит в оборонительный союз города в той мере, в какой он в нем участвует, он является членом своего сосло­вия. Особенно отчетливо это разработал Мейтленд для Анг­лии: домами в «бурге» - и этим бург отличается от деревни - владеют люди, главная обязанность которых состоит в сохра­нении укрепления. Наряду с гарантированным королем или господином рыночным миром в городе существовал военный мир бурга. Бург, в котором действовал мир и военно-политический рынок как место военного обучения и собрания войска, а поэтому и собрания горожан, с одной стороны, и обладающий миром экономический рынок города - с другой, часто сосуществуют в пластическом дуализме. И не везде они разграничены территориально. Так, аттический Pnyx возник значительно позже «агоры», которая первоначально служила как экономическим сношениям, так и совершению политичес­ких и религиозных актов. Но в Риме comitium и campus Martium [9] издавна находились рядом с экономическим по сво­ему характеру fora[10], в средние века в Сиене Piazza del Campo - площадь, где проводились турниры, а еще в наше время место скачек в городском квартале – расположена

[320]

перед муниципальным дворцом рядом с mercato [11], находя­щимся за ним. Подобно этому в исламских городах kasbeh, территориально обособленный укрепленный лагерь воинства, расположен рядом с базаром, а в Южной Индии (политический) город знати - рядом с экономическим городом. Вопрос о вза­имоотношениях между гарнизоном, жителями укрепленного бурга, выполнявшими политические функции, с одной сторо­ны, и занимающимся экономической деятельностью населе­нием - с другой, является часто очень сложным, но всегда решающим основным вопросом истории городского строя. Совершенно ясно, что в местности, где есть бург, поселяются или привлекаются ремесленники для удовлетворения потреб­ностей господского хозяйства и воинства, что необходимость в продуктах для военизированного хозяйства, а также предос­тавляемая бургом защита привлекают купцов, что, с другой стороны, властитель бурга заинтересован в этих классах об­щества, ибо они позволяют ему увеличить его денежные до­ходы посредством обложения налогами торговли и ремесла: либо он участвует в операциях посредством предоставления кредита, либо самостоятельно ведет торговлю или даже мо­нополизирует ее, либо извлекает свою долю дохода, получен­ного мирными или насильственными действиями, благодаря владению береговыми бургами в качестве судовладельца или хозяина гавани. Такими же преимуществами могли пользо­ваться его живущие в данной местности вассалы или дружин­ники, если сеньор предоставляет им эти права добровольно или, поскольку он зависит от их расположения, вынужденно. В древнегреческих городах, например в Кирене, мы обнаружи­ваем на вазах изображения царя, присутствующего при взве­шивании товаров (silphion), в Египте в ранних исторических источниках говорится о торговом флоте фараона Нижнего Египта. Широко распространен, преимущественно в прибреж­ных поселениях, хотя и не исключительно там (и не только в «городах»), где легко можно было установить контроль над посреднической торговлей, был следующий процесс: наряду с монополией военачальника или владельца бурга рос интерес к торговым доходам живущих в данной местности военных поселенцев и увеличивалась их способность обеспечить свою долю прибыли, которая лишала правителя его монополии (если он вообще ею обладал). При таком развитии событий пра­витель быстро становился лишь primus inter pares[12], полностью входил в качестве равноправного члена в круг местных земле­владельческих городских родов, либо вкладывая капитал - в средние века обычно в виде комменды - в мировую торговлю, либо лично участвуя в морском разбое и войне: часто он из­бирался лишь на короткое время и власть его всегда ограни­чивалась. Этот процесс происходил и в прибрежных городах

[321]

античности со времен Гомера и находил свое выражение в постепенном переходе к ежегодно избираемой городской ма­гистратуре; он происходил и в средние века, в частности в Венеции, о чем свидетельствует положение дожа, а также в ряде других типичных торговых городов; разница была лишь в том, против кого эта борьба была направлена - в зависимости от того, кто был господином города - против графа, вице-графа или епископа. При этом необходимо отличать заинтересованных в капиталистической торговле горожан, тех, кто креди­товал торговлю, типичных представителей знатных родов го­рода в ранней античности и средневековье от местных или переселившихся в данную местность представителей торго­вых «предприятий», подлинных торговцев, хотя все эти слои, конечно, часто переходили друг в друга. Однако этим мы уже предвосхищаем дальнейшее изложение.

Внутри страны подобный ход развития мог происхо­дить в начале, в конце или в месте пересечения речных или караванных путей (как, например, в Вавилоне). При этом кон­курентом светского господина бурга или города иногда стано­вился священнослужитель храма и духовный глава города, ибо храмы богов, пользовавшиеся известностью, предостав­ляли межэтнической, следовательно, политически незащи­щенной торговле сакральную защиту и на нее могло опирать­ся поселение городского типа, которое экономически поддер­живалось храмовыми доходами, так же как княжеские города - данью, уплачиваемой князю.

В каждом отдельном случае различие заключалось в том, был ли князь заинтересован в получении доходов, пре­доставляя привилегии ремесленникам и торговцам, занимав­шимся независимым от господского двора делом и выплачи­вавшим господину налоги, или, наоборот, его интерес состоял в удовлетворении своих потребностей посредством использо­вания собственной рабочей силы и монополизации торговли: привлекая посредством привилегий чужих предпринимателей, господин вынужден был в очень различной степени считаться с интересами политически и экономически зависимого от него местного населения в их важной для него способности нести повинности. Ко всем этим типам возможного развития добав­ляется еще очень различная военно-политическая структура господского владения, внутри которого происходило основа­ние или развитие города. На проистекающих из этого главных противоположностях следует остановиться.

Не каждый «город» в экономическом смысле и не каждая крепость, где действовало особое в политико-административном смысле право жителей, были «общиной». Как массовое явле­ние, городская община в полном смысле этого слова известна только Западу и лишь отчасти странам Передней Азии (Сирии,

[322]

Финикии, быть может, Месопотамии), причем там лишь время от времени наблюдались начатки такого развития. Ибо для этого необходимы были поселения достаточно развитые в торгово-промышленном отношении, обладающие следующими признаками: наличием 1) укрепления, 2) рынка, 3) своего суда и хотя бы какого-то собственного права, 4) корпоративности и связанной с ней 5) хотя бы некоторой автономией и автоке­фалией, следовательно, и управления посредством учрежде­ний, в создании которых так или иначе участвовали горожане. В прошлом такие права, как правило, принимали форму сословных привилегий. Поэтому для города в политическом смысле характерно наличие обособленного сословия горо­жан в качестве обладателей этих привилегий. Полностью «городскими общинами», если исходить из этого критерия, были лишь некоторые города средневекового Запада, в XVIII в. лишь очень незначительная их часть. А города Азии, насколько это в настоящее время известно, если оставить в стороне отдельные возможные исключения, вообще не были таковыми или обладали лишь ростками такого развития. Правда, рынки там повсюду были, и крепостями они также являлись. Крупные промышленные и торговые центры в Ки­тае, в отличие от японских, всегда имели укрепления, мелкие центры - большей частью. Так же египетские, переднеазиатские, индийские центры промышленности и торговли. Нередко крупные округа торговли и промышленности были в этих стра­нах и отдельными судебными округами. В Китае, Египте, Пе­редней Азии, Индии (всегда) в них находились и учреждения крупных политических объединений, тогда как именно это не было характерно для раннесредневековых городов Запада. В азиатских городах не существовало особого имущественного или процессуального права, которым располагали горожане как таковые, равно как и автономно установленных ими су­дов. Там подобное право было известно лишь постольку, по­скольку гильдии и (в Индии) касты, которые существовали преимущественно или только в городах, обладали особыми правами и судами. Но в правовом смысле пребывание этих объединений в городах было случайным. Было неизвестно или лишь намечалось автономное управление, прежде всего -и это наиболее важно - корпоративный характергорода, а также понятие горожанина в отличие от жителя села. И здесь лишь намечалось дальнейшее развитие. В Китае житель го­рода был в правовом отношении связан со своим родом, а через него со своей родной деревней; в ней находился храм, связь с которым он тщательно поддерживал; также и русский житель деревни, занимавшийся отхожими промыслами в городе, оставался в правовом отношении «крестьянином», а житель ин­дийского города относился, кроме того, к определенной касте.

[323]

Городские жители были эвентуально, как правило, и членами местных профессиональных союзов, гильдий и цехов, специ­фически городских по своей природе. Наконец, они входили в качестве членов в округа управления: в кварталы города, в округа определенных улиц, на которые полиция делила город, и выполняли в этих пределах определенные обязанности, а иногда имели и привилегии. Часть города или улицы могла нести коллективную ответственность за гарантированную безопасность жителей или за выполнение других полицейских мер. На этом основании они могли объединяться в общины с выборными должностными лицами или наследственными старейшинами, как, например, в Японии, где над общинами улиц с их самоуп­равлением в качестве высшей инстанции стояли один или несколько органов гражданского управления (Mashi-Bugyo).

Городского права в античном или средневековом смысле здесь не было, и корпоративный характер города как такового был неизвестен. Город был, правда, как целое обо­собленным округом управления, так же как в Меровингском и Каролингском королевствах. Однако, в отличие от античности и средневековья, автономия и участие жителей в делах мест­ного управления города, следовательно, сравнительно боль­шой территории торгово-промышленного характера отнюдь не были развиты в городах больше, чем в сельских местнос­тях, скорее в большинстве случаев наоборот. В китайской де­ревне, например, союз старейшин был во многих вопросах едва ли не всемогущ и даодаю приходилось фактически со­трудничать с ними, хотя в праве это отражено не было. Сель­ская община Индии и русский мир имели очень серьезные полномочия, которые они фактически автономно и осуществ­ляли вплоть до последнего времени, в России - до бюрокра­тизации при Александре III. Во всем переднеазиатском мире «старейшины» (в Израиле sekenim), вначале старейшины ро­да, позже - главы аристократических родов, были представи­телями и администраторами местностей и местного суда. В азиатском городе, служившем обычно резиденцией высших дол­жностных лиц или правителя страны, об этом не могло быть и речи: город находился под непосредственным наблюдением его личной охраны. Но город был крепостью правителя и управ­лялся поэтому его должностными лицами (в Израиле: sarim) и офицерами, обладавшими также судебной властью. В Израи­ле в царский период можно отчетливо проследить дуализм должностных лиц и старейшин. В бюрократическом королевстве победу всегда одерживал королевский чиновник. Конечно, он не был всемогущ. Ему приходилось, часто в удивительной степени, считаться с настроением населения. Китайский чиновник оказы­вался совершенно бессильным, если местные роды и про­фессиональные союзы объединялись, и при серьезном общем

[324]

противостоянии он терял свою должность. Обструкции, бой­кот, закрытие лавок и прекращение ремесленной и торговой деятельности в случае какого-либо конкретного притеснения были повседневным явлением, ограничивавшим власть чи­новников. Однако эти границы носили совершенно неопреде­ленный характер. Вместе с тем в Китае и Индии обнаружива­ются компетенции гильдий или других профессиональных союзов или, во всяком случае, фактическая необходимость для чиновников заключать с ними соглашения. Случалось, что главы этих союзов принудительно подчиняли своей власти и третьих лиц. Однако во всех этих случаях речь шла, как пра­вило, только о привилегиях или фактической власти опреде­ленных союзов решать определенные вопросы, затрагивав­шие конкретные интересы данной группы. Общих объедине­ний, представительства горожан как таковых там не суще­ствовало; такого понятия вообще не было. Прежде всего от­сутствуют специфические свойства горожан как сословия. В Китае, Японии, Индии нет никаких следов этого, и только в Передней Азии обнаруживаются некоторые начатки.

В Японии сословное деление было чисто феодальным. Самураи (конные) и кази (пешие) министериалы противостояли крестьянам (но) и частично объединенным в профессиональные союзы купцам и ремесленникам. Но понятия «совокупность горожан» не было, так же, как понятия «городская община». В Китае в период феодализма положение было аналогичным, но со времен установления господства бюрократии сдавшие экзамен образованные различных степеней противостояли необразованным; наряду с этим появляются также обладаю­щие экономическими привилегиями гильдии купцов и профессио­нальные союзы ремесленников. Но понятие городской общины и горожан как целого отсутствует и там. «Самоуправлением» в Китае и в Японии обладали профессиональные союзы, но не города в противоположность деревням. В Китае город был крепостью и резиденцией центральных учреждений, в Японии городов в таком смысле вообще не было. В Индии город был резиденцией царя и правительственных учреждений, крепос­тью и рынком. Обнаруживаются и гильдии купцов, а кроме того, в значительной степени совпадающие с профессиональ­ными союзами касты; те и другие обладали весьма значи­тельной автономией, и прежде всего собственным правом и юстицией. Но расчленение индийского общества на наслед­ственные касты и ритуальное обособление профессий исклю­чают возможность возникновения «горожан как некоего цело­го» и возникновение «городской общины». Там существовало и существует несколько каст купцов и очень много каст ре­месленников с множеством подкаст. Но совокупность их не может быть отождествлена с сословием горожан Запада, и

[325]

они не могли объединиться, создав нечто подобное средневе­ковому цеховому городу, поскольку взаимная отчужденность каст препятствовала любому сближению. Правда, в период великих религий спасения во многих городах гильдии во главе с их наследственными старейшинами (schreschths) объединя­лись в союзы, и еще теперь в некоторых городах (например, в Аллахабаде) в качестве пережитка прошлого сохраняется должность общего городского шрешта, соответствующая бур­гомистру западных городов. В период, предшествующий вели­ким бюрократическим царствам, существовало несколько го­родов, обладавших политической автономией и управляемых патрициатом, который рекрутировался из родов, поставляв­ших слонов войску. Но впоследствии это совершенно исчезло. Победа ритуального отчуждения каст разорвала гильдейский союз, а королевская бюрократия в союзе с брахманами пол­ностью уничтожила его ростки, за исключением некоторых остатков в Северо-западной Индии.

В переднеазиатско-египетской древности города были крепостями и резиденциями царей и чиновников с рыночными привилегиями царей. Однако во время господства великих царств города не имели ни автономий, ни общинного строя, ни привилегированного сословия горожан. В Египте в Среднем царстве сложился должностной феодализм, в Новом царстве было бюрократическое управление писцов. «Городские при­вилегии» представляли собой пожалования феодальным или приходским носителям должностной власти в определенных местностях, напоминавшие старые привилегии епископам в Германии, а не привилегии автономному сословию горожан. До сих пор во всяком случае там не обнаружены даже следы «городского патрициата». Напротив, в Месопотамии и Сирии, особенно же в Финикии в раннюю эпоху в торговых центрах на морских и караванных путях обнаруживается типичный «город-государство» то духовного, то (большей частью) свет­ского характера, а также столь же типичная растущая власть патрицианских родов в «городском доме» (bitu в табличках Тель эль Амарны) в период боев на колесницах. Союз хана­анских городов был объединением сражавшихся на колесни­цах городских рыцарей, клиентела которых состояла, как это было в ранний период греческого полиса, из обращенных в раб­ство крестьян-должников. Аналогичным было, по-видимому, положение и в Месопотамии, где «патриций», т. е. полноправ­ный житель города, имевший земельные владения и экономи­чески способный нести военную службу, отличался от кресть­янина; главные города получали от царя иммунитетные гра­моты и свободы. Но с ростом власти военного царства все это исчезло и здесь. Позже в Месопотамии уже нет ни поли­тически автономных городов, ни сословия горожан, подобного

[326]

западному, ни особого городского права наряду с законами царя. Лишь в Финикии сохранились город-государство и гос­подство городского патрициата, представители которого облада­ли земельными владениями и вкладывали свой капитал в торго­вые операции. Монеты эпохи cam Zor, cam Karthechdeschoth в Тире и Карфагене [13] вряд ли свидетельствуют о господстве «демоса», или относятся к более позднему времени. В Израи­ле Иудея стала городом-государством[14], однако старейшины (sekenim), которые в ранний период управляли городами в качестве глав патрицианских родов, в период царей утратили свое значение; стали царскими приближенными и солдатами конники (gibborim), и именно в больших городах управление находилось, в отличие от сельских местностей, в руках долж­ностных лиц царя (sarim). Только после пленения возникает на конфессиональной почве «община» (Kanal) или сообщество (cheber) как институт, но под господством родов священников.

Тем не менее здесь, на побережье Средиземного моря и на берегах Евфрата, впервые обнаруживаются действи­тельные аналогии античному полису, предположительно на той его стадии, на которой Рим находился в период рецепции gens Claudia[15]. В городах господствует местный патрициат, власть которого основана в первую очередь на денежном имуществе, приобретенном в торговле, вложенном затем в земельную собственность и в ссуды лично-зависимым людям, а также в рабов; в военном отношении их власть держалась на воинских упражнениях и борьбе; часто враждуя друг с дру­гом, они сохраняли межрегиональные связи и союзы во главе с царем как primus inter pares или с schofeten либо sekenim, подобно римской знати во главе с консулами, при постоянной угрозе тирании со стороны харизматических военных героев, опиравшихся на наемную охрану (Авимелех, Иеффай, Да­вид) [16]. До эпохи эллинизма эта стадия нигде не была пройде­на, по крайней мере нигде не существовала длительное время.

На этой стадии находились, очевидно, и города арабс­кого побережья во время Мухаммеда и продолжали оставать­ся исламские города там, где не были совершенно уничтоже­ны автономия городов и их патрициат, как это произошло в под­линно крупных государствах. Однако часто антично-восточная стадия сохраняется и под владычеством ислама. Тогда устанав­ливаются отношения лабильной автономии городских родов по отношению к правительственным чиновникам. При этом основой могущественного положения знатных родов было богат­ство, выросшее из предоставляемых городом доходов, помещен­ное главным образом в земельные владения и рабов; правители и их должностные лица вынуждены были считаться с ними при проведении своих постановлений даже при отсутствии фор­мальных правовых указаний, так же как китайскому даодаю

[327]

приходилось считаться с возможной обструкцией старейших крестьянских родов, корпораций купцов и других профессио­нальных союзов городов, однако при этом «город» совсем не обязательно представлял собой самостоятельное объедине­ние в каком-нибудь смысле. Арабские города, например Мек­ка, остаются в средние века и вплоть до начала нашего вре­мени типичными родовыми поселениями. Город Мекка был, как это наглядно изобразил Снук Хюргроньес, окружен «bilad'ами», господскими землями, занятыми крестьянами, клиентами и находящимися под патронатом бедуинами отдель­ных «dewis», ведущих свое происхождение от Али[17], хасанидских и других знатных родов. Bilad лежали чересполосно. «Dewi» был каждый род, предок которого когда-либо занимал должность «шерифа»[18]. Должность шерифа с 1200 года принадлежала идущему от Али роду Катадаха; по официальному праву он должен был назначаться наместником халифа (который часто был несвободным, при Гарун-ар-Рашиде берберским рабом), в действительности же избирался из местных знатных фами­лий живущими в Мекке главами dewi. По этой причине, а так­же потому, что жительство в Мекке позволяло участвовать в эксплуатации паломников, главы родов (эмиры) жили в горо­де. Между ними существовали «связи», т. е. соглашения о сохранении мира и о порядке дележа доходов. Однако эти связи могли быть в любой момент расторгнуты, что вело к междоусобице как вне города, так и внутри него, в которой участвовали отряды рабов. Побежденным приходилось ухо­дить из города; однако ввиду общих интересов враждующих родов, противостоящих тем, кто находился вне города, под угрозой общего возмущения даже своих сторонников устанав­ливалось требование - щадить имущество, членов семей и клиентов изгнанников. В городе Мекка в новое время в каче­стве официальной власти действовали: 1) введенный турками, но существующий только на бумаге орган коллегиального уп­равления (меджлис), 2) в качестве эффективной власти - ту­рецкий губернатор, который теперь занял место «патрона» (раньше им был большей частью властелин Египта); 3) четыре кади, блюдущих ортодоксальные обряды; ими все­гда были знатные жители Мекки, самого знатного из которых (шафиитского) [19]в течение столетий назначал шерифом или предлагал патрон; 4) шериф, являющийся одновременно гла­вой корпорации городской знати; 5) цехи, прежде всего про­водников, но также мясников, продавцов зерна и другие, 6) городские кварталы с их старейшинами. Эти органы власти соперничали друг с другом, не обладая твердой компетенцией. Партия истца, выступающая в судебном процессе, выбирала тот орган власти, который казался ей наиболее благоприятным для нее и самым действенным в обвинении ответчика. Наместник не

[328]

мог препятствовать тому, чтобы в делах, связанных с вопро­сами религиозного права, обращались к конкурирующему с ним кади. Шериф представлялся местным жителям подлин­ным авторитетом; от него зависело решение губернатора по всем вопросам, касавшимся бедуинов и караванов паломни­ков; корпорация знати оказывала определяющее влияние на решение этих вопросов во всех арабских областях, особенно в городах. Развитие, напоминающее отношения на Западе, проявилось в том, что в IX в., во время борьбы Тулунидов и Саффаридов [20] в Мекке, решающей оказалась позиция наибо­лее богатых цехов - мясников и продавцов зерна, тогда как во время Мухаммеда в военном и политическом отношении была бы принята во внимание только позиция знатных корейшитских родов. Но управление цехов никогда не возникало; влия­ние городских знатных родов гарантировалось отрядами ра­бов, которым передавалась часть доходов, подобно тому как в средние века фактическая власть постоянно переходила к знатным родам, носителям военной власти. В Мекке отсут­ствовала какая-либо общность, способная превратить ее в единую корпорацию, - именно в этом и состоит ее характер­ное отличие как от синойкосного полиса античности, так и от итальянской «коммуны» даже в раннее средневековье. Одна­ко в остальном у нас есть все основания рассматривать эти условия в арабских городах - если отвлечься от специфичес­ких, упомянутых выше исламских черт или транспонировать их в христианские - как типичные для других городов, особен­но для западных приморских торговых городов до возникно­вения городских общин.

Насколько позволяет нам судить достоверное знание истории азиатских и восточных поселений, имевших по своему экономическому типу характер города, обычно присущие им свойства заключались в следующем: субъектами корпоратив­ной деятельности были не городские поселения как таковые, а только знатные роды и иногда также профессиональные союзы. Конечно, переходы и здесь текучи. Это наблюдается именно в самых больших центрах со стотысячным, а иногда даже миллионным населением. В византийском Константино­поле в средние века во главе партий стояли представители городских кварталов, которые одновременно финансиро­вали цирковые представления (как в Сиене - скачки): восста­ние Ника при Юстиниане [21] возникло как следствие локального разделения в городе. В средневековом Константинополе вре­мени исламского господства, следовательно, вплоть до XIX в., наряду с чисто военными объединениями янычар и сипотов, и религиозных организаций улемов и дервишей в качестве представителей интересов горожан выступали только гильдии купцов и цехов, но не представители города как такового.

[329]

Нечто подобное было уже в поздневизантийской Александрии, где наряду с конкурировавшими властями - властью патриар­ха, опирающегося на очень влиятельных монахов, и властью поддерживаемого маленьким гарнизоном наместника - суще­ствовали, по-видимому, только милиции отдельных городских кварталов, внутри которых действовали в качестве ведущих организаций соперничавшие друг с другом цирковые партии «зеленых» и «голубых».