Античная и средневековая демократия

Фактически и достаточно длительно это имело место только в Риме. В Афинах принадлежность к демам была

[420]

постоянной и наследственной, так же как принадлежность к фратрии и роду, и не зависела от места жительства, владения землей и профессии. Так, фамилия пэана, например, Демосфена, веками принадлежала в правовом отношении этому дему, им привлекалась к несению налогов и избиралась на должности, совершенно независимо от того, была ли она еще связана с ним местожительством или владением землей. Это приводило, конечно, к тому, что через несколько поколений в ходе притока переселенцев в Афины демы утратили характер локальных крестьянских союзов. Теперь горожане всевоз­можных ремесленных профессий считались членами сельских демов. Следовательно, демы стали, в сущности, подобно фи­лам, чисто личными подразделениями городского населения. Это привело к тому, что в Афинах граждане, живущие на тер­ритории народного собрания, не только пользовались боль­шим влиянием, но и составляли по мере роста города боль­шинство в формально числившихся сельскими демах. Иначе обстояло дело в Риме. Применительно к четырем старым го­родским трибам сначала действовал, по-видимому, аналогич­ный принцип. Но более поздние сельские трибы стали вклю­чать в свой состав только тех, кто владел землей и жил на их территории. При передаче земли и приобретении земель­ного владения в другом месте менялась и принадлежность к трибе. Gens Claudia, например, именем которого называлась триба, позже уже не входил в нее. В результате и здесь, как в Афинах, а из-за громадной территории даже в большей сте­пени, присутствовавшие в комициях, следовательно, жившие в городе члены триб оказывались в более благоприятных ус­ловиях. Но, в отличие от Афин, это относилось только к тем, кто имел земельные владения в сельских местностях, при­чем настолько крупные, что мог позволить себе пребывание в городе, предоставляя обработку своих земель зависимым от них людям, - иными словами, только к получателям рент. Та­ким образом, после победы плебеев в комициях Рима господ­ствовали крупные и мелкие сельские землевладельцы, полу­чавшие ренту. Разница между положением в Афинах и в Риме сохранялась благодаря преобладанию в Риме фамилий крупной земельной знати, а в Афинах - городских демагогов. Римский плебс был не popolo, не объединением торговых и промышлен­ных цехов, а представлял собой преимущественно сословие сельских, способных нести службу в отрядах гоплитов, землевла­дельцев, среди которых господствующее политическое влияние имели, как правило, только те, кто жил в городе. Плебеи были первоначально не мелкими крестьянами в современном пони­мании и тем более не классом крестьян в средневековом по­нимании. Они составляли в экономическом отношении спо­собный носить оружие слой сельских землевладельцев,

[421]

в социальном - правда, не джентри (gentry), но и не иомены (yeomanry) и были во время подъема плебса, в зависимости от размера землевладения и образа жизни, по своему харак­теру средним слоем общества, следовательно, своего рода. сельским бюргерством. С ростом экспансии Рима росло и влияние живших в городе землевладельцев. Остальное же население города, занимавшееся ремеслами, входило в че­тыре городские трибы, следовательно, не имело никакого влияния. Этого всегда держалась римская знать, и даже ре­формы Гракхов были далеки от того, чтобы внести какие-либо изменения и установить «демократию» эллинского типа. Этот сельский характер римского войска позволял удерживать гос­подство крупным, живущим в городе домам сенаторов. В от­личие от греческой демократии,. которая учреждала состав совета по жребию и уничтожила как кассационную инстанцию ареопаг, состоявший преимущественно из прежних должност­ных лиц и соответствовавший римскому сенату, в Риме сенат оставался руководящим учреждением города, и попытки из­менить что-либо в этом никогда не предпринимались. В пери­од наибольшей экспансии командование войсками принадле­жало офицерам из знатных фамилий города. Партия реформ Гракхов в позднереспубликанское время стремилась, подобно всем античным социальным реформаторам, прежде всего к установлению военной силы политического союза, к приоста­новлению деклассирования и пролетаризации сельских зем­левладельцев, скупки их земель крупными собственниками, к увеличению их числа и тем самым к созданию самоэкипирую­щегося войска граждан. Следовательно, эта партия также была прежде всего сельской, хотя Гракхи и были вынуждены, чтобы чего-нибудь достигнуть, привлечь в своей борьбе про­тив должностной аристократии капиталистический слой всадников, заинтересованных в аренде государственной земли и в государ­ственных поставках; из-за своей предпринимательской дея­тельности всадники не допускались к занятию должностей.

Политика Перикла в области государственного строитель­ства справедливо рассматривалась и как средство предоставить занятие ремесленникам. Так как строительство оплачивалось из дани союзников, они и служили источником заработков ремес­ленников, но, как можно установить из надписей об участии в работах метеков и рабов, не только заработков ремесленни­ков, обладавших полноправным гражданством. Подлинным " заработком безработных" из низших слоёв населениябыли во время Перикла матросская служба и военная добыча, прежде всего в морских сражениях. Поэтому именно демос и был так склонен квойне. Эти деклассированные граждане не имели никакого экономического положения, им нечего было терять. Напротив, подлинной предпринимательской политики

[422]

производителей в качестве решающего фактора на протяже­нии всего развития античной демократии не существовало.

Если политика античного города преследовала в пер­вую очередь интересы городских потребителей, то это, не­сомненно, относится и к средневековому городу. Однако ме­ры, принимавшиеся в античности, были значительно более решительными, вероятно, потому, что казалось невозможным предоставить снабжение зерном таких городов, как Афины и Рим, одной только частной торговле. Между тем и в античнос­ти иногда поощрялся экспорт особо важных товаров. Однако отнюдь не преимущественно ремесленного производства. Политика античных городов никогда не исходила из интересов производителей. Решающими для политики старых приморских городов были интересы городских патрициев, землевла­дельцев и всадников, занимавшихся морской торговлей и пи­ратством, которые служили источником их богатства; затем, в» период ранней демократии, интересы живших в сельских мес­тностях землевладельцев, способных нести службу в войске гоплитов - этот слой горожан встречается только в среди­земноморских городах античности; и наконец, интересы вла­дельцев капиталов и рабов, с одной стороны, и слоя мелких горожан - с другой; обе эти группы - крупные и мелкие пред­приниматели, получатели рент, воины и матросы - были заин­тересованы, хотя и различным образом, вудовлетворении потребностей государства и в добыче.

Политика средневековых городских демократий была принципиально иной. Причины этого различия коренились в самом основании города и проявлялись уже на этой стадии. Они определялись географическими, военными и культурно-историческими условиями. Средиземноморские города ан­тичности не возникали при наличии значительной военной власти вне города обладавшей - что особенно важно, - высо­ким техническим уровнем. Они сами создавали военную тех­нику высокого уровня, сначала в городах в виде аристократическо-родовой фаланги, затем - и прежде всего - в виде дис­циплинированного войска гоплитов. Там, где в средние века существовали сходные в военном отношении условия, как, например, в южноевропейских приморских городах раннего сред­невековья и в аристократических городских республиках Италии, развитие во многом напоминает ситуацию в античных городах. В южноевропейском городе-государстве раннего средневековья аристократическое членение обусловливалось уже самим харак­тером военной техники. Меньше всего демократий было среди приморских городов и (относительно) бедных городов внутри страны с политически им подчиненными большими террито­риями, где господствовал городской патрициат, получающий Ренты (как Берн). Напротив, промышленные города внутри

[423]

страны, особенно континентальные города на севере Ев­ропы, противостояли в средние века военной и администра­тивной организации королей и их вассалов, живших в разбро­санных по всей территории континента рыцарских бургах. На севере и внутри континента большинство городов с момента их основания были связаны концессиями вотчинных и полити­ческих сеньоров, входивших в состав феодального союза во­енных и административных властей. Конституирование «города» обусловливалось не политическим или военным интересом союза землевладельцев, а экономическими мотивами осно­вателя, рассчитывавшего на получение пошлин, налогов и других торговых доходов. Город был для него прежде всего хозяйственным, а не военным предприятием, а если после­днее и имело некоторое значение, то оно было во всяком слу­чае второстепенным. Характерная для средневековых запад­ных городов автономия различной степени достигалась лишь в том случае, если находившийся вне города господин - это было единственным решающим моментом - еще не располагал таким аппаратом обученных должностных лиц, который мог бы настолько обеспечить управление городскими дела­ми, чтобы удовлетворить его связанные с экономическим развитием города интересы. Административный и судебный аппарат сеньоров города еще не располагал в раннее сред­невековье ни достаточными знаниями, ни необходимой на­стойчивостью и профессиональной рациональной объектив­ностью, чтобы руководить делами городских торговцев и предпринимателей, далекими от требующих всего их внима­ния собственных занятий и сословных привычек. Интерес же властителя города сводился только к денежным поступлени­ям. Если жителям города удавалось этот интерес удовлетво­рить, он обычно воздерживался от вмешательства в их дела, чтобы не ослаблять свою притягательную силу при основании городов и не терпеть поражение в соперничестве с другими феодалами, сокращая этим свои доходы. Соперничество между феодальными сеньорами, а особенно между централь­ной властью с могущественными вассалами и иерократической властью церкви шло на пользу городам, тем более что союз с богатыми горожанами обещал ряд преимуществ. Поэтому, чем более единой была организация политического союза, тем мень­шего развития достигала политическая автономия городов. Ибо развитие городов вызывало сильнейшие опасения всех фео­дальных властей, начиная с королей. Только отсутствие бю­рократического аппарата управления и нужда в деньгах зас­тавляли французских королей начиная с Филиппа Августа, и английских, начиная с Эдуарда II, опираться на города, по­добно тому как немецкие императоры пытались опираться на епископов и на церковное землевладение. После борьбы за

[424]

инвеституру, в ходе которой немецкие императоры лишились этой опоры, императоры Салической династии также пред­принимают немногочисленные попытки поддержать города. Но как только политические и финансовые возможности коро­левской власти и территориальных патримониальных властей позволили им создать необходимый административный аппа­рат управления, они стали пытаться уничтожить автономию городов.

Таким образом, исторический промежуточный период автономии в развитии средневековых городов был обусловлен совершенно иными причинами, чем в городах античности. Типичный античный город, его господствующие слои, его капитализм, интересы его демократии, все это - и чем больше выступает его античный характер, тем больше - ориентиро­вано прежде всего на политику и войну. Падение знатных ро­дов и переход к демократии были следствием изменения военной техники. Борьба со знатью, оттеснение ее в военном и затем в политическом отношении велись самоэкипирующим­ся дисциплинированным войском гоплитов. Его успехи были различны, иногда они, как, например, в Спарте, вели к полно­му уничтожению знати, иногда, как в Риме, к формальному уничтожению сословных ограничений, к рациональному, легкодоступному судопроизводству, к правовой защите личности, к устранению жестких правовых норм для должников при фак­тической неизменности положения знати, принимавшего иную форму. Иногда же борьба завершалась, как в Афинах во вре­мена Клисфена, включением знати в демы и тимократическим [111] правлением. До тех пор пока решающим фактором был слой сельских гоплитов, обычно сохраняются авторитарные институты государства знатных родов. Очень различной была и степень милитаризации институтов. Спартанские гоплиты рассматривали всю принадлежащую воинам землю и сидящих на ней несвободных как общее владение и позволяли каждо­му воину, участвующему в обороне города, притязать на долю земельной ренты. До этого не доходил ни один полис. Широко было распространено сохранившееся отчасти и позже ограни­чение отчуждения земли, полученной в виде военной добычи, следовательно, унаследованной членами городских цехов, в отличие от ограниченной только притязаниями рода, в ос­тальном свободно отчуждаемой земли. Однако и это ограни­чение вряд ли существовало повсюду, а позже вообще исчез­ло. В Спарте накопление земель запрещалось спартиатам, но разрешалось женщинам; это настолько изменило экономичес­кую основу изначально охватывавшего 8000 полноправных граждан воинства, homoioi, что в конце концов лишь несколько сотен были в состоянии получить полное военное обучение и делать взносы в сисситии, от чего зависело полноправное

[425]

гражданство. Напротив, в Афинах свобода передвижения в соединении с делением на демы благоприятствовала созда­нию мелких земельных участков, что соответствовало росту садовой культуры. В Риме же свобода передвижения, суще­ствовавшая со времени Двенадцати таблиц, привела к совсем иным результатам, так как при этом было разрушено деревенское устройство. В Греции демократия, связанная с гоплитами, исчезла повсюду, где центр тяжести военного могущества переместился на морские силы (в Афинах окончательно после поражения при Коронее)[112]. С той поры пришла в упадок во­енная выучка, были устранены остатки старых влиятельных институтов, а в политике и в институтах стал господствовать городской демос.

Подобные чисто военно обусловленные перипетии не были известны средневековому городу. Победа popolo была основана в первую очередь на экономических причинах. И типичный средневековый город, бюргерский промышленный континентальный город, был вообще ориентирован в пер­вую очередь на экономику. В средние века феодальные вла­сти не были прежде всего правителями и знатью города. Они не были, подобно античной знати, заинтересованы в специ­альной военной технике, которую мог им дать только город как таковой. Средневековые города, за исключением примор­ских городов с их военным флотом, не были средоточием во­енной силы. В то время как в Афинах отряды гоплитов и их обучение, следовательно, военные интересы, становились все больше центром городской организации, большинство городских привилегий в средние века начинались с того, что военная повинность горожан ограничивалась гарнизонной службой. Средневековые горожане были заинтересованы в доходах посредством мирной торговой и промышленной дея­тельности, причем низшие слои городского бюргерства в наи­большей степени, о чем свидетельствует противоположность политики popolo minuto политике высших сословий Италии. Политическая ситуация средневекового горожанина превра­щала его в homo oeconomicus, в античности же полис времени расцвета сохранял характер высоко развитого технически воен­ного оборонительного союза. Античный гражданин был homo politicus. В североевропейских городах министериалы и рыцари часто, как мы видели, исключались из состава городского на­селения. Землевладельцы не рыцарского происхождения в качестве простых подданных города или пассивных сотова­рищей по его охране, иногда организованных в цехи садово­дов и виноградарей, не имели политического и социального влияния и играли в городе очень незначительную роль, вер­нее, вообще почти никакой роли не играли. Сельская округа оставалась для средневекового города, как правило, лишь

[426]

объектом его хозяйственной деятельности и все больше ста­новилась таковым. Типичный средневековый город никогда не переходил к колониальной экспансии.

Тем самым мы подошли к важному вопросу - к сравне­нию сословных отношений в городах древности и средневеко­вья. В античном полисе были помимо рабов сословные слои, известные средневековью либо только в ранний период или вообще неизвестные, либо известные только вне городов. К ним относятся: 1) зависимые, 2) обращенные в рабство долж­ники, 3) клиенты, 4) вольноотпущенники. Три первые группы относятся к периоду демократии гоплитов и позже теряют свое значение. Напротив, вольноотпущенники играют именно в поздний период значительную роль.

1) Патримониальная зависимость обнаруживается в античном полисе в историческое время преимущественно в завоеванных областях. В ранний период феодального разви­тия городов она была очень распространена. Повсеместно сходное в ряде основных черт, но в деталях очень различное положение зависимых в античности принципиально не отли­чается от положения зависимых людей в средние века. Зави­симые подвергались повсюду преимущественно экономичес­кой эксплуатации. Наиболее полно зависимость сохранялась на эллинской территории там, где городская организация не установилась, в частности в Италии и в тех городах, где дей­ствовала столь строгая военная организация, что зависимый принадлежал государству, а не своему господину. Вне этих областей они во времена господства гоплитов почти повсюду исчезли. Зависимость возникла вновь в эллинистическую эпо­ху в западных областях Востока вместе с возникновением там городской организации. Большие территории, где сохранялось племенное устройство, передавались отдельным городам, жители которых составляли эллинский (или эллинизирован­ный) гарнизон, подчиненный правителям. Однако эта, в сущно­сти, чисто политическая зависимость неэллинского сельского населения (< греч.>)носит совершенно иной характер, чем пат­римониальная зависимость раннего времени, и выходит за рамки исследования автономных городов.

2) Обращенные в рабство должники играли в каче­стве рабочей силы очень важную роль. Они были экономичес­ки деклассированными гражданами. Их положение составля­ло специфическую проблему в старой сословной борьбе меж­ду городским патрициатом и сельскими гоплитами. В законо­дательстве эллинов, а также в Двенадцати таблицах, в зако­нах о должниках и в политике тиранов в ряде заключенных компромиссов учитывались интересы этих деклассированных крестьянских слоев сельской местности. Это совершалось различным образом. Обращенные в рабство должники были

[427]

не крепостными, а свободными землевладельцами, которые были приговорены к пребыванию с семьей и землей в дли­тельном рабстве или в частной долговой зависимости, или сами добровольно перешли в это состояние, чтобы избежать наказания. Большей частью их использовали в хозяйстве в качестве арендаторов предоставленной им земли кредитора. Представляемая ими опасность очевидна из того, что закон Двенадцати таблиц предписывает продавать осужденного должника за пределы страны.

3) Клиентов следует отличать как от обращенных в рабство должников, так и от зависимых. Они не были, подоб­но вторым, презренными подчиненными, а составляли свиту господина; их отношение к нему было основано на верности, вследствие чего судебное расследование какого-либо дела между господином и клиентом считалось религиозно предосу­дительным. В отличие от обращенных в рабство должников, их эксплуатация в хозяйстве господина рассматривалась как нечто неприличное. Они составляли орудие его личной и по­литической, но не экономической власти. Их отношение к гос­подину, регулируемое fides[113], было подвластно не судье, а нравственному кодексу; нарушение fides влекло за собой в Риме сакральные последствия (нарушение fides влекло за собой бесславие). Клиенты появились во время сражений и господства знати; первоначально они сопровождали господи­на на войне и были обязаны подносить ему дары, поддержи­вать в случае необходимости, а иногда и выполнять какую-либо работу; господин же предоставлял им земельные наде­лы и защищал их в суде как своих министериалов. Так их оп­ределили бы в средние века, но они не были его слугами. От более поздних министериалов они отличались своим неры­царским происхождением и образом жизни, они были малень­кими людьми, имевшими небольшие крестьянские земельные наделы, плебеями, обладателями военных ленов. Следова­тельно, клиент не был владельцем земли, не входил в мест­ные сообщества и поэтому не являлся участником оборони­тельного союза; он находился под патронатом (в Риме по­средством applicatio) какого-либо главы рода (pater) или пра­вителя, от которого он получил вооружение и землю (технический термин в Риме - adtribuere). Положение клиента было большей частью унаследованным. Таково старое значе­ние клиентелы. И совершенно так же, как в средние века во времена господства знати возник институт мундиума[114], в ан­тичности сходные условия заставляли мелкое свободное кре­стьянство массами становиться клиентами знатных лиц, хотя бы для того, чтобы те представляли их в суде. Таков был, ве­роятно, в Риме источник происхождения более поздних и свободных форм клиентелы. Вначале же, по крайней мере в

[428]

Риме, клиенты находились в полной зависимости от господи­на Еще в 134 г. до н.э. Сципион возглавил в качестве воена­чальника своих клиентов. В эпоху гражданских войн их заме­нили колоны (мелкие арендаторы) крупных землевладельцев.

В Риме клиент имел право голоса в военном собрании и традиционно (см. Ливий) служил существенной опорой знат­ных родов. Юридически институт клиентелы, вероятно, унич­тожен не был. Однако с установлением техники гоплитов его прежнее военное значение было утрачено, и в более позднее время он служил лишь для выражения социального влияния господина. Эллинская же демократия полностью уничтожила этот институт. В средневековом городе он существовал только в форме мундиума полноправного бюргера над неполноправ­ным, вступившим под его патронат. С падением господства родов исчезла и защита клиентов в суде.

4) Наконец, в античном городе были вольноотпу­щенники. Их число, а также их роль были очень значитель­ны. Использовались они экономически. Из тщательно прове­ренных итальянскими исследователями надписей следует, что около половины вольноотпущенников составляли женщины. В этом случае отпуск на волю был, вероятно, связан с заключе­нием брака и выкуп совершал, очевидно, жених. Судя по над­писям, многие вольноотпущенники были из числа домашних рабов и, следовательно, обязаны своей свободой расположе­нию господина. Дают ли эти данные правильное представле­ние о составе вольноотпущенников, судить трудно, так как естественно, что в надписях упоминаются именно эти катего­рии. Но вполне вероятно, что, как указывает Кальдомини, число такого рода отпусков на волю растет в периоды полити­ко-экономического упадка и в периоды экономического подъема: уменьшение доходов побуждало владельцев со­кращать объем хозяйства и взваливать в трудные времена риск ведения хозяйства на рабов, которые обеспечивали себя сами и платили господину повинности. Авторы аграрных трак­татов упоминают об отпуске на волю в виде награды за успехи в ведении хозяйства. Нередко господин отпускал на волю до­машнего раба, чтобы, как указывает Штрак, не нести за него, пусть даже ограниченной, судебной ответственности. Но дру­гие категории этого слоя играли не меньшую роль. Так, раб, которому его господин предоставил право самостоятельно заниматься предпринимательской деятельностью за опреде­ленные налоги, имел наибольшие возможности накопить день­ги для выкупа на волю, как это делали крепостные в России. Оче­видно, во всяком случае, что для господина наибольшую роль играли услуги и налоги, к которым обязывался вольноотпущен­ник. Отношение вольноотпущенника к семье его господина носило чисто патримониальный характер, который исчезал

[429]

только через несколько поколений. Он был обязан не только выполнять услуги и повинности, часто тяжелые, но и наслед­ство его, как и несвободных в средние века, в значительной степени находилось под контролем господина. Долг уважения принуждал вольноотпущенника к послушанию различного ро­да, что усиливало социальное влияние и даже политическую власть господина. Следствием этого было то, что при демок­ратии, например в Афинах, вольноотпущенники были полнос­тью лишены прав гражданства и приравнены к метекам. На­против, в Риме, где господствующее положение должностной знати никогда не было сломлено, вольноотпущенники входили в число граждан; но по настоянию плебса они могли быть за­числены только в четыре городские трибы: должностная знать уступила, опасаясь, что в противном случае может быть под­готовлена почва для тирании. Попыткой такого рода в Риме сочли предложение цензора Аппия Клавдия дать вольноотпу­щенникам равное с гражданами право голоса, распределив их по всем трибам. Однако это не следует понимать вслед за Эдуардом Мейером как попытку установить «перикловскую» демагогию. Ибо Перикл опирался не на вольноотпущенников, которые были демократией лишены всех гражданских прав, а на заинтересованность полноправных граждан в полити­ческой экспансии города. Вольноотпущенники античности были в своем большинстве слоем мирных людей, занимав­шихся предпринимательством, homines oeconomici, которые были значительно ближе, чем какой-либо полноправный гражданин античной демократии, предпринимательскому бюр­герству средних веков и Нового времени. Вопрос заключался, следовательно, в том, будет ли создан в Риме с помощью вольноотпущенников институт народных капитанов; отклоне­ние попытки Аппия Клавдия означало, что определяющими факторами по-прежнему остаются крестьянское войско и гос­подствующая над ним должностная аристократия.

Поясним несколько особое положение вольноотпу­щенников, этого в известном смысле наиболее современного, близкого «буржуазии» слоя античности. Они нигде не получи­ли доступа ни к должностям, ни к жречеству, ни полного connubium[115], ни участия в военных маневрах (gymnasion) -хотя в случае необходимости их и призывали в армию, - ни в судопроизводстве; в Риме они не могли войти в состав всадни­ков, и почти повсюду их положение в судебном процессе было менее благоприятным, чем положение свободных. Их особое правовое положение означало для них в экономическом от­ношении не только то, что они были лишены предоставляе­мых государством и других политически обусловленных гражданских преимуществ, но и невозможность обладания земельной собственностью, а тем самым и правом на ипотеку.

[430]

Таким образом, земельная рента и при демократии, что характерно, оставалась особой монополией полноправных граждан. В Риме, где вольноотпущенники были гражданами второго сорта, исключение их из сословия всадников означа­ло, что для них были закрыты (по крайней мере в качестве собственных предприятий) откупы налогов и крупные дела по поставкам государству, монополизированные всадниками, которым они противостояли как своего рода плебейская бур­жуазия, практически же это означало, что данный слой ока­зался исключенным из сферы античного политически ориен­тированного капитализма и вынужден был вступить на стезю

получения доходов, сравнительно близкого современному. И действительно, вольноотпущенники, резко отличаясь от типичного демоса, состоящего из полноправных граждан гре­ческих городов, монополизировавшего политически обуслов­ленные ренты - государственные, ипотечные, земельные, а также поденные выплаты, - являются важнейшими предста­вителями тех форм дохода, которые ближе всего современ­ным, и соответствуют нашему среднему сословию мелких ка­питалистов, достигающих тем не менее значительного богатства. Обучение рабов различным формам труда и возможность выкупа служили в античности главным стимулом к заработку, так же как это было в Новое время в России. Напротив, интересы античного демоса лежали в области военных дей­ствий и политики. Экономические интересы вольноотпущенни­ков влекли их к общине культа Августа как защитника мира. Основанное им почетное звание августалов соответствует нашему званию поставщика двора.

В средние века вольноотпущенники как особое сосло­вие известны только в ранний период до основания городов. Внутри городов полное или частичное право господина на наследство зависимого стало уже в первый период развития городов ограничиваться принципом «городской воздух делает свободным», а также императорскими привилегиями, запре­щавшими притязания на наследство горожан, а со времени господства цехов это право вообще было уничтожено. Если в античности цеховая организация, в которую входили бы ре­месленники из полноправных граждан, из среды вольноотпу­щенников и из рабов, совершенно немыслима как политичес­кая основа города, представляющего собой военный союз, средневековый цеховый строй исходил из полного игнорирования внегородских сословных различий.

Резюмируя, можно сказать, что античный полис был со времени создания дисциплинированного войска гоплитов цехом воинов. Каждый город, который хотел вести активную политику, должен был в большей или меньшей степени следовать примеру жителей Спарты и создавать из граждан

[431]

обученные отряды гоплитов. Аргос и Фивы также создали в период своей экспансии контингенты виртуозов военного де­ла, в Фивах они были еще усилены личными узами товарище­ства. Города, не имевшие подобных отрядов и ограничивав­шиеся гоплитами из горожан, как Афины и большинство дру­гих городов, были вынуждены довольствоваться обороной. После падения знатных родов гоплиты городов стали господ­ствующим классом полноправных граждан. Аналогии им нет ни в средние века, ни где-либо еще. И греческие города не­спартанского типа также носили в той или иной степени ха­рактер постоянного военного лагеря. В первый период гос­подства гоплитов в полисе города, в отличие от большой сво­боды передвижения во времена Гесиода, ограничивают связь с внешним миром и затрудняют отчуждение предоставленных за участие в военных действиях наделов. Однако в большин­стве городов это ограничение скоро перестало действовать и оказалось вообще ненужным с того момента как главной си­лой стали наемные войска, а в приморских городах флот. Но и тогда военная служба оставалась решающим фактором для политического господства в городе, а город по-прежнему сохранял характер цеха военных. В Афинах именно радикаль­ная демократия проводила фантастическую, если принять во внимание ограниченное число жителей города, политику экс­пансии, в орбиту которой попали Египет и Сицилия. Внутри полис был в качестве военного союза абсолютно суверенным и полностью распоряжался отдельным гражданином. Вопреки знаменитому утверждению Перикла в надгробной речи Фукидиду, что в Афинах каждый может жить как хочет, строго ка­рались плохое ведение хозяйства, расточительство унаследо­ванного военного надела (bona patria vitaque римской форму­лы лишения наследства), нарушение супружеской верности, дурное воспитание сына, дурное обращение с родителями, безбожие, гордыня (hybris) - вообще любое поведение, пред­ставляющее опасность для военного и гражданского порядка и способное вызвать гнев богов, угрожающий полису; в Риме это влекло за собой вмешательство цензора. Следовательно, впринципе о личной свободе в образе жизни не могло быть и речи, а там, где она фактически существовала, как в Афинах, это было следствием меньшей дееспособности гражданской милиции. Экономически, греческий город также полностью распоряжался имуществом граждан: при неуплате долга город еще в эллинистическое время отдавал в залог кредитору имущество должника и его самого. Гражданин был прежде всего солдатом. В каждом городе, как указывает Павсаний, наряду с источником воды, рынком, общественными зданиями и театром был гимнасий. Он не мог отсутствовать. Большую часть времени гражданин проводит на рынке и в гимнасий. Он

[432]

участвовал в экклесии, суде присяжных, поочередно в совете и в качестве должностного лица, и прежде всего в походах, десятилетиями из года в год; последнее было в Афинах имен­но в классическое время столь интенсивным, как ни в одной дифференцированной культуре до и после этого времени. На каждое достаточно значительное состояние демократический полис накладывал свою руку. Литургическая обязанность триерархии, снаряжение военных судов и назначение их команд­ного состава, иерархия; устройство больших празднеств и представлений, принудительные займы в случае необходимо­сти, аттический институт антидосиса [116] - все это создавало неустойчивость в образовании состояний граждан. Абсолютно произвольное судопроизводство народных судов (гражданские процессы с участием сотен совершенно незнакомых с правом присяжных) настолько снижало уровень судопроизводства, что удивление вызывает скорее сохранность имущества граж­дан, чем сильные потрясения при любой политической неуда­че. Каждая такая неудача вела к тем более серьезным по­следствиям, что рабы, составлявшие одну из важнейших час­тей имущества, при этом разбегались. Вместе с тем для сдачи на откуп своих поставок, для сооружений и налогов демокра­тия нуждалась в капиталистах. В Элладе отсутствовал нацио­нальный класс капиталистов, каким в Риме были всадники. Большинство городов пыталось увеличить конкуренцию, до­пуская и приглашая заинтересованных лиц извне, но отдель­ные городские области были слишком малы, чтобы предоста­вить достаточные шансы на прибыль. Типичными формами вложения капитала были земельная собственность, до неко­торой степени рабы, которые платили господину повинности или сдавались в наем в качестве рабочей силы (Никий), затем владение кораблями и участие в торговле. Для господствую­щих городов к этому присоединялось помещение капиталов в иноземные ипотеки и владение землей. Последнее стало воз­можно только после уничтожения местной землевладельчес­кой монополии подчиненных цехов. Поэтому важной целью господства на море было приобретение государством земель, которые сдавались в аренду афинянам или раздавались атти­ческим клерухам, и допуск афинян к владению землей в под­чиненных городах. Следовательно, и в период демократии владение землей и людьми играло в экономическом положении горожан решающую роль. Война, которая могла разрушить все имущественные отношения, была беспрерывной и, в отличие I от рыцарского поведения воинов во время борьбы родов, ве­лась с крайней беспощадностью. Почти за каждой победой следовало массовое убийство пленных, за каждым захватом города - уничтожение или обращение в рабство всего насе­ления. После каждой победы поэтому сразу же увеличивался

[433]

приток рабов. Такой демос, конечно, не мог способствовать развитию мирного экономического приобретательства и ра­ционального ведения хозяйства.

В этом отношении средневековое бюргерство уже в первый период развития вело себя по-иному. Сходные с ан­тичностью явления обнаруживаются в средние века в примор­ских городах, в Венеции и прежде всего в Генуе, богатство которой было связано с ее заморским колониальным господ­ством. Но главным здесь были плантации или поместья, с одной стороны, торговые привилегии и поселения предприни­мателей - с другой, а не клерухии, военная добыча и подачки из военной дани массе жителей города, как это было в древ­ности. Средневековый промышленный континентальный город полностью отличается от античного города. Правда, после победы popolo предприниматели высших цехов были настроены очень воинственно. Решающее значение для них имели устранение препятствующих их деятельности конкурен­тов, господство над торговыми путями и свобода от пошлин, торговая монополия и складочное право. Конечно, и в сред­невековом городе происходили сильные преобразования в сословии землевладельцев как в результате военных побед, так и при перемене господствующих партий. Это прежде все­го относится к Италии. Земли побежденной или враждебной партии могли быть взяты господствующей партией в аренду у государственного управления или просто куплены, а каждое подчинение чужой общины увеличивало земельный фонд по­бедившего города и тем самым возможность приобретения земли. Однако при всей радикальности этих изменений их невозможно сравнивать с теми огромными преобразованиями, которые следовали еще в поздний период античных городов за каждым восстанием, каждой войной или за гражданской войной внутри города. Прежде всего главный экономический интерес в экспансии средневекового города составляло не землевладение. Средневековый город в период господства цехов был значительно более, чем любой античный город в эпоху независимых полисов, образованием, ориентированным на доходы посредством рационального ведения хозяйства. Только после уничтожения городской свободы в эпоху эллинизма и по­здней Римской империи положение изменилось вследствие ис­чезновения шансов на экономическую выгоду для горожан по­средством военной политики города. Конечно, и в средние века были города, где развивалась военная техника, напри­мер Флоренция, в армии которой впервые была применена артиллерия. Уже войска ломбардских бюргеров, противосто­явших Фридриху I, свидетельствовали о достаточно высоком уровне военной техники. Однако войска рыцарей во всяком случае не уступали отрядам горожан, а иногда, особенно на

[434]

ровной местности, имели преимущество. Жителям городов внутри страны военная сила могла служить лишь опорой, а не основой их доходов. Ввиду того что города не служили место­пребыванием высших военных чинов, доходы горожан были связаны с использованием рациональных средств ведения хозяйства.