Западный город

Полную противоположность азиатскому городу являет собой средневековый город Запада, и прежде всего город области к северу от Альп, где развитие носит идеально-типический характер во всей его чистоте. Западный город был, подобно азиатскому и восточному городу, местонахож­дением рынка, торговым и ремесленным центром, а также крепостью. Купеческие гильдии и цехи ремесленников обна­руживаются как здесь, так и там, и автономия, предоставляе­мая их членам, была в той или иной степени известна во всем мире. Античный город, как и средневековый город Запада, - применительно к последнему в дальнейшем будут сделаны некоторые оговорки - включал в себя барские дворы и места пребывания знатных родов, обладавших как землей вне горо­да, так часто и значительными земельными владениями в городе, которые увеличивались благодаря доходам от участия знатных родов в деловых операциях. В средневековом городе Запада также было множество патронов и должностных лиц политических властителей, обладавших в его стенах различ­ными по своему объему привилегиями. Здесь, так же как по­чти во всем мире, право, действовавшее на домовых земель­ных участках, так или иначе отличалось от права, господство­вавшего в сельском хозяйстве. Но существенным, если от­влечься от переходных стадий, было для западного средневе­кового города различив, установленное земельным пра­вом между свободно отчуждаемой, совершенно свободной от повинностей или обложенной твердо установленными повин­ностями, передаваемой по наследству земельной собственно­стью города и крестьянской землей, переданной в пользова­ние на разнообразных условиях владельцем земли, общиной деревни или рынка или связанной повинностями по отноше­нию к ним. В Азии и в античности эти условия не были в оди­наковой степени таковыми. Этой, все-таки только относи­тельной, противоположности земельного права соответство­вала абсолютная противоположность в личном правовом ста­тусе горожан и крестьян.

[330]

В раннее средневековье и в античности в Передней Азии и на Дальнем Востоке город был всегда совместным поселением, которое возникло благодаря притоку извне и при санитарных условиях жизни низших слоев сохранилось только благодаря постоянно продолжающемуся притоку жителей. Поэтому в нем обнаруживается деление на самые различные по своему положению слои: дипломированные должностные лица и мандарины наряду с презираемым безграмотным про­стонародьем и (немногочисленными) людьми нечистых про­фессий в Восточной Азии; разного рода касты в Индии; члены различных родовых организаций наряду с безземельными ремесленниками в Передней Азии и в античности; вольноот­пущенники, зависимые люди и рабы наряду со знатными зем­левладельцами, их должностными лицами и служилыми людьми, министериалы, наемники, священники и монахи в городе раннего средневековья. Господские дворы разного рода могли находиться в городе, но иногда и вся область го­рода как некое целое могла составлять владение вотчинника; починка и охрана городских стен поручалась бургманнам или другим, обладавшим привилегиями, связанными с бурговыми ленами, или иными правами людям. Наиболее острые со­словные различия существовали внутри городской массы кон­тинентальных городов античности. В меньшей мере, но также - среди населения городов раннего средневековья, а в Рос­сии такие различия сохранились едва ли не до начала нашего времени и обнаруживаются даже после отмены крепостного права. Так, происходящий из деревни житель города сохраня­ет поземельную повинность деревне, и мир может, отобрав у него паспорт, принудить его вернуться. Правда, сословное расслоение городских жителей внегородского происхождения было в разных городах неодинаковым. В Индии, например, образование каст было прямым следствием возникновения определенных специфически городских установлений, и кас­ты, следовательно, если не юридически, то фактически были чисто городским явлением. В Передней Азии, в античности и в раннее средневековье, а также в России до отмены крепост­ного права дело обстояло обычно таким образом: широкие слои крепостных или зависимых фактически, хотя и не юриди­чески, были обязаны лишь платить господину оброк, в ос­тальном же, в сущности, составляли экономически самостоя­тельный класс мелких горожан или образовали его вместе с юридически свободными мелкими горожанами. То обстоя­тельство, что город был местонахождением рынка, который предоставлял постоянную возможность заработка посред­ством торговли или ремесла, заставляло многих владельцев рабов и зависимых людей использовать их не как рабочую силу в доме или на предприятии, а, обучив их ремеслу или

[331]

навыкам мелочной торговли, а иногда и снабдив орудиями (так было в античности), отпускать их в город и предоставлять заниматься там, платя оброк господину, своей деятельностью. Поэтому мы обнаруживаем в Афинах при возведении публич­ных зданий рабов и свободных в одной группе на условиях сдельной оплаты труда. В Риме свободные и несвободные занимались ремеслом и мелочной торговлей как доверенные лица господина или на основе merx peculiaris[22], фактически в качестве совершенно самостоятельно действующих мелких горожан, причем свободные и несвободные входят в одни и те же ритуальные объединения. Шанс уплатить выкуп и стать свободным повышал экономические успехи именно несвобод­ных мелких горожан, и поэтому не случайно в античности и в России в руках вольноотпущенников сконцентрировалось зна­чительное имущество, приобретенное длительной деятельно­стью в области торговли и ремесла. Таким образом, западный город как в древности, так и в России был местом перехода из несвободного состояния в свободное благодаря воз­можности дохода, предоставляемой денежным хозяйством. В еще большей степени это относится к средневековому городу внутри страны, и чем длительнее была эта деятельность, тем несомненнее совершался этот переход. Ибо в данном случае, в отличие от всех известных нам процессов развития, бюргер­ство города проводило, как правило совершенно сознательно, направленную на это сословную политику. На ранней стадии развития этих городов при широких возможностях дохода в них сложился общий интерес всех жителей к использованию таких возможностей увеличения шансов на сбыт и доходов каждого горожанина с помощью облегчения притока извне; поэтому все были заинтересованы в том, чтобы господин не мог отозвать каждого разбогатевшего крепостного - как это практиковалось дворянами Силезии в XVIII, а помещиками России еще в XIX в. - для работы в доме или на конюшне, пусть даже это было лишь средством заставить его уплатить выкуп за освобождение от крепостной зависимости. Городское население узурпирует отмену прав господина - и это было великим, в сущности революционным новшеством, введенным западноевропейским городом в отличие от всех остальных городов. В городах Северной и Центральной Европы возник известный принцип: «городской воздух приносит свободу»; другими словами, по истечении разного, но всегда достаточно короткого срока господин раба или зависимого терял право притязать на подчинение его своей власти. Это положение дей­ствовало в очень различной степени. Очень часто городам при­ходилось давать обещания не принимать зависимых людей, а по мере ухудшения положения с продовольствием это их иногда даже устраивало. Однако, как правило, этот принцип сохранял

[332]

свою силу. Следовательно, в городе сословные различия ис­чезали, во всяком случае в той мере, в какой они означали отличие свободных от несвободных. С другой стороны, на севере Европы внутри многих городов, основанных первона­чально на политическом равноправии жителей и на свобод­ных выборах должностных лиц, возник слой знати, образова­лась сословная дифференциация - знатные роды, которые вследствие своей экономической независимости и своего мо­гущества монополизировали места в городском совете, проти­востояли остальным горожанам. Далее, во многих, преимуще­ственно в южных, но и в богатых северных городах (в том числе немецких) мы с самого начала находим, как в древнос­ти, сосуществование constaffeln, «всадников», людей, имею­щих конюшни (теперь мы сказали бы «беговые конюшни», ибо они предназначались для турниров), специфически городскую знать и простых бюргеров. Следовательно, сословную диф­ференциацию. Но этому противостоит и другой путь развития, усиливавший общность горожан как таковых, независимо от того, знатные они или незнатные, в их отношении к знати вне города. К концу средних веков, во всяком случае в Северной Европе, сельская рыцарская знать не признавала подлинно аристократическим городской патрициат вследствие его учас­тия в приносящей доходы торговой и промышленной деятель­ности и - что особенно подчеркивалось - вследствие участия вместе с представителями цехов в заседаниях городских ор­ганов управления; за патрициатом не признавалось право участвовать в турнирах, основывать монастыри, вступать в брак с представителями рыцарских сословий и получать лен (в Германии последнее не распространялось иногда только на привилегированных бюргеров имперских городов). Из двух действовавших в городе тенденций - к относительному со­словному нивелированию и обратной, к росту дифференциа­ции, - победила вторая. В конце средневековья и в начале Нового времени почти во всех городах, итальянских, английс­ких и французских, так же как в немецких, - если они не пре­вратились подобно некоторым городам Италии в монархичес­кие города-государства - господствовал патрициат, заседав­ший в городском совете, или корпорация бюргеров, исклю­чавшая проникновение в нее извне, представлявшая собой внутри города господство аристократических фамилий, при­чем даже там, где для их представителей еще со времени господства цехов сохранялось требование формально вхо­дить в какой-либо цех.

Разрыв сословной связи с внегородской знатью доста­точно полно произошел лишь в городских корпорациях Се­верной Европы, на юге же, особенно в Италии, наоборот, с ростом могущества городов почти вся знать переместилась

[333]

в города; это наблюдалось, причем в значительно большем масштабе, и в древности, когда города возникали именно как резиденции знати. Античные и в меньшей степени средневе­ковые города Южной Европы образуют, следовательно, в из­вестной степени переходную стадию от азиатского к северо­европейскому городу.

К этим различиям присоединяется в качестве решаю­щего признака как античного, так и типичного средневекового города то, что эти города представляли собой обществен­ную организацию официального характера, обладающую особыми органами, союз «бюргеров», подчиненных в качестве таковых общему для всех них праву, следовательно, равных по своему правовому положению. Такой характер города как сословно обусловленного «полиса» или «коммуны» существо­вал в других областях права, кроме средиземноморского и западного, насколько известно, лишь в начатках. Быть может, в некоторой степени в Месопотамии, Финикии и в Палестине во время борьбы израильского союза с ханаанской знатью и, пожалуй, в некоторых приморских городах других регионов и времен. Так, в городах негров-фанти Золотого берега, опи­санных Крейсханком, а после него Постом, существовал «совет» во главе с властителем города в качестве primus inter pares; членами этого совета были: 1) «кабофиры», главы ро­дов, выдающихся своим богатством и соответствующим им как сословию образом жизни (гостеприимством и роскошью), 2) выборные начальники городских кварталов, организован­ных как военные союзы, совершенно независимые друг от друга и часто враждовавшие друг с другом, 3) наследственные полицейские (пинины) городских кварталов; и этот совет осу­ществлял управление и вершил суд. Подобные подступы к полису или к коммуне, вероятно, не раз формировались в Азии и Африке. Но о наличии там «сословного права городс­кого бюргерства» нет никаких сведений.

Напротив, развитой античный и средневековый город был прежде всего союзом, конституированным или понимае­мым как братство, в котором поэтому всегда существует и соответствующий религиозный символ: культ городского со­юза бюргеров как такового, следовательно, бог города или городской святой. Его мы обнаруживаем, правда, также и в Китае (часто это - обожествленный мандарин). Однако там он имел характер функционального божества в пантеоне. Город­ская община на Западе обладала и имуществом, которым распоряжались органы городского управления. Напротив, если знаменитый спор Алидов с общиной о «садах Фадака» - первый повод экономического характера к отпадению ши'а - и был спо­ром о родовой или общинной собственности, то «общиной», от имени которой представители халифов притязали на эту

[334]

собственность, было религиозное сообщество ислама, а не политическая «община» Мекки, ибо ее вообще не было. Альменды существовали, вероятно, в городских поселениях, так же как в деревенских общинах. Были также специфические источники городских налогов, взимаемых князьями. Но о фи­нансах городской общины античности или средневековья ни­чего определенного не известно, разве что можно допустить некоторые зачатки этого.

Общей особенностью средиземноморских городов, в отличие от азиатских, было прежде всего отсутствие магичес­ки-анимистической связанности свободных горожан кастами и родами с их табуированием. В Китае объединению горожан в сообщество на основе общего сакрального и правового ра­венства, браков, совместных трапез и солидарности вовне препятствовал экзогамный и эндофратный род, в Индии со времен победы патримониальных правителей и брахманов -эндогамная, табуистически замкнутая каста, В Индии вслед­ствие табуистической замкнутости каст это проявляется еще сильнее, чем в Китае, отчасти также потому, что 90% населе­ния по своему правовому положению составляют сельские жители, тогда как в Китае города имеют гораздо большее зна­чение. Жители индийского города не могут совершать совмес­тные культовые трапезы, китайские же вследствие существу­ющей у них родовой организации и преобладающего культа предков не имеют для этого повода. Полностью исключена и частная совместная трапеза лишь у табуистически связанных народов, таких, как индийцы и евреи (ограниченно). Индийцы считают осквернением даже взгляд, брошенный в кухню чело­веком другой касты. Впрочем, еще в античности сакральные действия рода были также недоступны тем, кто не являлся членом рода, как культ предков в Китае. Напротив, уже в ан­тичном полисе компонентом акта (реального или фиктивно­го) «совместного жительства» (синойкизма) была замена от­дельных притании, служащих для культовых трапез связанных клятвой союзов, необходимым для каждого полиса пританеем города - символом совместной трапезы городских родов как следствием их братства. Правда, в основе античного полиса официально лежало деление на роды и стоящие над ними чисто личные и чисто (по крайней мере предположительно) общие по происхождению, строго замкнутые вовне и образующие культо­вый союз сообщества. Античные города были в соответствии с весьма немаловажными представлениями их жителей преж­де всего добровольными объединениями и конфедерациями личных союзов отчасти родового, отчасти, как, вероятно, фратрии, военного характера, которые затем при позднейшем делении городов были, исходя из управленческой точки зре­ния, подведены под определенную схему. Поэтому города

[335]

античности сакрально замкнуты не только вовне, но и внутри города по отношению к каждому, не принадлежащему к како­му-либо роду конфедерации, - к плебеям; именно поэтому они оставались и внутренне разделенными на замкнутые культовые союзы. По своему характеру знатных родовых кон­федераций с античными городами были в значительной сте­пени сходны южно-европейские города раннего средневеко­вья, особенно приморские (но не только они). Каждый знатный род имел в городских стенах свою крепость, личную или со­обща с другими родами; в этом случае (как, например, в Сие­не) пользование ею тщательно регулировалось. Вражда меж­ду родами бушевала в городе во всяком случае не менее сильно, чем вне его, и ряд старинных подразделений города (например, alberghi) был, по-видимому, связан с делениями на области феодальных властителей. Но здесь, что чрезвы­чайно важно, не было никаких следов существовавшей еще в античности сакральной замкнутости родов по отношению друг к другу и вовне: следствие исторически важного события в Антиохии, совершенно правильно выдвинутого апостолом Павлом на первый план в его «Послании к галатам», где речь идет об участии апостола Петра в (ритуальной) трапезе вмес­те с необрезанными братьями. Ритуальная замкнутость осла­бевала уже в античных городах и была близка к исчезнове­нию. Безродный плебс в принципе добился равного положе­ния в ритуальных церемониях. В средневековых городах, осо­бенно в городах Центральной и Северной Европы, это ослаб­ление происходило с самого начала, и роды очень скоро утра­тили свое значение конституирующего город элемента. Тако­вым становится конфедерация отдельных бюргеров (отцов семейств), так что и принадлежность горожан к внегородским сообществам практически потеряла всякое значение по срав­нению с городской общиной. Уже античный полис становился в представлении его жителей все больше общиной как уч­реждением. Окончательно понятие «общины» сложилось в античности в противоположность «государству» только при включении ее в эллинистическое или римское государство, что, с другой стороны, лишило ее политической самостоя­тельности. Напротив, средневековый город был «коммуной» с момента его возникновения, независимо от того, в какой сте­пени ясно осознавалось правовое понятие «корпорации» так таковое.

На Западе не было табуированных границ индийско-экваториального региона, а также различных тотемических, свя­занных с культом предков, и кастовых магических ограничений родовых союзов, которые в Азии препятствовали объединению братства в корпорацию. Последовательный тотемизм и казуисти­ческое проведение родовой экзогамии возникли, и несомненно,

[336]

в виде позднего продукта, именно там, где развитие никогда не приводило к образованию больших военно-политических и прежде всего городских союзов. Античным религиям известны лишь следы таких образований, будь то в виде «остатков» или в виде погибших ростков. О причинах этого, поскольку они не носили религиозный характер, можно высказать лишь неопре­деленные предположения. Заморские вторжения и морские грабежи раннего времени, военные авантюры и массовые основания колоний внутри страны и за ее пределами, созда­вавшие длительно действующие союзы между различными племенами или представителями различных родов, неизбеж­но должны были разрушить прочность замкнутых родовых и магических уз. И даже если в античных городах повсюду де­лались попытки искусственно восстановить традицию посред­ством деления основанных новых общин на родовые союзы и фратрии, основополагающей единицей в полисе был уже не родовой, а военный союз. Многовековые странствия завоева­телей-германцев до и во время Великого переселения наро­дов, их набеги и авантюристические походы во главе с выбор­ными вождями также препятствовали возникновению табуистических и тотемических связей. И даже если они пытались, как сообщается, селиться по реальным или фиктивным ро­дам, решающими оставались судебный и военный союз сотни и система земельных наделов как основа обложения повин­ностями, а позже отношение к правителю, дружина и вассалитет; быть может, именно эти обстоятельства привели к тому, что магические родовые связи не получили своего развития. Христианство же, ставшее религией этих глубоко потрясенных в своих традициях народов, могло стать таковой вследствие слабости или отсутствия у них магических и табуистических ограничений, и окончательно обесценило и уничтожило родо­вые связи в их религиозном значении. Часто весьма значи­тельная роль, которую церковная община играла в организа­ции управления средневековых городов, - лишь один из симп­томов влияния христианской религии на разрыв родовых свя­зей и тем самым на образование средневекового города. В отличие от христианства, ислам, как показывает вся история внутренних конфликтов старого халифата, в сущности, не преодолел замкнутость арабских племен и родовые узы, так как оставался религией войска завоевателей, разделенного на племена и роды.

Поясним еще раз различия между городами того и другого типа. Город был во всем мире совместным поселением до того чуждых по местожительству людей. Китайский, месопотамский, египетский, а часто даже и эллинский военачальник основывает или перемещает город, заселяет его не только теми, кто добро­вольно готов стать его жителями, но в случае необходимости и

[337]

принудительно посредством разбойничьих набегов. Чаще все­го так происходило в Месопотамии, где насильственно приве­денные на место будущего города жители должны были сна­чала вырыть канал, который давал возможность основать го­род в пустыне. Поскольку военачальник с его аппаратом уп­равления и чиновниками оставался абсолютным господином, общинный союз не возникает или возникают лишь его жалкие начатки. Поселенцы часто остаются отдельными племенами лишь разделенными на семьи, или, где это не произошло, - членами прежних местных и родовых союзов. Не только жи­тель китайского города оставался обычно связан со своей сельской общиной, это относится и к широким слоям негре­ческого населения эллинистического Востока, что подтверж­дается легендой, мотивирующей рождение Назарянина в Вифлееме тем, что род его отца имел там свой Hantgemal, как сказано в немецком переводе «Хелианда»[23], и, следователь­но, принадлежал ему. До недавнего времени связь со своей родной деревней сохраняли и проживающие в городах рус­ские крестьяне: они не теряли права на землю и были обяза­ны принимать участие по требованию деревенской общины в уплате повинностей помещику. Следовательно, в этих услови­ях возникало не право городского бюргерства, а только союз живущих в данный момент в городе и объединенных обязательством нести повинности и предоставленными при­вилегиями. На родовых связях основывался и эллинский синойкизм. По преданию, восстановление Иерусалима Ездрой и Неемией также совершалось родами, причем посредством совместного поселения представителей каждого политически полноправного сельского рода. По месту жительства делился только безродный и политически бесправный плебс. И в ан­тичном полисе каждый человек был гражданином, но перво­начально всегда только как член рода. Эллинский и римский синойкизм и каждое колониальное завоевание всегда прохо­дили в ранний период, во всяком случае фиктивно, подобно воссозданию Иерусалима; даже демократия была вначале не способна поколебать схему образования бюргерства из родов (gentes), составленных из них фратрий и образованных ими фил, следовательно, из чисто личных культовых союзов; и вынуждена была пытаться политически обезопасить эти нахо­дящиеся во власти родовой знати союзы только с помощью косвенных средств. В Афинах каждый, кто хотел иметь право занимать легитимную должность, должен был указать культо­вый центр своего рода (< греч.>). Римская легенда также хорошо знает, что города возникают как совместные поселе­ния местных жителей и представителей чуждых племен; по­средством ритуальных актов они объединялись в братскую религиозную общину с собственнным общинным очагом и

[338]

богом как святым покровителем общины, но при этом дели­лись на роды, курии (фратрии) и трибы (филы). Это деление, считавшееся вначале само собой разумеющимся в каждом античном городе, уже очень рано стало совершаться, как по­казывают круглые числа союзов (слагаемые из 3, 30 или 12), искусственно для удобства налогообложения. Но принадлеж­ность к родовому союзу оставалась необходимым признаком полноправного гражданина для участия в культовых обрядах и занятия всех должностей, требовавших общения с богами, auspicia. Она была ритуально необходимой. Ибо легитимный союз должен был покоиться на традиционной ритуальной основе традиционных ритуальных форм союза: род, военный союз (фратрия), политический племенной союз (фила), или создавать видимость этого. При основании средневековых городов, особенно на севере, дело обстояло совершенно ина­че. Бюргер входил, по крайней мере при образовании новых городов, в городскую корпорацию как отдельное лицо и в ка­честве такового приносил присягу городу. Его личное право­вое положение как бюргера гарантировала ему личная при­надлежность к городскому союзу, а не род или племя. При основании городов в число жителей включались и торговцы не только из других мест, но и из чужих племен. Так происхо­дило, во всяком случае, при образовании новых городов, ког­да привилегиями в город привлекались переселенцы; в мень­шей степени при преобразовании старых поселений в городс­кие общины. Это не означает, конечно, что в Кёльне, например, все упоминаемые в источниках купцы из различных мест Запада, от Рима до Польши, входили в тамошнюю корпора­цию, созданную именно местными имущими слоями. Но такие случаи вступления в корпорацию чужих встречались. Особое положение в средневековых городах, соответствующее отно­шению в Азии к чужеземцам, занимали евреи. Ибо, хотя в верхнерейнских грамотах, например, епископ указывает, что он призвал евреев «для большего блеска города» и хотя ев­реи упоминаются в грамотах Кёльна как землевладельцы на­ряду с христианами, единению их с местными жителями пре­пятствовали чуждый Западу ритуальный запрет браков с не­евреями и совершения совместной трапезы и в первую оче­редь отказ от участия в таинстве евхаристии, от братства. Средневековый город был и объединением культового харак­тера. Городская церковь, городской святой, участие жителей города в таинстве причащения, официальные церковные празднества были само собой разумеющимися. Христианство лишило род всякого ритуального значения. Христианская об­щина была по своей глубочайшей сущности конфессиональ­ным союзом отдельных верующих, а не ритуальным союзом родов. Поэтому евреи с самого начала остались вне союза

[339]

горожан. Если средневековый город и нуждался в культовой связи и для его конституирования были часто (быть может, всегда) необходимы церковные приходы, он тем не менее был, как и античный город, светским образованием. Приходы выступали не в качестве церковных союзов и не через пред­ставителей церкви; светские представители церковных при­ходских общин принимали наряду с шеффенами[24], предста­вителями светской городской власти, а иногда с гильдиями купцов главные формально-правовые акты от лица горожан. Полноправность в качестве члена церковной общины, а не ритуальная полноправность рода, как в античности, была не­обходимым условием, чтобы считаться полноправным бюрге­ром. Вначале различие между городами Запада и городами Азии не было принципиальным. Местный бог, соответствую­щий святому средневековых городов, и ритуальная общность полноправных горожан были также необходимой составной частью всех переднеазиатских городов античности. Однако политика переселений людей, совершаемых в ходе завоева­ний великими царями, изменила это, превратив город в чисто административный округ, в котором все жители без исключе­ния, независимо от их принадлежности к племенному или ри­туальному союзу, имели одинаковые шансы на существова­ние. Это очевидно и из положения евреев времен пленения. Для них были закрыты только государственные должности, требующие определенного образования и, по-видимому, так­же ритуальной квалификации. В городах, очевидно, не было «должностных лиц общин». Отдельные представители чужих племен имели, как и плененные евреи, своих старейшин и священнослужителей, были, следовательно, «пришлыми пле­менами». До пленения в Израиле метеки (gerim) не входили в ритуальное сообщество (они не были обрезаны), а к ним от­носились едва ли не все ремесленники. Следовательно, они были здесь «пришлыми племенами», как и в Индии, где риту­альное братство городских жителей было исключено касто­вым табу. В Китае в каждом городе был свой бог (им часто был почитаемый в культе прежний мандарин города). Общи­на отсутствовала во всех азиатских и переднеазиатских горо­дах или только намечалась как союз родов, выходивший за границы города. Еврейская конфессиональная община управ­лялась после пленения чисто теократически.

Западный город, более точно - средневековый город, которым мы сначала займемся, был не только экономически центром торговли и ремесла, политически (обычно) крепостью и часто местонахождением гарнизона, административно су­дебным округом, но также скрепленным клятвой братством. В древности его символом были общие выборы пританов[25]. В средние века город был скрепленной клятвой «коммуной» и

[340]

считался в правовом смысле «корпорацией». Впрочем, все это произошло не сразу. Еще в 1313 г., как указывает Хачек, английские города не могли получить «franchise»[26], потому что они, говоря современным языком, не были «юридическим лицом», и лишь при Эдуарде I [27] города выступают как корпо­рации. Политическая власть, городские сеньоры - повсюду, а не только в Англии - видели в бюргерстве возникающих горо­дов в правовом смысле пассивный литургический целевой союз, члены которого, квалифицированные как городские землевладельцы, несли особые повинности, выполняли опре­деленные обязанности и обладали известными привилегиями: рыночной монополией, складочным правом, привилегиями в ремесле и правом на ремесленный банн, участием в городс­ком суде, особым военным и налоговым положенном. При этом экономически наиболее важная часть этих привилегий была в формально-правовом отношении обычно достижени­ем совсем не бюргерского союза, а политического или вотчинного сеньора города. Он, а не горожанин, формально по­лучает эти важные права, которые непосредственно идут эко­номически на пользу горожанам, а косвенно, в финансовом отношении, в виде налогов горожан - ему, сеньору города. Эти привилегии были на самой ранней стадии, например, в Германии королевскими привилегиями епископу, на основа­нии которых епископ, в свою очередь, мог видеть и видел в своих городских подданных обладателей привилегий. Иногда, в частности в Англии в англосаксонский период, допуск к по­селению у рынка считался исключительной привилегией, пре­доставляемой соседними сеньорами своим, и только своим зависимым людям, доходы которых они облагали налогом. Городской суд был либо королевским, либо вотчинным судом; шеффены и другие функционеры не были представителями горожан и даже в тех случаях, когда горожане их выбирали, оставались должностными лицами господина, а городское право, которым руководствовались функционеры суда, - уста­новленным им статутом.

Universitas civium[28], о которой всюду вскоре начнут го­ворить, была, следовательно, прежде всего гетерономной и гетерокефальной и входила в другие политические, а также (часто) в вотчинные союзы. Однако вскоре это изменилось. Город превратился, хотя и в различной степени, в автономное и автокефальное правовое объединение, в активную «местную корпорацию», а должностные лица города стали полностью или частично органами этого учреждения. Для такого развития средневекового города было важно, чтобы привилегирован­ное положение горожан с самого начала рассматривалось как право каждого отдельного горожанина в его общении с треть­ими лицами. Это было следствием не только изначально

[341]

свойственного как античности, так и средневековью лично-правового понимания подчинения общему «объективному» праву как праву «субъективному», следовательно, как выра­жению сословного статуса лица, но и, особенно в средние века, по правильному указанию Байерле, также следствием еще не исчезнувшего в германском судопроизводстве отно­шения к каждому субъекту права как к «участнику судебного собрания»[29], а это значит - как к активному члену судебной общины, где принадлежащее бюргеру объективное право са­мо выступает как выносящее суждение, - институт, о котором и о следствиях которого для формирования права мы говори­ли раньше. Это право отсутствовало в судопроизводстве большинства городов всего мира. (Следы его мы находим только в Израиле. Мы вскоре увидим, чем было вызвано это особое положение.) Решающим для превращения средневе­кового города в союз было то, что в то время, когда экономи­ческие интересы горожан направляли их к созданию институ­циональной корпорации, они, с одной стороны, не встречали препятствий в магических или религиозных ограничениях, и, с другой, над ними не стояло рациональное управление поли­тического союза. Там, где присутствовал хоть один из этих факторов, как, например, в Азии, даже сильные экономичес­кие интересы соединяли жителей города лишь на время. Возникновение автономной и автокефальной корпорации в сред­ние века с управлением городского совета, возглавляемого «консулом», «майером» или «бюргермейстером» - явление, существенно отличающееся от всех не только азиатских, но и античных городов. В античности, как еще будет показано в дальнейшем, специфически городское устройство сложилось прежде всего там, где в полисе появились его наиболее ха­рактерные черты - преобразование власти как городского правителя, так и родовых старейшин в господство аристокра­тических «родов», способных нести военную службу. Напро­тив, именно в тех средневековых городах, которые являли собой специфический тип данного времени, дело обстояло совершенно иначе.

При анализе этого процесса необходимо строго разли­чать его формально-правовую, социологическую и политичес­кую стороны, что не всегда делалось в споре различных теорий «городского строя». В формально-правовом отношении корпорация горожан как таковая и ее учреждения «легитимно» конституировались посредством (действительных или фиктив­ных) привилегий, данных политической, а иногда и вотчинной властью. Отчасти ход событий действительно соответствовал i этой формально-правовой схеме. Но часто, причем именно в) важнейших случаях, речь шла о совершенно другом: о революционной узурпации, если рассматривать происходящее с

[342]

формально-правовой точки зрения. Правда, не повсеместно. Можно делать различие между исконным и производным воз­никновением средневековой городской общины. При исконном возникновении союз бюргеров был результатом политического объединения горожан в корпорацию, невзирая на «легитимные» власти и вопреки им, вернее, результатом целой серии подобных актов. Решающее формально-правовое подтверждение этого состояния легитимными властями происходило позже - впрочем, не всегда. Производным путем союз горожан возникал посредством предоставленного ему или его потомкам по договору или пожалованному основателем города более или менее полному или ограниченному праву на автоно­мию и автокефалию; особенно часто пожалования давались при основании города для новых поселенцев и их правопреемников. Исконная узурпация посредством внезапного акта единения в корпорацию, скрепленное клятвой объединение (conjuratio) горожан происходили преимущественно в больших старых городах, таких, как Генуя и Кёльн. В целом, как правило, наблюдается комбинация того и другого. Источники по истории городов, которые, естественно, представляют легитимную последовательность развития более преобладающей, чем она была в действительности, вообще не упоминают об этих узурпаторских братствах: во всяком случае, сообщение о них в источниках может быть только случайным, вследствие чего данные об их возникновении, в особенности когда речь идет об уже существующих городах, представляются в срав­нении с их действительным возникновением слишком общи­ми. О кельнской conjuratio 1112 г. есть только одно лаконич­ное упоминание. Чисто формально в Кёльне при составлении актов могли присутствовать шеффены старого города и пред­ставители приходов, в частности пригорода св. Мартина как нового поселка торговцев (mercatores), ибо они были призна­ны «легитимными» властями. Их противники, городские сень­оры, указывали, конечно, при разногласиях на несоблюдение формальных законных требований, например, (в Кёльне)на то, что некоторые шеффены не принесли клятву и т. п. Ибо в такого рода упущениях и проявлялись узурпаторские нововве­дения. Указы императоров династии Штауфенов, направлен­ные против автономии городов, звучат иначе: они запрещают не только те или иные формально-правовые упущения, но и conjurationes как таковые. О фактически движущих силах при таких преобразованиях в достаточной мере свидетельствует то, что в Кёльне еще значительно позже Richerzeche (гильдия бога­тых) - с точки зрения легитимности чисто приватный клуб осо­бенно состоятельных бюргеров - успешно претендовала не толь­ко на право принимать новых членов, что было вполне есте­ственно, но и на компетенцию предоставлять им совершенно

[343]

не связанные с членством в клубе права горожан. Большин­ство крупных французских городов также получили самостоя­тельное городское устройство в принципе сходным путем, посредством скрепленного клятвой братства горожан.

Но подлинной родиной conjurationes была, очевидно, Италия, где в подавляющем большинстве случаев городское устройство возникало исконно посредством conjuratio. Поэто­му здесь и легче всего, несмотря на неясность источников, понять социологическую сторону городского объединения. Общей предпосылкой была характерная для Запада апропри­ация прав феодальными и приходскими властями. Положение в городах до conjuratio - правда в деталях очень различное - в целом следует представлять себе сходным со своеобразной анархией в Мекке, которая поэтому была описана выше не­сколько подробнее. Многочисленные силы, притязающие на господство, противостоят, перекрещиваясь, друг другу: полити­ческая и вотчинная власть епископа, апроприированная власть вице-графа и других должностных лиц, основанная отчасти на привилегиях, отчасти на узурпации, крупные городские владете­ли ленов или освобожденные министериалы короля или еписко­пов (capitani), сельские или городские субвассалы (valvasalles) капитанов, владельцы родовых аллодов различного проис­хождения, множество владельцев бургов от своего и от чужо­го имени в качестве привилегированных сословий с сильной клиентелой, состоящей из зависимых и свободных под их пат­ронатом, профессиональные объединения городских про­мышленных классов, судебные власти, основанные на вот­чинном, ленном земельном и церковном праве. Временные договоры, полностью сходные со «связями» между родами в Мекке, приостанавливали столкновения между различными вооруженными группами как внутри, так и вне городских стен. Официальным легитимным господином города был либо об­ладатель императорского лена, либо чаще епископ, который, владея светскими и духовными средствами воздействия, имел наибольшие шансы на действенное господство.

Для конкретной цели и большей частью на неопреде­ленный срок, т. е. до объявления о прекращении ее действия, заключалась и такая conjuratio, которая в качестве compagne communis (или под сходным названием) служила предпосыл­кой политическому союзу будущего «города». Сначала в сте­нах города существует несколько conjurationes, но серьезного значения достигает лишь клятвенный союз «всей» общины, т. е. всех тех сил, которые в данный момент обладают воен­ной властью или претендуют на нее и способны доказать ее действенность. В Генуе такой союз возобновлялся сначала каждые четыре года. Направленность его была самой различ­ной. В Милане в 980 г. способные носить оружие горожане

[344]

заключили союз против епископа, в Генуе вначале епископ и фамилии вице-графов, у которых были узурпированы светские господские права, позже превратившиеся просто в притязания на повинности, по-видимому, входили в эти союзы, тогда как позже compagne communis здесь и в других местах выступала и против притязания на власть епископа и вице-графов. Пози­тивной целью клятвенных братств было прежде всего объе­динение местных землевладельцев для обороны и наступ­ления, для мирного завершения споров и утверждения соот­ветствующего интересам городских жителей судопроизвод­ства, затем монополизация всех экономических возмож­ностей, предоставляемых городом его жителям: только учас­тник такого союза допускался, например, в Генуе к торговым операциям горожан, в частности, к инвестиции капитала в форме комменды в заморскую торговлю. Союз требовал также фиксации повинностей города в виде общей суммы или высоких процентов вместо произвольного обложения и, нако­нец, создания военных организаций для расширения полити­ческой и экономической сферы власти коммуны вовне. Едва только возникли конъюрации, начались войны между комму­нами, которые к XI в. становятся постоянным явлением. Внут­ри города клятвенный союз добился присоединения к нему массы горожан: знатные и патрицианские фамилии города, основавшие братство, призывали всех землевладельцев го­рода приносить клятву; тот, кто не приносил клятву, терял свои права. Формальное изменение в существующем управ­лении городом происходило не всегда; епископ или светский сеньор часто сохранял свое положение во главе городского округа и по-прежнему управлял им с помощью своих министериалов; ощутимо великое преобразование выражалось только в наличии собрания горожан. Однако это не осталось без изменения. В последние десятилетия XI в. повсюду появ­ляются консулы (consules), ежегодно официально избираемые всеми горожанами или избранной ими коллегией, которая в действительности всегда была органом узурпировавшей изби­рательное право группой знатных горожан, чей состав под­тверждался только выражением одобрения; в городе бывало несколько, иногда до двенадцати, таких групп. Эти консулы, оплачиваемые и обладавшие побочными доходами, захватили при завершении революционной узурпации все или основную часть судопроизводства, высшее командование во время войны и управление делами коммуны. В первое время они происходили преимущественно или очень часто из среды знатных судейских должностных лиц или вотчинной курии; разница была только в том, что теперь они выбирались объединенным бюргерством или его представителями, а не назначались, как раньше, се­ньором города. Они находились под строгим контролем

[345]

коллегии sapientes[30], часто называемой credenza, состоящей частично из прежних шеффенов, частично из знатных горо­жан, которые определялись на эту должность самими консу­лами или по решению выборной коллегии. В сущности же это были главы наиболее могущественных в политическом и эко­номическом отношении родов, распределявших между собой эти должности. В начале образования клятвенного братства еще сохранялось сословное деление на различные категории capitani (главных вассалов), субвассалов, министериалов, владельцев бургов (castellani) и cives meliores[31], т. е. граждан, способных по своему экономическому положению носить ору­жие; должности и места в совете пропорционально распреде­лялись между ними. Очень скоро, однако, обнаружилось, что движение направлено против ленных отношений. Консулам было запрещено принимать лены от сеньоров и коммендироваться им в качестве вассалов. Одним из первых политичес­ких достижений было получение то ли путем насилия, то ли посредством вынужденно предоставленных или купленных привилегий императора и епископов, вытеснение императорс­ких, епископских и сеньориальных бургов из города, переме­щение их за городские стены (это отражено, в частности, в привилегиях императоров Салической династии[32]) и проведе­ние принципа, согласно которому запрещалось в пределах определенной округи строить бурги, а император и другие сеньоры города лишались права жить в нем. Достижением в области судопроизводства было создание определенной про­цедуры, исключавшей иррациональные доказательства, в частности судебные поединки (об этом говорится в многочис­ленных привилегиях XI в.), т. е. то же, что и предпринимала, идя навстречу интересам горожан, королевская власть Англии и Франции; затем запрещение привлекать горожан к рассле­дованию дел во внегородских судах и кодификация особого рационального права для горожан, которым должны были пользоваться консулы при рассмотрении дел в городском су­де. Так из заключаемых от случая к случаю или на короткий срок чисто личных, скрепленных клятвой союзов возникло прочное политическое объединение, члены которого относи­лись к сфере особого сословного права жителей города. Фор­мально это право означало уничтожение старого личного принципа права, материально - разрыв ленных связей и со­словного патримониализма. Правда, еще не в пользу подлин­ного принципа местных корпоративных «учреждений». Городское право было сословным правом членов образовавшегося посред­ством принесения клятвы объединения. Ему были подвластны те, кто относился к сословию горожан или зависимым от них людям. Еще в XVI в. там, где в городах сохранилось господство знатных родов, например в большинстве нидерландских общин,

[346]

представительство в провинциальных и генеральных штатах было не представительством города как такового, а предста­вительством городской знати; это очевидно из того, что наря­ду с представителями знатных родов очень часто в этих горо­дах присутствуют и представители цехов и других незнатных сословий того же города; они голосуют отдельно и не объеди­няются с представителями знатных родов в общее представи­тельство города. В Италии это явление отсутствует. Но в принципе положение очень сходно. Хотя городская знать не должна была находиться вне ленных отношений (что далеко не всегда действительно имело место), однако у нее наряду с городскими домами были бурги и земельные владения вне города, вследствие чего она входила не только в союз комму­ны, но в качестве сеньора или члена и в другие политические объединения. На ранней стадии существования итальянских коммун управление городом принадлежало рыцарским по своему образу жизни родам, независимо от того, предполага­лось ли корпорацией нечто иное и удавалось ли иногда в дей­ствительности рядовым бюргерам добиваться преходящего участия в органах управления. Военное значение рыцарской знати брало верх. На севере, особенно в Германии, старые фамилии шеффенов играли еще большую роль, чем на юге; они часто и формально сохраняли право управлять городом или, во всяком случае, осуществляли его в нераздельной лич­ной унии. В зависимости от соотношения сил участия в управ­лении городом добивались иногда и прежние должностные лица сеньориальной, в частности епископальной, власти - министериалы. Там, где узурпация власти городского сеньора была осуществлена не полностью, часто случалось, что он (обычно это был епископ) добивался участия своих министе­риалов в городском совете. В больших городах, таких, как Кёльн и Магдебург, епископ полностью или частично осуще­ствлял управление посредством свободных городских шеффенов, которые постоянно превращались из должностных лиц епископа в представителей коммун; они всегда привлекали к участию в управлении представителей conjuratio или делили с ним свои функции. В XIII в. во фландрских, брабантских и ни­дерландских городах функции управления начинают осуще­ствлять наряду с назначенными графом шеффенами члены сове­та, принесшие клятву - jurati (уже их наименование свидетель­ствует о возникновении посредством узурпации из рядов conjuratio) или «бургомистры» из горожан; большей частью они образуют отдельные коллегии, но иногда выступают вместе с шеффенами. Они были представителями объединенных в корпорацию горожан и сохранились в Голландии впослед­ствии как корпорация vroedschap. В первое время отношения следует повсюду представлять себе очень колеблющимися,

[347]

без формального регулирования атрибутов фактической влас­ти. Решающими были личные отношения и влияния, а также персональная уния при осуществлении различных функций управления. Формального обособления «городского управле­ния» в современном смысле, особых бюро и ратуш, не было. В Риме, как и во всех городах Италии, горожане заседали в соборе, а руководящие комитеты, иногда и бюргеры, вероят­но, в частных домах или клубах. В Риме это, несомненно, происходило именно таким образом. В Кёльне при узурпации прав горожанами «дом богатых» (domus divitum) также нахо­дился в локальной унии с «домом бюргеров» (domus civium), следовательно, с местонахождением управления, и главы клуба «цеха богатых», по правильному указанию Байерле, находились в личной унии с обладателями должности шеффенов и с другими важными функционерами. Городского ры­царя итальянского типа здесь не было. В Англии и во Франции ведущую роль играли гильдии купцов. В Париже главы гильдии по снабжению водой были и формально признанными представите­лями бюргерства. Но и во Франции возникновение городских корпораций в крупных старых городах частью происходило посредством узурпации союзами бюргеров, купцов и городс­ких получателей рент и их объединений, заключенными либо с живущими в городе рыцарями (на юге), либо с братствами (confraternitates) и цехами ремесленников (на севере страны). Не будучи тождественны conjuratio, эти союзы играли при своем возникновении большую роль в других союзах, осо­бенно на севере. Клятвенные братства германского севера отличаются вследствие слабого развития в них рыцарства особенно архаическими чертами, отсутствующими в странах Южной Европы. Клятвенные братства могли создаваться и повторно с целью установления политической корпорации и узурпации власти сеньора города. Но эти союзы могли примы­кать и к возникающим в большом количестве на севере и в Англии гильдиям защиты. Первоначально такие гильдии были созданы не для того, чтобы оказывать влияние на политичес­кие события: они заменяли горожанам то, чего те особенно часто были лишены в городе раннего средневековья: защиту рода и предоставленную им безопасность. Подобно роду, они помогали своим членам, защищая их от нападения и угроз, а часто и при экономических трудностях, устраняли споры и вражду между входящими в братство, видя свою задачу в зак­лючении между ними мира, брали на себя уплату военной повин­ности (как это было в одном случае в Англии) и заботились об удовлетворении потребности в общении, периодически устраивая сохранившиеся еще с языческих времен пиршества (первоначально они были культовыми актами); заботились, наконец, о похоронах при участии всего братства, гарантировали

[348]

умершему спасение души добрыми делами, приобретали для него за общий счет индульгенции, покровительство могуще­ственных святых и вообще всячески старались в каждом дан­ном случае защищать общие, в том числе экономические, ин­тересы. Если северофранцузские города возникали преиму­щественно как клятвенные объединения мира без остальных атрибутов гильдий, то английские и северные городские объе­динения, как правило, носили характер гильдий. В Англии типичной формой городского объединения была торговая гильдия, обладавшая монополией на мелкую торговлю внутри города. Немецкие торговые гильдии большей частью делились по специальностям (обычно очень сильная гильдия торговцев сукном, мелочных торговцев и др.). Гильдия в виде организо­ванной формы перешла отсюда и в дальнюю торговлю - но это нас здесь не интересует.

Города не «возникли», как часто думают, «из гильдий», напротив, гильдии, как правило, возникали в городах. К тому же гильдии получали власть в городе лишь иногда (на севере, в частности в Англии, в качестве summa convivia). Как прави­ло, власть в городах захватывали отнюдь не тождественные гильдиям «роды». Ибо гильдии не были идентичны conjuratio, городскому объединению.

К тому же гильдии никогда не были единственными видами объединения в городах. Наряду с ними существовали, с одной стороны, различные по своему профессиональному составу религиозные объединения, с другой - чисто экономические, разделенные по профессиям объединения - цехи. Религиозное движение, связанное с созданием подобных союзов, confraternitates, существует на протяжении всего сред­невековья наряду как с политическими союзами, гильдиями, так и с профессиональными объединениями в разнообразном взаимопересечении с ними. Значительную, меняющуюся в разное время роль они играли, в частности, среди ремеслен­ников. Само по себе то, что случайно наиболее раннее упо­минание в источниках подлинной fraternitas ремесленников в Германии - ткачей чехлов для перин в Кёльне (1180) относит­ся к более позднему времени, чем соответствующее ей объе­динение, не доказывает, что профессиональное объединение, вернее, его специфическая профессиональная цель была по­ всюду более ранней и исконной. Однако в профессиональных цехах это было, по-видимому, правилом и объясняется, вероят­но, тем, что образцом для объединений свободных ремесленни­ков, во всяком случае вне Италии, служило совершаемое вотчин­ным управлением деление тяглых ремесленников на группы во главе с мастерами. Но в ряде случаев fraternitas служит отправ­ным пунктом будущего профессионального союза. Подобно тому как еще недавно возникновение в России еврейских

[349]

рабочих мастерских начиналось с приобретения самого необ­ходимого для религиозно-полноправного еврея - с приобретения Торы[33], так и многочисленные, по существу профессиональные, союзы ставили на первое место интересы общения и религии, или, если они были ярко выраженными профессиональными объединениями, добивались религиозного призна­ния, как это было свойственно большинству гильдий и вообще всем объединениям в средние века. И это отнюдь не было мас­кировкой важных материальных интересов. То обстоятельство, например, что самые ранние конфликты в союзах подмастерьев возникали не из-за условий труда, а по вопросам религиозного этикета (таким, как места в религиозных процессиях и т.п.), показывает, как сильно и тогда социальная оценка стоящего вне рода бюргера была обусловлена религиозной. Здесь сра­зу же обнаруживается то, что особенно важно, - резкая про­тивоположность по отношению к любого рода табуистической замкнутости, которая исключала бы братство в общине.

В целом эти братства, как религиозные, так и светские по своему характеру, независимо от времени их возникнове­ния в каждом отдельном случае, фактически находились час­то в первоначальной унии с официальными профессиональ­ными союзами - с купеческими гильдиями и цехами ремес­ленников, о которых речь еще будет идти ниже. Те же, в свою очередь, не всегда были, как часто предполагают, ответвле­ниями первоначально единой гильдии, хотя это случалось, но вместе с тем объединения ремесленников, например, сложи­лись в некоторых случаях гораздо раньше, чем старейшие conjurationes. He были они и их предтечами, ибо существова­ли во всем мире, даже там, где никогда не возникала городс­кая община. Все эти объединения оказывали преимуществен­но косвенное воздействие: способствуя объединению горожан посредством привычки к общности интересов, которая долж­на была возникнуть в свободных объединениях, посредством примера и совмещения в личной унии ведущего положения лицами, опытными в руководстве такими клятвенными союза­ми и пользовавшимися благодаря этому влиянием. Во всяком случае, вполне естественно было, и это подтверждается так­же дальнейшим развитием, что и на севере именно богатые бюргеры, заинтересованные в независимости торговых сно­шений, принимали наряду со знатными фамилиями активное участие в создании conjuratio, давали на это деньги, следили за ходом движения и вместе со знатными родами принимали клятву и обязательства от всей массы населения; пережитком этого являлось, очевидно, право цеха богатых в Кёльне пре­доставлять гражданское право. Там, где в этом движении бюргеров помимо знатных родов участвовали и занимающие­ся промышленной деятельностью жители города, известную

[350]

роль в образовании городского союза играли прежде всего купеческие гильдии. В Англии еще при Эдуарде II восставшие против купцов мелкие бюргеры жаловались на то, что потен­таты (potentes) требуют от самых бедных горожан, в частности и от цехов, клятвы в повиновении и вводят на основе этой узурпированной власти налоги. Сходным был, несомненно, этот процесс и в большинстве городских братств, возникших посредством узурпации. После того как в ряде больших горо­дов узурпации увенчались успехом, те политические сеньоры, которые основывали новые города или предоставляли старым городам привилегии, поспешили из «соображений конкурен­ции» добровольно предоставить бюргерам часть, в каждом случае различную, требуемых ими прав, не дожидаясь воз­никновения формального объединения, вследствие чего успех этих объединений становился по своей тенденции повсемест­ным. Этому способствовало, в частности, и то, что лица, же­лавшие или предполагавшие поселиться в городе, обладав­шие, с точки зрения основателя города, достаточным богат­ством и социальным влиянием, требовали предоставления им уже существующего права какого-либо определенного города; так, например, жители Фрейбурга - городское право Кёльна, многочисленные южногерманские города - право Фрейбурга, восточные города - магдебургское право; при возникновении конфликтов компетентное решение выносил город, чье право было в каждом данном случае предоставлено. Чем богаче были поселенцы, на которых расчитывал основатель города, тем больше были уступки, на которые ему приходилось идти. Так, 24 conjurationes во Фрейбурге, которым Бертольд Церингенский [34] обещал сохранение свобод граждан в новом городе, играют роль, напоминающую роль «цеха богатых» в Кёльне, получают большие личные привилегии и в качестве consules общины держат в руках управление городом.

К числу пожалованных князьями и вотчинниками при­вилегий городам относится повсюду прежде всего то, что бюр­герство конституируется как «община» с собственными орга­нами управления; в Германии во главе ее стоит «совет». На­личие «совета» считалось в Германии необходимым выражением свободы города, и бюргеры притязали на автономное право оп­ределять его состав. Это удалось им не без борьбы. Еще Фрид­рих II запрещает в 1232 г. деятельность всех советов и бургоми­стров, выбранных городами без согласия епископа; вормсскому епископу удалось добиться для себя и своего представи­теля права председательствовать в совете и назначать его членов. В Страсбурге в конце XII в. управление министериалов епископа было заменено советом, состоящим из предста­вителей бюргерства и пяти министериалов. В Базеле епископ добился того, что император устранил совет, который, как

[351]

предполагает Гегель[35], он прежде сам разрешил. Во многих южногерманских городах долгое время фактическим главой города оставался назначаемый или, во всяком случае, утвер­ждаемый сеньором шультгейс, и бюргерство могло избавиться от этого контроля, лишь купив эту должность. Однако в грамо­тах мы обнаруживаем, что наряду с шультгейсом все большее значение обретает «бургомистр» который в конце концов по­лучает преимущество. Он был, в отличие от шультгейса, дей­ствительным представителем союза горожан, т. е. должност­ным лицом, возникшим в результате узурпации, а не должнос­тным лицом сеньора. Впрочем, в XIV в. в соответствии с из­менившимся составом очень многих немецких городов бурго­мистр, получая все большее значение, часто переставал быть представителем «родов», подобно consules Италии, - им ско­рее соответствовали не принесшие клятву шеффены (scabini поп jurati), консулы и подобные им представители бюргерства больших городов в раннее время, - а становился доверенным лицом профессиональных объединений, т. е. относился уже к более поздней стадии развития.

Активное участие в союзе бюргеров обусловливалось сначала повсюду наследственным, отчуждаемым, свободным от барщины и податей владением землей в городе; или оно было связано только с твердо установленным налогом и обя­занностью участвовать в осуществлении необходимых городу целей, - эта обязанность стала в Германии признаком городс­кого землевладения. Позже стала облагаться и другая соб­ственность, прежде всего деньги и ценные металлы. Вначале

городской житель, не обладавший земельным владением, был лишь участником в защите города, каким бы ни было в ос­тальном его сословное положение. Право занимать городские должности и участвовать в совете менялось, причем в раз­личном смысле. К этому мы теперь и перейдем. Но сначала надо еще, предварительно и в самом общем смысле, поста­вить вопрос, что послужило причиной того, что, в отличие от Азии, в Средиземноморском бассейне, а затем в Европе, на­чалось развитие городов. Отчасти ответ на это был уже дан указанием на то, что возникновению городского братства, следовательно, городской общины препятствовала магическая замкнутость родов, а в Индии - каст. В Китае роды были носителями важных религиозных традиций, культа предков и поэтому нерушимы. В Индии касты определяли специфический образ жизни, с соблюдением которого было связано существование при переселении душ, поэтому касты ритуально исключали друг друга. Но если в Индии это препятствие было абсолют­ным, то родовая знать в Китае и особенно в Передней Азии может рассматриваться только как относительное препят­ствие. И в самом деле, именно в этих регионах

[352]

появляется нечто совершенно иное: различие в военной организации, прежде всего в ее экономико-социологической основе. Необ­ходимость регулирования течения рек и орошения привела в Передней Азии (включая Египет) (и менее, но в достаточной степени в Китае) к созданию царской бюрократии, вначале это была только бюрократия, связанная со строительными работами, но затем она привела к полной бюрократизации управления, которая давала царю возможность с помощью персонала и доставляемых им доходов взять снабжение ар­мии в свои руки, осуществляя его посредством своих бюрок­ратических хозяйственных органов. «Офицер» и «солдат», вся составленная из призывников, снаряженная и снабженная необходимым из государственных складов армия стала здесь основой военной силы. Следствием этого были отделение солдат от средств военных действий и безоружность поддан­ных. На этой почве не могла возникнуть политическая, неза­висимая по отношению к царской власти бюргерская община, так как бюргер больше не был воином. Совершенно иначе обстояло дело на Западе. Здесь вплоть до периода импера­торской власти сохранился принцип самоэкипировки войска, независимо от того, состояло ли оно из несущих военную по­винность в силу военного банна [36] крестьян, рыцарей или го­родской милиции. А это означало военную самостоятельность отдельных военнообязанных. В самоэкипирующейся армии действует принцип, согласно которому военачальник в значи­тельной степени зависит от доброй воли войскового состава, на повиновении которого полностью основана его политичес­кая власть; об этом свидетельствуют уже отношения между Хлодвигом и его войском[37]. По сравнению с каждым отдель­ным лицом, даже по сравнению с небольшими их группами, он сильнее, но перед всеми или большими их объединениями, если таковые возникают, он беззащитен. Такой военачальник лишен бюрократического, слепо ему повинующегося, ибо пол­ностью от него зависящего, аппарата принуждения, с помо­щью которого он, не вступая в переговоры с независимыми в военном и экономическом отношении аристократическими родами, из чьих рядов он вынужден рекрутировать органы своего управления, - своих сановников и должностных лиц на местах, - мог бы проводить свою волю и тогда, когда эти слои сплачиваются против него. Между тем такие союзы возникали всегда, как только предъявлялись новые требования экономи­ческого характера, в частности требования денег. Этим объясняется возникновение на Западе, и только там, «сословий», а также возникновение корпоративных и автономных городских общин. Финансовая помощь горожан вынуждала сеньоров обра­щаться к ним в случае необходимости и заключать с ними дого­вор. Такой финансовой мощью обладали также гильдии в

[353]

Китае и Индии, «денежные люди» Вавилона, что заставляло царей, дабы не спугнуть их, и там в известной мере считаться с ними. Но это еще не давало возможности городским жите­лям, какими бы богатыми они ни были, сплотиться и высту­пить как военная сила против властелина города. В отличие от них, все conjurationes и объединения Запада начиная с раннего периода античности были вооруженными городскими союзами. И это было решающим.