Глава 16. Хорьчиха Трилистник склонилась над коробкой и прислушалась к тишине, грохотавшей в ее ушах

Хорьчиха Трилистник склонилась над коробкой и прислушалась к тишине, грохотавшей в ее ушах. «Нет, — подумала сыщица, — тут что-то не так. Совпадения помогают нам, а не встают поперек пути. Как могло случиться, что ваза исчезла?»

Она спустилась на нижний этаж к лифту и вышла на улицу. Загадка осталась не менее реальной, чем город вокруг нее.

«Если совпадения помогают, как могло случиться, что знаменитейшая в мире сыщица взяла вазу именно в тот момент, когда эта ваза нужна мне?» Вопрос казался не таким уж важным, но ее внутренний наблюдатель был начеку, следя за ходом ее мыслей.

Знала ли Хорьчиха Мускат, что мне нужна ваза?

Думаю, да.

Она взяла вазу, чтобы помочь мне?

Думаю, да.

Как можно мне помочь, если вазы у меня нет?

Нет ответа.

Как я могу понять исчезновение вазы?

Нет ответа.

Опустив глаза, она посмотрела на тротуар и огорченно шмыгнула носом. Ее внутренний наблюдатель улыбнулся.

Если я что-то расследую, какое до этого дело Хорьчихе Мускат, с которой я, хоть и восхищаюсь ею, никогда не встречалась?

Потому что я влезла в ее дело. Зачем я влезла в ее дело? Вопрос поставлен неправильно.

Действует ли Мускат одна? Участвует ли в этом ее тень — Бергамот?

Вопрос поставлен неправильно.

Трили размышляла так: «Может статься, Норки знает правду, но было бы не этично с моей стороны спрашивать его о его бывших работодателях».

Она приняла решение: любое расследование я должна уметь довести до конца сама, без посторонней помощи.

Трили сосредоточилась и постаралась вернуться к исходной точке своих размышлений.

Зачем мне нужна ваза?

Потому, что она насыщена образами прошедших веков, и мне легче разгадывать эти образы, когда я держу вазу в лапах.

«Хороший ответ! — подумала Трили. — Дальше, думай дальше!»

Разве то, что я хочу узнать, вне меня? Нет.

Разве в пустой вазе содержатся знания, которые я ищу?

Нет!

Зачем же мне ваза?

Она помогает мне видеть то, что я уже знаю.

Почему мне нужна эта помощь?

Трили почувствовала, что расследование приближается к своему апогею. Разгадка не давалась в лапы: отскакивала вбок, бросалась в укрытие, однако недостаточно быстро. Быстрее молнии Трили поймала ее на лету, хлопнув лапами в воздухе. Та вздохнула и улыбнулась: «Хороший удар, Трили!»

Почему мне нужна помощь вазы? Бывает, если вы не взглянете с другого ракурса, вы не увидите вообще ничего.

Приблизившись к своему дому, Трили снова принялась бежать. Взлетев на крыльцо, она распахнула дверь. Ее партнер удивленно глянул на нее из-за своего стола.

Трилистник дрожала от возбуждения.

— Интересная идея эксперимента, мистер Норки! Описано в Хоречьем Научном Журнале. Два психологических теста: в одном усилием воли воздействуют на объект, держа его в лапах, в другом — на тот же объект, но в лапах держат заменитель. Какой тест точнее?»

Она швырнула шляпу и шарф мимо колышка, и те упали на пол. Перепрыгнув через всю комнату, водворила их на место:

— Что же вы молчите, мистер Норки?

— Я думаю, это одно и то же, мисс Трилистник. Но эксперимент интересный, клянусь усами! Дело в том, что информация, которую они хотят получить...

—...зависит не от объекта, а от усилия воли!

И прыгнула головой вперед в Кресло Нераскрытых Тайн.

— Мистер Норки, принесите мне что-нибудь!

— Конечно, мисс Трилистник. Что именно?

— Да все равно. Что-нибудь, что я могу держать в лапах.

Партнер улыбнулся и передал ей того самого набитого опилками пингвина, присланного компанией «Пуш-ТВ».

Трили улыбнулась в ответ, радуясь его невозмутимости.

— Благодарю вас. Полагаю, теперь я могу ненадолго погрузиться в работу.

— Без сомнения, мисс Трилистник.

С этими словами Норки, вдумчивый, как всегда, пожелал ей удачного вечера и отбыл, в своем белом шарфе и твидовой шляпе. Трилистник услышала шуршанье его «Остин-Фьюррета», выезжавшего со двора. Она взяла в лапы пингвина, уселась поплотнее в свое кресло, расслабилась и закрыла глаза.

— Я держу в лапах античную вазу... — прошептала сыщица.

Сразу же возник первый образ: щенок хорька, весь черный от пыли, зажал в зубах пушистого шерстяного пингвина и тащит его в щенячий манеж.

Сыщица открыла глаза:

— Да-а...

«Три глубоких вздоха, — приказала себе Трили. — Расслабить тело и ум. Я — в палате советников...»

Пингвин нырнул в глубину и исчез. Вокруг Трили завихрилась тьма. «Не напрягай память, пусть образы явятся сами». Затем отчетливо и внезапно:

На освещенной сцене, перед оставшимися в живых членами Совета и хмурым взглядом двуглавого змея стоит пингвин. Трили шепнула что-то, и пингвин превратился в хорька песочной масти с черными подпалинами.

— Кому разрушения доставили радость? Кого случившееся сделало счастливым?

Аведой Мерек, стоя перед камерами, бросил в тишину эти вопросы.

— Если мы несчастливы, — медленно прозвучали никем не прерываемые слова, — если наш эксперимент не принес нам ничего, кроме боли, потерь и ужаса, имеем ли мы право когда-нибудь повторить его?

Ни звука в палате, ни одного проблеска на карте планеты Ферра. Все внимание уцелевших приковано к одной фигурке.

В этот момент в палату впорхнула тень пингвина, поднялась ввысь, крикнула, подобно чайке, и, разрезав тишину, нырнула за сцену.

— Нет, — без улыбки произнесла Трили, твердо решив наблюдать дальше, — не прерывай...

Пингвин исчез, эхом отозвался его крик.

— Я простой хорек, — сказал Аведой Мерек, — у меня больше вопросов, чем ответов. И вот главный вопрос: как сделать так, чтобы это не повторилось? Нет законов, нет правил.

Это должны быть Правила Этикета, и мы научимся жить по этим правилам. Мы возвестим их всем, кого мы любим, и не только им — всей цивилизации, будь то один хорек или миллионы.

Любое мое действие, которое может причинить вред другим, я должен вначале испытать на себе.

Я обязан относиться с той же мерой уважения и доброты к равным мне, старшим и щенкам, с какой я отношусь к самому себе.

Я утверждаю, что все свободны жить, думать и веровать так, как они желают. В той же мере свободен и я.

Каждый мой день будет прожит и каждый выбор сделан ради высшей истины.

Слова Аведоя Мерека не были ни требованием, ни криком о помощи. Просто он, стоя перед выжившими, объявлял о своем собственном решении и приглашал остальных присоединиться к нему, если они того захотят.

Наблюдая с закрытыми глазами за происходящим на сцене, Хорьчиха Трилистник из сторонней свидетельницы превращалась в участницу событий. «Если другие пойдут за ним — и я пойду». В состоянии транса она ждала от него продолжения списка Правил Этикета, по которым ее цивилизация живет и по сей день.

— Я называюсь хорьком, — прошептала Трили, — чтобы провозгласить: я никому не соперник и не враг, все мы — одна семья...

Но хорек, стоявший перед камерами и советниками, хранил молчание.

И наконец — почти шепотом:

—...Спасибо.

И кивнул самому себе. Он не забыл ничего. «Спасибо».

Повернулся и пошел со сцены. Глянул в сторону Трили и снова кивнул, будто скорее чувствовал ее присутствие, чем видел ее.

Открылась дверь в прихожую, тень пингвина метнулась прочь. Аведой Мерек прошел через комнату, и дверь закрылась.

В состоянии транса Трилистник увидела несколько бликов на карте планеты, затем больше, еще больше. Сотни и сотни огней.