Глава 16. Агнете Иверсен было сорок девять лет

Агнете Иверсен было сорок девять лет. Впрочем, если судить по гладкой коже, острому взгляду и стройному телу, то ей можно было дать лет тридцать пять. Однако все давали ей больше из-за рано поседевших волос, консервативного, классического, вневременного стиля, которого она придерживалась в одежде, и из-за слегка старомодной речи человека с хорошим образованием. И конечно, из-за образа жизни, который семья Иверсен вела в районе Хольменколлосен, расположенном на холме над городом. Казалось, семья принадлежала к другому, прошлому поколению. Агнете была домохозяйкой, и у нее имелось два «домашних ассистента», помогавших ей содержать в порядке дом, сад, Ивера Иверсена и удовлетворять большие и малые потребности их сына, Ивера-младшего. Даже по сравнению с окружающими громадными виллами дом Иверсенов отличался своими размерами. Но работа по хозяйству была настолько выполнимой, что «домашние ассистенты» (или «слуги», как Ивер-младший немного саркастически называл их теперь, когда стал студентом и начал общаться с новыми людьми социал-демократического склада) не приходили раньше двенадцати. Это означало, что Агнете Иверсен совершенно спокойно могла встать первой, совершить утреннюю прогулку по лесу, начинавшемуся прямо от границ их владений, собрать букет ромашек, а потом приготовить завтрак для своих двух мужчин. Она сидела с чашкой чая и смотрела, как они употребляют здоровый и питательный завтрак, приготовленный ею для начала длинного и напряженного рабочего дня. Когда они закончили трапезу и Ивер-младший поблагодарил за пищу рукопожатием, как в доме Иверсенов было принято на протяжении нескольких поколений, она убрала со стола и вытерла руки о белый передник, который позже положит в корзину для грязного белья. Затем она проводила их до парадного крыльца, поцеловала каждого в щеку и увидела, как неновый, но ухоженный «мерседес» задом выезжает из гаража на две машины на яркий солнечный свет. Сейчас, во время каникул, Ивер-младший работал в семейной риелторской компании, где, как надеялись родители, он поймет, что трудиться тяжело, что ничего не дается даром и что распоряжение семейным состоянием означает не только большую честь, но и массу обязательств.

Галька на дорожке хрустела под колесами отъезжающей машины, а Агнете махала мужчинам с крыльца. И если бы кто-нибудь сказал ей, что вся эта сцена похожа на рекламный ролик пятидесятых годов, она бы рассмеялась, согласилась и не стала об этом больше думать. Потому что она жила той жизнью, какой хотела. Ее будни состояли в том, чтобы облегчить жизнь двум мужчинам, которых она любила и которые распоряжались ценностями во благо общества и семейного будущего, а что в жизни может иметь больший смысл?

Она слышала доносившиеся из кухни звуки радио: ведущий новостной программы говорил что-то о растущем количестве передозировок в Осло, о волне проституции и о беглом заключенном, который уже вторые сутки находится на свободе. Там было так грустно, в том мире. Там, внизу. Так много не функционирующих должным образом вещей, лишенных баланса и гармонии, к которым человек должен стремиться. И когда Агнете стояла и размышляла над этим, над тем, в какой прекрасной гармонии все находится: семья, хозяйство, этот день, – она обратила внимание на то, что разделяющие двухметровую, аккуратно подстриженную живую изгородь боковые ворота, которыми пользовались «домашние ассистенты», открыты.

Она рукой прикрыла глаза от солнца.

Парень, идущий по дорожке, был, похоже, ровесником Ивера-младшего, и сначала она подумала, что это его друг. Агнете расправила передник. Но когда парень подошел ближе, она поняла, что он наверняка на несколько лет старше ее сына, а уж в такой наряд, что был на нем, – немодный полосатый коричневый костюм и пара кроссовок – ни Ивер-младший, ни его друзья ни за что бы не облачились. На его плече висела красная спортивная сумка, и Агнете Иверсен подумала, не принадлежит ли он к «свидетелям Иеговы», но потом вспомнила, что они всегда ходят по двое. На коммивояжера он тоже не был похож. Молодой человек подошел к подножию лестницы.

–  Чем я могу тебе помочь? – любезно спросила Агнете, секунду поколебавшись между «вы» и «ты».

–  Я попал к Иверсенам?

–  Да, верно. Но если ты хотел поговорить с Ивером или моим мужем, то они только что уехали. – Она указала в сторону дороги.

Парень кивнул, полез левой рукой в сумку и что-то из нее достал. Он направил предмет на Агнете, сделав полшага влево. Агнете никогда ничего подобного не видела в реальной жизни. Но у нее было отличное зрение, всегда отличное, это передавалось по наследству. Поэтому она ни на секунду не усомнилась в том, что увидела. Она стала хватать воздух ртом и машинально сделала шаг назад, к открытой двери у нее за спиной.

В руках у парня был пистолет.

Она продолжала пятиться, глядя на человека с пистолетом, но не могла поймать его взгляд.

Раздался хлопок, и ей показалось, будто ее кто-то ударил, сильно толкнул в грудь. Агнете продолжила движение назад, ввалилась в открытую дверь, оцепенев и потеряв контроль над членами, но все еще держась на ногах, прошла по коридору, вскинула вверх руки в попытке удержать равновесие и почувствовала, как задела рукой одну из картин на стене. Она упала, только войдя в кухню и едва ли заметив, что ударилась головой о столешницу и свалила на пол стоявшую на ней вазу. Агнете лежала на полу, повернув шею и прижавшись головой к нижнему ящику стола, так что взгляд ее был направлен вниз. И тут она увидела цветы. Ромашки в осколках стекла. И нечто похожее на красную розу, распускавшуюся на ее переднике. Она посмотрела на входную дверь и увидела очертания головы на улице. Парень стоял лицом к кустам веерного клена, которые росли слева от тропинки. Затем он нагнулся и исчез. И она молила Бога, чтобы так оно и было, чтобы он исчез.

Агнете попыталась подняться, но не могла шевельнуться, как будто тело отключили от мозга. Она закрыла глаза и прислушалась к себе. Боль ощущалась, но это была другая боль, какой она никогда прежде не испытывала. Эта боль чувствовалась во всем теле, как будто его пытались разорвать надвое, но вместе с тем она была тупой, почти далекой.

Новости кончились, и теперь снова передавали классическую музыку. Шуберт. «Вечерняя серенада».

Она услышала звук мягких шагов.

Подошвы кроссовок ступают по каменному полу.

Агнете открыла глаза.

Парень шел к ней, но взгляд его был направлен на то, что он держал между пальцами. Стреляная гильза. Она видела такие, когда семья выезжала осенью в свой летний дом на равнине Хардангервидда на охоту. Парень убрал гильзу в красную сумку, вынул из нее пару желтых резиновых перчаток и тряпку, присел на корточки и вытер что-то с пола. Кровь. Ее кровь. Потом он обтер свои подошвы. Агнете сообразила, что он убрал кровавые следы и кровь с обуви. Так поступил бы хладнокровный убийца. Тот, кто не хочет оставлять после себя следов. И свидетелей. Ей следовало бы испытывать страх. Но она не боялась, она ничего не чувствовала; все, что она могла, – наблюдать, запоминать, размышлять.

Он перешагнул через нее и направился по коридору к ванной и спальням. Распахнул дверь и вошел, оставив ее открытой. Агнете удалось повернуть голову. Парень раскрыл сумочку, которую она собрала и положила на кровать, чтобы потом переодеться, поехать в город и купить себе юбку в магазине Фернера Якобсена. Он открыл кошелек, достал деньги и отбросил в сторону все остальное. Подошел к комоду и выдвинул верхний ящик. Потом второй сверху, где должен был найти шкатулку с драгоценностями. Чудесные бесценные жемчужные серьги, унаследованные ею от бабушки. Ну конечно, они не были бесценными, Иверу оценили их в двести восемьдесят тысяч крон.

Она услышала, как драгоценности упали в спортивную сумку.

Парень исчез в общей ванной и вышел, держа в руках три зубные щетки – ее, Ивера и Ивера-младшего. Он был либо очень беден, либо очень болен, либо и то и другое.

Он приблизился к Агнете, наклонился и положил руку ей на плечо:

–  Больно?

Она смогла покачать головой. Такой радости она ему не доставит.

Он передвинул руку, и она почувствовала, как вокруг ее шеи сомкнулась резиновая перчатка. Большой и указательный пальцы лежали на артериях. Он хочет ее задушить? Но парень не стал сжимать пальцы.

–  Твое сердце скоро перестанет биться, – сказал он.

Потом поднялся и пошел к входной двери, протер ручку тряпкой и закрыл за собой дверь. Вскоре она услышала, как хлопнули ворота. А после этого Агнете Иверсен почувствовала его. Холод. Он появился сначала в руках и ногах, потом в голове, дойдя до самой макушки, и с обеих сторон подступил к сердцу. За ним следовал мрак.

Сара посмотрела на мужчину, который вошел в вагон на станции метро в Хольменколлене. Он сидел во втором вагоне, откуда она сама переместилась, когда туда на станции в Воксенлиа сели три юнца в бейсболках набекрень. В период летних отпусков сразу после утреннего часа пик в метро было мало народа, и поначалу она находилась в вагоне одна. Сейчас юнцы пытались выжить и мужчину. Она слышала, как самый низкорослый из них, очевидно вожак, называл мужчину козлом, смеялся над его кроссовками, говорил, чтобы тот убирался из их вагона, плевал на пол у его ног. Чертовы гангста-подражатели. А теперь один из них, светловолосый красивый мальчик, наверняка заброшенный директорский сынок, достал пружинный нож. Господи, неужели они… Он махнул рукой в сторону мужчины, и Сара чуть не закричала. В соседнем вагоне раздался смех. Подросток воткнул нож в сиденье между ногами мужчины. Снова заговорил вожак, он дал мужчине пять секунд на то, чтобы тот убрался из вагона. Мужчина встал. На какой-то миг Саре показалось, что он собирается что-нибудь предпринять. Да, на самом деле показалось. Он лишь плотнее прижал к телу красную сумку и перешел в ее вагон.

–  Фак ю, трус! – прокричали они ему вслед на своем норвежском, подвергнувшемся сильному влиянию MTV, и снова рассмеялись.

В поезде находились только она, он и трое юнцов. В гармошке между вагонами он на пару секунд остановился, ловя равновесие, и тут взгляды их встретились. И хотя в его глазах не было видно страха, Сара знала, что он боится, испытывает страх цивилизованного вырождающегося существа, всегда готового сдать свою территорию, незаметно убраться, оставив ее каждому, кто скалит зубы и демонстрирует готовность применить физическое насилие. Сара презирала его. Презирала его слабость. Ту чертову доброту, которой он из лучших побуждений окружал себя. Ей даже, можно сказать, хотелось, чтобы они побили его. Немного поучили его ненависти. И она надеялась, что он увидит презрение в ее взгляде и тогда сожмется в комок и забьется в угол.

Но вместо этого он улыбнулся ей, пробормотал тихое приветствие, сел в двух рядах сидений от нее и стал мечтательно смотреть в окно. Как будто ничего не случилось. Господи, да в кого же мы превратились? В сборище затравленных баб, у которых даже нет стыда, чтобы устыдиться. Ей захотелось самой плюнуть на пол.