Глава 20

Симон проехал мимо участка с футбольными полями и свернул на свою улицу. Он увидел, что сосед снова делает гриль. Громкие, промаринованные солнцем и пивом взрывы хохота подчеркивали летнюю тишину их района. В большинстве домов окна темные, на улице почти нет припаркованных автомобилей.

–  Ну вот мы и приехали, – произнес Симон, поворачивая к гаражу.

Он не знал, зачем сказал это. Эльсе прекрасно видела, что они подъехали к дому.

–  Спасибо за фильм, – сказала она, опуская ладонь на его руку на рычаге переключения скоростей, как будто он проводил ее до ворот и собирался оставить.

Никогда, подумал Симон и улыбнулся ей. Он задумался, многое ли она поняла из того, что происходило на экране. Это Эльсе предложила пойти в кино. Несколько раз во время сеанса он поглядывал на нее и заметил, что смеялась она, во всяком случае, в правильных местах. Но в фильмах Вуди Аллена больше юмора содержится в диалогах, чем в визуальной составляющей. Да-да, но все равно они провели замечательный вечер. Еще один замечательный вечер.

–  Но думаю, тебе не хватало Миа Фэрроу, – сказала она игриво.

Симон засмеялся. Это была их шутка. Первым фильмом, на который он ее повел, был «Ребенок Розмари», отвратительный гениальный фильм Поланского, где героиня Миа Фэрроу рожает ребенка, который оказывается сыном дьявола. Эльсе испытала потрясение и еще долго считала, что таким образом Симон дал ей понять, что не хочет иметь детей, особенно когда он стал настоятельно приглашать ее посмотреть этот фильм еще раз. Только потом, после просмотра четвертого фильма Аллена с Миа Фэрроу, она поняла, что его привлекала Фэрроу, а не сыновья дьявола.

Когда они шли от машины к дверям дома, Симон заметил на улице вспышку света. Короткую, как у мигающего маяка. Она исходила от припаркованной машины.

–  Что это было? – спросила Эльсе.

–  Не знаю, – ответил Симон, отпирая дверь. – Поставишь кофе? Я сейчас вернусь.

Симон вышел на проезжую часть. Он видел эту машину при подъезде к дому, такой не было ни у кого на их улице. И на прилегающих улицах. В Осло лимузины принадлежат преимущественно посольствам, королевскому двору или министрам. Он знал еще только одного человека, разъезжавшего по Осло на машине с затемненными стеклами, удобным местом для ног и личным шофером. С шофером, который только что вышел из автомобиля и открыл для Симона заднюю дверцу.

Симон нагнулся, но остался стоять снаружи. У маленького человека, сидевшего в салоне, был острый нос и круглое розовощекое лицо того типа, что называют приятным. Синий блейзер с золотыми пуговицами, любимый наряд норвежских финансистов, судовладельцев и слащавых певцов в 80-е годы, всегда заставлял Симона задуматься, правда ли, что все норвежские мужчины в глубине души мечтают стать капитанами.

–  Добрый вечер, комиссар Кефас, – сказал маленький человек высоким радостным голосом.

–  Что ты делаешь на моей улице, Нестор? Здесь никто не будет покупать твое дерьмо.

–  Ой-ой. Всегда включаешь яростного полицейского воина?

–  Дай мне малейший повод арестовать тебя, и я это сделаю.

–  Ну, если закон не запрещает помогать человеку, попавшему в затруднительное положение, то, думаю, это не понадобится. Не хочешь сесть в машину, чтобы мы могли поговорить спокойно и без помех, Кефас?

–  Не вижу причин.

–  Ты тоже плохо видишь?

Симон уставился на Нестора. Короткие ручки, маленькое толстое тельце. Но рукава блейзера коротки ровно настолько, чтобы открывать золотые запонки в виде инициалов SN. Хотя этот человек утверждал, что является украинцем, по сведениям из полицейского досье на Хуго Нестора, он родился и вырос в норвежском городе Флурё, происходил из семьи рыбаков, носил фамилию Хансен, которую позже сменил, и никогда надолго не выезжал за границу – исключением был только период прерванной учебы на экономическом факультете Университета города Люнд в Швеции. Откуда у него взялся странный акцент, неизвестно, но украинским он точно не был.

–  Не знаю, поняла ли твоя молодая жена, Кефас, кто исполнял какие роли. Но она, наверное, слышала, что сам Аллен не играл? Этот еврей так противно болтает. Не то чтобы я имел что-то против отдельно взятых евреев, но я считаю слова Гитлера об их расе правильными. То же самое со славянами. Хотя я и восточный славянин, но понимаю, что он был прав, когда говорил, что славяне не в состоянии сами править собой. На уровне расы, надо заметить. А этот Аллен, он ведь еще и педофил?

В полицейском досье далее говорилось, что Хуго Нестор был самым главным оператором на городском рынке наркотиков и торговли людьми. Он никогда не был осужден, никогда не привлекался, никогда не подозревался. Он был слишком умным и осторожным, этот чертов угорь.

–  Не знаю, Нестор. Зато я знаю, что ходят слухи, будто это твои люди ликвидировали тюремного священника. Он вам что, денег задолжал?

Нестор снисходительно улыбнулся:

–  Разве распространение слухов не ниже твоего достоинства, Кефас? Ты всегда отличался от коллег определенным стилем. Если бы у тебя имелось больше, чем слухи, например надежный свидетель, который мог бы предстать перед судом и опознать преступников, ты бы уже давно кого-нибудь задержал. Верно?

Угорь.

–  Так или иначе, у меня есть предложение для тебя и твоей жены, которое несет с собой быстрые деньги. И денег хватит на довольно дорогую глазную операцию, например.

Симон сглотнул и, отвечая, заметил, что голос его осип:

–  Это Фредрик тебе рассказал?

–  Твой бывший коллега из Экокрима? Позволь сказать так: до меня дошли слухи о твоих потребностях. Когда ты обращаешься к нему с подобным вопросом, значит, ты хочешь, чтобы он достиг таких ушей, как мои. Или нет, Кефас? – Нестор улыбнулся. – Ну ладно. У меня есть предложение, выгодное, по-моему, для нас обоих. Ну что, не хочешь сесть в машину?

Симон взялся за дверцу и заметил, что Нестор автоматически подвинулся на сиденье, словно освобождая для него побольше места. Симон сосредоточился на том, чтобы дышать ровно и чтобы ярость не заставила его голос дрожать слишком сильно:

–  Продолжай, Нестор. Дай мне наконец повод арестовать тебя.

Нестор вопросительно поднял бровь:

–  О каком поводе вы говорите, комиссар Кефас?

–  Попытка подкупа официального лица.

–  Подкупа? – Нестор рассмеялся коротким визгливым смешком. – Давай назовем это деловым предложением, Кефас. Ты увидишь, что мы…

Остального Симон не расслышал, поскольку в лимузине, судя по всему, была хорошая звукоизоляция как внутри, так и снаружи. Он шел, не оглядываясь, и жалел, что не очень сильно захлопнул дверцу. Он услышал, как автомобиль завелся и шины зашуршали по асфальту.

–  Ты, кажется, расстроен, любимый, – сказала Эльсе, когда он уселся за кухонный стол со своей чашкой кофе. – Что случилось?

–  Просто один водитель заблудился, – ответил Симон. – Я объяснил, как ему выехать.

Эльсе, мягко ступая, принесла кофейник. Симон смотрел в окно. Улица была пуста. В тот же миг он почувствовал, как по бедрам растекается горячая боль.

–  Черт!

Он вышиб кофейник из рук Эльсе, и тот с грохотом упал на пол. Симон заорал на нее:

–  Черт, женщина, ты льешь на меня кипящий кофе! Ты… ты… – Какая-то часть его мозга уже отреагировала и пыталась забрать слова назад, но, как и с той автомобильной дверцей, он не хотел, он отказывался, он все испортит, лучше бы ему вонзить нож себе в сердце. И ей. – Слепая!

В кухне стало тихо, единственным звуком было перекатывание крышки кофейника по линолеуму и бульканье вытекающего кофе. Нет! Он этого не хотел. Только не это!

–  Прости, Эльсе, я…

Он поднялся, чтобы обнять ее, но Эльсе уже шла к раковине. Она открыла кран с холодной водой и сунула под него полотенце.

–  Спусти брюки, Симон, я…

Он обнял ее сзади, прижался лбом к ее затылку и прошептал:

–  Прости, прости, пожалуйста. Ты можешь меня простить? Я… я просто не знаю, что мне делать. Я должен бы что-нибудь для тебя сделать, но я… я не могу, я не знаю, я…

Он еще не слышал рыданий, но уже чувствовал, как они сотрясают ее тело и распространяются на него. Он ощутил комок в горле и подавил собственные рыдания, не зная, справился ли с ними. Оба стояли и дрожали.

–  Это я должна извиняться, – всхлипнула Эльсе. – Ты мог бы выбрать кого-нибудь получше, а не ту, что… что будет тебя обваривать.

–  Но лучше тебя нет, – прошептал он. – Так что все в порядке, можешь калечить меня, сколько хочешь, я тебя все равно никуда не отпущу, ясно?

И он понял, что она знает: это правда. Он сделает все, выдержит все, пожертвует всем.

«Чтобы он достиг таких ушей, как мои…»

Он просто не смог.

Из темноты доносился отдаленный экзальтированный смех соседа, а из глаз Эльсе лились слезы.

Калле посмотрел на часы: без двадцати одиннадцать. День удался, сегодня они сбыли больше супербоя, чем обычно за целые выходные, поэтому пересчет и фасовка новых доз заняли немного больше времени, чем всегда. Он снял с лица маску, – они все надевали маски, когда измельчали и смешивали наркотик на скамейке в простой двадцатиметровой квадратной комнате, служившей им офисом, наркозаводом и банком одновременно. Наркотик они получали, конечно, уже с добавками, но супербой все равно был самым чистым веществом, с каким Калле имел дело в своей дилерской карьере. Настолько чистым, что если бы они не пользовались масками, то не только словили бы кайф, но и умерли от вдыхания пыли при измельчении и смешивании коричнево-белого порошка. Калле положил маски в сейф перед пачками денег и расфасованными дозами. Может, позвонить Вере и сообщить, что он задерживается? Или же настало время дать ей понять, кто в доме хозяин, кто приносит the dough^[20] и может приходить и уходить, не отчитываясь за каждый чертов шаг?

Калле попросил Пелвиса проверить коридор.

От их железной двери до лифта с правой стороны было всего два-три метра. В конце коридора находилась дверь на лестницу, но они, нарушив все противопожарные предписания, повесили на нее цепь, так что она всегда была закрыта.

–  Cassius, check the parking place! ^[21] – прокричал Калле, запирая сейф.

В их маленький офис не проникали никакие другие звуки, кроме отголосков репетиций на первом этаже, но он любил кричать. Кассиус был самым большим и жирным африканцем в городе. Его тело было таким здоровым и бесформенным, что порой бывало трудно понять, где какая его часть находится, но зато он мог остановить почти любого, пусть даже мышечная масса составляла всего десять процентов его тела.

–  No cars, no people at the parking lot^[22], – сказал Кассиус, выглянув в зарешеченное окно.

–  Коридор чист, – произнес Пелвис, посмотрев в дверное окошко.

Калле крутил колесико сейфового замка, ощущая ровное, хорошо смазанное сопротивление и мягкое постукивание. Шифр находился у него в голове, и больше нигде, он нигде не был записан, в цифрах не было логики, никаких дат рождения и прочей чепухи.

–  Тогда уходим, – сказал он, выпрямляясь. – Have your gun ready, both of you^[23].

Они вопросительно посмотрели на Калле.

Калле ничего не сказал, но с глазами, которые он заметил в дверном окошке, что-то было не так. Он знал, что эти глаза успели разглядеть сидевшего за столом Калле. Хорошо, если это просто парень из плохой группы, который мечтает о менеджере, тогда ничего страшного. Но на столе находилось немало денег и наркотиков, поэтому любой придурок мог захотеть попытать счастья. Будем надеяться, что парень успел заметить на столе и два пистолета, принадлежавшие Кассиусу и Пелвису.

Калле подошел к двери. Замок можно было открыть только его единственным ключом, как снаружи, так и изнутри. Это означало, что Калле мог запереть в офисе работавших там людей, когда самому ему требовалось выйти. Решетки на окнах не открывались. Короче говоря, никто из работающих на Калле не мог смыться с деньгами и товаром. Или впустить непрошеных гостей.

Калле выглянул в окошко, и вовсе не потому, что забыл, как Пелвис недавно сообщил, что коридор чист. Просто он был уверен, что Пелвис может обманом заставить своего босса открыть дверь, если ему за это хорошо заплатят. Черт возьми, да Калле сам поступил бы так же. Поступил так же.

В дверное окошко он никого не увидел. Калле посмотрел в зеркало, которое установил на стене напротив, чтобы никто не мог спрятаться, прижавшись к двери прямо под окошком. Слабо освещенный коридор был пуст. Он повернул в замке ключ и выпустил Кассиуса и Пелвиса. Первым вышел Пелвис, за ним Кассиус, потом сам Калле. Он повернулся, чтобы запереть дверь.

–  Что за… – раздался голос Пелвиса.

Калле обернулся и только сейчас заметил то, чего не мог видеть из окошка из-за угла обзора: двери лифта были открыты. Но он все еще не видел, что делается в кабине, поскольку свет в ней был отключен. В скупом освещении коридора он видел только что-то белое с одной стороны от дверей лифта. Скотч. Сенсоры кабины лифта заклеены скотчем. И осколки стекла на полу.

–  Осторо…

Но Пелвис уже сделал три шага по направлению к лифту.

Мозг Калле отметил вспышку в темноте лифта и только потом получил информацию о хлопке.

Голова Пелвиса качнулась в сторону, как будто кто-то залепил ему пощечину. Он посмотрел на Калле с выражением удивления на лице. Казалось, на его скуле появился третий глаз. А потом жизнь ушла из него, и тело повалилось на пол, как пальто, из которого только что вышел владелец.

–  Кассиус! Стреляй, мать твою!..

В панике Калле забыл, что Кассиус не говорит по-норвежски, но это не имело никакого значения: тот уже направил пистолет в темноту лифта и пальнул. Калле почувствовал, как в груди колотится сердце. Он никогда раньше не находился по другую сторону пистолета, но теперь он знал, почему те, на кого направлялось дуло, замирали в таких комичных позах, словно их залили цементом. Боль разливалась по груди, было трудно дышать, но он должен был зайти в офис, за пуленепробиваемыми дверьми которого находился воздух, безопасность и надежный замок. Однако рука не слушалась, ему не удавалось вставить ключ в замок, он был как во сне, будто двигался под водой. К счастью, его прикрывало гигантское тело Кассиуса, который палил не переставая. Наконец ключ проскользнул в скважину, и Калле повернул его, рванул дверь и влетел в офис. Он быстро развернулся, чтобы захлопнуть за собой дверь, но та наткнулась на Кассиуса, который успел просунуть внутрь помещения руку размером с бедро. Черт! Калле попытался вытолкнуть ее, но остальные части Кассиуса уже протискивались внутрь офиса.

–  Заходи давай, жирдяй хренов! – прохрипел Калле, открывая дверь.

Африканец завалился внутрь, как тесто, выпирающее из квашни. Он вдавливался в помещение, перекатывая массу своего тела через порог. Его остекленевшие глаза вращались, как у только что вытащенной из воды глубоководной рыбы, рот открывался и закрывался.

–  Кассиус!

Единственным ответом ему был влажный хлопок разорвавшегося на губах у африканца большого красного пузыря. Калле уперся ногами в стену и попытался вытолкнуть чернокожую гору наружу, чтобы закрыть дверь. Но ничего не получалось. Калле наклонился и попробовал заволочь его в офис. Слишком тяжело. В коридоре послышались тихие шаги. Пистолет! Кассиус упал так, что рука с оружием оказалась под ним. Калле уселся на него верхом, отчаянно стараясь запустить руку под его тело, но за каждой жировой складкой находилась новая, а пистолета не было и в помине. Сидя на трупе с рукой, по локоть закопанной в жир, Калле услышал, как шаги в коридоре ускорились. Он понял, что сейчас произойдет, попытался спрятаться, но слишком поздно: дверь ударила его в лоб и наступила темнота.

Когда Калле открыл глаза, он лежал на спине и смотрел на типа в куртке с капюшоном, в желтых резиновых перчатках, с пистолетом, направленным прямо на него. Он покрутил головой, но больше никого не увидел, только Кассиуса, половина тела которого находилась в офисе. Из своего положения Калле видел дуло пистолета, выглядывающее из-под туши Кассиуса.

–  Что тебе надо?

–  Чтобы ты открыл сейф. У тебя осталось семь секунд.

–  Семь?

–  Я начал обратный отсчет до того, как ты очнулся. Шесть.

Калле поднялся на ноги. У него кружилась голова, но он подошел к сейфу.

–  Пять.

Он начал крутить колесико замка.

–  Четыре.

Еще одна цифра, и сейф откроется, а деньги исчезнут. Деньги, которые ему придется возмещать лично, – таковы правила игры.

–  Три.

Он помедлил. Только бы ему добраться до пистолета под телом Кассиуса!

–  Два.

Он действительно выстрелит или блефует?

–  Один.

Этот тип застрелил двоих, глазом не моргнув, так что` ему стоит застрелить третьего?

–  Вот… – сказал Калле, отходя в сторону.

Он не мог заставить себя посмотреть на пачки денег и товар.

–  Клади все сюда, – приказал парень, протягивая ему красную спортивную сумку.

Калле сделал, как он велел. Ни быстро, ни медленно. Он просто перекладывал содержимое сейфа в сумку, а мозг его в это время автоматически подсчитывал. Сто тысяч крон. Двести тысяч…

Когда он закончил, парень велел ему бросить сумку на пол, что Калле и сделал. И в тот же самый миг он понял, что если его застрелят, то это произойдет сейчас. Здесь. От него больше не было пользы. Калле сделал два шага в сторону Кассиуса. Он должен немедленно добыть пистолет.

–  Если ты не будешь этого делать, я тебя не застрелю, – сказал парень.

Вот черт, он что, мысли читает?

–  Положи руки за голову и выходи в коридор.

Калле помедлил. Может, это означает, что ему будет позволено жить? Он перешагнул через Кассиуса.

–  Лицом к стене, руки над головой.

Калле снова поступил так, как ему было велено. Он покрутил головой и увидел, что парень уже подобрал пистолет Пелвиса и сидит на корточках, шаря рукой под Кассиусом и не отводя взгляда от Калле. Он выудил второй пистолет.

–  Вынь пулю из той стены, будь так добр, – сказал парень, указывая направление.

И до Калле дошло, где он его видел. У реки, это тот бегун. Наверное, выследил их. Калле посмотрел вверх, на деформированную пулю, застрявшую между кирпичами. Многочисленные брызги крови вели от стены туда, откуда они появились: к голове Пелвиса. У этой пули была не слишком большая скорость, Калле выковырял ее ногтем.

–  Давай сюда, – сказал парень, принимая пулю свободной рукой. – Теперь найди-ка мою вторую пулю и обе стреляные гильзы. У тебя тридцать секунд.

–  А что, если твоя вторая пуля в Кассиусе?

–  Я так не думаю. Двадцать девять.

–  Посмотри на эту гору жира, приятель!

–  Двадцать восемь.

Калле упал на колени и начал поиски. Черт, почему он пожалел денег на более яркие лампы!

К «тринадцати» он собрал четыре стреляные гильзы Кассиуса и одну другую. На «семь» он нашел вторую пулю, выпущенную в них, – судя по всему, она прошла насквозь через голову Кассиуса и попала в металлическую дверь, потому что на двери осталась небольшая вмятина.

К окончанию отсчета он так и не сумел найти вторую стреляную гильзу.

Он закрыл глаза, почувствовав, как одно веко, немного тесноватое, оцарапало глазное яблоко. Он молил Бога подарить ему еще один день жизни. Калле услышал выстрел, но не почувствовал боли. Он открыл глаза и обнаружил, что по-прежнему стоит на полу на четвереньках.

Парень отводил дуло пистолета Пелвиса от тела Кассиуса.

Черт, парень на всякий случай еще раз выстрелил в Кассиуса из пистолета Пелвиса! А теперь он подошел к Пелвису, приставил пистолет Кассиуса к тому же месту, в которое вошла первая пуля, и подкорректировал угол. И выстрелил.

–  Черт! – заорал Калле и услышал рыдания в собственном голосе.

Парень убрал оба пистолета в красную сумку и махнул своим в сторону Калле:

–  Пошли. Покатаемся на лифте.

Лифт. Осколки. Это должно произойти в лифте. Он должен схватить этого парня в лифте.

Они вошли в кабину, и в свете, попадавшем внутрь из коридора, Калле увидел многочисленные осколки стекла на полу лифтовой кабины. Он нацелился на один из них, удлиненный, прекрасно подходивший для задуманного. Когда двери закроются, в кабине наступит полная тьма, и ему всего-то надо наклониться, схватить кусок стекла и быстрым плавным движением махнуть им. Всего-то…

Двери закрылись. Парень засунул пистолет за пояс брюк. Прекрасно! Не сложнее, чем курицу зарезать. В кабине стало темно. Калле нагнулся. Пальцы нащупали осколок. Он поднялся. И тут его поймали.

Калле не знал, что за захват к нему применили, но он совершенно не мог двигаться, не мог, черт возьми, даже пальцем пошевелить. Он попытался высвободиться, но это было все равно что тянуть не за тот конец веревки: захват только усилился, а шее и рукам сделалось нестерпимо больно. Кусок стекла выскользнул из его руки. Наверное, что-то из арсенала боевых искусств. Лифт тронулся.

Двери раскрылись, и они услышали бесконечный грохот баса. Захват ослаб. Калле открыл рот и стал пить воздух. На него снова был нацелен пистолет, приказывавший ему двигаться дальше по коридору.

Калле отвели в одну из пустующих репетиционных комнат и приказали сесть на пол спиной к батарее. Он сидел не шевелясь и разглядывал большой барабан с надписью «The Young Hopeless», пока парень привязывал его к батарее длинным черным проводом. Сопротивляться не было причин: у него нет планов убить Калле, иначе он был бы уже мертв. А деньги и товар можно восполнить. Конечно, восполнять придется ему лично, но в данную минуту больше всего он думал о том, как объяснит Вере, что в обозримом будущем шоп-тура в один из городов мира не предвидится. Парень поднял с пола две гитарные струны и обвязал голову Калле через переносицу толстой струной, а через подбородок – тонкой. Затем он, вероятно, привязал струны к батарее, потому что Калле почувствовал, как металл тонкой струны врезается ему в кожу и давит на десну нижней челюсти.

–  Покрути головой, – сказал парень.

Ему приходилось говорить громко, потому что в помещении было шумно из-за музыки, доносившейся из коридора. Калле попытался пошевелить головой, но гитарные струны слишком крепко удерживали ее.

–  Хорошо.

Парень поставил на барабанную подставку вентилятор, включил его и направил Калле в лицо. Калле прикрыл глаза от потока воздуха и почувствовал, как по его лицу потек пот. Когда он вновь открыл глаза, то увидел, что парень поставил один из килограммовых мешков чистого супербоя на стул перед вентилятором и натянул свою куртку на нос и рот. Что он, черт возьми, собирается делать? А потом Калле заметил длинный осколок стекла.

Его сердце сжала ледяная рука.

Он понял, что сейчас произойдет.

Парень взмахнул осколком. Калле застыл. Острый конец стекла вошел в пластиковый пакет, проделал в нем длинное отверстие, и в следующий момент комната наполнилась белым порошком. Он попал Калле в глаза, в рот, в нос. Калле закрыл рот, но его одолел приступ кашля. Он снова закрыл рот и почувствовал горький вкус порошка, осевшего на слизистой, которая жгла и горела. Вещество уже начало поступать в его кровь.

Фотография Пелле и его жены была приклеена к торпеде слева, между рулем и дверцей. Пелле провел пальцем по скользкой засаленной поверхности. Он вернулся на место на своей стоянке в районе Гамлебюен, но это не помогло: было по-летнему безжизненно, а вызовы, возникавшие на мониторе, поступали из других концов города. Но у Пелле появилась надежда: он увидел человека, только что вышедшего из ворот старого фабричного комплекса. Человек этот двигался целенаправленно и быстро, и было понятно, что он торопится и поспешит схватить единственное такси на стоянке, пока огонек на его крыше не погас и оно не исчезло. Но внезапно человек остановился, склонился к стене дома и согнулся пополам. Он стоял прямо под уличным фонарем, и Пелле видел, как содержимое его желудка льется на асфальт. Не дай бог такое случится в машине. Парень стоял согнувшись и блевал. Пелле и сам не раз бывал в его положении и поэтому ощутил во рту привкус желчи от одного взгляда на парня. Потом тот утерся рукавом куртки, выпрямился, набросил на плечо ремень сумки и пошел по направлению к Пелле. И только когда парень приблизился, Пелле понял, что он уже подвозил его меньше часа назад. У него еще не хватило денег, чтобы доехать до пансиона. А сейчас он подавал Пелле знаки, что хочет сесть в такси. Пелле нажал на кнопку, блокирующую все двери в машине, и приоткрыл окно. Он подождал, пока парень подойдет к машине и безуспешно попытается открыть дверь.

–  Извини, приятель, я не поеду.

–  Ну пожалуйста?

Пелле оглядел его. Следы от слез на лице. Черт знает, что с ним произошло, это не его дело. Ладно, может, случилось что-то печальное, но таксисту в городе Осло не выжить, если он станет широко распахивать двери чужим бедам.

–  Слушай, я видел, как ты блевал. Рвота в машине будет стоить тебе тысячу крон, а мне – потерянного рабочего дня. Кроме того, когда ты в прошлый раз выходил из моей машины, у тебя не было денег. Поэтому я пас, понятно?

Пелле до конца закрыл окно и уставился прямо перед собой в надежде, что парень уйдет, не поднимая шума. Он приготовился при необходимости отъехать. Черт, как же у него разболелась нога сегодня вечером! Боковым зрением он увидел, как парень открывает сумку, вынимает из нее что-то и прикладывает к стеклу.

Пелле слегка повернул голову. Тысячекроновая бумажка.

Пелле покачал головой, но парень не уходил. Он стоял не двигаясь и ждал. На самом деле Пелле не беспокоился, в прошлый раз парень не бедокурил. Скорее наоборот, вместо того чтобы упрашивать Пелле проехать еще чуть-чуть, как делало большинство людей, у которых не хватало денег, он поблагодарил Пелле, когда тот остановился и высадил его, как только на таксометре высветилась заплаченная парнем сумма. Он благодарил так искренне, что Пелле начал испытывать угрызения совести, что не довез его до дверей пансиона: это заняло бы у него две лишние минуты.

Пелле вздохнул и нажал на кнопку, разблокировавшую двери.

Парень скользнул на заднее сиденье.

–  Большое, большое спасибо.

–  Ладно. Куда?

–  Сначала, будьте добры, в Берг. Я там кое– что оставлю, если вы будете так любезны и подождете. А потом в пансион «Ила». Я, конечно, заплачу вперед.

–  Не надо, – сказал Пелле, заводя двигатель.

Жена была права, он слишком добр для этого мира.