Глава 20. По дороге домой в метро ​​Сюзанна нашла свободное место и вытащила медицинскую карту Норы Сатерлин из сумки

По дороге домой в метро ​ ​ Сюзанна нашла свободное место и вытащила медицинскую карту Норы Сатерлин из сумки. Прошлой ночью она читала ее в доме у Кингсли Эджа. Затем читала снова в своей квартире. И даже после двух прочтений она по-прежнему не знала, что с этим делать.

Файл начинался с физических показателей Элеонор Шрайбер, которые та давала перед началом первого года в Нью-Йоркском университете. Стандартная процедура для подстраховки, и все указывало на то, что та была здоровой восемнадцатилетней девушкой с низким уровнем холестерина, низким кровяным давлением и легкой аллергической реакцией. Единственным интересным фактом являлось то, что юная Элеонор отказалась от гинекологического осмотра. Эта маленькая приписка заставила Сюзанну насторожиться. Почему та отказалась от стандартного осмотра? Сюзанна сразу предположила худшее:... беременность. Может быть, даже свидетельство аборта. Но через несколько страниц нашла то, что развеяло все ее темные теории в прах. В возрасте девятнадцати лет Элеонор Шрайбер в один из вечеров, по-видимому, слишком хорошо отпраздновала и вырубилась пьяной, а очнулась с лежащим на ней парнем из местного братства. Файл содержал заметки от консультанта по делам, связанным с насилием, который был доставлен, чтобы общаться с Элеонор до, во время и после медицинского освидетельствования. Видимо, той ночью консультанту не пришлось прибегать к своим методам, потому что отметка в таблице свидетельствовала:

Пациентка сказала, что сомневается в том, что молодой человек изнасиловал ее. Она утверждает, что ее вырвало на него во время попытки изнасилования. По прибытию ее священника, Отца Маркуса Стернса, от моих услуг отказались. Пациентка, очевидно, страдает от тяжелой формы отрицания.

Но юная Элеонор не страдала от отрицания. Доклад доктора не только не показал наличия травмы или жидкостей, но и какого-либо вреда, нанесенного девственной плеве девушки. В девятнадцать лет Элеонор Шрайбер все еще была девственницей. Сюзанна знала, что стоило прекратить дальнейшее чтение прямо там. Читать медицинскую карту другой женщины казалось совершенно извращенным вторжением в частную жизнь, что у нее даже свело живот. И все же она не могла остановиться, даже узнав, что юная Нора не была любовницей Отца Стернса или кого-то еще.

Когда Элеонор исполнилось двадцать, все стало еще интереснее. По какой-то причине, вместо того чтобы посещать обычного гинеколога в клинике, Элеонор Шрайбер отправилась к доктору Джонас для решения всех ее медицинских проблем. Доктор Уильям Джонас был терапевтом в Центральном Коннектикуте. И для молодой женщины, которая не принимала участия в организованных спортивных состязаниях, Элеонор, казалось, имела шокирующее количество незначительных травм - вывих запястья, ушибы ребра, даже вагинальный разрыв. Для Сюзанны это казалось явными признаками того, что Элеонор Шрайбер подвергалась физическому насилию в свои неполные двадцать. И все же доктор Джонас предложил только самое поверхностное лечение, назначив какие-то медикаменты, и отправил ее на все четыре стороны, так ни разу не позвонив в полицию или консультанту по делам, связанным с насилием. Это казалось шокирующим недосмотром с его стороны.

Сюзанна перевернула другую страницу. Ее руки задрожали, когда она шепотом произнесла:

- Нора Сатерлин... А ты плохая католичка...

В возрасте двадцати семи лет Элеонор Шрайбер забеременела. Католичкой она была или нет, но беременность быстро закончилась выписыванием рецепта препарата для медикаментозного прерывания беременности. После этого запись в карте прерывалась. Ни травм, ни других посещений доктора Джонаса. Ничего. Ничего... чтобы могла Сюзанна предъявить Отцу Стернсу.

Кингсли Эдж подсказал навестить сестру - которую она не хотела бы видеть. Она знала, что у Отца Стернса была сестра в Дании. Он рассказал ей это ночью в доме приходского священника. Конечно, Кингсли не имел в виду ее – это было бы чертовски далеко и выматывающе для одной поездки. Так что оставалась Клэр или Элизабет.

Она искала что-либо о Клэр прошлой ночью. Милая женщина возраста Норы Сатерлин - богатая светская дамочка с Манхэттена, без мужа и детей, никаких скандалов. Побывав военным корреспондентом, Сюзанна по-настоящему ненавидела общение со светскими людьми. Может быть, именно это имел в виду Кингсли. Но затем она взглянула на данные Элизабет. Самый первый запрос в Google об Элизабет Стернс выдал один жизненно важный и страшный факт. Несмотря на то, что она была прекрасно обеспечена, Элизабет Стернс работала. Она работала в качестве терапевта для жертв сексуального насилия в детстве.

От самой фразы внутри что-то заныло и тысяча воспоминания об Адаме выступили на первый план ее мыслей. После его самоубийства, каждое воспоминание о нем казалось зловещим и испорченным. Любое из этих воспоминаний, начиная с девяти лет - злая ухмылка Адама на его дипломном фото, день, когда он толкнул ее в бассейн на ее двадцатый день рождения, гордость в голосе, когда она вернулась домой из своей первой командировки на Среднем Востоке, живая и торжествующая - было омрачено знанием того, что каждая улыбка была подделкой, каждый смех - маской. Последнее, что она хотела, так это провести день с женщиной, которая работала с жертвами сексуального насилия.

Доехав до станции, Сюзанна закрыла досье. Через десять минут она уже садилась в машину, взятую напрокат. Через пятнадцать - была на пути к Нью-Гемпшир.

В четыре часа, она была там.

* * *

После сытного обеда в столовой на «анальном» столе Гриффина, все трое - Гриффин, Нора и Микаэль – доползли до гостиной. Нора везде разбрасывала конфетти в честь шестилетия трезвости Гриффина, в то время как Микаэль сидел в полном молчании на кожаном диване и смотрел на Гриффа и Нору, танцующих какой-то смешной развратный танец прямо на кофейном столике. Микаэль хотел присоединиться к празднованию, и он бы так и сделал, если бы не угроза Гриффина, что Микаэлю сегодня набьют татуировку, от этой новости он загрузился по полной. Его сексуальные предпочтения он мог скрыть, более или менее. По крайней мере, он мог держать страсть к подчинению и влечение к парням втайне от мамы. Но татуировку? Это не то, что можно было бы сохранить за закрытыми дверьми спальни.

Сразу же после пяти раздался звонок в дверь, и Гриффин приказал Джемисону открыть, что тот и сделал, правда после того как обозвал виновника торжества " печальным разбазариванием таких замечательных талантов".

Дворецкий Гриффина вернулся с длинноногой девушкой с красными волосами, по рукам которой разбегались вверх и вниз замысловатые татуировки. Темно-зеленые ветви винограда поднимались к ямочке между ключиц и обвивали шею – кончики лозы прятались за проколотыми ушами.

- Гриффин Фиске, грязная ты шлюшка. Еще один год прошел? - спросила она с шотландским акцентом.

- Спайк... Не делай вид, что не скучала по мне.

- А мне и не нужно делать вид.

Она с силой ударила по бицепсу Гриффина, отчего Микаэль встрепенулся со внезапным чувством симпатии к девушке. Но Гриффин лишь усмехнулся.

- Нора, Микаэль. Это Спайк. Она бьет мне татушки. Лучшая в своем деле.

- Рада с тобой познакомиться, - сказала Нора, пожимая руку Спайк. - Твоя работа просто великолепна.

- А у тебя великолепная кожа, - сказала Спайк, ходя кругами вокруг Норы. - Она будет выглядеть еще лучше с татуировками на ней.

Нора села на диван и взяла свои заметки по книге, над которыми работала весь день.

- Я хотела бы сделать татуировку. Здоровенного Бармаглота на всю спину. Но мой священник не разрешает мне делать со своим телом что-то странное.

Гриффин закатил глаза, снимая с себя рубашку и ставя два стула рядом, бок о бок.

- Нора, у тебя пирсинг на клиторе, - Гриффин напомнил ей.

- Ага, - согласилась она. – Но кто, как ты думаешь, его сделал?

Она надела очки, заплела волосы в пучок, закрепив ручкой, мгновенно превращая себя в Писательницу Нору, единственный вариант Норы, который Микаэль считал еще сексуальнее, чем Госпожа Нора.

- Отец С сделал тебе пирсинг?

Во рту Микаэля внезапно пересохло. Нора только пожала плечами, переворачивая страницу в заметках.

- Вы празднуете День Святого Валентина по-своему, мы делаем это по-нашему. Не обращайте на меня внимания.

Нора пренебрежительно махнула рукой, в то время как Спайк и Гриффин устроились на стульях. Спайк включила электрическую машинку, смешала чернила и протерла руку Гриффина спиртом.

- Что-нибудь эдакое придумать, лапочка? - спросила она, обхватывая руку Гриффина.

- Не в этом году. Просто добавь еще один узор внизу.

Потребовалось меньше пятнадцати минут, чтобы закончить тату Гриффина – черная виноградная лоза вилась по бицепсу правой руки. Микаэль мог только зачарованно наблюдать за тем, как собиралась и капала кровь. Гриффин даже почти не вздрогнул, когда игла глубоко вбивала чернила в кожу. Все время, пока Спайк работала над рукой Фиске, Микаэль изучал его лицо. У него был такой красивый профиль. И даже испытывая боль, тот не мог удержаться от смеха или улыбки каждые несколько секунд. Откуда бралось все это счастье? В действительности Микаэля это не заботило. Он просто хотел быть частью этого.

Закончив, Спайк вытерла руку Гриффина и взяла фотографию тату.

- И когда мы доберемся до этого грифона на твоей спине, о котором договаривались? - спросила она.

- Думаю, прибережем его до следующего года, в счастливый юбилей номер семь. - Гриффин повернулся к Микаэлю. - Спайк специализируется на больших татуировках. Сделала большие черные крылья ангела по всей спине какому-то парню в Шотландии.

- Моя лучшая работа, - сказала она с гордостью. - Люблю крылья. Это мое любимое. Говоря о...

Она многозначительно посмотрела на Гриффина. А Гриффин посмотрел на Микаэля.

- Иди сюда, Мик. У меня есть для тебя подарок.

Микаэль встал и подошел к Гриффину. Нора отложила в сторону заметки, подняла очки на голову и посмотрела на них обоих.

- Гриффин, я не думаю, что мне нужно делать татуировку. Мама меня убьет. И я не знаю, что хочу или где.

Гриффин потянулся и взял Микаэля за локоть. Он поднял руку парня и положил на свою обнаженную грудь. Каждый нерв в теле Микаэля ожил при контакте его пальцев с кожей Гриффина.

Фиске принялся расстегивать часы Микаэля.

- Подожди. Стоп, - сказал Микаэль.

Грифф хлопнул его по руке и вернул ту на место.

- Все хорошо, Мик, - прошептал Гриффин. - Доверься мне. Пожалуйста.

Сглотнув, Микаэль кивнул.

- Хорошо.

Гриффин снял часы парня и отложил в сторону так бережно, будто это были его собственные за триста тысяч долларов, от Audemars Piguet, а не за двадцать три доллара с eBay.

Сняв часы, Гриффин принялся за черный браслет на второй руке, затем повернул запястья вверх, показывая шрамы Спайк.

- Можешь исправить это? - спросил Гриффин.

Спайк прищурилась, глядя на шрамы, и Микаэль замер внутри от смертельного стыда.

- Я зарисовывала и похуже. Гораздо хуже, - сказала Спайк, проводя пальцами по шрамам Микаэля. - Да, я могу это сделать. Конечно, могу.

- Вот, что получилось, Мик. - Гриффин вытащил сложенный листок бумаги из заднего кармана брюк, развернул его и показал Микаэлю. - Я украл твой молескин, пока вы были с Норой, и послал некоторые из рисунков Спайк. Вот, что мы придумали.

Гриффин отдал рисунок парню, который уставился на него в немом изумлении.

- Я подумал, мы могли бы перекрыть шрамы, - прошептал Гриффин.

Он заправил выбившуюся прядь волос Микаэля за ухо, и тот вздрогнул от интимности жеста. Смотреть, как Гриффин занимается сексом с Норой, было не настолько интимным, как прикосновение того к его волосам.

- Тебе больше не нужно будет их прятать. Твои запястья будут выглядеть вот так.

- Так?

В руке Микаэль держал набросок с крыльями ангела - раскрытых и практически полностью черных. По одному крылу на каждое запястье.

- Ты сможешь сделать вот так, - сказал Гриффин, обхватывая оба запястья и соединяя их вместе, - и у тебя будет полный размах крыльев. Хочешь их сделать? Я заплачу, окей?

Микаэль сглотнул слезы. Никаких больше отвратительных шрамов на запястьях, которые ему придется прикрывать... Просто красивый узор, за который заплатит Гриффин. Получить такую татуировку было все равно что быть отмеченным Гриффином.

- Да. - Он посмотрел на Гриффина уверенно. - Давай сделаем их.

Гриффин хлопнул в ладоши и схватил Микаэля за плечи.

- Ты не пожалеешь, Мик. Чернила не просто попадают под кожу. Они проникают в самую душу. Меняют тебя. И тебя они изменят в лучшую сторону.

- Ты уверен, что хочешь это сделать, Ангел? - спросила Нора, ее глаза были полны беспокойства, но никакого осуждения.

- Да, определенно. Так можно, верно? - спросил он.

- Ты сам волен выбирать, что делать. Если хочешь, сделай это.

- Я хочу этого.

- Хорошо, - сказала Спайк. - Я надеюсь, вы понимаете, что забивать краской рубцовую ткань – это та еще жесть. Мы набьем основу сегодня и сделаем частичное закрашивание. И нужно, чтобы ты заглянул через шесть недель на дополнительные сеансы.

Микаэль сел на стул в то время, как Гриффин притащил стол и поставил перед парнем.

- Грифф, - сказала Спайк, глядя сурово. - Ты должен постоянно его держать. Это не так-то легко.

Гриффин посмотрел на Микаэля, и тот посмотрел на него в ответ, не мигая и не отводя взгляда. Странное чувство, которое он испытывал, находясь с Норой, вернулось. Он начал погружаться в этот странный Дзен, который Нора и Гриффин называли сабспейсом.

Микаэль протянул левую руку, и Спайк стала протирать запястье спиртом.

- Держи его, лапочка, - приказала Спайк Гриффину. - Не позволяй ему шевелиться.

Гриффин взял руку Микаэля и положил на середину стола.

- Он у меня даже не дрогнет.

Глаза Гриффина и Микаэля по-прежнему оставались прикованными друг к другу. Микаэль почувствовал, как пульсирует кровь под кожей, когда раздалось гудение электрической иглы.

- Не стану врать, малыш, - сказала Спайк, делая окончательную регулировку на игле. - Кожа на запястье тонкая и чувствительная. Сделать татуировку на члене было бы куда менее болезненно, чем это.

Микаэль сделал глубокий вдох и медленно выдохнул через нос, как его научила Нора.

- Все хорошо, - сказал Микаэль, зная, что никогда не был так спокоен или уверен в своей жизни.

Руки Гриффина прижимали его запястье. Ни страх, ни мучения, ничто в мире не могло сейчас пробить броню его счастья.

- Я могу выдержать боль.

* * *

Уесли медленно обернулся. В дверях спальни Норы стоял мужчина почти два метра ростом, с идеальными светлыми волосами, проницательными серо-стальными глазами и лицом слишком красивым для земного человека. На нем были джинсы и черная футболка, обтягивающая впечатляюще мускулистые бицепсы, в правой руке он держал мотоциклетный шлем.

- Итак, Сорен водит мотоцикл, - сказал Уесли, не зная, почему это было первым, что вырвалось. - По какой-то причине, я не удивлен.

Глаза Сорена сузились, а уголок его рта дернулся от удовольствия. Он бросил шлем на стул и скрестил руки на широкой груди.

- Привет, Уесли, - только и сказал Сорен.

- Я не собираюсь здороваться с вами. - Уесли глубоко вздохнул и сделал несколько шагов ближе. - Мы не друзья. И это будет не дружеская беседа.

Сорен с секунду смотрел на него, и Уесли чувствовал, как тот оценивал его в своих глазах. За более чем два года Уесли думал о Сорене - как он выглядел, как он действует, что, черт возьми, Нора нашла в нем? Теперь тот стоял перед ним воочию. И Уесли увидел его. Мужчина - смертный, очень красивый, но всего лишь человек.

- Мы не друзья, нет. - Сказал Сорен с великодушием. - Но разве мы должны быть врагами?

Уесли собрал в кулак мужество.

- Вы били Нору. Вы часто издевались над ней. Вы выкручивали ей запястья. Оставляли синяки на ее ребрах. Вы делали с ней то, что она даже не всегда могла рассказать мне. Да, Сорен, я думаю, мы станем врагами.

Сорен не казался удивленным или уязвленным словами Уесли. На самом деле, он, казалось, был почти доволен.

- Я пацифист, Уесли. У меня нет никакого желания ввязываться с тобой в какое бы то ни было противостояние. Думаю, Элеонор умрет со смеху, если узнает, что мы подрались из-за нее.

- Тогда где Нора? - потребовал Уэсли. - Я пришел, чтобы увидеть ее, а не говорить с вами. Вы последний человек в мире, с которым бы мне хотелось вступать в диалог.

Оскорбление прошло мимо. Мужчина казался непроницаемой стеной, которую ничто не способно пробить.

- Она в северной части штата с двумя друзьями на все лето. Я не буду утомлять тебя подробностями того, почему, но она вполне довольна, я тебя уверяю. Потрудись объяснить, что ты делаешь в доме Элеонор?

Уесли промолчал. Повернувшись спиной к Сорену, он раздумывал над тем, сколько информации мог выдать священнику.

- Нет, - сказал Уесли наконец.

- Что, прости?

Уесли повернулся и посмотрел на Сорена.

- Она не довольна. Я не верю в это, и что-то подсказывает мне, что и вы в это не верите.

- Ты не ответил на мой вопрос. Что ты здесь делаешь?

- Я здесь живу. - Уесли вытащил ключи из кармана. - У меня до сих пор есть ключ. Это был мой дом с Норой. А вот что здесь делаете вы?

- Кингсли поставил дом на сигнализацию, когда она уехала на север штата. Бесшумная тревога. Она сработала, когда ты вошел. Я был неподалеку и приехал проверить.

Желудок Уесли скрутило в тугой узел.

- Тревога? Но это же безопасный район. Зачем ставить дом Норы на сигнализацию, если ее даже здесь нет?

Сорен ничего не ответил, и тишина пугала даже больше, чем какие-либо объяснения.

- Кое-что происходит, - наконец отозвался Сорен.

Уесли коротко рассмеялся.

- Ну да, это же все объясняет. Спасибо, Отец Стернс.

- Из офиса Кингсли было украдено ее досье. В этом файле содержалась вся информация о ней. Мы не знаем, кто его украл. Мы не знаем, зачем кому-то так рисковать.

Гнев Уесли превратился в страх.

- Вы оба придурки – вы и Кингсли. Она должна быть в безопасности, иначе вам придется отвечать передо мной. И я знаю, это вас не испугает, но если понадобится, я найду, чем напугать. Теперь, думаю, мне пора. Нужно ехать на север штата, чтобы найти Нору и убедиться, что она в порядке.

Уесли направился к двери, зная, что ему придется пройти мимо Сорена. В таком настроении эта мысль казалась даже смешной.

- Кто-то должен сделать это, а вам, очевидно, на нее плевать.

Уесли направился к проему между телом Сорена и дверной рамой, пространству достаточно широкому для него, чтобы протиснуться, как вдруг рука Сорена хлопнула по раме, преграждая путь Уесли.

Ледяной страх прошелся по спине Уесли от жестокого взгляда холодных глаз Сорена.

- Уесли..., - произнес Сорен его имя с безошибочным намеком угрозы в голосе. - Я сказал, что не хочу быть врагами. Для твоего же блага, я бы настоятельно рекомендовал изменить свой тон.

Уесли не мог смотреть ему в глаза, не хотел. Он смотрел мимо Сорена в коридор. Там он мог видеть призрачный контур Норы, в ее пижаме с пингвинами, мокрыми волосами, собранными в пучок и чашкой какао в руке. Его Нора... его лучший друг... женщина, за которую он отдал бы все на свете. После того, как он предложил ей все до цента, а она отвергла его. Может быть, нужно было предложить еще раз, рассказав, сколько миллиардов таких центов у него есть на самом деле. И тогда был бы только он и она, ее какао и пижама в пингвинах и игры в морской бой и глупые шутки о друидах до конца жизни.

- Я люблю ее, - прошептал Уесли. - Я люблю ее даже больше, чем свою собственную жизнь, а вы... - Он, наконец, встретился глазами с Сореном. - Вы причиняете ей боль.

Сорен кивнул.

- Да.

- Вы избиваете ее. Вы делаете с ней вещи, от которых меня мутит.

- И это я тоже знаю, Уесли.

Сорен произносил слова с такой симпатией, что горло Уесли сжалось. Парень сделал шаг назад.

- Что? И вы не собираетесь защищаться? Оправдываться? Сказать мне, что это то, что Нора любит? То, что она хочет?

Сорен покачал головой.

- Конечно, нет. В конце концов, я не обязан этого делать. Ты знаешь не хуже меня, что она любит быть со мной, любит то, что я могу дать. Более того, она нуждается в этом.

Уесли выпрямился, однако Сорен все еще подавлял его своим ростом. Но то, что он не добрал в росте, выплеснулось гневом.

- Нуждается в этом? Она не может нуждаться в том, чтобы ее избивали. Никто не нуждается в этом. Вы обучили ее, запутали ее разум, заставили ее думать, что секс должен быть именно таким.

- И поэтому ты, девственник, собираешься научить Нору, каким должен быть правильный секс?

Все пять пальцев на правой руке парня медленно сжались в кулак. Что бы он только ни отдал за возможность разбить это красивое лицо, уставившееся на него с таким высокомерием, надменностью, таким...

- Ну уж сделаю это куда лучше, чем больной садист католический священник, который не может даже взять ее за руку на публике.

Что-то во взгляде Сорена дрогнуло... совсем чуть-чуть, но этого было достаточно, чтобы Уесли понял, что попал по больному месту.

Парень ждал. Сорен по-прежнему молчал.

- Я помог ей покрасить эту комнату, вы знаете? - Уесли кивнул на стены. - Двигал мебель, стирал испачканную в краске одежду... Мы красили весь день. Понадобилось три слоя, чтобы стены стали красными, как она и хотела. А этот плакат над кроватью? Я повесил его для нее. Она провела битый час, пытаясь выяснить, где именно ему место. Мы переставляли тут мебель до полуночи. А потом ели пиццу утром. И вы знаете, что она сказала после всего этого? Знаете?

Сорен смотрел на него, не мигая.

- Нет.

- Она сказала: Уес, я не знаю, что бы я делала без тебя. Надеюсь, что никогда не придется узнавать. - Уэсли улыбнулся Сорену. - Понадобилось четыре месяца, но мы перекрасили каждую комнату в этом проклятом доме. Перекрасили, переставили мебель... Это был наш дом. Мой и ее. Я знаю, что она украдкой сбегала в ваш дом каждый раз ненадолго, позволяя вам измываться над ней всю ночь. Но я получил все остальное ее время. Я готовил ей завтраки. Я отвечал на письма ее фанатов. Я укладывал ее в кровать, когда она засыпала на столе над книгами. Я растирал ее спину, когда она мучилась от переутомления. И когда у нее с вами были размолвки, именно я был тем, кому она плакалась. Нет, у нас с ней никогда не было секса. Это правда. Но у нас была любовь, настоящая любовь, которая ничего не требовала от нас, не оставляла синяков или переломов. Я любил ее, не причиняя ей вреда. Вы спросили меня, как я, девственник, мог бы научить ее настоящему сексу? Никак, конечно, никак. Черт побери, не смог бы. Но, по крайней мере, я могу научить ее, какой должна быть любовь. И она тоже это знает.

- Знает ли?

Уесли улыбнулся.

- Еще не видели ее последнюю книгу? Прочтите посвящение на первой странице. Тогда вы поймете, почему я говорю, что она не настолько довольна, как вы хотите себе это представить.

Уесли вздернул подбородок, глядя на Сорена своим самым долгим самым холодным взглядом, на который только был способен. Сорен смотрел в ответ, его взгляд был дольше на еще одну секунду и холоднее на еще один градус. Вздохнув, Уесли сдался.

- Неважно, - ответил он. - Будто вам есть до этого дело. Я ушел. Удачной поездки на вашем прекрасном мотоцикле обратно в свою церковь, где вы можете и дальше притворяться святым, которым, как мы знаем, вы не являетесь.

В этот раз, когда Уесли протиснулся в зазор, Сорен позволил ему пройти. Уесли сделал целых пять шагов по коридору, когда он услышал свое имя.

- Что? - спросил парень, обернувшись.

- Уесли... - Сорен посмотрел на него таким взглядом, который испугал Уеса еще больше чем любая непроглядная тьма или холод. Этот взгляд был почти - Уесли пытался подобрать нужное слово - смиренным.

- Пожалуйста, Уесли. Я хочу попросить тебя об одной услуге.