Александр Самойленко 2 страница

- Э-э, да мы тебя понесём, если надо будет! – Я обхватываю её за талию и слегка приподнимаю, потому что мы поднимаемся как раз по крутой лестнице. Владивосток, как амфитеатр: внизу бухты, а дома – по сопкам. Серёгин как раз на крутой верхотуре.

Серёжа живёт с матерью. И квартира материна – трёхкомнатная, на третьем, с лоджией. Мусоропровод, лифт. Мать в своё время написала дарственную на Серёгу. А сама жила за городом, в посёлке, преподавала математику в школе и ей там дали однокомнатную квартиру. По советским законам нельзя было иметь более одной квартиры, поэтому ей пришлось написать дарственную на Серёгу.
Потом – глубокая старость. Загородную продала за бесценок и сейчас живёт с Серёгой – как опекун уже в его квартире, которую она ему подарила.
Серёга недееспособен, часто или всегда бывает опасен. Как она с ним сосуществует!? А психиатры навострились, ждут её смерти: Серёгу в специнтернат, месяца через два заколют уколами насмерть, а квартира отойдёт в этот самый интернат, там на неё хозяева найдутся. Подобные фокусы с квартирами - массовый конвеер в уголовной России. Сотни тысяч убитых стариков и таких, как Серёга. Нужно лишь заплатить, кому надо: прокурорам, милиции, в жилищную контору.

Информация-информация-информация! Человечество лопнет от её дурацкого избытка. Мне – пятьдесят. Для нынешней России, где по официальной статистике мужики едва дотягивают до пятидесяти трёх, я – долгожитель. Мне пятьдесят и я – прожжённый тип! Должен быть таковым. Как и каждый мой ровесник-современник в стране дураков и негодяев. Десятки моих дурацких профессий, неудавшиеся мои жёны и дети, неудавшаяся уголовная страна, воровская власть – здесь выживают только п р о ж ж ё н н ы е!

Ну что мне, пятидесятилетнему, этот тёплый осенний вечер, этот закат солнца, эти блестящие внизу лужи-бухты, эти кишащие японскими машинами улицы? Что мне, в конце концов, эта очередная пьянка, эта сомнительная юная дева с вокзала?
За свою жизнь, кроме детства, юности, молодости, получений дурацких профессий, я многократно бывал в самых различных ситуациях, где меня унижали, оскорбляли и пытались даже убивать. Оскорблял и обижал кого-то и я и в самообороне мог убить тоже. Вся жизнь прошла в надеждах на лучшее будущее, но прошла на самом-самом дне.
Но с другой стороны, вкалывая слесарем, электриком, сторожем, много лет выискивая кусочки времени для творчества и порой творя бессмертные шедевры как раз на таких ничтожнейших работах, находясь среди дебилов, воров и прочих разнообразнейших ублюдков, я публиковался, пусть и за смешные гонорары, в самых престижных советских журналах с их прошлыми фантастическими многомиллионными тиражами – о чём не могли и мечтать многочисленные так называемые «журналисты» и «писатели», за взятки и от КГБ получившие дипломы, удостоверения и должности. Но талант от КГБ не получишь!

Только что, трудясь литредактором газеты тиражём в двести тысяч экземпляров, я задней левой ногой открывал любую дверь мэрии или губернаторской «малины». Я не испытывал ни малейшего мандража перед паханами от власти, которае легко могла меня искалечить или «замочить» за мои писания. Мандраж перед моими произведениями был у них.

А мои книги? Я мог описывать уголовных, тоже прожжённых типов так, что некоторые братаны держали мои произведения как настольные и спрашивали: сколько лет ты парился в зоне?
А мои афоризмы, часть из которых миллионы твердят, как пословицы: ЧЕГО НЕЛЬЗЯ СДЕЛАТЬ ЗА ДЕНЬГИ – МОЖНО СДЕЛАТЬ ЗА БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ.
Или: РОЖДЁННЫЙ КВАКАТЬ – ПЕТЬ НЕ МОЖЕТ, НО МОЖЕТ ВСЕХ ЗАКВАКАТЬ. Или: ДУРАК – ОН И С МАНДАТОМ ДЕПУТАТА ДУРАК, ТОЛЬКО ЕЩЁ МАНДАТНЕЕ!

Я прожжённый изощрённый и извращённый тип! Чего я только и кого ни видел, и что только ни делал сам!
Но вместе с тем во мне, в моём непознаваемом мозгу, в этой луже нейронов и синапсов, есть лужица бездонной наивности, искренности, откровенности и незагрязняемой чистоты – вечной молодости! Именно эта чистая лужица и позволяет мне до сих пор оставаться живым, куда-то двигаться и… молодо выглядеть!
Сейчас безразмерная лужица сотворяет со мной очередной фокус: она заставляет меня, прожжённого пятидесятилетнего интеллектуала ИСКРЕННЕ принимать и взбаломученное собственное расширенное алкоголем сознание, и сопливую вокзальную девчонку – как состояние новизны! Как будто действительно сейчас узнаю что-то необыкновенно-новое! С лёгкостью опускаюсь на дикарский уровень микро-мозга Оксанки, а та с такой же лёгкостью принимает меня за СВОЕГО!
Положительно на меня действует фантастическая «молодая энергия», в чём я не однажды убеждался.

М о л о д о с т ь – э т о к о м е д и я, н а д к о т о р о й в с т а р о с т и х о ч е т с я п л а к а т ь.

Фразу я написал в сорок, уже тогда чувствуя, как уходит бурление гормонов в крови, остывает кипение молодой глупости и силы, гаснет вера в будущее и бессмертие…
Давно не сочиняю афоризмов о молодости и женщинах. Иногда с похмелья произвожу фразы о мандатных депутатах, самоизбранных президентах и прочих клоунах.

КЛОУН, НЕСУЩИЙ НАРОДУ САТИРИЧЕСКУЮ ПРАВДУ - ВЕЛИЧАЙШИЙ АРТИСТ. АРТИСТ, КРИВЛЯЮЩИЙСЯ В УГОДУ ДЕБИЛЬНОЙ УГОЛОВЩИНЕ - НИЧТОЖНЕЙШИЙ КЛОУН!

Эти фразы – НАСТОЯЩИЕ юмор-сатиру, ИХ холуйская пресса, конечно, не публикует. За юмор у НИХ сейчас канает пошлятина про сиси и писи…

КОНДА ТАЛАНТЫ ПЕРЕЕСТАЮТ МЕТАТЬ БИСЕР ПЕРЕД СВИНЬЯМИ - СВИНЬИ НАЧИНАЮТ МЕТАТЬ НА ВЕСЬ МИР СВОЁ ДЕРЬМО!

Но Господи! Почему же ты сделал так, что нельзя ни на час вернуться туда, в гуттаперчивое юное, а не тренированное годами тело! Туда, в пустую и тёмную молодую смазливую головёшку, где вместо мыслей – пляска половых гормонов!
Как бы хотелось волшебной метлой вымести из башки весь этот иллюзорный, но такой реальный – возраст, весь этот «опыт», «знания», болезни, старость и вновь стать молодым и начать сначала, но … уже на какой-то другой, р а з у м н о й основе…

ЖИЗНЬ – ПОДЛЫЙ ОБМАН, КОТОРЫЙ БОГ ПРЕПОДНОСИТ НАМ С ЧЕСТНЫМ ВИДОМ.

Но и этот обман – такой коротенький обманчик! Как обманчивый вечерок, в котором я вновь надеюсь что-то испытать, девчонка – что-то и сколько-то получить, а сумасшедший Серёга, у которого так темно в голове, тоже на что-то, наверное, надеется, хотя, судя по его пустым глазам и отсутствию энергии в лице, ни на что он уже не рассчитывает. И даже не понимает, что это такое – будущее.

Dum spiro – spero? * Все наши надежды – несчастное одинокое бездонное враньё! За пятьдесят лет жизни у меня случались сотни подобных и неподобных ситуаций, где я надеялся и осуществлял свои самые низкие и самые высокие помыслы и мечты.
И куда же оно всё испарилось!? Иллюзии, миражи, самообман! И никому и ничему во Вселенной не жарко и не холодно от того – что мы испытали, на что мы надеялись.
Так же, как я сейчас залил в свой организм водку и под её воздействием иду-бреду, о чём-то разглагольствую и вижу через ядовитую сорокаградусную жидкость этот мир совсем другим. И мнится-то мне, опьянённому собственной глупостью, что и окружающий мир такой же, как я сейчас, и он разделяет со мной мои пьяные мысли, мои чувства, мои бывшие жизненные опыты, мои ничтожные оргазмы, любови!

Но трезвым я давным-давно понял, что это я САМ колю себя различными иголками, это я Сам, как в наркотическом или больном бреду смеюсь и плачу, это я САМ придумываю себе счастье и горе, а этот неведомый мне мир – тоже САМ по-себе, ничего-то он со мной не разделяет, как и все эти тысячи равнодушных автономных прохожих, в которых не залита сейчас водка!

И я для этого равнодушного суперсложнейшего космического мира лишь жалкий клоун, биоробот, саморазвлекающийся автомат, нажимающий на себе же кнопки с программой…
Клоун и какая-нибудь ЭНЕРГЕТИЧЕСКАЯ ЖРАТВА - для ТЕХ, КТО нас создал...
Ведь не может же быть ПРОСТО ТАК: галактики, звёзды, планеты, сборища псевдоразумных существ… Так не бывает в природе – все и всё потребляют друг друга.
А для нас, потребляемых неведомым суперкосмическим разумом: заканчивается хаотичный набор различных ситуаций со случайными п о п у т ч и к а м и в случайных местах, и заканчивается так называемая «жизнь» - случайность, кучка хаотичного хлама и самообдуривания.

*
D U M S P I R O, S P E R O! ПОКА ДЫШУ – НАДЕЮСЬ. Латынь.

Всего лишь через год я напишу научно-популярную работу: о Галактике, о Вселенной, о течении времени, об НЛО. В ней я буду утверждать и доказывать, что Прошлое и Будущее существуют одновременно, а значит, время идёт из Будущего, а раз так, то ВСЁ УЖЕ СУЩЕСТВУЕТ и НИКАКИХ случайностей нет! В с ё з а п л а н и р о в а н н о…
А пока, случайно-запланированно, мы втроём входим в подъезд девятиэтажного дома, где живёт Серёга с матерью. – Ты стой здесь с Оксаной, а то тебя мать никуда не отпустит, - говорю я Серёге и ухожу за деньгами.

Женщины живут дольше, наверное, потому, что не принимают, а может быть, и не понимают полнейшей абсурдности и нелепости жизни на этой планете Земля – круглого кладбища наших эфемерных тел и ничтожных надежд.
Впрочем, в молодости мы, мужчины и женщины, одинаково наивно ставим собственную жизнь в центр вселенной, принимая её как реальный бесценный суппер-бриллиант.
Но с годами мы, мужчины, всё дальше и дальше отходим от хитро и гениально устроенного обмана, называемого жизнью, и всё ближе подходим к пониманию откровения посланца более высшего разума И. Христа: «Вы овцы, а я ваш пастырь».
Что делают с овцами? Стригут, кушают, со шкур делают кожу и шубы. Когда нас поедают? Днём? Ночью во сне? После смерти? Чем выше разум, висящий над нами, тем изощрённее продукты его потребления…

Но ощутить однажды, в надвинувшемся возрасте себя лишь овцой для чьего-то потребления, пусть даже Того, Кто нас запустил в этот хлев-загончик-планету - весьма грустно. НИКОГДА человечеству не будут раскрыты НАСТОЯЩИЕ ТАЙНЫ – овцы должны знать своё место. А новые наука и техника - такой же обман, как и всё остальное, как механический заяц на собачьих бегах: несётся по кругу, вот-вот догонят, но… скорость увеличивается и глупые собаки с высунутыми языками падают, выбиваясь из сил…

Большинство женщин, доживая даже до глубокой старости, продолжают верить в РЕАЛЬНОСТЬ собственной жизни и жизни вообще, не понимая, что поучаствовали лишь в СПЕКТАКЛЕ, написанным и поставленным за них КЕМ-ТО. Ибо Время – совсем не то, за что мы его принимаем, а наша жизнь и окружающее нас, дурящее нас пространство-время - некая «плёнка», крутящаяся не из Прошлого в Будущее, а наоборот, из Будущего в Прошлое. Значит, все роли в СПЕКТАКЛЕ предопределены задолго до рождения артистов-марионеток, и нельзя изменить не то, что свою судьбу, но и собственный, запланированный КЕМ-ТО любой чих…

Но женщины, как правило, верят в традиционность представлений о времени и жизни. Эту грандиозную иллюзию молодости они принимают за правду даже в старости, хотя неоднократно убеждались в нелепой хрупкости живого. Вера в псевдореальность и держит женщин в старости – дольше нас мужчин по мировой статистике на пятнадцать лет.
Моя мать одна из таких женщин, дожившая до старости и принимающая жизнь за реальность, не понимающая обмана этой планеты, этого Солнца, этой Галактики, этой Вселенной. Именно поэтому она не в состоянии прочитать Новый Завет, принимая его за сказку, не желая понять, что как раз всё наоборот: сказка, весьма страшненькая и нелепая – наша жизнь, а настоящая правда и полуправда - то, что рассказывает странная НЕЗЕМНАЯ книга…

Сейчас, когда я вхожу в её квартиру, ей семьдесят два. Только что она закончила свою деятельность учителя математике. Но пройдут годы и она будет упорно, не сдаваясь цепляться за псевдореальность – живя рядом с совсем обезумевшим Серёгой, она будет издавать за свой счёт, за нищенскую собственную и Серёгину пенсии книги, написанные ею тридцать лет назад, она будет километрами рифмовать «стихи» - жуткие, графоманские, больные, не понимая этого, надеясь своей безумной нелепой рифмой задержать разрушение, смерть и остаться зарифмованной реальностью в поддельном мире. Но дальше мусорной свалки пачки её никем не читанных книг не пойдут…

Но разве не то же самое делаем мы, мужчины-творцы: изобретаем колесо, велосипед, электричество, пишем дурацкие рассказы и романы… Правда, творим мы в более молодом возрасте, когда ещё верим в своё тело и ум – эти химические временные картинки на непознаваемом экране. Однако, вот мне уже и далеко за пятьдесят, я давно разгадал иллюзорность жизни, а смерть – это бесконечное НИЧТО, вовсю разгуливает по моему хрупкому стеклянному организмику, готовясь в любой момент кокнуть меня вдребезги и НАВСЕГДА. Но… я пишу этот рассказ. Зачем!?
Чтобы компенсировать творчеством уходящую жизнь? Чтобы перебросить себя текстом на десятилетия вперёд, к новым поколениям?
З А Ч Е М ММММММ???????!!!!!!?????!!!!!???????

Новые поколения найдут на Марсе остатки неведомых цивилизаций, а в космосе откроют звёзды неизвестных типов с фантастическими свойствами, и…. Но это всего лишь «заяц» увеличил скорость, а вокруг всё то же и даже хуже, вот уж и бедному человечеству нет места среди расплодившихся суперкомпов, и надо уходить в небытие, так НИЧЕГО и не поняв…

- А где Серёжа? – С порога сердито и зло задаёт мне вопрос мать. Сколько она потратила сил на выращивание любимого младшего сына! Удивительно, но моё детство она забыла напрочь, как будто его и не было, как будто она не являлась моей матерью. Но все её усилия, потраченные на Серёгу, пошли прахом, и выглядело это как-то жутко, словно наказание свыше…
- Серёжа внизу … с девушкой. Сейчас мы пойдём ко мне.
- Уже поздно. Пусть немедленно домой идёт! И что это за девушка ещё!? С одной – вдвоём!?...
- Серёже тридцать пять лет. И он, как ты знаешь, фактически умирает. У него не было женщины пять лет. Пусть напоследок хотя бы…

Мать – властная женщина. В моем детстве и молодости – до самодурства по отношению ко мне. Может, поэтому она и не помнит моё детство? Но с Серёгой у неё всё совсем не так. Патологическая любовь. Серёга получил всё: высшее образование, эту трёхкомнатную квартиру переписала она на него, сумасшедшего, не понимая, что тем самым подарила её преступникам-врачам, а любимого сына может досрочно переправить на тот свет – за эту квартиру психиатры его и убьют…
В армии, куда он, бросив четвёртый курс университета, сходя с ума, пошёл добровольно, она снимала рядом с частью в посёлке комнату и поддерживала его, уже невменяемого, продолжавшего «служить» в дикой советской армии.
Но всё оказалось не впрок. Он её уже несколько раз бил, она ходила с синяками… Прячет от него ножи, потому что голоса в его больной голове говорят ему: убей мать… Но её любовь не гаснет. Иногда мне кажется, что она тоже сумасшедшая, но в более умеренной скрытой форме.

Впрочем, она написала весьма талантливую большую повесть, практически, роман: о своём сыне, как он, сумасшедший, после тяжелейшего гепатита, служил в дикой полоумной советской армии времён распада СССР.
Ей удалось не только рассказать о Серёге и о себе – она почти два года провела там, среди солдат и офицеров, но и показать реально-правдиво подлинный микроуровень всех взаимоотношений и среди солдат, и среди их командиров.
Жуткая картина получилась, единственная, отражённая реально в тогда ещё гэбэшной стране: драки, голод, холод, полнейшее бесправие для солдат, дедовщина. И ничтожнейшие офицеры, плюющие на молодую солдатскую жизнь и смерть в мирное время!
Если бы она вписала туда свои впечатления и о второй мировой войне, которую она пережила в молодости, на которой погибло около тридцати миллионов соотечественников и едва выжила она сама…
Если бы она вписала туда впечатления о советской послевоенной армии и своём муже подполковнике – с десятками боевых орденов, прошедшего Сталинград, Курскую дугу, Берлин, освобождавшего планету от фашистской чумы…
Тогда бы её роман вошёл в мировую литературу, как талантливый и художественно-исторический. Но почему-то – ни воспоминаний, ни сравнений! Однако и в таком виде роман оказался талантливым и литературно удачным, правдивым и единственным в своём роде – как всегда и бывает, когда пишешь правду и от души.

Она издала его уже в старости, через двадцать лет, за свой счёт – сто экземпляров. Я рассылал её роман по издательствам, но не нашлось в уголовной России ни одного честного и талантливого издателя…
Не удивительно: ВСЕ ИЗДАТЕЛЬСТВА И ГАЗЕТЫ НА ШЛЮШЬЕМ СОДЕРЖАНИИ У БАНДИТСКОГО КРЕМЛЯ…

Я достаю из шкафа, из под стопки белья свои деньги. Беру тысячу. Месяц назад она равнялась полутора сотням американских долларов. Но сегодня это не более пятидесяти.
На жалких остатках территории СССР, России – гиперинфляция. Кремлёвские бандиты в очерёдной раз обворовали рабский народ, нахапали в личные бездонные воровские карманы западных миллиардных кабальных кредитов и вот, «гиперинфляция»… Для ста сорока миллионов российских рабов – голод, беспросветная нищета, смерть.

Я спускаюсь вниз. Серёгина куртка уже переехала на Оксану. «Чем вы тут занимались?...»
Мы двигаем по иллюзорности сгустившегося вечера, с иллюзорным, помрачённым алкоголем сознанием. И этот-то случайный набор хаотичных мгновений и есть жизнь!? Трудно представить, что ВСЁ ЗАПЛАНИРОВАНО – каждая чепуха, и время течёт из будущего, ФИЛЬМ УЖЕ СНЯТ!...
Какие же мы наивные: ж и в ё м м г н о в е н и е, а и г р а е м в в е ч н о с т ь!
А вечность играет с нами… Как же нас дурачат наши Создатели, заставляя нас принимать наши миги-жизни за что-то настоящее, наши эфемерные тела – за что-то прочное, наши абсурдные повторяющиеся ситуации – за нечто новое и необходимое…

Мы двигаемся по стометровому отрезку иллюзорного времени-пространства к знаменитому в городе магазину вора Толстозадова. Ну не абсурд!? Этот ублюдок спокойно, вместе с родственником губернатором Насратенко изъял из городского бюджета несколько сотен миллионов долларов, поналепил по всему городу личных шикарнейших супермагазинов, даже в честной Японии у него, говорят, ювелирные шопы, и вот я, ограбленный, с тысячью рублями иду покупать у подонка, где бутылка н а с т о я щ е й водки стоит две тысячи, а кило настоящего сыра – три…

Я догадываюсь, как голодна Оксана. «Я догадываюсь, как голодна Оксана…» Тьфу! Бледен ничтожный язык! Возможно, она по-настоящему не ела много месяцев или – лет!
За последние годы мне неоднократно приходилось жестоко голодать месяцами: ни глотка молока, ни кусочка мяса, рыбы… Узколобые твари, с их израильскими и американскими хозяевами грабили страну, «приватизировали» фантастические богатства, не платили годами зарплату, прокручивая её в минетно-педерастических банках, а мы, покорные ничтожные глупые рабы, голодали и молча вымирали. Сотни тысяч «братских» могил по стране. Бульдозерами роют рвы, сбрасывают туда пару сотен накопившихся в морге (без холодильника!) разложившихся трупов, зарывают и разравнивают… У родственников, если таковые имеются, нет денег на похороны…

Для начала подвожу Оксану к кондитерскому. – Мне бы ирисок… «Кис-Кис». Я их люблю… - Скромно бормочет Оксана.
Бедный, глупый, неизбалованный ребёнок! Называет самые дешёвые конфеты. Не понимая, что сейчас – она ХОЗЯЙКА мгновения!

Воистину: НИЧТО НЕ СТОИТ ТАК ДОРОГО И НЕ ПРОДАЁТСЯ ТАК ДЁШЕВО, КАК МОЛОДОСТЬ!

Я беру ириски и ещё полкило, по сто граммов, самых дорогих: «кара-кумов», «мишек» и прочих.
Бутылка водки, чёрт знает из какой нефти или китайской мочи сделанной, полкило такой же неизвестно из чего варёной колбасы, булка хлеба, сигареты. И двигаем дальше – по иллюзии и глупости жизни ко мне, в холостяцкий притон одиночества.

ОДИНОЧЕСТВО МОЖЕТ СДЕЛАТЬ С ЧЕЛОВЕКОМ ТАКОЕ, ЧЕГО БЫ САМ ОН СЕБЕ НИКОГДА НЕ ПОЗВОЛИЛ!

Мы спускаемся ниже метров на пятьдесят, по владивостокскому ландшафту-амфитеатру. Местность такова, что нужно либо подниматься, либо опускаться – как в жизни!
Путь ко мне лежит через Первомайскую милицию, но мимо неё идти очень опасно, особенно, в таком виде. Могут забрать, пытать в подвале, убить. В уголовном государстве милиция, кроме всяческих холуйских функций, выполняет функции киллеров – как по приказам паханов от власти, так и по собственной инициативе.

Три года назад мы с Серёгой провели здесь ночь. Они, по приказу бандита-губернатора Насратенко, охотились за мной две недели. Я скрывался у матери с Серёгой. Выследили. Это всё после того, как я подарил Насратенко три своих книги и попросил работу. Наверное, не так попросил, не так поклонился. В то время я ещё не знал – к КОМУ обращаюсь… И если бы не явившаяся под утро в эту «милицию» наша мать, то неизвестно, нашли бы когда-нибудь наши с Серёгой трупы или бы мы пополнили бесконечный список россиян, «без вести пропавших» -по с т о т ы с я ч к а ж д ы й г о д!

Проходим по шпалам военной железной дороги и выходим прямо к моим окнам. Дом двухэтажный, построенный пятьдесят лет назад военнопленными японцами. Тогда же его в первый и последний раз покрасили. Выглядит жутко, но уже темно, к тому же, октябрь и гигантские тополя прикрывают зеленью посткоммунистическое убожество.
Шестнадцать лет назад, когда я заселился сюда со своей второй и последней семьёй, под окнами росли вишни, георгины, хризантемы, махровые пионы. Потом менты сломали наши заборчики – некрасиво, якобы, выглядели. Потом построили дороги. Потом стали завозить сотнями тысяч японские подержанные машины и наши вишнёвые сады погибли от загазованности.

БУДУЩЕЕ УХУДШАЕТСЯ. В будущем нет места живому органическому. Нас заменят компы с их бездушным интеллектом. Будущее ухудшается, а у меня его осталось так мало, ВЕДЬ МНЕ УЖЕ ПЯТЬ-ДЕ-СЯТ!

- Так где же кружка!? Мой друг, врежем, забудемся опять! - Говорю я Серёге. – А ты, Оксаночка, как к алкоголю?
Оксане я прихватил двадцатиградусной рябиновой настойки. Вряд ли там ночевала какая-нибудь рябина, но всё-таки, двадцать, а не сорок.
- Чуть-чуть, мне же нельзя. Врачи сказали: не пить, не курить, ни сексом…
- А ты, кажется, о ч е н ь с т р о г о выполняешь рекомендации?
- Хи-хи-хи! Жить-то, знаешь, как хочется…
- Оксаночка, чем дольше живёшь на свете, тем больше погружаешься во тьму, - философски вещаю я и включаю свет в прихожей.

Нищета замазана своими ручками: обои, пара старых зеркал, светильник с лампой дневного света, сделанный опять же собственными ручками тридцать лет назад, когда в качестве электрика я постигал электричество, блестящий линолеум, двери все выкрашены белой эмалью с лаком, фото голой бабы с сисями на пол стены – из журнала «Космополитен», в котором я опубликовал рассказ и за который кое-как, под моим нажимом они заплатили гонорар в сто долларов.

На таких бедных голодных девочек как Оксана, моя завуалированная нищета ещё может произвести некоторое положительное впечатление. Если не заходить в туалет и ванную – жуткие катакомбы! И если не заглядывать в третью пустую, заваленную хламом комнату – она принадлежит другим хозяевам. Квартира с подселением… Что это такое – в современном мире, даже российском, уже не всем понятно… Слава богу, сейчас там пока никто не живёт.

В жуткой ванне споласкиваем по очереди руки, я предусмотрительно набираю в оцинкованное ведро воды и включаю кипятильник. Горячей нет. Электротитиан, кафель, новый унитаз я так и не поставил. Когда бывали деньги – не бывало ничего в пустых советских магазинах. Потом все мои гонорары, положенные на счёт, рухнули вместе со страной, превратившись в бумажки. Коммунисты в очередной раз обокрали народ, устроив грандиознейшую инфляцию.
Сейчас в их воровских шопах полно всего, но и деньги народные – у них же. Я, автор кучи книг в пяти жанрах –нищий. И Серёга, историк по образованию, тоже нищий. Это он делал новую революцию, обнимался и целовался с лучшей подругой – Новодворской, рулившей в еврейско-американской партии «Демократический Союз».
Серёга организовывал митинги, боролся, как умел, с КГБ. Иногда я ему помогал: писал зажигательные листовки и сатирические произведения, которые Демсоюз издавал в своей центральной московской газете «Свободное слово»…
В результате: я нищий и безработный навсегда, до последнего своего мгновения… Серёга – сумасшедший, он ежедневно переговаривается с электророзеткой в стене, думается ему, что там не соседи, а КГБ сидит, подглядывает и подслушивает за ним. И в телевизионной рекламе к нему персонально обращаются всё те же гэбэшники, президенты всех стран и так далее.
Новодворская – побирушка, клянчащая деньги у преступников-олигархов. Когда-то у неё было всего лишь одно старое платье и однопартийцы скидывались по десятке, чтобы купить ей новое… Не слишком-то её ценило ЦРУ, потратившее триллионы долларов на уничтожение СССР…

Революцию делали одни, а нефть (газ, всю «Таблицу Менделеева», лес, рыбу, заводы, города, землю) прихватили другие узколобые гориллы без комплексов под руководством всё тех же товарищей секретарей и их хозяев из Вашингтона.
Оксана снимает свою жутковатую партизанскую синюю спортивную куртку китайского производства и под тёмно-вишнёвым несвежим, когда- претендовавшим, очевидно, на роскошь для бедных южно-корейским платьем я вижу весьма и весьма приличную по размерам грудь.
И это пока всё, что я, залитый водярой, вижу. Вот и верь после этого собственному афоризму: НУЖНО ОСНОВАТЕЛЬНО ОПЬЯНЕТЬ, ЧТОБЫ ТРЕЗВО СМОТРЕТЬ НА МНОГИЕ ВЕЩИ. Но на женщину, если хочешь её видеть реально, необходимо глядеть трезвым оком…

Сколько раз за жизнь я попадал в когтистые лапы алкоголизма! И в этот год, работая в газете, пил почти ежедневно и помногу. Ядовитой поддельной водки! А вот в этой квартире скатился с другим алкашём – замредактора по хрен знает каким вопросам до групповух со шлюхами-журналистками… Шлюшья жизнь, шлюшья работа, шлюшья страна. А замредактора оказался вообще уникальной шлюхой: он одновременно умудрился, как потом выяснилось, работать на трёх хозяев, смертельных врагов друг другу – на мэра Чердакова, на его ярого врага губернатора бандита Насратенко, который и заслал его в редакцию своим агентом, и ещё на одного крупного бывшего советского вора-чиновника, пытавшего залезть в кресло либо мэра, либо губернатора…

Все вместе разгребаем со стола залежи бумаг – недописанные статьи, рассказы. Убираю древнюю машинку «Москву», на ней я напечатал пять книг в пяти жанрах. Эту волшебную стукалку у меня просил краевой музей. Умирающих от голода работниц музея я привлёк к сотрудничеству в газете на жирные мэрские гонорары. Я придумал несколько рубрик, девушки обеспечивали меня некоторыми историческими архивными материалами, а я давал им возможность писать некоторые статьи. Только ни гроша не получили девушки музейные за свои статьи – гонорары получал за них главный редактор газеты, вор и холуй Вридурков…

Скоро, совсем скоро моя любимая соавторша, моя печатная машинка «Москва», будет валяться в пыли и грязи у уголовных ублюдков – следователей прокуратуры Ленинского района. Никогда я её больше не увижу, мою соавторшу!
Замечательно, что мы не знаем заранее своего мерзкого будущего!
По-быстрому располагаемся за столом, достаю из стенки хрустальные стограммовые стопки, хрустальную вазу для конфет, столовые ножи из нержавейки, мельхиоровые посеребренные вилки, позолоченные ложечки, фарфоровые чашечки, блюдечки. Красиво и дорого выглядит сервировка. Только жрать нечего кроме дерьмовой колбасы!
С Серёгой хлопаем по рюмашке ядовитой водочки, Оксана – с напёрсток своей рябиновки. Рисковая глупая девочка! После операции на сосудах мозга, на аневризме!... Отправляемся на кухню курить в форточку.

Водка, хотя и жуткого качества, расплавляется по органону – какая по счёту сегодня рюмашка? Сознание вновь начинает изменяться. Сегодня у меня день, благоприятный для принятия спиртного.
Как по гороскопу для дебилов. Потому что не всегда алкоголь входит удачно. Иногда совсем не пьянеешь и кроме отравления ничего хорошего не чувствуешь.
Иногда появляется раздражение, злость, агрессивность. И уже трижды моё сердце пыталось умереть, причём, после весьма небольших доз. Приезжала клоунская «скорая помощь» - с таблетками аспирина…
Но иногда алкоголь так удачненько входит в организмик, словно он необходимейший компонент для жизни! И тогда, через определённые интервалы в течении суток, независимо от времени дня или ночи, хочется добавлять – ещё и ещё.! А собеседники… Они тебя понимают больше, чем себя! А уж если есть рядом женщина!...

Наверное, алкоголь проделывает озоновые дыры в наших биополях, и мы вливаемся друг в друга на энергетическом уровне. Сейчас, после очередной стопки со мной как раз и произошло так. С Оксаной – тоже. Я стал называть её вдруг Окси, а она меня – Сашенькой.
Серёга, наоборот, совсем завял. Наверное, он в какой-то мере завидует мне и ревнует Оксану. Но мало осталось от его мозга, поражённого шизофреническими спайками. Он мог бы проявить инициативу, как на вокзале, когда выдёргивал у неё сигарету из губ. Там он на секунды проснулся, превратился в себя прежнего, здорового. Но сейчас он не в состоянии думать, чувствовать, что-то предпринимать.
Возможно, сейчас он по радиоволнам беседует с кэгэбэ или с каким-нибудь президентом. Заклинило же его на этом КГБ, которое уже давным давно и называется по-другому, не изменив, впрочем, своей минетно-педерастической сути…
Пить ему нельзя категорически, но беречь-то ему уже нечего, незачем и некогда –жить ему осталось пустяки, да и что это за овощная жизнь…
Однако, хочется и поплотнее закусить. – Окси, умеешь готовить? – Спрашиваю я и наконец-то замечаю! – Окси, да ты же беременная!
- Да, четыре месяца, пятый…
Девочка, конечно, изо всех сил, несчастная, втягивала животик – чтоб мы не заметили и взяли её с собой, а сейчас расслабилась…
- Ну, даёшь! Тебе же нельзя! Как же… А где ж папаша-производитель!?
- Он… В рейс ушёл. Коля. Мы жили вместе. Я его так любила. Ему тридцать шесть. Ушёл в рейс деньги зарабатывать. И пропал куда-то… И судно ихнее рыбацкое бесследно пропала… А что готовить?
- Яичницу. Больше нечего.
Оксана достаёт из холодильника лук, яйца, растительное масло, сильно хромая, стараясь максимально быстро идти, чтобы не так видно было её разность в длинне ног, мчится в комнату и приносит колбасу. Крошит лук и колбасу на сковороду, поджаривает, потом разбивает туда восемь яиц – все, что были.
- Что-то не по-русски – яичница с луком?
- Я татарочка. Наполовину. Отец был русский, а мать татарка.
- Отец что, бросил?
- Умер. В тридцать семь. У него тоже была аневризма мозга. Отказался от операции. Посмотрел на мужиков, которые выжили после такого, они все дуракми стали, и он отказался, умер два года назад.