Александр Самойленко 26 страница

А та псевдомощь бывшего СССР как раз и заключалась в показушной демонстрации псевдосилы. Все эти спутники, корабли, лодки, танки, самолеты – всё это было, конечно, хотя в 1967 году и не в такой степени, в какой демонстрировалось.
Доходило до смешного: бортовые номера эсминцев постоянно перекрашивали, увеличивая цифры – чтобы показать их псевдоколичество!
Потом, к развалу СССР, мощь, конечно, возросла, много чего появилось – новейшие эсминцы, крейсера, даже авианосцы. Но не впрок пошло. Потому что вся эта мощь всё равно была фальшивой, ибо создавалась за счет народной нищеты. И эта антимораль уничтожила не только экономику, но и те жалкие остатки совести у народа и власти.
Новейшая техника, в том числе и авианосцы, средь бела дня, нагло и беспрецедентно была украдена и продана генералами и адмиралами за бесценок за границу. За что генералы получили миллионы долларов, разделили их с Кремлем, а для видимости были наказаны на годичные у с л о в н ы е сроки!

Ж р е б и й б р о ш е н, Р у б и к о н п е р е й д е н, м о с т ы с о ж ж е н ы и р а к н а г о р е д а в н о с в и с т н у л. Н о п о г о д а с м о р я н е п р и ш л а п о ч е м у – т о д а ж е п о с л е д о ж д и ч к а в ч е т в е р г!

Глупая, из области детской игры в войнушку, " мощь" демонстрировалась нами и американцами друг другу тоже как-то по-детски глупо. Вот наш новенький танкер, а вот рядом американский, вот наши гидрографические суда с шарами, а вот рядом, почти близнецы, американские. Как будто в океане места мало и нужно крутиться рядом, чуть ли сталкиваясь...
Или, еще один пример: заправляем на малом ходу наш патрульный, уже ультрасовременный в те времена эсминец – со всяческими там пушками, глубоководными бомбами, радарами и, конечно же, с ядерными дальнего действия ракетами. И в это время на горизонте показывается чьё-то иностранное гражданское судно.
Наш эсминец, отбрасывает без предупреждения шланги, из которых вовсю хлещет в океан дизтопливо, и на всех парах – тридцати шести узлах – к этому судну иностранному, наставляя на него пушки и ракеты. Обходит его несколько раз кругами и запрашивает курс следования.
А чего ради?! Судно идет в н е й т р а л ь н ы х водах! Вот на такое планетарное хулиганство тратились деньги нашего нищего народа. На показуху! На то, чтобы очередной кремлевский дебил ощущал себя властителем мира.

Т о л ь к о н а у ч и в ш и с ь в и д е т ь в е щ и т а к и м и, к а к о в ы о н и е с т ь, м ы н а ч и н а е м о с о з н а в а т ь, ч т о о н и с о в с е м н е т а к и е.

Однако моя жизнь катастрофически стремится к концу, остались считанные мгновения и, наверное, я не успею дописать эту странную мемуарную работу. Но хотя бы закончить главу о власти тьмы в нашей жизни.
Мы возвращались с длительного рейса. Сначала за экватором мы обслуживали наши корабли, потом нас отправили в Ледовитый, там встретили два новеньких ракетных эсминца, прошедших с Ленинграда Северным путём, спустились с ними вниз, заправили их в проливе Лаперуза, и на всех парах устремились по Японскому домой, по одиннадцатибальному шторму.
Но нас затормозило командование из Владивостока.
Терпело бедствие судно нашей организации, возвращавшееся из Петропавловска во Владивосток. Сухогрузная " Свирь", перевозящая вооружения и продукты для морских военных баз на Камчатке и Сахалине.
" Свирь" мы нашли тоже в Японском, шторм всё еще зверствовал, и " Свирь" была в жутком и опасном состоянии. Оказалось, что полностью вышла из строя ее паровая машина, развалилось рулевое управление и вдобавок, отвалился винт!
Одиннадцатибальным штормом ее, неуправляемую, бросало в водяные пропасти, потом выбрасывало вверх, заваливало на борт и судно имело много шансов затонуть –вместе с командой.
Любопытно, что " Свирь» только что вышла из капитального ремонта! А старшим механиком на ней трудился ни кто иной, как... Павел!
С помощью специального пистолета мы отстрелили на " Свирь" выброску – тонкую веревку, а с ее помощью доставили толстый капроновый канат-буксир.
Тянули мы ее за собой всю ночь, а утром обнаружилось, что " Свири" нет! Следящий матрос на юте ночью уснул, канат перетёрся и " Свирь" исчезла за горизонтам...
С ней ничего плохого не случилось только потому, что закончился шторм. Мы, матросы, вышли в мотоботе и пытались вытащить свой канат, который затянуло под нос " Свири", но всё еще сильно качало, мы едва ни разбили мотобот и ни погибли сами.
В конце концов, мы вновь потянули малым ходом " Свирь". Потом подошел наш морской буксир. Как впоследствии выяснилось, этот МБ оказался столь далеко от Владивостока по страшной причине: наш эсминец обнаружил на воде чью-то самоходную баржу – без команды. Каким-то образом выяснилось, что баржа принадлежит Северной Корее. И те попросили нашей помощи в доставке их баржи на родину.
Команда нашего буксира обнаружила, что вся палуба баржи – в крови. И ни единого человека... Хороша международная политика образца 1967 года?!
Все эти секретные подробности я узнал позже от своего дяди Юры, брата моей матери по их общей матери. /Отправляю читателей к главам о Савелии и Пахоме. Отцом моего дяди Юры был Пахом./.
Юру забрали на срочную службу во флот в девятнадцать, а мне тогда было тринадцать. Юра /и сотни тысяч других его ровесников/ отслужил своих положенных тогда четыре года – разумеется, совершенно бесплатно, в жутких условиях, с жутким питанием! А потом, в связи с войной США во Вьетнаме, Кремль приказал – оставить в армии некоторых специалистов-срочников еще на два года...
Юра служил радистом, а потом еще и секретным шифровальщиком. В результате – ш е с т ь лет рекрутства-рабства!
Впрочем, может быть, сам Юрий в то время так вовсе и не считал.
На летние месяцы меня с раннего детства иногда привозили в Лесозаводск, к бабушке. Я повторяюсь, выше об этом уже писал. И вот, когда мой отец подполковник умер, то я стал на равных в этой беспредельной нищете в Лесозаводске. С моим дядей Юрой, который всего на шесть лет старше, мы иногда пасли корову и на весь день имели на двоих кусок хлеба и пол-литровую бутылку молока.
С голодухи курили махорку и термоядерные сигареты " Памир". В ту счастливую пору мне было семь лет. Вечером пригоняли корову, голова кружилась от дневного пекла и голода, Юрка успевал тайком выпить кринку топившегося на печи в летней кухне молока и удрать к друзьям, а я ждал позднего, при керосиновой лампе ужина –несколько ложек жареной картошки на вонючем прошлогоднем свином сале.
Мне, как интеллигенту, стелили постель на широкой кровати с простынью и подушкой, а все остальные спали на полу, куда ночью перебирался и я, подальше от кроватных клопов.
У Юрки имелась своя кровать – ни пружин, ни матраца – доски, покрытые старым тоненьким байковым одеяльцем. Поэтому служба в армии в те времена многим казалась гораздо более лучшим существованием, чем их детство и юность.

Д е т и в с е г д а б у д у т п о я в л я т ь с я н а с в е т, а с в е т в с е г д а б у д е т я в л я т ь д л я н и х т ь м у.

Господи, как же странна эта иллюзорная жизнь на этой машине времени – Земля. Вот сижу, пишу, печатаю, окунулся слегка в свое детство и юность. Ведь всё это было только что. Только что! Но мне уже пятьдесят пять, а Юрке – шестьдесят один. Сижу, печатаю, с болями, еле живой. У меня нет денег на обезболивающие. Тяжело же мне придется через несколько дней или недель... И зачем мне нужны эти записки? Этот Горбачев, терроризм, уголовники, холуи, это уже чужое человечество, где нет меня?

Ж и з н ь – п р о м е ж у т о к м е ж д у д в у м я в о с п о м и н а н и я м и.

К а к м н о г о п о т р а ч е н о б о ж ь е г о т а л а н т а на т а к у ю б е з д а р н у ю ч е л о в е ч е с к у ю ж и з н ь!

Ж и з н ь к о р о т к а к а к р о м а н, и д л и н н а к а к н о в е л л а.

С м ы с л ж и з н и у к а ж д о г о с в о й. Б е с с м ы с л е н н о с т ь – у в с е х о д н а.

В ж и з н и е с т ь о ч е н ь м н о г о т а к о г о, р а д и ч е г о ж и т ь н е с т о и т, н о и м е н н о р а д и э т о г о м ы и ж и в е м.

Н и к т о н е м о ж е т с к а з а т ь – в ч е м с м ы с л ж и з н и, н о в с е х о р о ш о з н а ю т, к а к у ю з а р п л а т у х о т е л и б ы п о л у ч а т ь.

Ж и з н ь н а с т о л ь к о т р а г и ч н а, ч т о е е н е в о з м о ж н о в о с п р и н и м а т ь с е р ь е з н о.

Д в е ш у т к и у В с е л е н н о й е с т ь: п е р в а я – ж и з н ь, в т о р а я – с м е р т ь.

Н е у с п е е ш ь о г л я н у т ь с я, а у ж е и о г л я д ы в а т ь с я н е з а ч е м.

Пожалуй, уважаемый читатель, достаточно афоризмов о жизни, их у меня более трёх тысяч.

Итак, карьера Павла позорно закончилась. И началось его окончательное перерождение в Савла...
Из стармехов Павла вернули на его списанное судно " Обь", которое в качестве кочегарки-отопителя поставили на острове Русском и отапливали воинскую часть.
Павлу исполнилось пятьдесят /хотя в действительности ему было уже пятьдесят два, но не раскрывать же правду о подделанных в юности документах! / и его отправили, наконец, на пенсию. В их организации комсостав имел право выходить на пенсию в пятьдесят.
Может быть, ему бы и простили его позорный провал со " Свирью", но паровых судов уже более не существовало, приходили новые дизель-электроходы и, соответственно, новые дипломированные молодые специалисты.
А у Павла началась своя новая, с нуля, жизнь. Свою последнюю девятую молодую жену с маленькой дочкой от первого мужа он привел в комнатку к матери. Мария Андреевна ночевала в комнате с девочкой, а Павел с женой – в нише. Чтобы можно было вытянуть в короткой нише ноги, он прорубил дыру для ног в комнату...
Перед выходом на пенсию произошло чудо – Павел получил двухкомнатную квартиру! В новом хорошем панельном доме, на втором этаже, в престижном микрорайоне.
Получить квартиру в СССР приравнивалось действительно почти к чуду. Строительство хотя и шло сравнительно большими темпами, но квартир катастрофически не хватало. Но двойное чудо состояло в том, что Павел получил квартиру в военной организации, где квартир, практически, не давали вообще, и многие, в гораздо больших должностях, нежели Павел, жили десятилетиями либо у родственников, либо покупали частные деревянные домишки-лачуги без услуг, построенные в начале двадцатого века, либо пытались вступить в немногочисленные строительные кооперативы, на которые еще нужно было иметь большие по тем временам деньги.
Может быть, профорг этой организации была одной из любовниц Павла, а может быть молодая жена продавщица уже имела определенную сумму на взятку – что, скорее всего, но квартиру он получил. И всё, что требовалось – сдать старую комнату, которая тоже принадлежала этой организации.
И вот Павел устроил переезд. Подогнал грузовик, в него погрузили весь немногочисленный скарб матери. Она так радовалась, что заживут они сейчас в просторной квартире – с кухней, с балконом, с ванной и туалетом! Но Павел протянул ей железнодорожный билет и сказал: твое барахло сейчас поедет на свалку, а ты – к одной из дочерей.
Мария Андреевна едва успела выхватить из отъезжающего грузовика несколько своих вещей из нехитрого белья да бумажные иконки – перед которыми она столько молилась за своего сыночка Павлушку... Потрясённая, в слезах, отправилась на вокзал.

Умерла она через два года не от болезни – от тоски, потому что была весьма здоровым человеком. Присутствовал там и Павел, но... Это был уже не тот Павел, который в шестнадцать лет накопил денег, сумел достать поддельный паспорт, добрался тайком в Сибирь, нашел лагерь, вызволил мать, вернулся во Владивосток и тридцать лет помогал ей... Это уже был Савл.
И потекут годы животной сытой жизни, такой, о которой ему, наверное, всегда мечталось. Жена будет тащить с работы коробки шоколадных конфет, деликатесные продукты, вина и коньяки. Всё это будет пирамидами складываться на полированных мебелях. Жена поступит в торговый институт и начнется ее карьера – вхождение в торговую советскую мафию. Закрутятся-завертятся постоянные приёмы-пьянки у них в квартире, куда будут приглашаться н у ж н ы е для ее карьеры люди. Ее поставят директором самого престижного центрального гастронома.
Появятся первые цветные телевизоры и видеомагнитофоны и всё это, конечно, самое лучшее и первое она ему купит. Будут покупаться и более дорогие игрушки – бриллианты себе и машины ему, еще советского производства, за руль впервые он сядет около шестидесяти. Будет куплен и капитальный гараж, а подросшей дочери – трехкомнатная квартира, торговый институт, а потом и коттедж.
Павел будет десятки раз переоборудовать свою двухкомнатную квартиру, из которой они могли бы давным-давно переехать хоть в десятикомнатную. Но именно за эту квартиру он продал свою душу дьяволу – предал свою мать. Наверное, именно поэтому он до сих пор держится за нее, периодически обновляя, выкладывая едва ни золотом...
В первые годы он иногда доставал альбом с фотографиями своих многочисленных детей и рассматривал их с молодой женой, которая восхищалась им, как крутым мужиком...
Его молодая жена ежедневно, с утра до вечера пропадала на работе, где ковала золото. И где ее окружали молодые шустрые мужчины разнообразных армянских, азербайджанских и прочих торгашеских национальностей...
И он тоже стал уходить: либо в страшные месячные запои, либо в хорошо оборудованный – с зеркалом, магнитофоном, диваном – капитальный гараж, куда почти до семидесяти водил молодых продажных девиц.
Потом стали подрастать его сыновья из новых поколений. Прежние, из молодости, давно спились и погибли. Однажды явился к нему один из сыновей, Вова. Попросил материальной помощи. Потом Вова попал в тюрьму. Как-то Павел его навестил, приехал на машине. Ему разрешили взять сына на несколько часов на прогулку. Он напоил сына так, что тот опоздал и в наказание ему добавили еще год. Потом Вова освободился и пришел к Павлу с молодой женой. А потом Вова застал отца и свою жену в постели... Он ушел, хлопнув дверью, а через два месяца его висящий труп нашли в заброшенной кочегарке.

В с ю ж и з н ь д у ш а п о д н и м а е т с я н а н о в ы е в е р ш и н ы – д а ж е т о г д а, к о г д а о п у с к а е т с я в а д.

Я понимаю, что и в малой степени мне не удалось на примере Павла поразмышлять, как из Павлов превращаются в Савлов. Да может быть, и не стоило в документальном жанре пытаться заниматься психологией, но процесс массовой деградации захлестнул Россию, рак с а в л и з м а пожирает население моей страны так же, как меня – моя болезнь.
Казалось бы: ну какое тебе дело?! Жить осталось – считанные дни! Пока еще можешь ходить – иди, сядь где-нибудь под солнышком и прощайся с этим Светом.
Действительно – чего неймется? От предсмертной тоски? Или от врожденного неравнодушия – с раннего детства мне всегда хотелось видеть этот мир идеальным: прекрасным, людей – справедливыми и чтобы обязательно торжествовала правда...
Сейчас, при всем понимании относительности жизни, пространства, времени, истории, понимании того, что человечество все равно придет туда, куда ему з а п л а н и р о в а н н о – с Россией или без, все-таки бесконечно грустно сознавать, что с моей смертью пропадут не только мои неизданные книги, но пропадет и Россия. Как по одной из философских систем, в которой утверждается, что окружающий нас мир – галлюцинация, и со смертью каждого человека умирает и его " сон".
Мне грустно осознавать, что вскоре после меня исчезнет и страна, в которой я жил. Ибо страна, где большинство населения превратилось в Савлов: спекулянтов-паразитов, воров, убийц, холуев или просто покорно вымирающих безработных рабов –не имеет права на существование. И она, несомненно, исчезнет. А вместе с ней исчезнет язык, история, все наши усилия и достижения. Тысячелетняя Россия превратится в г а л л ю ц и н а ц и ю...
И последние несколько штрихов о Павле-Савле. Самый младший из многочисленных сыновей Павла, мой брат Серега, служил в армии, еще советской, его забрали с четвертого курса университета. Что такое армия последних лет существования СССР –рассказывать долго, но если коротко: это синтез сумасшедшего дома, канализации и тюрьмы. Причем, надо учесть, что все три названных компоненты тоже жуткого советского производства. /Весьма талантливую повесть о Серегиной службе и армии того периода написала мать. Даже удалось выпустить книжку – целых с т о экземпляров! Нынешние " литературные" журналы и их шлюшки-редакторы, расхваливающие сегодняшнюю бандитскую власть, отказались публиковать правдивую повесть. Впрочем, скорее всего, основная причина в том, что сегодня нужно п л а т и т ь редактором за публикацию в журнале! /
В армии у Сергея впервые отказала психика. Избиения, садизм, изнасилования, голод, отсутствие нормального сна, ледяные казармы-сараи... В таких условиях психика отказывает даже у абсолютно здоровых людей, а не то, что у детей алкоголиков. К тому же, Сергея призвали после тяжелейшего гепатита " А" с сильно покалеченной печенью...
Служил он недалеко от Владивостока, но Павел его ни разу не навестил – не взирая на все слезные письма сына.
Серега все-таки выжил, вернулся из ада, доучился. Работал бесплатно на мэра, объявившего себя " совестью России". /Потом эта " совесть", как и все его предшественники и последователи, обворовал город на десятки миллионов долларов и скрылся... в депутатство Госдумы! /. Но это уж потом, когда сей мэр тоже превратился в Савла. А Сереге он за активную бесплатную работу / и смертельно опасную, ибо борьба шла с губернатором-негодяем-убийцей! / отдал в аренду гигантский цокольный этаж здания, расположенного в людном месте престижного района.
И Павел выманил у уже тяжело психически больного Серёги этот этаж. Бесплатно. В то время Сергей еще не получал своей пенсии в п я т ь д е с я т долларов...
Павел отдал, не даром, конечно, это гигантское помещение одной знакомой торгашке-мафиозке, и та открыла там огромный продуктовый очень прибыльный магазин, приватизировав за бесценок этот этаж. /Правда, ворованное не идет впрок: мужа мафиозки зарезали конкуренты, сына изрубили палашом. И только что по заказу и приказу одного " авторитетнейшего" господина, отсидевшего в свое время шестнадцать лет за грабежи, а ныне владеющего частью города и края, расстреляли зятя – тоже бандита.../
Еще Павел зарится на трехкомнатную квартиру, где живет Сергей с матерью. Один из пращуров Павла прожил сто три года, а другой – сто четырнадцать. И Павел надеется жить долго. Он ждет нашей с матерью смерти. И тогда он возьмет опекунство над Сергеем и квартирой. Серегу – в мир иной, а квартира – около двухсот тысяч долларов. Тридцать сребреников... Прибавит их к миллионам, которые они наспекулировали и станет счастливее?
Вместе с женой он уже проделывал подобный фокус. Какая-то одинокая наивная женщина, поверившая в обманчивую внешнюю оболочку порядочности, умирая, оставила на них дом и больного сына. В результате – ни сына, ни дома...
И вот сидит этот Павел-Савл в квартире. Один. Десятки лет. Жена – машина для ковки денег – с утра до вечера куёт в магазинах и пекарнях злато. А он один дома. Приготовит. Постирает. Порнографию по видику посмотрит. /Но сейчас и этого нельзя, зрение пропил/.
Лет десять жил у них волнистый попугайчик Гоша. Научил его говорить: " Паша, я тебя люблю". Но погиб попугайчик. Есть дочь жены, но ей уже за сорок и свои внуки. Чужие... Были две внучки свои от сына-врача, но жена его бросила и уехала в Америку с дочками. Недавно одна из внучек прислала, нет, не Павлу, а его сыну врачу цветные фото из Америки, где она, якобы, работает моделью. И Павел таскал эти фотографии и показывал нам, хвастаясь, какая красивая у него внучка. Которая его знать не знает...
И к собственной жене давным-давно утрачен не только мужской, но и просто интерес. Однажды она заболела. Рак. Сделали операцию. Но рак продолжался. После химиотерапии она выглядела ужасно. Она умирала. И Павлу стало противно. Его тошнило. К тому времени они прожили двадцать лет. Он бросил ее умирать и уехал развлекаться за тысячи километров на ее же деньги...
Но денег у нее действительно было уже много. Ей привезли волшебные японские, баснословно дорогие лекарства. И она вылечилась. Воистину: Ч е г о н е л ь з я с д е л а т ь з а д е н ь г и – м о ж н о с д е л а т ь з а о ч е н ь б о л ь ш и е д е н ь г и.
Павел вернулся, и она простила. Может быть, потому, что никогда не воспринимала его всерьез.
И еще недавно пришло Павлу письмо из Германии. Тоже с фотографиями. Умер его очередной незаконнорожденный сын. Преподаватель математики, страдал алкоголизмом, разрыв сердца. Его брат близнец умер по этой же причине. А письмо из Германии прислал внук Павла, которому раскрыли после смерти отца семейную тайну.
Этих двойняшек в пятидесятые годы двадцатого века Павел сотворил в адюльтере с женой полковника. Полковник был старый, ни на что мужское негодный и умер в счастливом неведении насчет своего " отцовства".
И вот ходит Павел-Савл в свои восемьдесят шесть, показывает фотографии " внуков", пытаясь выдать себя за счастливого деда, а свою жизнь – за наполненную до краев добром и смыслом сущность. И смотреть на это грустно и гнусно, потому что настоящая его с а в л и н н а я действительность: преступления, крах, бессмысленность, бездонная пустота.
Впрочем, есть одно существо, которое искренне любит Павла. Это Серёга. Сумасшедший, без ног, не понимающий – к о м у он обязан т а к о й " жизнью", Серёга ждет не дождется, когда раз в полгода появится его папочка-миллионер с куском уцененной колбасы...

Э П И Л О Г.

Роману, даже такому нетипичному, как этот, конечно же, необходим эпилог. Так требует сознание читателя, желающего логического окончания. Действительно: так устроена наша странная иллюзорная жизнь и мы сами – всё имеет своё начало, развитие и конец… В сущности, эпилог можно было бы составить, как эпитафию, из нескольких слов: «И жили они недолго и несчастливо и умерли в разные дни и годы. А на Дальний Восток и в Сибирь зашёл великий китайский народ. И то, что когда-то называлось Россией, стало Большим Китаем». И такой эпилог отражал бы объективную реальность…
Но поскольку сей роман состоит не только из документально-газетных статей, но и высокохудожественных глав, то, пожалуй, и эпилог необходимо выдержать в том же стиле.
Впрочем, всё равно всё происходит так как происходит, не правда ли, уважаемый гипотетический читатель? Как невозможно выдернуть из истории какого-нибудь Юлия Цезаря или великого Моцарта, или бездонного Достоевского, или… Убери их – и это уже будет другая планета, другая галактика, вселенная. Хотя многие ли нынешние слушали Моцарта, читали Достоевского, Толстого? Но, вероятно, НАШЕ пространство-время соткано так, что из него ничего НЕЛЬЗЯ вычеркнуть, ничего нельзя изменить. И каждая великая и невеликая голова – в прошлом-настоящем-будущем появляется в этом мире в строго запаланированном порядке и именно такой, какой появляется. Это ощущение НЕИЗБЕЖНОЙ ЗАПЛАНИРОВАННОСТИ, наверное, особенно хорошо знакомо всем творцам: почему получилась ИМЕННО такая теория, ИМЕННО такая машина, музыка, картина, роман? Всему, конечно, можно подыскать объективные объяснения. Но объективны ли они…
На счету автора этих строк несколько тысяч произведений в нескольких литературных жанрах. И вот ощущение ПОДНЕВОЛЬНОСТИ, когда весьма явно кажется, что пишешь под ЧЬЮ-ТО диктовку, что ты ОБЯЗАН писать именно так и именно это – ощущение не очень приятное – осознавать себя запланириованной пишущей молекулой. Действительно, даже не затрагивая высочайшие непознанные материи – разве можно вырваться из очерченного круга своего таланта, своего мозга, из пространства-времени, в котором вынужден был прожить?!
Невозможно вырваться даже из запланированности собственного текста – как ограниченное пространство стихотворения, где приходится подчиняться более рифме, а не мысли.
Мне удалось задержать свой переход в мир иной, нет, не с помощью отсутствующей для народа медицины, а благодаря бесплатной травке-сорняку – ЧИСТОТЕЛУ. И в результате просмотр сериала под названием «жизнь» - продолжился…

ЧТО ПОСЕЕШЬ – ТО И СОЖРЁШЬ!

Если долго жить, то можно дожить до чего угодно! Почти афоризм. Дожил и Савл-Павел до своей афористичной расплаты – за ничтожность, подлость и пустоту существования. А как он надеялся, нет, он абсолютно был уверен, что всё предусмотрел и обеспечил свою дальненйшую жизнедеятельность лет до ста двадцати, а то и дольше – исходя из генетических данных родичей-долгожителей. Вот только глаза подвели, не выдержали почти столетней пьянки. А в остальном всё окей! Денег немеряно: в рублях, долларах, евро – несколько миллионов. Три пекарни, огромный продуктовый магазин, десятки ларьков, лотков – жена-машина продолжает ковать золото без перерывов на выходные и праздники. Ешь, пей, и к тому же вшили новенький аппаратик в сердце с вечной батарейкой. Что ещё нужно человеку для счастливой стодвадцатилетней старости!
Но как не может страна, построенная на морях крови и преступлений стать территорией для счастья следующих поколений, ибо рано или поздно будет уничтожена и стёрта с политической карты планеты, так и отдельный индивидуум, купавшийся в океане собственной подлости, паразитировании, ничтожности, всё равно получит по полной, по самой полной мере! И Савл-Павел получил! И получил именно тогда, когда ничего не мог уже предпринять для изменения обстоятельств, ибо кончились силы и зрение… Словно наказание, в виде некоего невидимого тайного разума, как будто следящего за каждым из нас, ждало самого оптимального момента, чтобы покарать Савла-Павла. И этот момент пришёл.
Сначала кара за жадность, ничтожность и пустоту жизни явилась к машине для ковки золота – к жене Павла. Что-то сломалось в этой машине, мания к деньгам разрослась до губительных размеров, и механизм-считалка в голове не выдержал, полетели шестерёнки-гайки… Впрочем, жена Павла, очевидно, была ненормальна изначально, от рождения. Бесконечная тяга к деньгам, неутолимый азарт – деньги ради денег! Она никогда не бывала за границей, на курортах, ходила в китайских ширпотребных тряпках, возможно, и за пятидесятилетнего Павла она вышла замуж в свои двадцать три не только потому, что он взял её с дочерью, но потому, что ей уже тогда было всё равно, её интересовали только деньги, причём, такие деньги, которые она клепала сама. Азарт? Игра? Пожалуй, больная мания. Хотя, может ли мания быть здоровой…
Три пекарни и огромный продуктовый магазин, коненчно, принадлежали ей. Но… не совсем. Разнообразное импортное оборудование на пару миллионов долларов было её, но здание под магазин и помещения под пекарни – государственные. Или точнее – муниципальные, принадлежащие мэрии. Так уж сложилось в России, мгновенно из социализма перескочившей в дикий уголовный капитализм. В одночасье разбогатевшие спекулянты и прохиндеи ещё не успели понастроить маркетов: очень большие макли на строительство, очень большие взятки чинушам и очень близкое приближение к очень уголовной власти требовались, чтобы что либо соорудить в центре города. Плюс лет пять на все согласования и само строительство. Потом, когда город захватили московские уголовники и посадили в мэрское кресло своего, по всему городу стали появляться гигантские здания, стоившие миллионы долларов, построенные на украденную у народа нефть, рыбу и всю таблицу Менделеева… А Нине Александровне, как и всем её коллегам-спекулянтам, приходилось пользоваться так называемой арендой, то есть, арендовать здания и помещения у так называемой мэрии. И арендовали, и спекулировали продуктами и вся эта дурная торговля с фантастическими цифирями на ценниках приносила прибыль, хотя оснавная масса народа продукты покупала только на базарах по ценам в два раза ниже.
Но однажды из Москвы, из Кремля пришёл строгий приказ: а увеличить аренду муниципальных площадей в пять раз!
Очевидно, кремлёвские друзья, поналепившие по всем городам гигантские дворцы, таким образом решили убрать конкуренцию – муниципальную аренду и сдавать младшим коллегам-спекулянтам свои супер-пупер здания по более дешёвой цене.
Но Нина Александровна не стала искать новых производственных площадей, а тоже решила пошутить. Тем более, что магазин превратился в убыточного монстра-пожирателя денег – после увеличения аренды в пять раз, и нужно было что-то срочно предпринимать. И она предприняла. Ремонт здания, в котором располагался её магазин. Крыша течёт, то да сё, составила смету. На сто тысяч долларов. И в мэрию. Здание-то муниципальное. А в мэрии – масса своих нужных людей – прикормленных, приплаченных… Да и вообще. Человек она известный ещё с времён советской торговли, а ныне, как успешный бизнесмен. И смета прошла все необходимые инстанции. И сто тысяч долларов было получено. И из них на ремонт было истрачено… ну, может быть, долларов сто…
И всё бы прокатило-проехало, и компенсировала бы Нина Александровна затраты на дурную аренду, и нашла бы новое здание – уже у частника-капиталиста, но что-то сломалось в голове у машины для ковки золота. То ли забыла она, то ли не понимала – с кем имеет дело, КОГО она попыталась обдурить! А ведь не могла забыть или не понимать! Как можно забыть, если ежемесячно ей, как и всем остальным, приходилось отдавать пятьдесят процентов от прибыли уголовникам! Конечно, не тем придуркам-уголовникам, что бегают по улицам с ножами-пистолетами-кастетами, а настоящим УГОЛОВНИКАМ: судьям, прокурорам, милиционерам, мэрам, губернаторам и далее, до Кремля. Разумеется, дань собиралась централизованно и официально – для этой цели были выдуманы ЧОПы. Частные охранные предприятия. Возглавляли эти чопы действительно уголовники с большим прошлым и будущим. Каждый чоп имел до нескольких десятков охраняемых им объектов. Но, как правило, всё это охранялось фиктивно – нанимались различные умственно и психически неполноценные люди, наряжали их в форму и они «охраняли», без оружия, где-нибудь пристраивались и дрыхли. Ибо большинство объектов либо вообще не нуждались в охране, либо имелся договор с милицией – вневедоственная охрана, либо предприятие держало ещё и собственную охрану, которая охраняла и предприятие, и дрыхнущих чоповцев.
Рядовые чоповцы-сторожа получали ничтожнейшие гроши. Но охраняемые организации ежемесячно через банки переводили на счёт данного ЧОПа огромные деньги, никак не соответствующие таким услугам. В результате каждый месяц в каждом городе собираются гигантские суммы. Но хозяевам ЧОПов идут крохи, поэтому они вынуждены иметь банды и заниматься грабежами и убийствами – официального-то оружия полно, пистолеты, автоматы, надо же его использовать! А остальные суммы идут в общак: судьям, прокурорам и прочим кремлёвским ворам. А чтобы откуда-то каждый месяц отдавать огромные деньги уголовникам, их где-то надо брать. А поскольку волшебная тумбочка, в которой деньги лежат, существует лишь в анекдотах, то всяческая дрянь выдаётся за что-то стоящее, например, колбаса из сои – за колбасу из свинины, а цена на ней, как на бриллиантах…
Так кого же одурачила Нина Александровна на сто тысяч долларов? Мэра города Владивостока. И кто же это такое – очередной мэр города Владивостока? Это молодой человек по фамилии Н., но гораздо более известный по кличке Виннипух. И что же, он такой феноменально талантливый, этот Виннипух, что в двадцать шесть годиков стал мэром города с миллионом жителей? Да что там мэром! Па-адумаешь, какой-то мэр! В конце концов, тут перебывало всяческих мэров-бандитов, обокравших город на миллиарды долларов и поналепивших дворцов-магазинов – до хрена и больше! А Винни, во-первых – владелец гигантской рыбной флотилии, бывшей, конечно, государственной, опять же каким-то фенорменальным чудом доставшейся ему, Виннипуху… И флотилия эта добывет колоссальное количество рыбы, креветки, красной икры, крабов – разумеется, всё это с минимальными налогами, то есть, мягко говоря, ворованное – у страны, у народа, и отправляется в Японию, Корею, США, Европу – на миллиарды долларов… И откуда такая пруха в такие-то юные годы!?

Стоп, писатель! Хватит ходить вокруг да около. Пришло время называть вещи своими именами.