Глава 17. Когда озеро с ползущим прочь холмом пропало из виду, Боцман остановился и сказал:

Когда озеро с ползущим прочь холмом пропало из виду, Боцман остановился и сказал:

– А Жердь прав был.

– Что? – Филин повернулся к помощнику.

– Ты о чем?

– У тебя совсем крыша поехала. – Боцман осторожно коснулся пальцем обожженного уха. – Из-за этих «слизней», из-за «ментала»… из-за денег. Ты всегда жадным был, и мужиков перебил из-за своей жадности.

– Ты думай, что говоришь. – Реплика прозвучала довольно жалко, но больше Филину ничего не пришло в голову.

– А я думаю. Когда контейнер у тебя был, надо было валить отсюда. Сколько бы нам за него денег отвалили? А ты…

– Да при чем тут деньги?! – крикнул окончательно выведенный из себя Филин и шагнул к помощнику, сжав кулаки, но тот не отступил, лишь презрительно скривил губы.

И достал из-под рубахи пистолет.

Филин не узнал оружие – он понятия не имел, что у Боцмана есть такое. Дробовик с автоматом они потеряли, когда «газировка» перебросила их в другую точку Могильника, у Филина остался только нож, и он считал, что помощник вообще безоружен. Но ведь они промокли насквозь, и ствол, стало быть, тоже? Почему тогда Боцман держит его так уверенно, будто не сомневается: пистолет выстрелит? Среди них ведь есть и такие, которым вода нипочем…

– Какие деньги? – повторил Филин уже спокойнее. – Тут не о том речь идет, дубина! «Ментал» – это… Через него власть над всем можно получить. Над всей Зоной.

– Как? – спросил Боцман.

– Слышал ты, откуда Зона взялась? Про это много разного говорят, но есть одна… легенда, которая больше всего на правду похожа.

– Про эту… – Боцман нахмурился, пытаясь вспомнить слово. Ствол пистолета глядел Филину в живот. – Про…

– Ее по-всякому называют, Седой говорил – бесконечность. Когда-то паучники пытались ее изучать, бесконечность эту. У них была лаборатория на ЧАЭС. Что-то не так пошло, из-за опыта эта… бесконечность сюда проникла. К нам. Вроде взрыва такого, в его эпицентре Зона и появилась. А паучники до сих пор на ЧАЭС сидят, только они уже не очень-то люди, и через бесконечность Зоной управляют. Не управляют, а… контролируют.

– И что? – спросил Боцман.

– А то, что «ментал» – как нарыв на нашей… в нашем… – Филин вытер вспотевший лоб. Он пытался говорить о вещах, для которых в его лексиконе никогда не было подходящих слов, так как большую часть своей жестокой, полной насилия и крови жизни размышлял и говорил совсем о другом. – На нашем мире.

– Нарыв? Ты совсем свихнулся?

– Нарыв в пространстве! – повторил Филин. – Профессор в лаборатории так сказал. Ну, не так, но… смысл такой был. Через этот нарыв наше пространство как бы связано с бесконечностью. С той самой, из-за которой Зона появилась. И через «ментал» можно влиять, понимаешь? Чтобы аномалии возникали там, где тебе надо, гасить их, перемещать, мутантов гонять… даже выбросы устраивать!

– Да что это за бесконечность такая?!

Филин мотнул головой. Темнело, Боцман все хуже различал выражение его лица.

– Не помню слово. Она… оно… Профессор говорил – пространство информации. Как этот… Интернет, только объемный. И огромный. Информационные поля, всякая такая фигня. Не только Зоной – всем миром можно управлять. Надо только к «менталу» попасть да разобраться, что там к чему…

– Тебе надо, – оборвал Боцман.

– Что? О чем ты?

– Я не хочу ничем управлять. Я только на жизнь себе зарабатываю, понял? На старость спокойную.

– И сколько ты людей ради своей спокойной старости перебил? – усмехнулся Филин.

– Да, бандит я. Потому что другого ничего не умею. Не научили, и сам не научился. Но я… Мне твоя власть не нужна. А ты если ее добьешься, то тебе и на меня наплевать будет. Ты и меня в расход пустишь, как всех наших пустил.

– Не я их убил!

– Не ты, но погибли они из-за тебя. А я не собираюсь.

– Ну тогда стреляй, – сказал Филин и ударил ногой по пистолету.

Боцман выстрелил, пуля чиркнула главаря по плечу и улетела в темное небо – пока они говорили, наступила ночь.

Филин надеялся, что от удара ослабевший помощник выпустит ствол, но этого не произошло. Тогда он ударил Боцмана пятерней в обожженное лицо и упал на спину. Вскрикнув, Боцман повалился на колени.

А Филин развернулся и пополз между кочками. Бандит позади что-то прокричал, выстрелил еще раз… Филин полз не оглядываясь.

Через полсотни метров он притаился за большим кустом и стал высматривать Боцмана, уверенный, что тот преследует его.

Но бывший помощник не показывался, и в конце концов Филин решился встать. Сделав несколько шагов, споткнулся обо что-то в темноте, едва не упал, присел на краю крошечной полянки между низкими зарослями. Кажется, когда-то давно кто-то разбил здесь лагерь… и вскоре погиб – то ли своей смертью, от голода или жажды, то ли убитый одним из многочисленных смертельных проявлений Могильника. Произошло это давным-давно: от тела, свернувшегося в позе эмбриона на середине полянки, остались только кости.

А еще от него осталось ружье-трехлинейка с наполовину обрезанным стволом, но целым прикладом. Рядом стояла консервная банка с отогнутой круглой крышкой, такая ржавая, что к ней страшно было прикасаться – того и гляди рассыпется рыжим порошком. Но Филин к ней все же прикоснулся, даже взял и потряс. Внутри звякнуло, он запустил туда пальцы и вытащил длинный патрон. Отбросив жестянку, покосился на скелет, взял ружье. Один патрон, значит? Это что за намеки судьбы? Он не собирается стреляться, что за чушь? На мгновение ему показалось, что сама Зона издевается над ним, будто намекает, что Филину пора очистить ее от себя… Он даже сжал кулак и погрозил ночи. Никогда Филин не сдастся, никогда не пальнет себе в башку! Он слишком сильный для этого, слишком упорный и всегда добивается своего. Он почти победил, надо только догнать Шуль-гу и разобраться с ним.

Филин проверил ружье – оно оказалось заряжено. Ага, так значит, два патрона! Что ж, ладно. Он встал и поспешил дальше.

Впереди что-то светилось, над тем местом в небо взлетали большие призрачные пузыри. Чертовщина какая-то. Так и не разобрав, что это, но уверенный, что «ментал» находится посреди светящейся области, Филин ускорил шаг, на ходу целясь в темный силуэт, который все отчетливее различал перед собой.

***

Упустив главаря, Боцман выстрелил ему вслед и побрел обратно, сам не зная куда. Он же посреди Могильника, отсюда в одиночку, без снаряги и с единственным стволом, где осталось пять патронов, не выбраться. Он смертельно устал, очень болели ожоги, и еще почему-то ломило зубы с левой стороны. В голове было совсем пусто, так что он просто шел, спотыкаясь о кочки, пока не разглядел впереди два силуэта.

Остатки инстинкта самосохранения заставили его опуститься на корточки под кустом и поднять оружие. Руки дрожали, ствол ходил ходуном, но Боцман стиснул зубы и прицелился получше.

Люди подошли ближе, и он узнал их. Надо же – выжили! Он мог завалить обоих, потому что они теперь были совсем рядом, но не видели его.

Раздался знакомый голос, второй человек ответил. Споткнулся, выругался. Боцман не шевелился, только ствол пистолета в руках двигался вслед за ними.

Они прошли мимо – всего в нескольких шагах, так и не заметив его. Когда за спиной стих шелест травы, бандит встал. От боли он соображал совсем плохо.

Может, за то, что он сделал хороший поступок, не пристрелил этих двоих, Зона простит его? Или не Зона, а Бог? Наверное, Он ведь есть… Нуда, а кто же иначе все это создал? Весь мир и эту… бесконечность, о которой толковал бывший главарь. Ведь это был хороший поступок, правда? Он ведь мог их обоих грохнуть, запросто, но не стал. Так почему бы высшим силам, кто бы они там ни были, не смилостивиться над ним и не позволить ему выжить? Выбраться из Могильника, дойти до Периметра, потом наружу… Боцман пообещал себе, что никогда больше не вернется в Зону. Устроится ночным сторожем где-нибудь в колхозе. Или на баржу – ведь он когда-то плавал на речной барже, и это было хорошее время! Ну точно, решено. Он сделал людям добро, оставил их в живых, и за это его пощадили. И теперь он выживет, точно, не может быть иначе, это ведь закон природы, это будет просто справедливо, а мир ведь справедлив, правда? Ну, в основном… Иван Сергеевич Нечипуренко, известный в Зоне под кличкой Боцман, улыбнулся, решив, что все с ним будет хорошо, и зашагал веселее, расправив плечи. Наперерез ему через заросли тихо пробирался матерый кровосос.

***

Светящаяся, исходящая паром белая вода растекалась лужами и журчала между извилистыми полосками влажной мягкой земли. В центре этого притаившегося посреди Могильника теплого белесого мирка высился «ментал».

Он напоминал маленький вулкан из слизи. Или, может, из слипшихся комьев силикона, залитых клейким пенистым маслом.

Вместо огня и лавы вулкан изрыгал пузыри света.

Внутри «ментала» виднелись изогнутые мерцающие пласты, гирлянды лиловых почек, длинные колбаски и синеватые комки. Они медленно перемещались, срастались и распадались.

Из расползшегося по земле мягкого основания торчали округлые выросты, большинство – крошечные, слипшиеся гроздьями вроде виноградных, а один размером с артефакт, который Стае прислал в посылке. Даже полностью сформировавшийся «слизень» не отрывался от «ментала», соединенный с ним прозрачной пуповиной, по которой струились искры, а еще – тонкими мерцающими нитями.

Над обращенным к небу жерлом аномалии, напоминающим верхушку оплавленной свечи из прозрачного воска, взлетали пузыри света. Призрачные, тающие на глазах, они появлялись неравномерно и отличались размерами – от теннисного мячика до сфер размером с автомобиль, – и внутри каждого что-то плыло, покачивалось, странные силуэты и фигуры кружились там. Пузыри поднимались и таяли в темноте над Могильником.

Тимур остановился, держась за контейнер.

– Стае, я дошел, – произнес он. – Не знаю, успел или нет, но я сделал все, что мог. В тот раз не сделал, побоялся, сбежал, а теперь сделал. Очень хорошо, если это спасет тебя, но если нет… Если нет, больше я уже ничего не могу.

А это, можно сказать, и не артефакт даже. «Слизни» – сыны «мечтала», плоть от плоти его…

Так, кажется, говорил Старик?

Тимур осторожно достал из контейнера сросшиеся «слизни», поднял двумя руками и понес к «менталу», уверенный, что, если их положить возле аномалии, мерцающие нити протянутся между ними, а после из «мен-тала» выступит прозрачная трубка пуповины, удлинится и врастет концом в артефакт.

Сзади щелкнул выстрел, и пуля ударила его в левую лопатку – будто туда приставили долото и с размаху врезали молотком.

Вскрикнув, Тимур повалился лицом вниз на пропитанную белой водой землю. Артефакт вылетел из рук и упал рядом с аномалией.

Донеслись приближающиеся шаги. Рука Тимура поползла вперед. Шаги стали громче. Кончики пальцев коснулись артефакта, подтолкнули его.

Бархатистая кожица на обращенной к аномалии стороне «слизня» зашевелилась и вдруг расползлась, показав прозрачный бок. Между «слизнем» и «менталом» замерцали тончайшие, едва различимые волоски, а потом от основания аномалии потянулась, извиваясь и подрагивая, прозрачная трубка.

Филин остановился над лежащим человеком, по спине которого расплывалось темное пятно, и пнул его. Шагнул к аномалии, с любопытством разглядывая ее.

– Седой через это хотел Зоной управлять? – произнес он.

Потом прикладом ружья отпихнул подальше артефакт, к которому вытянул руку неподвижно лежащий человек.

С неслышными хлопками мерцающие нити порвались, прозрачная трубка, уже почти коснувшаяся обнаженного бока артефакта, дрогнула и стала втягиваться обратно.

– И что дальше? – спросил Филин. – Мне просто надо заснуть рядом?

У человека на земле задергались ноги. Он глухо застонал и начал приподнимать голову – медленно, будто сверху на нее давила невидимая ладонь.

– Живучий, гад, – с легким удивлением сказал бандит и присел на корточки. – Я ж тебе в сердце вроде пальнул? – Он пригляделся. – А, нет! Лопатку раздробил, до сердца не дошла пуля? Ничего, щас до мозга дойдет…

Филин приставил ствол к затылку раненого. Качнулся назад. Большие темные глаза его выпучились.

– Что-о?!! – громко ухнул бандит и повернул ружье.

***

Он едва заметил Стаса – почти прозрачное тонкое облако, призрак призрака с едва проступающими в воздухе чертами лица и расплывающейся фигурой.

Тимур огляделся изумленно, не сразу сообразив, куда попал. Этот стук сзади, сильный удар в спину, толчок… Ну да, он ведь тогда упал и почему-то не смог встать, а «слизень» вдруг оказался на земле, и пришлось тянуться к нему, тянуться из последних сил, чтобы толкнуть ближе к «менталу».

Что произошло?

И чьи это ноги внизу? Чье это тело…

Это его ноги. Его тело – живот, грудь, плечи, он видит их… Откуда они взялись здесь, ведь раньше он попадал сюда только в виде незримого сгустка, чистого сознания, а его пустое тело, его эмпти боди оставалось снаружи.

Он что, умер?

«Я что, умер?» – спросил он у Стаса.

Тишайший шепот, не голос, а намек на голос, эхо человеческого голоса достигло ушей:

«Похоже на то».

«Но я сделал дело? Я доставил…»

«Не совсем, Тим. Почти, но… Смотри сам».

Другая Зона изменилась. То есть по сторонам и сзади все осталось по-прежнему, но впереди земля вспучилась огромным нарывом, жерлом вулкана… Что-то подобное Тимур видел совсем недавно.

Отголосок шепота снова достиг ушей:

«Только что соединение возникло, но потом нарушилось, и я не успел. Очень жаль, что и ты, Тим… Такого я не ждал. Теперь мы здесь вдвоем, у тебя еще несколько дней, но потом и ты…»

«Нет, постой! – закричал Тимур. – Подожди, это не конец! Я… Меня не убили! Только ранили, ведь может быть и такое – если тебя тяжело ранили, то это… это глубже, чем сон, то есть чем простой обморок, и поэтому ты попадешь сюда как бы целиком? Я не понимаю, что говорю, но… ты понимаешь? Может, я еще жив, и уж точно я прямо возле «мечтала»! «Слизень» лежит рядом с ним, надо только немного подтолкнуть… И ведь кто-то меня убил! То есть попробовал убить. Он выстрелил и сейчас подойдет… уже подошел. Он, наверное, рядом».

«Но что ты можешь сделать?» – спросил Стае.

«Я закрою глаза».

***

Филин занес ружье, чтобы размозжить раненому голову. Качнулся назад. Большие темные глаза выпучились. Он вздрогнул, ощутив, как внутри него что-то изменилось. Вернее – кто-то появился. Ощущение чужого присутствия было таким ясным, четким, что он даже зажмурился, пытаясь увидеть того, кто был теперь совсем рядом – ближе к Филину, чем воздух в его груди, ближе к нему, чем кровь в его сердце!

– Что-о?! – ухнул бандит, осознав, кто это забрался в его голову. Руки опустились, перехватив оружие, повернули стволом в другую сторону. Филин хрипнул, лицо исказилось, и вдруг что-то птичье проступило сквозь черты. Глухо заклокотав горлом, он напрягся – ствол ружья, нацеленный в его рот, стал отодвигаться, указательный палец правой руки, скрючившийся на спусковом крючке, разогнулся.

– Не выйдет! – ухнул Филин. – Я сильнее! Я… Палец вдавил спусковой крючок, и пуля калибра 7, 62 миллиметра пробила переносицу вместе со всем, что находилось за ней. Голова откинулась, острый кадык выпятился из шеи. Филин повалился на спину, выпустив ружье. Оно упало, ствол ударил по «слизню», подтолкнув его. Мерцающие нити возникли между ним и «менталом». Из аномалии выросла прозрачная трубка, потянулась к артефакту, коснулась бока там, где не было бархатистой шкурки.

«Слизень» дрогнул, словно от легкой боли. Трубка вросла в него.

По ней заструились искры. От артефакта к «менталу» медленно пополз светящийся сгусток.

Рука лежащего лицом вниз человека дернулась. Шевельнулись и снова застыли пальцы. Сердце перестало биться.

Второй сгусток пополз по трубке вслед за первым.

***

Дрогнула земля; из неживого ярко-синего неба протянулся сияющий колодец, в котором танцевали мириады искр. Он коснулся жерла вулкана, и тот закружился, став огромной воронкой – исполинский, до небес, смерч, но перевернутый основанием вверх.

«Стае!» – крикнул Тимур.

Их закружило, невесомого Стаса втянуло в смерч первым, следом поволокло Тимура. Когда его бросило сквозь прозрачную стенку, вверху открылся плавно сужающийся колодец. Узким концом он пронзал границу мира внутри артефакта, и сквозь прореху открывалось нечто иное.

Нечто очень глубокое. Огромное. Полное энергии, движущихся фигур, воспоминаний, силуэтов, образов, мыслей, картин, идей…

Там открывалась бесконечность.

К ней, будто подхваченный ураганом листок, по спирали взмывало то, что осталось от Стаса, – маленькое, ярко светящееся солнце, ядро его сознания.

Завороженный этой картиной, Тимур смотрел вверх… и тоже поднимался.

«Тимур, назад! – донеслось до него. – Не надо!»

«Но там красиво! – прокричал Тимур в ответ. – Там интересно! Я хочу туда!»

«Вернись! Ты можешь остаться, тебе незачем…»

«Нет, я пойду с тобой!»

«Я не хочу, чтобы ты погиб из-за меня! Это не твоя судьба! Вернись!»

«Но я уже ничего не могу сделать! Я умер, понимаешь? Меня нет… то есть я только здесь!»

Стае что-то еще попытался сказать, но не успел, затянутый в бесконечность, – и пропал в ней, присоединившись к мириадам населяющих ее сознаний. Тимур летел следом. Мир внутри артефакта остался далеко внизу, чудесное, невероятное пространство раскинулось над ним. Потом голос произнес где-то рядом:

– Ну, давай!

***

Растафарыч, прижав кулак к груди человека на земле, со всей силы ударил по нему вторым кулаком.

С громким хрипом Тимур Шульга сел. Сердце его, не бившееся уже почти полминуты, заколотилось так, что его услышала вся Зона. Он разинул рот, брызнув слюной, расставил руки, выпучив глаза и выгнув спину, закричал. Зрачки расширились, Тимур с хрипом втянул воздух, сразу выдохнул, вдохнул опять.

И упал на спину – вернее, упал бы, но они поддержали его. Уложили осторожно. Маша надела рубаху Рас-тафарыча, а его майкой была стянута спина сталкера. Индеец стащил с Филина куртку, брезгливо отпихнув тело подальше, свернул ее и подложил под голову раненого.

– Я видел! – хрипнул Тимур. – Слышите, видел ее!

– Кого? – спросила Маша участливо, гладя его по голове.

– Бесконечность. Она там, за «менталом». Она… чудесная. Прекрасная.

– Ну и слова, школьник, – покачал головой Раста-фарыч. – Не думал, что ты знаешь такие. Погоди, не дергайся!

Отпихнув его, Тимур кое-как повернулся и схватил «слизень», соединенный с аномалией узкой прозрачной трубкой и паутиной мерцающих нитей. Дернул, порвав их, подтащил к себе.

– Школьник, не напрягайся, – посоветовал Раста-фарыч. – Мы пулю не вытащили, она тебе лопатку раздробила и застряла в кости. Если не хочешь, чтобы кусочки вместе со свинцом в легкие попали, лежи тихо…

Он взял раненого за плечо с намерением уложить обратно, но Маша схватила его за руку и покачала головой.

– Подожди, – прошептала она. – Смотри… смотри, что у него с волосами.

Не обращая на них внимания, Тимур лег на бок и ударил кулаком по «слизню». Бархатистый бок вмялся, пошел мелкими трещинками, из которых брызнул тусклый свет вместе с клейкими каплями чего-то густого и маслянистого. Он пошарил рукой вокруг, нашел камень, схватил и стал колотить, равномерно нанося удар за ударом, превращая артефакт в кашу, в пузырящуюся лужицу, где плавали мелкие прозрачные комья.

***

Филин недоуменно огляделся. Только что он был возле аномалии и боролся с человеком внутри, а теперь находится здесь… Где – здесь?

Похоже на Зону, только она какая-то странная. Была ночь, а теперь почему-то ясный день. И небо – что это за дурацкое небо вверху? Какое-то неживое, будто из синего стекла. И что это гудит сзади?

Он повернулся. Гудела огромная воронка, широкой стороной касающаяся земли, а узкой проткнувшая небеса. Она была как гора… нет, как тысяча, сто тысяч гор. Филин в сравнении с ней казался муравьем на фоне высокого холма – и все же он видел ее всю.

Его потянуло к воронке, он начал сопротивляться – и тут она исчезла. Порвалась в верхней части, конец дернулся и втянулся в небо, нижняя часть распалась. Что происходит?! Он попятился. Нога провалилась во что-то. Бандит подскочил, оглянулся – по земле змеилась трещина. Из нее полился тусклый свет, брызнули капли чего-то густого и маслянистого.

Мир рассекли другие трещины, не только землю, но и неживое небо. Филин заорал и побежал, хотя бежать было некуда – Зона разрушалась со всех сторон. Куски ландшафта взлетали, кружась и сталкиваясь, вместе с ними поднимались деревья и холмы, все распадалось на части, разбивалось, крошилось, ломалось… И растворялось в холодной серости, которая вдруг полезла из всех щелей, дыр и трещин гибнущего мира.

В безумном круговороте мелькнула знакомая фигура.

– Ты?! – выкрикнули они одновременно.

Филин подумал: но почему только один, ведь мы завалили сразу троих? И вспомнил, что Седой стоял ближе всех к лежанке, когда поднялась стрельба, даже склонился над ней… Вот почему его в момент смерти втянуло, а лаборанта с одним из охранников – нет.

Седой закричал:

– Это из-за тебя! Из-за тебя я потерял контроль, тебе обязательно надо было убивать меня?! Из-за этого весь установленный порядок нарушился! Теперь сдохни здесь!

– Вместе с тобой! – крикнул Филин.

Серая муть была со всех сторон, части ландшафта растворялись в ней, как куски пластика в кислоте, плавились и исчезали. Филин попытался ухватиться за пролетающий мимо куст, но тот размягчился под пальцами, как горячий пластилин, – и растекся, став невесомой взвесью, маревом…

Филин с Седым повисли в пустоте. Вокруг больше не было ничего – то есть вообще, просто пустота, бесконечная, как время и пространство, и пустая… как настоящая пустота.

Пустота начала впитывать их в себя.

***

Тяжело дыша, Тимур откинулся на свернутую куртку. Поднял дрожащую руку, провел ладонью по лицу.

– Успокоился, мэн? – спросил Растафарыч.

– Тимур, ты сделал, что хотел? – Маша склонилась над ним.

– Не хотел, – возразил он. – А должен был. Да, кажется, да. Стае… попал туда. Что ты сказала про мои волосы?

Она смущенно пожала плечами и произнесла со смешком:

– А ты второй, кстати.

– В смысле?

– Ну, недавно я Индейца откачала, а теперь мы оба – тебя.

Растафарыч и правда выглядел как «недавно откачанный». Синяки, нос разбит, уши распухли, на лбу ссадина. Он то и дело кривился от боли, ошупывал ребра и вообще двигался как-то скованно.

– Кто тебя отделал? – спросил Тимур.

– Да этот тощий с сумкой, – пробормотал Растафарыч.

– И где он теперь? И вообще, одного я вижу, а где все остальные?

– Нет никого. – Маша неопределенно махнул рукой назад. – Все там остались.

– Навсегда остались?

– Да, навсегда. Тимур, а сколько тебе лет?

Он покачал головой и тут же пожалел об этом – с шейными позвонками после падения вертолета явно было что-то не так.

– Когда как. Иногда двадцати лет, а иногда все пятьдесят.

Маша смотрела недоуменно, а Растафарыч понимающе кивнул.

– Так что с волосами? – напомнил Тимур.

– Да вот, понимаешь… они теперь седые.

– Седые? – удивился он. – Что, все?

– Нет-нет, не переживай, они…

– Да я не переживаю, но…

– Проседь появилась. Прядь такая слева над лбом. Тебе, – она улыбнулась, – тебе даже идет.

Тимур закрыл глаза. Вокруг журчала вода, теплый пар поднимался над ней и таял в воздухе вместе с призрачными пузырями, то и дело взмывающими над «мента-лом». Надо его уничтожить, подумал он. Взорвать или достать где-то лопату и разбить на части, раскидать их во все стороны. А то кто-нибудь еще вроде Филина сможет дойти сюда…

– Ладно, сталкер, что дальше делаем? – спросил Растафарыч. – Если тебя сейчас не начать всерьез лечить – загнешься к растакому Маврикию.

– Здесь поселок недалеко, – произнес Тимур, не открывая глаз. – Дальше Крепость, а рядом поселок. Там вроде живет кто-то. Надо туда.

– Поселок, значит… Ну хорошо, стало быть, передохнем и пойдем к поселку.

Вояка кивнула, а Тимур добавил:

– Слушай, все время хотел спросить. Кто такой этот Маврикий?

– Я откуда знаю? – удивился Растафарыч, обнимая Машу за плечи и прижимая к себе. – Сие тайна большая есть, сталкер. Большая, как бесконечность.