Экономисты бросают вызов

Пожалуй, наиболее значительно отличалась от традиционных взглядов на демократическое гражданство «экономическая теория демократии» Э. Даунса (Downs, 1957). Даунс показал, что если граждане действуют на основе инди­видуально понятого личного интереса, ничто не мешает им воздержаться от голосования на выборах. Сознательное неучастие в выборах — достаточно ра­зумная реакция. Если сопоставить плюсы и минусы участия, то его преиму­щества сводятся на нет микроскопически малой вероятностью того, что голос конкретного избирателя повлияет на исход выборов. Действительно, если опи­раться на такие расчеты, то становится совершенно очевидно, что единствен­ное разумное поведение — уклонение от голосования.

Аналогичный расчет может быть использован и при анализе других граж­данских действий. В частности, цена за информацию о политике часто оказы­вается гораздо выше цены голосования, и в таком случае здесь применима та же логика. Граждане могли бы действовать более дальновидно и лучше осуще­ствлять свои интересы, если бы их действия основывались на более каче­ственной и полной информации. Но что делать, если вероятность того, что единичное действие будет решающим, минимальна? Зачем тратить силы на получение информации?

Проведенный Даунсом анализ феномена сознательного отказа от действия и цены за повышение информированности повлек за собой расширение круга исследовательских проблем, связанных с коллективным действием. Особый резонанс получила работа М. Олсона о политической организации и проблеме сохранения членства в ней (Olson, 1965). Значение этих двух оригинальных исследований состоит в том, что они стимулировали интеллектуальную дея­тельность как в рамках политэкономической традиции, так и за ее пределами. Довольно много усилий было направлено на устранение противоречий между ожиданиями, основанными на политэкономических моделях, и эмпиричес­кой реальностью, такой, какой мы ее знаем. Почему при наличии достаточно сильных индивидуальных стимулов: быть свободолюбивыми и уходить от от­ветственности — люди участвуют в выборах, вступают в организации или продолжают интересоваться политикой? Возможно, задача примирения поли­тэкономических моделей и эмпирической реальности связана с проблемой политической организации. Сейчас широко признано значение принуждения, выборочных мотивов и институционального устройства (Ostrom, 1990) для долгосрочного поддержания и сохранения политической кооперации, хотя не все политологи единодушны в этом вопросе (Knoke, 1990; Chong, 1991).

Несколько сложнее проблема, связанная с наиболее распространенными и основными гражданскими обязанностями — решением участвовать в выборах я оставаться в курсе политических событий. В то же самое время как Даунс приводит довольно убедительный довод относительно сознательного уклоне­ния от голосования — в результате чего немало политологов признали пра-

вомерность личного отказа от участия — мы наблюдаем феномен массового участия. Кроме того, особенно если рассматривать Америку, уровень информи­рованности и участия наиболее высок среди образованных людей, т.е. тех, кто лучше способен понять, что исполнение гражданских обязанностей не отвечает их личным интересам. Таким образом, в вопросе функционирования демокра­тической политики простая и убедительная логика сознательного уклонения находится в противоречии с очевидной эмпирической данностью.

Немало чернил было потрачено в стремлении решить эту загадку. Начиная с 60-х годов, политэкономы пытаются примирить факт широкого участия и логику сознательного уклонения — чаще всего это стремятся сделать крити­ки, усматривающие в идее сознательного уклонения причину раскола. Здесь не самое подходящее место для развернутого обзора таких попыток (Aldrich, 1993; Jackman, 1993); достаточно сказать, что в основном они потерпели не­удачу. Наконец, что наиболее существенно, такие массовые явления, как стрем­ление узнать больше информации и голосование на выборах, нельзя понять позиции краткосрочных рациональных расчетов, поскольку, как показывает М. Фиорина, участие и получение информации — это виды деятельности, имеющие внутреннюю ценность. Люди осуществляют свои гражданские обя­занности потому, что им это нравится, или из-за чувства вины, или пото­му, что они не хотят выглядеть глупо в разговоре за обедом. Важно, что осуществление гражданских обязанностей является в конце концов ценнос­тью само по себе.

Означает ли это, что избиратели ведут себя не рационально? Или, что еще более важно, означает ли это, что бессмысленно рассматривать решение озна­комиться с информацией или участвовать в голосовании в контексте рацио­нального расчета? Это действительно абсурдные вопросы, и их абсурдность можно проследить по аналогии с примером чистого (рационального) поведе­ния потребителя. Один из авторов водит «Volvo», а другой — машину фирмы «General Motors». Покупатель «GM» уверен, что его соавтор, ездящий на «Volvo», имеет неправильные представления, ведущие к значительному расходу денег, которые можно было бы использовать с большей пользой — по крайней мере, по представлению покупателя «GM». Но его соавтору нравится «Volvo». Он даже хочет найти аргументы, чтобы доказать, что «Volvo» стоит лишних затрат, но в конце концов, ему просто нравится «Volvo». Позже, если обменный курс изме­нится, и «Volvo» станет еще дороже, соавтор, возможно, поумнеет и купит «Chevrolet». Таким образом, поведение соавтора, предпочитающего «Volvo», ир­рационально. Ему просто нравится «Volvo».

Говоря о том, что сознательное уклонение от участия в выборах — лучший выход для граждан, основывающих свое решение о голосовании на личном интересе в узком его понимании, Даунс показывает, что фактическое массо­вое участие можно лучше понять как проявление деятельности, ценной самой по себе. Граждане, которые прочитают «New York Times» и голосуют, не ирра­циональны, им просто нравится голосовать, или, возможно, им станет не­приятно, если они не проголосуют. Однако их предпочтения не определены. Если предвыборная кампания проводится отвратительно, если оба кандидата не привлекательны, если результат заранее предрешен или если в день выборов поднялась вьюга, они могут остаться и дома. Таким образом, их предпочтение при голосовании не абсолютно, это просто один из факторов, который прини­мается в расчет при решении о голосовании или уклонении от него.

К сожалению, обсуждение рационального гражданства пошло по невер­ному пути и зашло в тупик. Аргументы, касающиеся рациональности граж­дан, как правило, довольно слабы. Успеха политэкономическая традиция добилась в ином: в том, что подтолкнула другие направления исследования политического поведения пересмотреть свои позиции относительно целе­направленности политического поведения граждан. Многое в развитии дру­гих школ становится понятным на фоне вновь открытого политологами во­леизъявления граждан.

На самом деле, многие достижения в исследовании политического поведе­ния за последние сорок лет, начиная с работы Г. Саймона (Simon, 1957), явились ответом на требование экономистов — заново понять роль волеизъяв­ления граждан в действующей демократической политике. Мы не предполага­ем, что игровая теория стала или должна определить словарь политологов или что другие школы в исследовании политического поведения должны уступить место парадигме рационального выбора. Напротив, мы пытаемся доказать, что другие школы в исследовании политического поведения пересмотрели роль волеизъявления граждан в своей собственной интеллектуальной истории.