В. Полезность знаний

Стремление к разработке более совершенных систем управления относится к третьему императиву социальной политики: накапливать полезные знания. Эта задача исходит из принципа социальной ответственности ученых, зани­мающихся исследованиями в области социальных наук. Многие из ведущих специалистов в области социальной политики — в их числе среди прочих следует упомянуть имена Мерриама, Лассвелла и Вильдавски — пронесли этот принцип через всю свою жизнь. Они выступали за то, чтобы профессио­нально подготовленные политологи приносили пользу обществу всеми воз­можными и доступными им способами, включая участие в деятельности пра­вительственных комиссий, разъяснение сути происходящих процессов широ­кой общественности, выступления в общественных организациях, исполне­ние общественных функций и выработку рекомендаций избранным и назначенным на ответственные посты представителям власти. В книге, опуб­ликованной в 1939 г., Р. Линд подчеркивал важность такой работы и отмечал, что «больше всего политолог должен опасаться ситуации, при которой его смогут упрекнуть в том, что он «учит искусству навигации, когда корабль идет ко дну», как сказано в одном из стихотворений Одена» (Lynd, 1967, р. 2—3). Его

опасения носили отнюдь не абстрактный характер: «Проводимая нацистами политика с позиции силы лишила свободы немецких ученых-обществоведов, а итальянских профессоров в военной форме заставили предать свое идейное наследие, и они торжественно провозгласили, что итальянский народ имеет арийское происхождение. Социальные науки ныне вступили в критический период своего развития» (Lynd, 1967, р. 1).

В работах Линда красной нитью проходит мысль о том, что работа ученого, занимающегося социальными науками, должна приносить пользу — в этом заключается одна из его главных обязанностей. Идейные истоки этого импе­ратива четко просматриваются в трудах таких представителей прагматизма, как У. Джеймс и Дж. Дьюи. Действенная природа прагматизма нашла отраже­ние в знаменитом афоризме, высказанном Джеймсом в 1907 г.: «Истинность мысли не является имманентно присущей ей свойством. Мысль как бы нена­роком наталкивается на истину. Она становится истинной, превращается в истину ходом событий» (James, 1975, р. 97). Хотя автора этого высказывания иногда обвиняют в релятивизме и антинаучном подходе, на самом деле это не так. Это утверждение, скорее, относится к построению исследовательского процесса и отношению между исследованием, фактами и убеждениями.

Несмотря на долгую историю развития в социальных науках идей такого рода, в академических изысканиях — включая и область социальной полити­ки как отрасли политической науки — полезность знаний имеет весьма нео­пределенный статус. На практике, если не в принципе, основа успеха амери­канских университетов заключается в поиске фундаментальных знаний, «не ограниченных преждевременными суждениями о практической пользе» (Stokes, 1996). Как произошло, что фундаментальные теоретические исследования ока­зались более важными, чем применение полученных в ходе этих исследова­ний результатов? Такая постановка вопроса представляется слишком катего­ричной. Теория получила в академической науке самый высокий статус дале­ко не в последней степени потому, что ее результаты оказывались полезными. Тем, кто изучает проблему получения новых знаний, известно, что оно воз­никает из многочисленных источников, а целью его обретения является стрем­ление как к решению практических проблем, так и к расширению границ познания, осуществляемого современными теориями. Наряду с этим суще­ствуют исторические и социальные причины, обусловившие основополага­ющее значение фундаментальных наук в академических исследованиях. Тра­диции католических монастырей, заимствованные университетами, ориен­тировали исследовательскую деятельность на поиск фундаментальных истин. Ч. Сноу, Р. Линд, а также И. Горовиц и Дж. Кац усматривали в этом наследии классовый смысл (Snow, 1988; Lynd, 1967; Horowtz, Katz, 1975). Исходя из различных политических убеждений, Сноу и Линд писали о том, что мало­применимые в практической жизни теоретические знания (по-видимому) в доиндустриальный период были уделом аристократии, в то время как при­кладные науки помогали буржуазии сохранить свое вновь обретенное богат­ство и доступ к политической власти. Если Сноу и Линда волновал вопрос о том, что прикладные знания не получали должного внимания в университе­тах, то Горовиц и Кац отмечали чрезвычайно большое значение практическо­го использования достижений социальных наук в политической жизни. При буржуазной демократии результаты прикладных социологических исследова­ний можно было поставить на службу уже упрочившимся интересам господ­ствующего класса. Поэтому далеко не все теоретические дисциплины счита-

лись главной мерой академического успеха — в университетах развивались лишь некоторые направления теоретических исследований, в основе которых лежала не столько необходимость, сколько научная любознательность, иссле­дования, не подвергавшиеся вмешательству со стороны политики и закрытые для непосвященных благодаря независимому мнению экспертов.

Очевидно, что политологам, которые стремятся принести непосредствен­ную пользу, участвуя в развитии политического процесса, нередко препят­ствуют могущественные социальные силы. Практически все авторы, уделяв­шие внимание этой теме, начинают свои работы с признания того факта, что политическая и научная жизнь руководствуются различными правилами, при­меняют несхожие методы, имеют разные цели и протекают в несовпадающих ритмах. Бесспорные открытия — сами по себе совершаемые достаточно ред­ко, — автоматически никого не убеждают. Г. Киссинджер писал в этой связи следующее: «До того как я начал работать советником Кеннеди, мне, как и многим академическим исследователям, казалось, что процесс принятия ре­шений носит в основном умственный характер, и человеку достаточно зайти в кабинет президента, чтобы убедить его в правоте своих взглядов. Такой под­ход, как я вскоре понял, является настолько же широко распространенным, насколько опасно незрелым» (Kissinger, 1979, р. 39). В том же ключе Ч. Линдблом и Д. Коэн отмечали, что «многие из тех, кто занимается разработкой социаль­ной политики и воплощением в жизнь принятых решений, недовольны тем, как это делается: одни — потому что их слушают в пол-уха, а другие — потому что не слышат многое из того, что хотели бы услышать» (Lindblom, Cohen, 1979, р. 1).

Политологам легче всего быть полезными, когда они либо время от време­ни, либо постоянно принимают участие в политической жизни. В 70-е годы перед участниками слушаний в Конгрессе каждый год выступало около 10 тыс. человек, многие из которых профессионально занимались социальными на­уками. В 80-е годы насчитывалось приблизительно 10 тыс. федеральных граж­данских чиновников, имеющих степени кандидатов или докторов наук по общественнонаучным дисциплинам. Для людей, работавших в правительствен­ных учреждениях, а потом ставших лоббистами, основную помощь в их дея­тельности оказывают не личные связи, а знание сути проблем и процессуаль­ных норм, приобретенное ими во время государственной службы (Salisbury, Johnson, 1989).

Трудно приносить пользу, одновременно заботясь о научной стороне ис­следований. Государственные чиновники порой скептически относятся к прак­тической и научной ценности выводов социальных наук, что нашло свое отражение в двусмысленности положения, занимаемого этими науками в На­циональном научном фонде. Поскольку статус социальных и поведенческих наук не был определен в первоначальном варианте законодательства, в буду­щем они могут оказаться в сложном положении, поскольку ожидается суще­ственное сокращение федеральных расходов. Кроме того, как писали Дж. Смит и У. Ланч, в эпоху все более национализированной и зависимой от средств массовой информации политической системы политические решения прини­маются не столько на основе фактов, сколько под влиянием идей (Smith, 1991; Lunch, 1987). Университеты уже не рассматриваются как единственное место, где возможно осуществление внеправительственного политического анализа. Они состязаются с «мозговыми центрами», направленность деятель­ности которых все в большей степени зависит от вполне определенных систем

падении взглядов. П. Лайт сделал вывод о том, что способность федерального правительства к анализу внутриполитического положения в стране также сни­зилась, причем проявляющаяся в этом плане тенденция свидетельствует о падении интереса к прогностическому анализу по сравнению с составлением его post hoc (Light, 1993).

Еще в 1949 г. Р. Мертон призывал к проведению исследований, которые позволили бы выяснить пути повышения эффективности прикладных социо­логических разработок (Merton, 1949). В книге Р. Натана «Правительство и социальные науки: употребление и злоупотребление» выдвигались теорети­чески обоснованные предложения по способам достижения целей, поставлен­ных Мертоном (Nathan, 1989). Натан писал о том, что ответственные за разра­ботку политического курса люди должны действовать так, как будто они кровно заинтересованы в решении стоящих перед ними вопросов, не слиш­ком ясно представляют себе ответы на них и нуждаются в дополнительной информации, а также имеют достаточно терпения для того, чтобы дожидать­ся результатов. При таком подходе, как считал Натан, лучше всего рассматри­вать проекты с неопределенными функциями участников, оказывая самое пристальное внимание институциональным переменным.

Перспективность подхода, предложенного в такого рода работах, очевидна как для исследования методов, так и для определения задач исследовательс­ких проектов. Некоторые из работ нацелены на то, чтобы помочь ученым делать верные политические выводы. Т. Смит рассмотрел вопрос о том, каким образом краткосрочность перспективы воздействует на разработку политичес­кой линии (Smith, 1989). Р. Нойштадт и Э. Мэй подчеркивали, что в работе политических аналитиков большую роль играет фактор своевременности, т.е. понимание того, как смена политических курсов влияет на модели принятия политических решений (Neustadt, May, 1986). С. Нагель и Р. Роуз указывали, что рост профессионального мастерства как исследователей, так и государ­ственных чиновников приводит их к стремлению выяснить, какие аспекты их научной и политической деятельности определяются конкретной ситуаци­ей, а какие из них типологически применимы к разным ситуациям (Nagel, 1990; Rose, 1993). Роуз выдвинул семь гипотез процесса многостороннего ис­пользования знаний, полученных на основе прагматического опыта или ака­демических исследований. Опыт типологически может применяться к разным ситуациям в следующих случаях: когда он основан на ограниченном количе­стве однородных элементов; когда программы могут разрабатываться более чем одним типом институтов; когда распространение его происходит в систе­ме с относительно равными ресурсами; и когда нововведения имеют простую причинно-следственную структуру, не требуют значительных перемен, не за­висят от других санкционирующих институтов и воплощают в себе ценности, пользующиеся широкой поддержкой.

Тем не менее, не все аналитики считают целесообразным привлечение экспертов и использование специальных знаний при разработке политическо­го курса. Точно так же, как Д. Кирп предостерегал против слишком большой зависимости от общественного мнения при разработке политического курса, другие ученые выступали против чрезмерного влияния экспертов на его вы­работку. Дебора Стоун и А. Полски рассматривали расширение роли клиничес­кой экспертизы при проведении той или иной политики как способ осуще­ствления контроля над людьми и усиления позиций нормативного подхода (Stone, 1993; Polsky, 1991). В качестве примера, подтверждающего это положе-

ние, Стоун приводила проблему регулирования потребления спиртных напит­ков женщинами во время беременности. Она разъясняла, какие последствия алкогольного синдрома, возникающего у зародыша, и какие проявления дру­гих клинических признаков следует учитывать при проведении социальной политики. По ее мнению, меры, направленные на ограничение потребления спиртных напитков беременными женщинами (в некоторых случаях вплоть до лишения свободы), иногда более необходимы, чем наказания за пьянство, ведущее к большему злу, в том числе к смерти детей, сбитых на дорогах пьяными водителями. Вывод Стоун сводится к тому, что положение об «осо­бой по сравнению с другими членами общества заботе о будущих матерях» представляет собой неверное экспертное заключение (Stone, 1993, р. 61).