Последняя вечеря

Тысячу времен уже я возвращаюсь в памяти к той ночи. И я знаю, что должен возвращаться к ней вновь и вновь еще тысячи времен.

Земля должна позабыть борозды пахаря на груди своей, а женщина – страдания и радость рождения ребенка, и лишь тогда я позабуду эту ночь.

В полдень мы прогуливались по ту сторону Иерусалима, и Иисус сказал: «Пойдемте в город, отужинаем там».

Уже стемнело, когда мы вернулись, и были голодны. Хозяин постоялого двора поприветствовал нас и пригласил в верхние покои.

Наше стадо село, окружив Иисуса, но сам он отказался присесть, его глаза блуждали по лицам нашим. А затем он обратился к хозяину двора постоялого, сказав: «Принеси мне чашу и кувшин с водой, да полотенце не забудь».

Тут он вновь взглянул на нас и произнес нежно: «Скиньте сандалии ваши».

Мы не поняли, но он настаивал упрямо, чтоб обнажили ноги мы.

Пришел хозяин с чашей и кувшином, и Иисус сказал: «Хочу омыть я ноги ваши. Ибо должен я освободить ноги ваши от пыли древних путей и даровать свободу им новых дорог».

Мы были все без исключенья смущены и напуганы.

Тогда Симон Петр поднялся с места своего и произнес: «Да как же мне вытерпеть такое, чтоб мой учитель и господин омыл мне ноги!»

А Иисус ответил: «Я хочу омыть ноги твои, чтобы помнил ты о том, что слуги могут стать великими людьми».

Тут он всмотрелся в наши лица, опустился на колени и сказал: «Сын Человеческий, что выбран вами, чьи ноги были ежедневно умащены мирром аравийским и вытираемы власами жен, желает омыть стопы ног ваших».

И взял он чашу и кувшин и, на коленях стоя, омыл наши ноги, начав с Иуды Искариота.

Затем он сел меж нами на скамью; лицо его было подобно рассвету в небесах над полем боя ночи, кровь пролившей.

Хозяин постоялого двора вернулся к нам с женой своей, принес еды нам и вина.

И хотя был я голоден до того момента, как Иисус вздумал опуститься предо мною на колени, теперь желудок мой отказывался пищу принимать. Как будто пламя обжигало гортань мою и затушить его вином уж было невозможно.

Тут Иисус взял хлеб и передал нам, сказав: «Возможно, мы больше не преломим вместе хлеба. Давайте же съедим кусочек в память о наших днях в Галилее».

И он налил вино из кувшина в чашу, сам отпил, передал нам и сказал: «Выпейте в память о том, что сведали мы в прошлом. И пейте в надежде на новый урожай. Когда уйду я, то не умру для вас, и если встретитесь вы здесь или еще где, вкушайте хлеб и пейте вино, как будто с вами я. Затем всмотритесь в глаза друг друга; и возможно, там увидите меня, сидящего подле вас на скамье».

Сказав все это, он начал раздавать нам кусочки рыбы и фазана, словно мы были птенцами неоперившимися.

Мы перекусили немного, и малости хватало нам; отпили вина по капле.

И тут Иисус сказал: «Опустившись на скамью сию, споем же хвалебный гимн Галилее».

Мы все загомонили и запели дружно, его же голос возвышался над голосами вашими, они окружены были в каждом слове его словами.

И он всмотрелся в наши лица, в лицо каждого из нас, и сказал: «А теперь я попрощаюсь с вами. Ступайте прочь. Ступайте в Гефсиманский сад».

И Иоанн, сын Зеведея, сказал: «Учитель, почему ты должен попрощаться с нами в ночь сию?»

Иисус ответил: «Не волнуйтесь понапрасну. Я только посылаю вас подготовить место для себя в доме Отца моего. Я вернусь. Откуда б ни позвали меня, услышу я, и, где бы дух ваш ни искал меня, я к вам явлюсь.

Не забывайте, что жажда руководит деяньями винодела, а голод – пиром свадебным. Если в стремленьях ваших значится, конечно, желание найти Сына Человеческого, вы взойдете на вершину горы экстаза и доберетесь по тропе до Отца».

Иоанн решился вновь заговорить с ним: «Если ты в самом деле желаешь уйти от нас, как можешь ждать от нас ты одобренья? И почему заговорил ты о разлуке?»

Иисус ответил: «Олень гонимый знает о приближении стрелы охотника задолго до того, как попадет та в грудь его, а река ведает про озеро, еще не добежав до берегов его. А Сын Человеческий перемещается по дорогам людским. Раньше, чем миндаль цветками к солнцу повернется, корни мои из сердца земли будут вырваны грубо».

Тут Симон Петр не выдержал: «Учитель, не прогоняй нас ныне и не отказывай нам в радости быть рядом с тобой. Куда ты, туда и мы; и где бы ни жил ты, там тоже быть хотим мы».

Иисус опустил тут руку на плечо Симона Петра и, погладив нежно, сказал: «Бог свидетель, что отречешься ты от меня, прежде чем ночь сия умрет, и оттолкнешь меня прежде, чем оттолкну тебя я!»

Внезапно он воскликнул: «Теперь же уходите!»

И первым покинул постоялый двор, а мы, – мы двинулись за ним покорно. Но как только добрались мы до городских ворот, исчез Искариот Иуда. А мы пересекли долину Яаханнама. Иисус брел впереди на приличном расстоянии от нас, а мы тянулись за ним цепочкой, один вслед за другим.

Когда добрался он до рощи оливковой, то замер и обернулся к нам со словами: «Оставьте меня здесь на час».

Ветер был прохладен, хотя уж подступало к миру начало весны; листья на тутовом дереве еще не скинули одежку почек, а яблони не набрали еще цвета. И не было прелести жизни в садах.

Каждый из нас устроился под деревьями, оружие сложив на землю. Я закутался в плащ и устроился под стволом старой пинии.

Иисус покинул нас, скрывшись в оливковой роще. А я подумал, подумал, да взялся следить за ним, когда все остальные уж мирно спали.

Он молчал и лишь метался меж деревьями, не находя себе покоя. На что ушло порядком времени.

Затем он вскинул голову к небесам и распростер руки свои к востоку и западу.

И заговорил: «Небо и земля, и преисподняя, я был Человеком». Даже сегодня я вспоминаю его речи и ведаю, что шагавший по роще оливковой был Человеком Неба. И уверяю я себя с тех пор, что нет начала и нет конца чреву земному, оно как колесо, что вертится без остановки. И наступают мгновенья чуда и сюрприза; и мгновенья эти я видел ясно в той долине Яаханнамской, находясь подле него и вечного города.

Но тут Иисус замер настороженно, и я укутался в мои одежды зябко, вслушиваясь в голос его. Однако говорил на сей раз не с нами он. Трижды услышал я, как обращался он к Отцу. И это все, что донеслось в мое укрытие.

Спустя какое‑ то мгновенье упали руки его, и замер он в тиши под кипарисом неподалеку от меня. Затем вернулся вновь он к нам и произнес: «Проснитесь и вставайте. Мой час настал. Земля уже взывает, вооружась к сраженью».

А затем добавил: «В минуты эти слышу глас Отца. Если не свидимся мы вновь, помните, что завоеватель не сможет мир завоевать, пока завоевателем зовется».

Когда ж мы встали и подошли к нему вплотную, его лицо нам показалось небом звездным. И поцеловал он каждого из нас. Когда же губы его коснулись щеки моей, почувствовал я, как горячи его уста, словно руки бредившего от жара ребенка.

Внезапно мы услышали великий шум вдали, он приближался, а с ним вместе и толпа людей с факелами и рабами. Спешили они страшно.

Когда приблизились они к изгороди рощи, Иисус отошел от нас, сам двинулся толпе навстречу. К нему направился Искариот Иуда.

Толпа состояла из солдат римских с мечами и копьями и людей иерусалимских с топорами и кирками.

Иуда подошел к Христу и поцеловал его. Затем сказал вооруженным людям: «Вот сей Человек».

Иисус к Иуде обратился: «Иуда, ты был терпелив со мной. Каждый день».

Затем он обернулся к вооруженным людям и сказал: «Ну а теперь вяжите. Но смотрите, чтоб ваша клетка достаточно просторною была для этих крыльев».

Тут кинулись они к нему, схватили и закричали разом.

Мы же в страхе побежали прочь. Я бежал в одиночестве по оливковой роще, движимый осторожностью, ничего не слыша из‑ за страха.

Через два или три часа минувших с ночи той я все еще метался по городу, стараясь укрыться понадежней. Приют себе нашел я только в селе под Иерихоном.

Почему покинул я его? Не знаю. Но к моей печали безутешной, оставил я его, оставил. Я был трусом и бежал пред лицом врагов его.

Я изболелся сердцем от стыда и все‑ таки вернулся назад в Иерусалим, но он уже в неволе был и не было вокруг друзей, что разделили б с ним неволю.

Он был распят, и кровь его пролилась в глину земли сей.

А я жил тихо; я жил, укрытый медовыми сотами его сладчайшей жизни.