Е убийство

Присутствуют сцены насилия, просьба увести детей подальше от мониторов;)

И вообще, это очень необычно, писать такие фф по данному фандому, так что, надеюсь, вы в штыки не воспримите, почитаете и, может быть, кому-то даже понравится сама идея, к которой идёт фик. Если нет - я пойму, заморожу его и начну писать что-нибудь более весёлое и жизнерадостное)
Мне очень важно ваше мнение, если появится хотя бы 30-40 человек, которые будут следить, я уже буду знать, что делаю это не напрасно.

Солнце медленно садилось за горизонт, начинали появляться первые звёзды, и раздавался стрекот пробудившихся ото сна сверчков, а Найл все ещё сидел на одном месте, провожая опечаленным взглядом скрывающийся за кронами деревьев ярко-алый диск. Теплый свет, словно плед, окутывающий плечи симпатичного юноши, исчез, оставляя после себя чувство неприятной пустоты и отрешённости. Постепенно затихало пение птиц, а холодный ветер, дувший с моря, время от времени заставлял блондина зябко ёжиться и опускать замёрзший подбородок под ворот рубашки, неудобно завязанной у горла бабочкой. Парень продолжал наблюдать за природой и потемневшим небом, изредка отвлекаясь то на плещущуюся в море мелкую рыбёшку, то на молодую пару, тайком пробравшуюся на прибрежный маяк.

Где-то совсем рядом, под верандой, возле скамейки под плакучей ивой, где обычно играли дети хозяина отеля, послышался лай собак, сдавленный птичий писк и треск рвущейся плоти. Ирландец обеспокоенно нахмурился, спешно кинулся к оградке, перегнулся через перила и увидел, как четыре чёрных пса, давясь перьями, безжалостно разделывают попавшую им в лапы белую чайку, ещё живую и слабо сопротивляющуюся. Сердце мальчишки сочувственно сжалось, он понимал, что даже если и осмелится спрыгнуть вниз, чтобы распугать одичавших животных, бедной птичке он помочь уже никак не сможет - её безжизненная тушка больше не двигалась, она валялась в луже тёмной крови, не издавая ни звука, а собаки хрустели костями вырванных крыльев своей жертвы.

Ночь упорно заявляла права на своё время, затягивая небо густым туманом. Но тот туман не был синим - он был тёмно-алым, как кровь мёртвой птицы возле ивы, как недавно севшее солнце, всегда олицетворявшее для Найла добро и защиту. Добра не стало. Ему на смену пришла ночь, жадно поглощая всё новые и новые территории. В воздухе витал горький аромат полыни - запах смерти.

Парень чувствовал, что не хочет здесь больше находиться, тем более один. Зейн - единственный, кто уделил внимание этой чахлой веранде - давно ушёл, сухо, только лишь из вежливости попрощавшись, а Найл остался сидеть, сам не зная почему. Он думал о новом знакомом и не мог разобраться в себе, ведь пакистанец сделал то, чего Хоран совсем не ожидал - одним простым разговором Малик вселил капельку тепла в душу несчастного мальчишки. Никто, даже возлюбленный Найла, на такое не был способен. Безусловно, голос Луи был прекрасен, не скуп на эмоции и чувственен, но только сейчас блондин осознал, насколько искусственными были впечатляющие речи Томлинсона, если пятиминутное перебрасывание предложениями с незнакомцем стало для него роднее, чем часовые разговоры с любимым.

Найл в последний раз взглянул на солнце, провожая его до границы, где небо встречается с землёй. Всё вокруг поглотил депрессивный мрак, сквозь пелену которого Найл услышал знакомый голос:
- Скучаешь по дому? - приятный баритон прорезал тишину.

Найлу не нужно было оборачиваться и спрашивать, кто на этот раз решил нарушить его покой - этот голос он узнает из тысячи; мягкий, окутывающий лаской и заботой тембр в сочетании с особой перчинкой, от которой по телу блондина пробегалась волна мурашек - таким мог быть только Луи.
- Или тебя терзают некоторые спорные мысли? - так и не дождавшись ответа, снова предположил шатен.

Ирландец вдруг почувствовал горячее дыхание на своей шее. Луи прижался грудью к спине парня, скользнул руками по его талии и сомкнул ладони на животе мальчишки, игриво зарываясь носом в светлые волосы, кусая и оттягивая зубами густые, крашеные прядки. Найл растворился в чувстве беспричинного спокойствия, удовлетворённости и блаженства, ведь последний раз дотрагивалась до его волос именно мама, по которой он уже год как скучал. Шатен продолжал нежно тереться носом о контур ушной раковинки парня, согревая дыханием светлую кожу шеи и нашёптывать тёплые слова о том, что его мальчику совсем необязательно о чём-либо переживать или беспокоиться, пока он, Луи, рядом; о том, что всё будет хорошо и впереди лишь лучшее и светлое.

Внезапно руки, так ласково поглаживавшие бока Найла, ненавязчиво рассправились с пуговицами на официантской жилетке и скользнули под белоснежную рубашку, массируя тонкую кожу на узких бёдрах мальчишки.
- Ты всё ещё напряжён, - думает Томлинсон, настойчиво прижимаясь ближе к спине Хорана и выдыхая это предложение куда-то в изгиб шеи парня, - Расслабься. Я рядом и не позволю, чтобы дурные мысли забивали тебе голову.
- Я одинок, Луи, - шепчет Найл, постепенно обмякая в умелых, заботливых руках. - У меня нет никого, кроме тебя. В свои шестнадцать я не видел ничего, кроме работы днём и вечерней смены после обеда, когда другие подростки в этом возрасте и старше заводят отношения, развлекаются, наверняка общаются со своими родителями. А я что? Мне бы домой уехать.

Заботливые ладони огладили спину, плечи, вернулись к бёдрам, после чего крепко задержались на талии.
- А нужен ли тебе этот дом? - вдруг спросил шатен, продолжая ласкать ловкими пальцами тело блондина. - Если бы ТЫ был нужен своей семье, они бы нашли повод с тобой связаться, отвечали бы на звонки и перестали, наконец, бездействовать. Смирись - дома тебя никто не ждёт.

Несчастный парень опустил веки и почувствовал, как горячая слеза скатывается по его щеке. Это было слишком больно слышать, но то, что сказал Луи больше всего походило на правду.
- Я буду с тобой всегда, - тем временем продолжал нашёптывать Томлинсон. - Я люблю тебя, Найл. Люблю, как никого никогда не любил и хочу сделать тебя счастливым, хочу удержать тебя, чего бы мне это не стоило.. Но всё-таки, нет, я не могу сделать это таким низким способом, лишая тебя семьи. - он опустил ресницы, стараясь не ловить на себе взгляда светловолосого юноши, - Прости меня, я - эгоист, - шатен разжал руки вокруг совершенно убитого парня и собрался отстраниться, как Найл повернулся в его вялых объятиях и сам с готовностью ответил:
- Нет, ты прав, Лу. Мне действительно не стоит напрасно возлагать надежд на то, что меня снова примут родные. Во всём следует быть реалистом, и.. Я тоже тебя люблю.

Томлинсон вернулся к смутившемуся мальчику, щёки которого по-детски пылали румянцем, и счастливо улыбнулся.
- Я буду твоей семьёй и стану всем, чего тебе не хватает, - Луи аккуратно поднял за подбородок мальчишку. - Просто доверься мне, - нежное касание губ. - Ты им не нужен, они и не вспоминают о тебе, а я жизнь готов отдать за то, чтобы видеть твою улыбку, - второе касание, - слышать твой смех, - третье, и шатен уже чувствовал, как струятся слёзы злости и обиды по красивому лицу юноши. Найл терял над собой контроль, самостоятельно нападая и яростно кусая губы любимого.

Первый в жизни поцелуй, наверное, должен быть медленным и осторожным, но выходит сплошная страсть и головокружение. Блондин не может понять, где чьи губы и где чей язык, чувствует только, что всё это, танцуя и соединяясь, лаская, дарит столько удовольствия, что и представить было нельзя. В голове мутится, мысли путаются, а все ощущения наоборот – обнажаются, и внизу живота всё сворачивается в тугую спираль.
- Я могу этой ночью сделать тебя бесконечно счастливым, - Луи языком ловит скатывающиеся с нижних ресниц слёзы Найла, внимая еле слышным всхлипам юноши. - Ты мне доверяешь?
- Да, - сдавленный вздох.
- Скажи ещё раз, - просит Томлинсон, скрывая довольную, гаденькую улыбку.
- Да, я доверяю тебе, Луи.

Время остановилось. Найл как будто со стороны видел всё последующее. Ухмылка на прекрасном лице шатена стала шире, его глаза сощурились, а зрачки превратились в две глубокие продольные щёлки. После произнесённых слов Томлинсон вдруг стал невероятно сильным, он неожиданно мускулистыми руками тесно, до ощутимых трещин в грудине и характерного звука ломающихся костей, прижал к себе расслабленное тело юноши, отчего Хоран не смог сдержать жалобного хныканья и мелко задрожал.
- Ну, что ты, - в голосе совратителя больше не чувствовалось и намёка на заботу и сочувствие, он был жесток и по-змеиному холоден. - Хватит плакать, ты же теперь большой мальчик, такими недетскими вещами занимаешься, - он протянул руку вверх и нашёл аккуратно уложенные концы отросших светлых волос, намотал их на руку и грубо рванул вниз, обнажая бледную шею своей жертвы.

Томлинсон наклонил голову вбок и жадно припал к тонкой коже, на которой соблазнительно пульсировала венка.
Найл замер на месте, почувствовав, как его касается нечто острое, совсем не походящее на зубы обычного человека. Только в этот момент он действительно запаниковал, попытался отстраниться, но мог ли он противостоять опытному маньяку с недюжинной силой? Конечно, нет.

Шестнадцать зубов сверху и шестнадцать - снизу, расположенные двумя рядами, вонзились в шею мальчишки, ровными порезами разделяя его плоть. Луи ударил в нос сочный аромат крови, по которому он уже изголодался за месяц воздержания; шатен принялся обсасывать кожу ирландца, не забывая при этом сладко причмокивать, заглушая этим звуком мольбы о пощаде.
- Пожалуйста, Луи, - шептал Найл. - Мне больно...
- Привыкай, - ответил тот. - А лучше постарайся получать удовольствие, потому что именно так и пройдут последние минуты твоей жизни.

У блондина не было сил кричать или звать на помощь. Да и кто его услышит в самом заброшенном уголке отеля? Оставалось надеяться, что Зейн оставил здесь куртку, может - пачку сигарет, что он вернётся и поможет Найлу выбраться из цепких объятий, если, конечно, сам не станет жертвой этого слетевшего с катушек насильника.

Луи прямо на теле мальчишки разорвал пополам рубашку вместе с жилетом и бабочкой, так же, не церемонясь рассправился с брюками и боксерами, попутно снимая одежду и с себя самого. Хоран прирос к месту, подчинённое чужой воле, его тело не слушалось, а само напрашивалось на продолжение, само просило дальнейших действий, так что хозяин просто не мог вернуть контроль над внезапно податливыми мускулами, как под действием заклятия, двигавшимися в унисон движениям Томлинсона. И вот уже парни стояли тесно прижавшись друг к другу, облитые кровью младшего, нескончаемым фонтаном лившейся из сонной артерии. Томлинсон подался вперёд захватывая губы Найла в невозможно жаркий плен, ловко и настойчиво протолкнул в его рот тонкий, гибкий язык, который постепенно, начиная от кончика, раздваивался, оплетая и лаская язык Найла, даря юноше мгновения незабываемого удовольствия, наряду с которым раны, нанесённые этими самыми зубами, скрывающими такой страстный и чувственный орган, становились незаметными. Ладони, поначалу отталкивающие Луи от себя, крепко сжали его плечи, Хоран, заражённый этим безумием, тихо постанывал в рот шатену, а тот упивался столь вкусными звуками, по-животному рыча и крепче впиваясь в губы мальчишки.

Он метнулся вперёд, ударяя Найла спиной о стену, схватил за руки, крепко сжимая пальцы и почти ломая хрупкие запястья. Его ладони стали скользкими от выступившей слизи, которая смазывала вырастающие на поверхности кожи мелкие костные чешуйки, до крови царапавшие тело жертвы, беспомощно обмякшей в руках хищника. Луи хотелось страсти, жара, чувствовать, как закипает кровь в его жилах, он жаждал подчинения, доминирования, и теперь мог делать всё, что ему вздумается, а тот факт, что Найл больше ему не сопротивлялся, подстёгивал ещё больше.

Найл никогда не жаловался на отсутствие спортивного телосложения, но и дохляком себя не считал, он мог дать отпор сверстникам, подраться в баре, но в тот вечер он чувствовал себя хрупкой, фарфоровой куклой в руках жестокого ребёнка с одной разве что разницей: как бы ему не хотелось этого признавать - ему нравилось всё то, что с ним делал Луи. Пускай - ценой собственного здоровья, пускай - его участие в процессе не было добровольным, но всё, что испытывал парень стало прекрасной пыткой, которую Найл был готов терпеть вечно.

Луи дрожал от предвкушения, он шипел сквозь зубы, нетерпеливо опрокидывая блондина на круглый кофейный столик - один из тех, которых принесли сюда недавно, в связи с небольшим ремонтом - и залезает сверху, позволяя своему гибкому телу соприкасаться с телом светловолосого парня, растирать по нему его же кровь и получать непередаваемое удовольствие от тесной близости.

Найл чувствовал, что его покидает сознание, вокруг всё мутнеет; остаются лишь ощущения, обострённые оттоком крови от головы. Он выдохнул весь воздух из лёгких и закрыл глаза, вслушиваясь в тяжёлое, рваное дыхание у себя над ухом. Ничего прекраснее Найл никогда в жизни не слышал.
- Тебе нравится? - послышался любимый голос и блондин отчаянно закивал, прося о большем.
- Да, Луи, не останавливайся..
- Хороший мальчик, - довольно мурлыкал шатен, после чего поднёс два пальца ко рту парня под собой, надавил на приоткрытые губы и с неприкрытым желанием наблюдал, как они скрываются в горячем ротике, встреченные посасывающими движениями. - Вот так, молодец.

Влажные пальцы коснулись девственной дырочки, покружили вокруг и медленно вошли, создавая дискомфорт. Найл попытался отстраниться, как вдруг его прошила резкая волна удовольствия, неприятные ощущения никуда не делись, но они уже были незначительны по сравнению с удовлетворением, которое приносили пальцы - Луи сразу нашёл ту заветную точку, от нажатия на которую у ирландца поджались пальцы на ногах, а тело напряглось, словно натянутая струна. Парень застонал, это уже были не скрываемые, а вполне громкие и естественные стоны. Плевать, чем всё закончится - Хоран жил одним этим мгновением, не задумываясь о том, что теряет много крови и, возможно, не выживет после столь жестокого к себе обращения - важно было только то, что происходило сейчас между двумя парнями, ощущения сливались в один тугой клубок жара и скручивали все тело, да и что может обратить на себя ваше внимание, когда вы стоите, голой кожей прижавшись друг к другу, и целуетесь так долго, так удивительно, так хорошо, что уже никакого дыхания не хватает?

Луи добавляет третий палец, и с третьим пальцем возвращается паника и тревога, и Найл задыхается, не в силах выносить большего. Чем глубже они проникают, тем сильнее тело противится вторжению, но Луи все давит и давит, и с губ блондина срывается задушенный крик.
- Тише, милый, это только начало, - и снова ни капли искренности, снова всё та же гаденькая ухмылка и хищный взгляд, обращённый на абсолютно белое лицо юноши.

Томлинсон коленом раздвинул ноги Найла, подставил сочащуюся головку к подготовленному входу и сразу же, без предупреждения вошёл во всю длину, вырывая из второго юноши болезненный стон. Дав партнёру время привыкнуть, Луи выходит, оставляя внутри только головку, и снова возвращается, одним движением вдавливая парня в шатающийся под ним стол. С каждым разом толчки становятся всё уверенее, и с каждым толчком Найл все яростнее отвечает шатену, насаживаясь глубже на его член. Движения доминанта становятся глубже, протяжнее; стоны звучат громче. Все внутри горит, нарастает и тает в наслаждении. Это намного лучше, чем пальцы Томлинсона; они не растягивали Хорана так, не наполняли его. И все, о чем может думать ирландец – это сумасшедший, головокружительный ритм, в котором бились друг о друга их тела. Внутренние мышцы ирландца сжимаются, и это продлевает и без того острое удовольствие. Луи все двигался внутри него, и Найл желал, чтобы он никогда не останавливался
- Вот так, ахх... - шепчет Луи, втрахивая мальчишку в деревянную поверхность, заставляя его скользить в луже собственной крови.
- Луи, я... - простонал Найл со слезами на глазах, согнувшись пополам и царапая ногтями спину Томлинсона, но тот даже не обратил внимания на предсмертный вздох блондина, а продолжал насаживать слабо отвечающее тело на свой стояк.

Парень под ним едва дышит, но вдруг из его горла прорывается всхлип, и он, захлебываясь им, обессиленно откинулся на стол, раскидывая руки по обе стороны от своего тела, снова попытался разлепить глаза и последнее, что он увидел перед тем, как покинуть этот мир были хищные серые глаза, злая улыбка, обнажающая ряд острых зубов и где-то сзади - огромный рыбий хвост серебристо-бирюзового цвета, начинавшийся от бёдер, ниже полового органа, свисавший на пол, иногда удовлетворённо подрагивавший.

Луи кончал в уже вялое тело, совершенно не реагировавшее ни на какие ласки или другие к себе обращения. Шатен осторожно вышел, привёл себя в порядок: сбросил чешую, избавился от хвоста, скрыл пятна от крови под чистой одеждой, которую он предусмотрительно снял заранее и стал думать, где бы ему спрятать тело. Закапывать, как обычно, у него времени не было - нужно было готовиться к концерту на дне рождения Элеанор, который он давал через час. Ответ на его вопрос оказался неожиданным, но до боли очевидным..