Ярмарка как сердце русского предпринимательства

Мы уже рассказывали, что товарообмен на Руси носил в значительной степени ярмарочный характер. Конечно, по мере времени возникло много и других форм, являвшихся неким барометром народного хозяйства, но ярмарочная традиция стала сердцем русского дела, ибо ярмарки являлись в России своего рода биржами.

Было в России место, куда ежегодно в августе со всех концов страны и света стекалось огромное количество людей. Загодя плыли сюда баржи и пароходы, тянулись поезда, бессчетные обозы и караваны. В сказочный срок возникали магазины, лавки, склады, трактиры, гостиницы, театры, цирки, балаганы. Место было выбрано очень удачно при впадении Оки в Волгу и называлось Нижегородской Макарьевской ярмаркой, а в просторечии — Макарием, или Макарьевской. Кого здесь только не было — русские промышленники и купцы, маклеры и агенты, кяхтинские торговцы чаем, армяне, торгующие калмыцкими тулупами, хивинцы и бухарцы с хлопком, немцы, англичане, французы, индийцы, местные кустари, крестьянские коробочники и офени со своим товаром. Здесь можно было купить или договориться о покупке любого товара, производимого в России, заключить сделки — от небольшой до многомиллионной суммы на долгий срок, наряду с крупно оптовой торговлей была и мелочная — розничная, разносная. Ярмарка товаров была одновременно и ярмаркой-смотром всех творческих сил, технических новинок, тут же рождалась предприимчивость, сколачивались артели, товарищества.

Ярмарка была самым чутким барометром экономической жизни и ее надежным регулятором. Именно здесь формировался баланс между спросом и предложением, производством и потреблением главных российских продуктов. На ярмарке отдельные, самостоятельные части, отрасли, виды деятельности гигантского хозяйственного механизма России связывались в одно целое, координировались, получали общественное признание или недоверие, определялись и направления развития по крайней мере на год вперед. По своему значению и размаху ярмарка могла быть сравнима только со всемирными выставками, часто опережая и их по масштабу торговых оборотов.

Нижегородская ярмарка, корни которой уходят в глубокую старину, задавала тон 18, 5 тысячам местных ярмарок, существовавших во все времена года по всей России в семи тысячах населенных пунктов и игравших там роль такого же экономического регулятора и распределителя местного сельского хозяйства, ремесел и промышленности. Одна ярмарка следовала за другой, перерастала в третью — на Николу, на Спас, на Успенье, на Покров в губернских, уездных, штатных и заштатных городах, а также в больших селах и при монастырях. Зимой Сибирская ярмарка в Ирбите, осенью Крестово-Ивановская в Пермской губернии, весной Алексеевская — в Вятской, летом — Караванная в Казанской и много, много других. Нижегородская ярмарка, прошумев шесть положенных недель в сентябре, как бы переезжала в Москву, где до конца месяца продолжался макарьевский торг и съезд покупателей, часто называемый вторым Макарием. Столь оригинальное и оперативное решение многих проблем было исторически обусловлено свободным, инициативным характером развития хозяйства в России, чуждым централизму и административному нажиму. Для русских предпринимателей ярмарка была одной из самых понятных, доступных и привлекательных форм хозяйственного общения, развивавшихся в рамках народных традиций и обычаев, в основе которых лежала крестьянская Русь.

Особый этап русского предпринимательства приходится на конец XIX — начало XX веков. Он связан с коренной структурной перестройкой российского торгового и промышленного потенциала. Доля производственного накопления в конце XIX — начале XX века составляла 15-20 процентов национального дохода. Капитальные вложения в промышленность росли гигантскими темпами. Ускоренными темпами шла механизация производства, если в 1860 году в нашей промышленности действовало механического оборудования на 100 миллионов рублей, в 1870 году — на 350 миллионов рублей, то в 1913 году — почти на 2 миллиарда рублей, то есть ежегодно обновлялось около пятой части технического парка машин. По темпам роста промышленной продукции и по темпам роста производительности труда Россия вышла на первое место в мире, опередив стремительно развивающиеся США. За 1880-1910 годы темпы роста продукции российской промышленности превышали 9 процентов в год. С момента отмены крепостного права по 1913 год объем промышленного производства вырос в 10-12 раз, а по отдельным показателям темпы роста были просто гигантскими — выплавка стали увеличилась в 2 234 раза, добыча нефти — в 1 469 раз, добыча угля — в 694 раза, производство продукции машиностроения и металлообработки — в 44 раза, производство химической продукции — в 48 раз. Торговля и общественное питание были одними из самых развитых в мире. Таковы были плоды русского народного хозяйства, обещавшие в будущем еще больший урожай. «К середине текущего века, — предсказывал французский экономист Э. Тэри, — Россия будет господствовать над Европой как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении».

В начале 90-х гг. XIX века в России разразился экономический кризис. Его первым вестником был начавшийся летом 1899 г. денежный кризис — резко возрос дефицит свободных капиталов, из-за роста спроса на деньги сильно упал курс многих ценных бумаг, ряд банков обанкротился, значительно сократился кредит.

Выходить из экономического кризиса Россия начала только в 1904 г. Но ее ждали новые потрясения — Русско-японская война 1904—1905 гг. и всплеск революционного движения в 1905-1906 гг. В начале 10-х гг. XX столетия состояние экономики империи начало улучшаться. Общий прирост промышленной продукции за 1908—1913 гг. составил небывалую величину — 50, 8%. Экономический подъем способствовал процессу финансового оздоровления страны: восстановлению равновесия на рынке капиталов, преодолению дефицита, финансовых средств, росту объемов доходов государственного бюджета. Впервые за долгие годы Российская империя смогла погасить часть государственного долга.

Первая мировая война прервала широкое развитие банковской системы. Россия испытывала огромную потребность в денежных средствах для финансирования войны. В 1914—1916 гг. правительство России производило массовые ежегодные выпуски билетов Государственного казначейства. В стране развивался инфляционный процесс, ее охватила разруха, голод, сопровождаемые массовыми митингами, стачками, демонстрациями.

Следствием роста денежной массы, не подкрепленной товарным производством, стало падение покупательной способности рубля. Наступала затяжная и жесткая инфляция. Качественные изменения произошли и в денежном обращении. Закон от 27 июля 1914 г. отменил размен кредитных билетов на золото. И тут же начался процесс его исчезновения из обращения — тезаврация золота. Постепенно из обращения исчезали серебряные монеты, потом — медные. И в конце 1916 г. русское денежное обращение состояло уже только из различных бумажных денежных знаков, монеты практически отсутствовали. Выпуск бумажных денег регулировался эмиссионным законодательством. Эмиссионный процесс был сосредоточен в Государственном банке. Денежная масса в основном состояла из банковских кредитных билетов.

Ко времени Февральской революции фактическое металлическое обеспечение кредитных билетов составляло около 13%. Сокращался золотой запас страны. Рубль, став бумажным внутри страны, постепенно превратился в замкнутую валюту и на внешних рынках. Для преодоления инфляции и стабилизации обесценивающегося рубля необходимы были прекращение войны и переход на мирные рельсы развития. Однако Февральская революция и Временное правительство отвергли этот путь. И это, конечно же, предопределило дальнейшее углубление процессов внутреннего и внешнего обесценения бумажной валюты.

В феврале 1917 г. в стране сложилось тяжелейшее финансовое положение.

Февральская буржуазно-демократическая революция положила конец абсолютной монархии. Но своей политикой Временное правительство привело к крушению социально-экономического уклада страны.

Вы должны знать, что закон средней нормы прибыли не является основным экономическим законом современного капитализма. Современный капитализм, монополистический капитализм, не может удовлетворяться средней прибылью, которая к тому же имеет тенденцию к снижению ввиду повышения органического состава капитала. Современный монополистический капитализм требует не средней прибыли, а максимума прибыли, необходимого для того, чтобы осуществлять более или менее регулярно расширенное воспроизводство. Более всего подходит к понятию основного экономического закона капитализма закон прибавочной стоимости, закон рождения и возрастания капиталистической прибыли. Он действительно предопределяет основные черты капиталистического производства. Но закон прибавочной стоимости является слишком общим законом, не затрагивающим проблемы высшей нормы прибыли, обеспечение которой является условием развития монополистического капитализма. Чтобы восполнить этот пробел, нужно конкретизировать закон прибавочной стоимости и развить его дальше применительно к условиям монополистического капитализма, учтя при этом, что монополистический капитализм требует не всякой прибыли, а именно максимальной прибыли. Это и будет основной экономический закон современного капитализма.

При социалистическом строе, закон стоимости существовал и действовал. Там, где есть товары и товарное производство, не может не быть и закона стоимости. Сфера действия закона стоимости распространялась в СССР прежде всего на товарное обращение, на обмен товаров через куплю-продажу, на обмен главным образом товаров личного потребления. Здесь, в этой области, закон стоимости сохранял за собой, конечно, в известных пределах роль регулятора. Но действия закона стоимости не ограничивались сферой товарного обращения. Они распространялись также на производство. Правда, закон стоимости не имел регулирующего значения в социалистическом производстве, но он все же воздействовал на производство, и этого нельзя было не учитывать при руководстве производством. Дело в том, что потребительские продукты, необходимые для покрытия затрат рабочей силы в процессе производства, производились и реализовывались как товары, подлежащие действию закона стоимости. Здесь именно и открывалось воздействие закона стоимости на производство. В связи с этим на социалистических предприятиях имели актуальное значение такие вопросы, как вопрос о хозяйственном расчете и рентабельности, вопрос о себестоимости, вопрос о ценах и т.п. Поэтому социалистические предприятия не могли обойтись и не должны были обходиться без учета закона стоимости. Беда в том, что советские хозяйственники и плановики, за немногими исключениями, плохо понимали и были мало знакомы с действиями закона стоимости, не изучали их и не умели учитывать их в своих расчетах. Этим собственно и объясняется та неразбериха, которая была характерна для СССР, например, в вопросе о политике цен.

Русские националисты начала ХХ века в борьбе против золотой валюты

Одним из важных моментов в идеологической деятельности дореволюционных русских националистов является критика системы золотого монометаллизма, восторжествовавшего в России после валютной реформы либерально настроенного министра С. Ю. Витте (1896-1897). Система эта предполагала наличие золотого основания, сдерживающего рост денежной массы, чреватый обесцениванием денег. Планировалось, что " дорогая" золотая валюта будет ограничителем увеличения " дешёвых" бумажных денег, якобы нуждающихся в мощном " металлическом" основании. В критическом осмыслении нового порядка денежного обращения и выдвижении альтернативных проектов, как в фокусе, собрались все представления крайне правых о финансах. Фактически можно ставить знак равенства между первым и вторым.

Идеологическая кампания по критике золотых денег была начата русскими национал-консерваторами ещё в конце XIX в. и продолжалась вплоть до февральского переворота. Советские историки уверяли, что она выражала классовые интересы помещиков-экспортёров (известно, что дворяне составляли кадровый костяк черносотенного движения), стремившихся к постоянной инфляции. Пользуясь ссудами кредитных учреждений, они задолжали огромные суммы денег ипотечным и частным банкам. " Расчёты по долгам, - утверждает В. В. Орешкин, - помещикам было выгодно производить в падающей валюте, т. е. в условиях инфляции, ибо номинальное выражение долга оставалось прежним, а реальное соотношение долговой суммы уменьшалось в соответствии со степенью обесценивания денег." (История русской экономической мысли.Т. 3, Кн. 1. М., 1965. с.175).

Однако, как нам представляется, вряд ли уместно сводить финансовые воззрения националистов только к данному аспекту социально-экономических устремлений дворянства. Гораздо правильнее попытаться увидеть связь между критикой золотого монометаллизма и насущными потребностями практически всех слоёв традиционной России.

Правые испытывали постоянную обеспокоенность по поводу проблем кредита, констатируя недостаток денежных средств в стране. Ответственность за подобное положение дел они возлагали на министерство финансов, желающее любой ценой поддерживать золотое основание и тем самым чрезмерно ограничивать количество денежной массы.

Но критика велась не только, и даже не столько, с классовых позиций. Отсутствие широкого кредита сказывалось и на положении крестьянства и ремесленников, а также мелких и средних предпринимателей. Напротив, крупная буржуазия, отчасти сросшаяся с банковским капиталом, была менее зависима от финансовых вливаний, и её положение можно оценить как более прочное, а доступ к банкам - как более лёгкий.

Националисты, вне всякого сомнения, пытались выражать интересы патриархального большинства, которое под воздействием обстоятельств стояло на обочине финансово-кредитного движения, рвущегося в крупную городскую промышленность.

Исправить положение, по мысли многих националистов, могли только т. н. " национальные деньги", ориентированные, прежде всего, на уровень развития производительных сил.

Известнейший русский националист, издатель газеты " Русское дело" С. Ф. Шарапов называл такие деньги " абсолютными". Он выступал за " бумажный рубль, не зависящий от золота и выпускаемый по мере необходимости", который " позволяет, при правильной организации кредитных учреждений, оживлять и оплодотворять народный труд и его производительность как раз до предела, которого в данное время достигает трудолюбие народа, его предприимчивость и технические познания". Образуемый на базе " абсолютных денег" капитал является т. н. " мнимым капиталом", заменяющим капитал реальный. Этот капитал выражается в денежной массе, произведённой государством (в каком угодно количестве) в производительных же нуждах (" ассигновка на труд") и " оправдывающий себя результативностью конкретной производительной деятельности". Главное в функционировании данной валюты - правильное её приложение к экономическим нуждам страны. В этом случае никакого обесценивания произойти не может. Но даже и последствия некоторого перепроизводства денежных знаков, буде таковые случатся - " пустяки в сравнении со страшным злом, обуславливаемым их заведомым недостатком…" (Шарапов С. Ф. Экономика в самодержавном государстве. М., 1995. с. 284, 266-267, 288.)

Сама же производительная деятельность должна иметь надёжную опору в лице правильно поставленной финансовой политики, способной эффективно организовывать и направлять основные денежные потоки. Но на первом месте, для Шарапова, стоял тот порядок денежного обращения, при котором " внутренняя стоимость рубля" основывалась бы на " нравственном начале всенародного доверия к единой, сильной и свободной власти…" (Там же, с. 276)

Сосредоточением этой власти ему разумеется виделся самодержавный царь. Если на Западе напечатание денег зависит от произвола различных олигархических клик и такой порядок, собственно говоря, и вынуждает задействовать золото (в виде единственного гарантированного обеспечения), то в самодержавной России " все убеждены, что Государь никогда не подпишет указа о новом выпуске денег, пока не будет совершенно убежден в целесообразности…". Шарапов обосновывал своё утверждение конкретными примерами, обращаясь к государственному опыту русских царей, крайне осторожно относившихся к выпуску новых денежных знаков. Он наделял их способностью " видеть перед собой (беспрерывно) общую картину России в самых магистральных её линиях", " с самой возвышенной точки зрения", доступной лишь одному самодержавному правителю, свободному от групповых пристрастий и сиюминутных выгод, пользующемуся огромным авторитетом всей нации. (Там же, с. 271).

Тут нужно заметить, что во время бунта 1905-1907 Шарапов смягчил свою позицию - по тактическим соображениям. Он выступает за введение серебряной монеты вместо золотой.

Интереснейшим образом мыслил правый экономист Н. Н. Шипов. По его мнению, эффективная финансовая политика может зиждиться только на доверии к мощи государства, которая одна способна поддерживать стабильность, не допуская мощных потрясений и сопровождающую их денежную " панику" - массовый обмен бумажных знаков на металл. Сильная власть, жёстко пресекающая коррупцию, опирающаяся на компетентные кадры чиновников, развивающая военную мощь страны и патриотические настроения народа, такая власть может выпускать много необеспеченных бумажек, естественно, если в них существует необходимость. Автор напоминал, что Россия находилась в состоянии финансового благополучия при жёстких правителях - Иоанне Грозном, Михаиле Федоровиче, Петре I, Екатерине II, Александре III. И, наоборот, затруднения с финансами типичны для Смутного времени и эпох Алексея Михайловича, Александра I и Александра II. (Шипов Н. Н. Власть самодержавного царя как основа финансового благополучия России. СПб., 1913. с. 111-114).

При этом Шипов вовсе не принадлежал к лагерю " непримиримых", которые подобно Шарапову, вообще отрицали само золото как значимый элемент денежного обращения. Он критиковал сторонников " дешевых" денег, что существенно опровергает положение Орешкина, обвиняющего всех противников золотого монометаллизма в стремлении к инфляции. Более того, он почти одобрял жёсткость правительства в проведении политики " скупого рыцаря", указывая на постоянную утечку золота за рубеж, в счёт уплаты долгов и т. д. Однако, данная политика, по его разумению, соответствовала лишь требованию конкретного момента, будучи ошибочной в стратегическом плане. Сам Шипов занимал весьма специфическую позицию, выступая за введение " параллельной" серебряной валюты, в случае чего металлический фонд увеличился бы в полтора раза и облегчил выпуск банкнот для нужд долгосрочного кредита, без опасности снижения ценовых показателей.(Там же, с. 30, 177).

Свободный размен бумажных денег на золото и серебро облегчил бы положение должников-государств и частных лиц, т. к. малое количество металла, имеющее место в системе золотого монометаллизма, неизбежно повышает его цену и соответственно зависимость от " международного ростовщика". В случае установления биметаллизма, необходимо было, по рекомендации Шипова, ввести и свободную чеканку серебра, которое не следует выдавать по принудительному курсу, вымывающему дорогой металл из страны (Там же, с. 177-178).

Шипов отдавал предпочтение банковским билетам, выпускаемым Госбанком для нужд торговли и промышленности. Они мыслились ему как бумажные деньги, для которых золотой запас служит не обеспечением, а своего рода предупреждением колебания курса стоимости. Такие банкноты представляли бы " частные векселя под залог имущества" и имели бы золото в качестве измерителя ценности, выпускаясь под " какое-либо крупное общеполезное предприятие" (Там же, 184, 182).

В один ряд с концептуальным проектом Шарапова и Шипова можно поставить и проект консервативно мыслящего экономиста кн. А. Г. Щербатова. Он отстаивал бумажные деньги, употребляемые на " производительные расходы" и " подлежащие, по выполнению ими своей задачи, немедленному погашению". Князь признавал золото, но выступал за максимальное сокращение его обращения в стране и фактически сводил базовую роль этого металла на нет тем, что допускал возможность производства бумажных денег в любом количестве, отвечающем нуждам производства. В отличие от Шарапова, он мало рассуждал о значении самодержавия для финансовой политики России, особо выделяя необходимость гласного общественного контроля над процессом выпуска денег. Согласно ему, денежное обращение должно быть поставлено под контроль Госдумы и обсуждаться " при участии сведущих людей, выборных от заинтересованных в каждом отдельном деле частей населения". На общественном контроле настаивали и делегаты монархического Второго съезда людей земли Русской. (Журнал заседаний 2 съезда Всероссийского союза землевладельцев. 12-16 февраля 1906 года. М., 1906. с.127; Щербатов А. Г. Денежные вопросы. М., 1907. с. 106, 8-9; Деяния первых двух всероссийских съездов людей земли Русской. М., 1907. с. 141).

Знаменитый правый конспиролог Г. В. Бутми предлагал заменить золотую валюту серебряной, ссылаясь на финансовую политику Николая II, которую оценивал весьма высоко. Он описывал её таким образом. Созданная этим царём система (Бутми называл ее " денежно-кредитной") опиралась на земельный кредит, всецело находящийся в руках казны. Относительно дешёвые серебряные деньги существовали только в виде некоего разменного фонда, отражающего действительную потребность в обмене (около одной шестой кредитных билетов). Основанием билетов служил не металл, а " государственное состояние", заключавшееся в ипотечном праве казны на земли, взятые в залог. Сохранные казны выдавали ссуды (под залог) кредитными билетами, которые тут же могли быть обменены на 4%-ные вкладные листы, легко обменивающиеся на те же кредитные билеты. В основании денег опять-таки лежали реальные хозяйственные ценности. По мнению Бутми, данный порядок денежного обращения автоматически регулировал цену денег и позволял иметь их хождение в пределах 30 руб. на душу населения, в три раза больше, чем в начале ХХ века. Низкий процент поощрял предпринимательство, курс оставался непоколебим даже после севастопольской катастрофы, внешний долг был минимален. (Сборник съезда русских людей в Москве. 27 сентября 1909 года - 4 октября 1909 года. М., 1910. с. 89-90).

Во всех проектах, альтернативных золотому монометаллизму, узкоклассовые интересы прослеживаются слабо. В основном здесь присутствует стремление сделать финансовую мощь страны доступной для большого количества средних и мелких производителей, " расширить" денежное пространство, подняв материальное благосостояние представителей немонополистического сектора российской экономики.Защита патриархального большинства органически переплеталась с экономическим национализмом. Правые обвиняли систему золотого монометаллизма в том, что она способствует экспансии иностранных капиталов в Россию, усиливая таким образом её хозяйственную зависимость от других стран. " Русское дело" пыталось убедить читателей в её ответственности за привлечение в страну крупных, кабальных займов. По его мнению, в начале своего существования новая валюта привлекла иностранцев, которые наперебой стали предлагать деньги взаймы. Лёгкость получения займов вызвала к жизни железнодорожные предприятия, часто дутые, а вольготное пользование иностранными финансами нередко порождало расточительность, ведущую ко всё более и более интенсивному привлечению чужеземного капитала (" Русское дело". 16 июля 1905 года).

С.Ф.Шарапов был уверен, что золотая валюта, в конечном итоге, не отвечает интересам ни одной из стран мира. Вкратце излагая своё видение государственной денежной системы, он выделял три её главных функции: 1) функцию счётчика народного труда; 2) функцию " организатора и направителя" народного труда; 3) функцию защитника государства от соседей-конкурентов и " хищной международной биржи". Согласно ему, золотое обращение не справляется с выполнением этих функций и приносит вред в деле борьбы за национально-государственные интересы. Он утверждал, что цены на золото подлежат большим колебаниям в " зависимости от его добычи, от мировых явлений, и, главным образом, от столкновения различных финансовых течений". После же крушения старой системы, золото превратилось в единственный эталон цен, способствуя постоянному возникновению пертурбаций, и дало возможность назначать на мировом рынке произвольные цены, что, по сути, означало закабаление народного труда всех стран. (Шарапов С. Ф. Финансовое возрождение России. М., 1908. с. 6-7).

Многие националисты были уверены, что " золотая реформа" укрепила позиции банкиров, нанеся страшный вред практически всем слоям российского общества.

Наиболее чётко и аргументировано такая точка зрения излагалась Г. В. Бутми. Он акцентировал свое внимание на фактах увеличения цены золота, произошедшего в разных странах после торжества золотого монометаллизма. По Бутми, весь золотой запас человечества составляет лишь незначительную часть суммы всех капиталов. Банковские капиталы тоже обеспечены золотом лишь частично. Остальная их часть обеспечивается долгами различных людей (векселя), учреждений (акции) и государств (процентные бумаги). Бутми приводил абстрактные примеры, предлагая представить себе человека, имеющего 100 тыс. фунтов стерлингов. Если вздорожание соверена, вызываемое распространением золотой валюты, увеличивает вдвое богатство человека, который имеет 100 ф. ст., то это же вздорожание увеличивает вдвое бремя человека, который 100 ф. ст. должен. Следовательно, от золотого монометаллизма выигрывают только ростовщики-банкиры (Бутми Г. В. Золотая валюта. СПб., 1904. с. 2-3).

Кроме того, после реформы деньги выросли в цене и по отношению к товарам. Если последние оставались в прежнем количестве, а цена первых увеличивалась, то резонно предположить, что те, кто вынужден расплачиваться за денежный долг товарами, после реформы вынуждены расплачиваться уже большим их количеством. " Вздорожание золотого соверена, - подводит итог Бутми, - обогащает небольшую группу банкиров за счёт всего остального человечества" (Там же. с. 4, 6).

Большие нарекания вызывала у правых конкретная практика введения золотой валюты в Европе и в России. Они хотели показать, что новая система устанавливалась обманом, подчиняясь таинственным проискам олигархии.

Так, Г. В. Бутми привёл в пример опыт Германии, САСШ и Франции, где золото, судя по приведенным им данным, навязывалось путем дезинформации общественного мнения, при прямом попустительстве исполнительной и законодательной властей. В частности, САСШ пришли к золотой валюте через произвольный выброс из монетных законов положения о серебряном долларе как о монете, которая могла чеканиться по распоряжению секретаря казначейства. Конгресс не проверил тайно изменённый текст, а президент подписал его не глядя (Там же. с. 230-232).

С.Шарапов подробно исследовал опыт России. Он напомнил, что вначале планы Витте встретили мощный отпор Государственного совета и даже Государя, написавшего в резолюции: " …Дело это может потребовать ещё продолжительного обсуждения". Но в дальнейшем группа чиновников, лоббирующая золото, предприняла ряд постепенных, фактически обманных мер: 1) установление фиксации рубля на золото; 2) выпуск в обращение золотых монет старого чекана по фиксированному курсу; 3) чеканку новых монет. Наконец, в 1897 г. министр финансов во всеподданнейшем докладе (при росписи на соответствующий год) указал на фактическое осуществление реформы. В результате Госсовет одобрил Монетный устав, а Государь его утвердил (Шарапов С. Ф. Сущность аграрного кризиса. М., 1906. с. 15-16).

Надо отметить, что националисты мыслили вполне реалистично и представляли все трудности отказа от золотого эталона. Они выступали за тщательную подготовку к подобной радикальной акции. Шарапов, например, предлагал хорошо разработанный план перехода к серебряной валюте, предусматривающий: выделение из общего золотого запаса неприкосновенного специального валютного фонда (предназначенного для внешних расчетов), образование, путем покупки серебра, разменного фонда; выпуск необходимого количества кредитных билетов; признание старого серебряного рубля монетой и т. д. (Шарапов С. Ф. Записки о наших финансах. Собрание сочинений. Т.9, Вып.27, с. 15-16).

Русскими национал-консерваторами предпринимались и практические шаги по ликвидации золотого монометаллизма. В марте 1907 г. 32 депутата-монархиста потребовали отказаться от золотого обращения и восстановить серебряную валюту при одновременном введении вкладных листов, свидетельствующих о заложенных в банках землях и 4-% вкладных билетов, объявляющих о вкладе денег в сберегательную кассу. Однако, проект так и не был претворён в жизнь.

С уверенностью можно сделать вывод, что критика золотого монометаллизма отвечала интересам самых широких слоев русского народа, заинтересованных в дешёвом и доступном кредите. Впрочем, было бы неверным обращаться лишь к социальной подоплеке рассматриваемого нами явления. Безусловно, в данном случае " сработали" и архетипы религиозного, традиционного сознания.

Начнём с далеких, казалось бы, от нашей тематики вещей. Как известно, менталитет традиционного общества (не только христианского, но и мусульманского) категорически запрещает дачу денег под проценты (хотя этот запрет далеко не всегда соблюдается). Очень немногие по-настоящему задавали себе вопрос - почему? Всё дело в том, что религиозное мышление крайне " конспирологично", оно смотрит на мир как на объект постоянной, инверсионной активности инфернальных, бесовских сил. Подобные силы ставят своей целью отвратить людей от Бога и заставить поклоняться сатане, сорганизовав посюсторонний порядок в качестве " ада на земле". Но для этого им нужно сначала навязать культ " мира сего", культ материи и вещества, ведь мало кто способен сразу отказаться от Бога и признать сатану. Нужен некий переходный период, во время которого человек " закроет" себя от высших влияний и станет доступен влияниям низшим, инфернальным.

Деньги играют здесь особую роль. В ходе абсолютизации материи и материального производства абсолютизируются и вещи (в виде товара), а также их универсальный эквивалент - деньги. Абстракция денег здесь как бы отчуждается от реальных вещей-товаров, превращаясь в суверенную ценность. На этом нужно остановиться особо.

Деньги есть нечто несуществующее само по себе. Они представляют собой лишь выражение товаров, призванное привести их множество и разнородность к некоему единому знаменателю, удобному для обмена. В этом заключается абстрактность и, так сказать, " идеальность" денег. Абсолютизация товара приводит и к абсолютизации его абстрактного выражения, которое начинает подменять товар именно в силу своей, если так можно выразиться, " утонченности", ведь даже кажущаяся идеальность всегда сильнее конкретики " грубого" вещества.

После своей абсолютизации деньги начинают порождать деньги, часто даже при отсутствии самого производства вещей-товаров (примеры - отдача денег под проценты, спекуляция валютой и ценными бумагами). Таким образом плотное вещество получает своего " бога" - абстрактную (но в то же время действенную в экономическом плане) материальность.

Деньги и их заменители (ценные бумаги, кредитные карточки и т. д.) довлеют уже над самим производством, придавая материи идеальное измерение, сообщая ей характер чего-то существующего и несуществующего одновременно. Материя как бы " утончается", пародируя дух. Эта пародия значительно усиливает материализм, ведь денежное рабство, заставляющее делать деньги ради денег, выдаёт материю за дух, максимально привязывая к ней человека (который всегда тянется к хоть к какой-нибудь идеальности), закрывая для него путь к истинно духовному и истинно Божественному.

Подобная оценка присуща религиозному мышлению всегда - даже если не осознаётся им в полной мере.

Нетрудно заметить, что введение золотой валюты придаёт деньгам, т. е. средству обмена товарами, характер цели, которую ставит перед собой движение товаров. Деньги наделяются самостоятельной товарностью, превращаясь из простого выражения товарности в нечто самодовлеющее. И если из денег можно делать деньги, занимаясь ростовщичеством или спекуляцией валютой, то вздорожание денег приданием им золотого основания только способствует указанным операциям. Это и сумели уловить (по большей части стихийно, в силу самого общего религиозного воспитания) русские националисты начала ХХ века, что весьма усилило их неприязнь к нововведению Витте.

Вообще, неприязнь к " производителям денег" была в высшей степени присуща всему националистическому движению. Особенно доставалось банковскому капиталу. На общемонархическом совещании 21-23 ноября 1915 г. в Петрограде было принято обращение к правительству, призывающее: 1) запретить банкам (под угрозой уголовного преследования) давать ссуды под товар свыше 50% от реальной стоимости; 2) отменить предоставление банкам в общие собрания акционеров какие-либо акции, кроме действительно принятых самими банками; 3) расширить право реквизиции и секвестра на товары, заложенные в банках (Совещание монархистов 21-23 ноября 1915 года. Постановления и краткий отчет. М., 1915. с. 3).

Зачастую критика банкиров прямо связывалась с их непроизводительной деятельностью, которая характеризовалась как враждебная интересам промышленников.

В концептуальной системе Н. Н. Шипова промышленность, торговля и земледелие представлялись заинтересованными в существовании сильной и независимой государственной власти, поддерживающей их дешёвым кредитом и охраняющей от разного рода потрясений. Напротив, " денежным" капиталистам выгодно ослабление государственности в результате смуты и внешнеполитических неудач. Они желают довести власть до такого положения, когда она будет нуждаться в значительных суммах, находящихся в руках банкиров, готовых выступить в качестве коллективного финансового диктатора. " Помимо всего этого, - замечал Шипов, - промышленник и, особенно, земледелец, прочно связывают свою судьбу с... государством, т. е. недвижимая их собственность принуждает…осёдло жить под охраной… местного государственного строя, тогда как денежный капиталист, будучи ничем не связан, легко может перебрасывать свои богатства в ту страну, куда ему выгодно их поместить…" (Шипов Н. Н. Ук. соч. с. 40-41).

Примерно такую же неприязнь правые испытывали по отношению к непроизводительной биржевой деятельности. Наиболее радикальную позицию тут занимал С. Шарапов. Он ратовал за самодержавное государство, " уничтожившее биржу". Его хозяйственный идеал был противоположен экономическому порядку, основанному на " дорогих" (золотых) деньгах, на товарности денег, возможности бесконечных, паразитических манипуляций с процентными бумагами, особенно выгодных в условиях малого количества денег (следствие золотого основания) (Шарапов С. Ф. Экономика в самодержавном государстве. с. 307).

И тем не менее русские националисты так и не решились радикально и последовательно выступить против банкократии, выдвинуть требование национализации банковского капитала. Это во многом предопределило их поражение в идейной схватке с либерально-демократическими, прокапиталистическими силами.
Причин того, что Россия в части, касающейся ее финансов, живет чужим умом, несколько. В России к середине 19 века не сложилось необходимого понимания того, как должна выглядеть финансовая система страны. Отсутствие в России собственной финансовой теории привело к пагубным последствиям, дорогим ошибкам, за которые, как говорил Шарапов, «нам еще долго расплачиваться»: «Если бы существовала истинная финансовая наука, если бы государям, начиная с Александра II, не приходилось доверяться искусству выдвинутых общественным мнением или случаем лиц, призванных к заведованию государственным хозяйством, можно было бы смело быть уверенным, что такая же мудрая настороженность (выше автор говорил о той настороженности, которую проявляли русские Самодержцы, когда предлагалось выпускать дополнительное количество бумажных денежных знаков - В.К.) была проявлена и в остальных отраслях финансового дела. Не было бы произведено бесполезной ломки старых кредитных учреждений, были бы найдены иные финансовые основания для великой реформы 1861 года, иначе были бы выстроены русские железные дороги, не было бы сделано столько угнетающих Россию внешних и внутренних займов. Но финансовой науки не было, были теоретики-доктринеры, рядившиеся в западную ученость» («Бумажный рубль»).