Глава 7. Клиника Коллина находилась в южной части города, на высоком берегу Изара и, по мнению богатых пациентов

Клиника Коллина находилась в южной части города, на высоком берегу Изара и, по мнению богатых пациентов, была лучшей. Совсем немногие знали о том, что глава клиники был алкоголиком, поскольку Коллин за свою долгую, зависимую от алкоголя жизнь выстроил вокруг себя надежный щит из оплачиваемого молчания и хорошо спонсируемых карьеристов.

После того как Жюльетт исчезла среди ночи, Бродка сначала подумал, что она вернулась к себе домой. Но на все его звонки Коллинам никто не отвечал, поэтому он решил навестить профессора в клинике.

Ни пожилому портье в темно-синей униформе, ни строгой медсестре в накрахмаленном халате не удалось выпроводить посетителя. Когда Бродка вошел в приемную Коллина и потребовал аудиенции у профессора, туда сразу же ворвались двое санитаров. Но прежде чем они успели за него взяться, в дверях появился профессор Коллин. На нем были белые брюки и белая рубашка.

Узнав Бродку, он сказал своим людям:

– Все в порядке. Господин Бродка – друг семьи.

Оба санитара и секретарша, симпатичная брюнетка, недоверчиво поглядели на Бродку и, после того как Коллин с наигранной вежливостью проводил его в свой кабинет, остались за дверью.

– Я вас не звал, – довольно резко начал Коллин, жестом приглашая Бродку присесть, – но раз уж вы здесь… пожалуйста, присаживайтесь.

– Спасибо, я не отниму у вас много времени.

Бродка опустил руку в карман и бросил на стол револьвер Коллина.

– Может, вы будете столь любезны и объясните мне, что это значит?

Поглядев на оружие, профессор скривился.

– Ах, как нехорошо, как нехорошо, – с иронией произнес он, но при этом старался сохранять спокойствие. – Кажется, я забыл его у вас.

– Дело не в этом. Мне гораздо интереснее другое: зачем вы вообще принесли в мой дом револьвер?

Коллин поднялся и перегнулся через стол.

– Чтобы быть до конца честным, – приглушенным голосом ответил он, – я скажу правду. Я хотел вас застрелить.

Бродка потерял дар речи. Он ожидал, что Коллин станет выкручиваться, начнет рассказывать басни. Но о том, что профессор скажет ему правду, он даже не думал.

– Вы считаете, это правильный путь, чтобы вернуть Жюльетт? – произнес он после паузы.

– Конечно нет, – ответил Коллин, – но если я не могу быть с ней, то пусть никто не будет. И в первую очередь вы.

– Очевидно, вы предполагали другой сценарий вечера.

– Можно сказать и так. Думаю, Жюльетт раскусила меня с самого начала, когда поставила на стол вино. А вы и я – мы вели себя как дети малые. Или вы уже забыли, что мы играли в кости на Жюльетт? – Профессор неестественно засмеялся.

– Вам жаль, что вы не выстрелили?

Коллин подошел к окну и выглянул на улицу.

– Видите ли, господин Бродка, для этого требуется немалое мужество.

– И оно оставило вас в последний момент?

Коллин обернулся и молча уставился на Бродку.

Тот покачал головой.

– То есть вы были готовы к тому, чтобы бросить все это? – Александр обвел рукой кабинет.

Коллин не спускал с Бродки глаз. Губы его сузились в линию. Бродка словно почувствовал, что происходит у него внутри, и уже не ждал ответа на свой вопрос. Коллин был серьезен, невероятно серьезен. На письменном столе по-прежнему лежал револьвер. Оба мужчины, ненавидевшие друг друга, были от него на одинаковом расстоянии. Они напряглись, словно животные перед прыжком.

Судя по тому, как выглядел профессор, нервы его были на пределе. Правый уголок рта подрагивал, выдавая сильное внутреннее напряжение. Бродка, наоборот, внешне оставался спокойным и был уверен в себе. Он дышал тяжело, но неторопливо. Коллину показалось, что на губах Бродки промелькнула хитрая ухмылка.

В этот момент Коллин мысленно перепроверил заряд своего револьвера. Шесть патронов, калибр – девять миллиметров. Достаточно, чтобы застрелить своего смертельного врага или, возможно, себя. Только бы Бродка не опередил его. В голове Коллина проносились спутанные обрывки мыслей. Тот, кто первым доберется до оружия, сказал он себе, должен убить соперника. Тот, кто промедлит, погибнет. Схватить, взвести курок, спустить!

Коллин действовал молниеносно. Он прыгнул, затем отлетел на два шага назад и направил вытянутую руку с револьвером в голову Бродки. Большим пальцем правой руки он взвел курок. И закричал истеричным, срывающимся голосом:

– Вот и все, Бродка! Вот и все!

Закрыв глаза, профессор нажал на курок.

Револьвер издал трескучий звук. Коллин снова взвел и спустил курок. Потом – третий, четвертый раз. И наконец, сдался.

Бродка поднялся со стула и опустил руку в карман куртки. Когда он вытянул руку и раскрыл зажатый кулак, профессор увидел на его ладони шесть девятимиллиметровых патронов. Пару мгновений Коллин стоял не двигаясь. Затем поднял револьвер над головой и со всей силы швырнул его в стеклянный шкаф. Раздался грохот. Оружие отскочило и упало на пол посреди комнаты.

Услышав звон стекла и шум, в кабинет вбежала секретарша, а за ней санитары и медсестры. Они буквально вломились в комнату, взволнованные происходящим. Однако никто не мог понять, что случилось между обоими мужчинами. Коллин стоял у окна. Скрестив руки за спиной, он смотрел в никуда.

Бродка повернулся, чтобы уйти. Он окинул взглядом сотрудников Коллина, кивнул сначала на профессора, затем на револьвер, лежавший на полу, и сказал:

– Он хотел застрелить меня. Но у него не получилось.

Коллеги окружили профессора, по-прежнему неподвижно стоявшего у окна. Секретарша стала звать главврача – мол, господину профессору нехорошо. В мгновение ока в кабинете профессора воцарился хаос.

Бродка незамеченным вышел из клиники.

Все, что с ним произошло, он осознал, только когда добрался домой и, упав в кресло, попытался собраться с мыслями.

Коллин действительно хотел его застрелить. Бродка никогда не думал, что порог, который позволяет принять решение убить человека, может оказаться так низок. Теперь он знал, насколько опасен Коллин. Для этого человека собственная жизнь утратила свою ценность, и поэтому он не испытывал никаких угрызений совести. Наверняка он повторит свою попытку.

Бродка налил себе коньяка. Едва он поднес бокал к губам, как зазвонил телефон.

На другом конце провода оказался Хаген из ДПА. Репортер поинтересовался, знает ли Бродка, что он переслал госпоже Коллин, с которой тот недавно приходил к нему, фотографии с вернисажа. Госпожа Коллин звонила из Рима и попросила прислать ей снимки. Он не видел причин отказывать ей и передал фотографии.

Бродка был в растерянности. Жюльетт в Риме? И зачем ей нужны фотографии Хагена? Эта неожиданная новость вызвала у Бродки нехорошее предчувствие, однако он сделал вид, что все в порядке.

– Нет, нет, – сказал он Хагену. – Все нормально. Это ведь ваши фотографии, в конце концов. На какой адрес вы их отправили?

– Погодите… – Бродка услышал, как Хаген копается в своих бумагах. – Ах да, вот оно. Отель «Эксельсиор», Виа Венето, Рим.

Бродка поблагодарил его.

– Обращайтесь, если смогу быть вам чем-нибудь полезен, коллега.

Бродка был поражен. Он должен был догадаться. Жюльетт не та женщина, которая покорно, не сопротивляясь, подчинится судьбе. Но она подвергала себя огромному риску, несмотря на то что Бродка с самого начала не сомневался, что интрига с подделками была нацелена не на Жюльетт, а на него.

Он схватил трубку, чтобы позвонить и предупредить Жюльетт, но неожиданно передумал и решил лететь в Рим первым же самолетом. Александр понимал, что по телефону ему вряд ли удастся уговорить Жюльетт, чтобы она отступилась.

Рейс ЛХ 3538 вылетел из Мюнхена с опозданием на двадцать минут, примерно в 19.35. Самолет «Боинг 737–500» летел над Альпами покачиваясь, и Бродка обрадовался, когда спустя полтора часа он приземлился в аэропорту Фиумицино.

Несмотря на поздний час, стояла довольно теплая погода. Таксист был почти одного возраста со своим транспортом – оба родились в семидесятых годах, – но при этом не видел причин сдерживать себя: он несся на своем раздолбанном «фиате» по центру города с такой скоростью, что дух захватывало. Поездка до отеля на Виа Венето не заняла и сорока пяти минут.

Конечно же, Бродка задавался вопросом, как отреагирует Жюльетт на его неожиданное появление. Она ушла от него рассерженной, и, если быть до конца честным с самим собой, у нее были на то все причины. И он, и Коллин вели себя не самым лучшим образом. Чертов алкоголь! Будь он хотя бы наполовину трезв, ему никогда бы не пришла в голову идея сыграть на Жюльетт в кости.

У портье отеля «Эксельсиор» он поинтересовался, в каком номере остановилась Жюльетт Коллин – мол, он муж синьоры. Купюра достоинством в десять тысяч лир сделала свое дело. Служащий назвал номер комнаты – 203 – и спросил, сообщить ли о его приходе. Синьора у себя.

Бродка отказался и сел в лифт, который повез его наверх.

Было около 22.30, когда Бродка нерешительно постучал в двери номера 203. Не дождавшись никакой реакции, он постучал громче. Наконец он услышал голос Жюльетт:

– Кто там?

– Бродка.

Молчание показалось ему вечностью. Затем Жюльетт спросила:

– Чего ты хочешь?

– Поговорить с тобой. Пожалуйста, открой. – Бродка снова стал стучать, на этот раз еще громче.

Через какое-то время Жюльетт приоткрыла дверь. Она была закутана в полотенце и смотрела на него широко раскрытыми глазами. Бродка заметил, что она явно смущена.

– Ты не впустишь меня? – тихо спросил он. – Я хотел извиниться.

Жюльетт покачала головой и закусила губу. Бродка, изучивший ее довольно хорошо, знал, что это было признаком сильнейшего напряжения.

– Нам нужно поговорить, – настойчиво произнес Александр и слегка толкнул дверь. – Это очень важно.

В этот момент за спиной Жюльетт показался молодой мужчина. У него были длинные, собранные в хвост волосы.

– Что ему нужно? – спросил он Жюльетт с сильным итальянским акцентом.

Бродка и Жюльетт молча смотрели друг на друга. Затем Бродка сказал:

– Вот оно как.

В его голосе звучало разочарование. Он повесил голову и повернулся, чтобы уйти.

– Секундочку, Бродка, – быстро произнесла Жюльетт. – Нам действительно нужно поговорить. Пожалуйста, подожди меня внизу, в холле.

Не ответив, Бродка побрел по длинному коридору в сторону лифта. В его душе боролись ярость и досада. О чем тут говорить, думал он. Ситуация была более чем однозначной. Ему следовало бы догадаться. Такая женщина, как Жюльетт, не уходит просто так. Он спустился вниз в подавленном состоянии.

«Вот и все, – неотступно билась в его голове одна-единственная мысль. – Вот и все».

Портье вручил ему его сумку, которую он отдал на хранение. Затем Бродка вышел из отеля и направился к одному из ожидавших на стоянке такси. Водитель вышел ему навстречу, взял сумку и заговорил настолько быстро, что Бродка понял только последнюю фразу.

– Куда пожелаете, синьор?

Бродка сел рядом с водителем.

– Немного покатайте меня по городу, потом обратно к отелю, – устало сказал он.

Водитель, мужчина за пятьдесят, от которого сильно пахло сигаретным дымом, кивнул и завел мотор. Бродка заметил, что подушечки его пальцев были желтыми от табака.

Александр откинулся на сиденье. Он был настолько внутренне опустошен, что толком не замечал, куда его везут. У ворот Порта Пинциана, которыми заканчивается Виа Венето, водитель повернул направо и поехал по городу, делая большой круг. Бродка не знал, сколько они были в пути, когда такси вернулось к исходной точке, к отелю «Эксельсиор».

Какое-то время Бродка сидел в такси, погрузившись в размышления. Наконец он расплатился и вместе со своим багажом вернулся в «Эксельсиор».

Холл отеля был отделан черно-зеленым мрамором. Несмотря на поздний час, здесь было довольно многолюдно. Бродка поискал взглядом тихое место, откуда хорошо просматривался весь холл, и направился к мягкому уголку неподалеку от бара. В этот момент к нему подошла Жюльетт.

– Признаться, я иначе представлял себе нашу встречу, – пробормотал Бродка.

– Я… – начала Жюльетт и замолчала.

Не говоря больше ни слова, они стояли друг против друга.

– Может, присядем? – сказал наконец Бродка и, не дожидаясь ответа, прошел к мягкому уголку. Он вежливо подождал, пока усядется Жюльетт, затем тоже сел.

Жюльетт по-прежнему молчала. Бродка откашлялся. Но прежде чем он успел подобрать подходящие слова, Жюльетт взяла это бремя на себя.

– Я не хотела этого, – сказала она, – я не хотела обманывать тебя, потому что я люблю тебя, Бродка. Я действительно люблю тебя, хотя ты и подонок. Но так уж вышло. Что мне теперь, извиниться? Сказать: прости, пожалуйста, что я переспала с другим?

Бродка смотрел прямо перед собой.

– Это похоже на оплеуху, – тихо произнес он. – Но, вероятно, с таким человеком, как я, это должно было случиться.

– Не говори глупостей! – возмутилась Жюльетт. – Да, я познакомилась с мужчиной и дважды переспала с ним. Может быть, от разочарования… или даже из мести. Я не знаю. Знаю только, что вы – Коллин и ты – унизили меня, когда стали вести себя, словно торговцы лошадьми.

– Я был пьян, – пролепетал Бродка.

– О, как это мне знакомо! Слишком хорошо знакомо. «Я был пьян». Самая удобная отговорка. Она постепенно начинает надоедать мне. С тех пор как я знаю Коллина, мне доводилось слышать это тысячи раз. А теперь еще и ты начинаешь. Слышать этого больше не могу!

– Ты, безусловно, права, – согласился Бродка. – Но разве это достаточная причина для того, чтобы убегать и прыгать в постель к первому попавшемуся жиголо? А ведь совсем недавно ты спрашивала, хочу ли я на тебе жениться.

– Прекрати читать мне мораль. Я когда-либо упрекала тебя за то, что ты в Вене собирался развлекаться с проституткой? Ты думаешь, мне приятно было узнать об этом?

Жюльетт умела превратить любую оборону в нападение – довольно часто встречающееся качество у женщины. У нее это великолепно получалось. Но если Бродка хотел быть честным, ему следовало признать, что Жюльетт права. После всего, что произошло, он был последним человеком, кто имел право упрекать ее.

До сих пор Жюльетт ни разу не дала ему повода в чем-либо упрекнуть себя. Он считал ее верной и знал, что она отказывала даже собственному мужу, и это укрепило его уверенность. Он никогда не предполагал, что Жюльетт может изменить ему. Только теперь, поймав ее на горячем, он почувствовал, как это больно. С другой стороны, Александр понял, насколько сильно любит эту женщину.

– Зачем ты приехал в Рим? – вывел его из задумчивости голос Жюльетт.

– Потому что нам необходимо о многом поговорить, – ответил Бродка. И после паузы добавил: – Коллин хотел меня застрелить.

Жюльетт с ужасом поглядела на него.

– Не может быть.

– К сожалению, может. Я даже полагаю, что он собирался убить нас обоих. Явившись в мою квартиру, он прихватил с собой револьвер с шестью зарядами. Оружие было в кармане его пальто. Когда Коллин, пьяный, поехал домой, он забыл пальто в прихожей, и я нашел револьвер. На следующий день я пошел к нему в клинику. Хотел заставить его объясниться, положил револьвер на письменный стол. Вдруг он схватил его, прицелился в меня и спустил курок. Слава богу, что я перед визитом к нему вынул патроны. Иначе бы меня здесь не было.

Жюльетт слушала его, ничего не понимая. Когда Бродка закончил, она пробормотала:

– Он попытается снова это сделать. Ты написал заявление в полицию?

Бродка пожал плечами.

– Не знаю, имеет ли это смысл. Свидетелей нет, и у меня такое чувство, что все в клинике его прикрывают. И потом, ты ведь знаешь нашу полицию. Прежде чем тебе поверят, придется умереть.

– Ты из-за этого прилетел? – спросила Жюльетт. – Чтобы мы подумали, как быть дальше? – После небольшой паузы она спросила: – Как ты меня вообще нашел?

Бродка измученно улыбнулся.

– Это была случайность или же указующий перст судьбы. Сначала я думал, что ты у Коллина, но на мои звонки никто не отвечал. Затем мне позвонил Хаген и сказал, что ты попросила у него снимки того загадочного фотографа. Он хотел знать, правильно ли поступил, выслав их тебе. Зачем тебе фотографии?

Вскоре ссора была забыта, ибо, когда Жюльетт заявила, что ее римский деловой партнер Фазолино однажды уже был замешан в скандале с подделкой и отсидел за это семь лет в тюрьме, у Бродки осталась одна только цель: пролить свет на эту аферу.

– Как ты все это выяснила?

Жюльетт потупилась.

– Этот жиголо, как ты его называешь, помог мне. Он работает в газетном архиве «Мессаггеро».

– Понятно, – сухо произнес Бродка. – А фотограф?

– Когда я снова хотела прийти к Фазолино, чтобы поговорить с ним, я увидела, как из его дома вышел человек, показавшийся мне знакомым.

– И ты полагаешь, что это был тот самый фотограф, который приходил на твой вернисаж?

– Сначала я не была уверена в этом, но потом, когда получила фотографии, никаких сомнений не осталось.

Бродка потер подбородок. Он задумался.

– Это может означать только одно: ты стала жертвой заговора.

– Я тоже думаю, что не случайно попалась в ловушку. Слишком много моментов, связанных между собой. Меня бы не удивило, если бы даже здесь, в этот самый миг, за нами кто-то следил.

Хотя Бродка и не поверил ее словам, он все же окинул взглядом холл. Повсюду прохаживались нарядно одетые люди. Уже закончились представления в опере и театрах, завершились вечерние общественные мероприятия. Многие заканчивали свой день приятной беседой.

– Помнишь, – Бродка снова завладел инициативой в разговора – я тебе говорил, что эта афера с подделками, хотя и направлена на тебя, на самом деле должна коснуться меня? Ты мне не поверила. Тогда ты даже думала, что те странные события, происшедшие после смерти моей матери, являются плодом моего воображения, не так ли?

– Глупости, – ответила Жюльетт. – Ты рассказывал о могильщике, который утверждал, что гроб твоей матери был пуст. Потом мы видели ту женщину в соборе Святого Стефана. Затем – странное письмо, которое ты нашел в Цюрихе. Через какое-то время я узнала, что кто-то копался в вещах твоей матери. Все это очень загадочно, даже мистично, но ведь действительно имеет место. Ты, кстати, уже предпринял что-нибудь в связи с этим?

Несколько секунд, прежде чем ответить, Бродка молчал. Затем сказал:

– Я пришел к твердому убеждению, что необходимо провести эксгумацию. Но это не так просто. Я узнавал. Сначала нужно написать заявление и указать причины для эксгумации. При этом наверняка всплывет факт, что из-за происшествия в соборе Святого Стефана я попал в клинику и сбежал оттуда. В моей ситуации мне может понадобиться все, кроме огласки. И что с того, если окажется, что могила действительно пуста? У меня появится уверенность? Ни в коем случае. К тому же на мое наследство могут наложить запрет. Знаю, это звучит странно, но, возможно, разгадка этого случая кроется вовсе не в Мюнхене и не в Вене, а здесь, в Риме.

Бродка и Жюльетт молча посмотрели друг на друга. Как вести себя в такой ситуации? Если сообщить Фазолино о том, что им известно его прошлое, он, вероятно, пойдет на все, чтобы замести следы. И тогда будет еще сложнее найти доказательства. Нет, пусть Фазолино – по крайней мере, какое-то время – пребывает в уверенности, что все прошло успешно.

Бродка зевнул и посмотрел на часы. Была половина первого.

– Устал как собака, – сказал он.

– Можешь… – осторожно начала Жюльетт, но не договорила.

– Нет, спасибо. Я сниму тут, в отеле, другой номер.

Бродка поднялся, быстро поцеловал Жюльетт в щеку и пошел к стойке портье.

Жюльетт поняла, что Бродка не собирается прощать ей приключение с итальянцем.

На следующее утро Жюльетт разбудил телефонный звонок. Она ответила сонным голосом. Это оказался не Бродка, как она думала, а портье, который сообщил, что некий синьор Карраччи ждет ее в холле и хочет с ней поговорить. Это очень важно.

Карраччи, задумалась Жюльетт. Человека с такой фамилией она не знала, но тут же подумала, что это может быть только Клаудио. Наверняка он придумал себе новую фамилию, чтобы не привлекать излишнего внимания.

– Сейчас приду, – ответила она и положила трубку.

Клаудио! Вот он-то нужен ей сейчас в последнюю очередь. Бросив взгляд в зеркало, Жюльетт увидела в нем невыспавшуюся, с осунувшимся лицом женщину. Затем она быстро умылась, причесалась, поспешно оделась и направилась вниз.

В коридоре пахло холодным дымом. Где-то шумел пылесос. Жюльетт стала выглядывать Клаудио. Но вместо него к ней подошел старик.

– Извините, что побеспокоил вас в столь ранний час, синьора. Меня зовут Арнольфо Карраччи. К сожалению, я не мог прийти в другое время. И все же прошу выслушать меня. Мне кажется, что это важно для вас.

Арнольфо Карраччи? Жюльетт никогда прежде не слышала этого имени. Мужчина с серебристо-седыми волосами производил довольно приятное впечатление. Казалось, за его приветливым обращением скрывается какая-то меланхолия, если не печаль.

– Вы уверены, синьор Карраччи, что вам нужна именно я? – удивленно спросила Жюльетт.

– Конечно, – с улыбкой ответил старик. – Я – слуга синьора Фазолино.

Первой реакцией на слова старика была вскипевшая ярость и злость на Альберто Фазолино. Однако она постаралась скрыть ее и спросила:

– И что? Что нужно от меня Фазолино?

Карраччи, до сих пор державшийся на почтительном расстоянии от Жюльетт, подошел ближе и спокойно произнес:

– Синьора, не нужно делать поспешных выводов, ибо я пришел не по поручению синьора Фазолино. Напротив, я решил встретиться с вами без его ведома. Я прошу вас, заклинаю ради всего святого никому не рассказывать о нашем разговоре. У меня свои причины, синьора.

Слова мужчины смутили Жюльетт, и ей потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить сложившуюся ситуацию. Наконец она пригласила слугу Фазолино пройти с ней в дальнюю часть холла, где они могли спокойно поговорить.

– Откуда вы знаете меня, синьор Карраччи?

– Называйте меня Арнольфо, синьора. Я привык, чтобы ко мне обращались по имени.

– Ну хорошо, Арнольфо. Откуда вы меня знаете?

– Понимаете, синьора, я вижу все, что происходит в доме Фазолино. Я знаю господ лучше, чем они сами. Вот уже тридцать пять лет я служу синьоре Анастасии. Выходя замуж, она взяла меня с собой. Как бы это объяснить? Я был частью ее приданого. Но, как это бывает со всеми старыми вещами, в какой-то момент они надоедают, люди хотят заменить их новыми. Старые вещи убирают и быстро забывают о том, как хорошо они когда-то служили. Вот в таком положении оказался и я. Синьора Анастасия взяла нового слугу. С тех пор я списан. Возможно, он выглядит лучше меня, но у него нет моего опыта, а его манеры, уж простите, просто чудовищны.

Слушая старого слугу, Жюльетт пыталась угадать причину его визита к ней. Вероятно, старик обиделся на свою госпожу и чувствовал себя униженным. Хотел ли он поквитаться за свою обиду и что-то рассказать ей? В таком случае этот старый слуга просто дар небес.

– Синьор Арнольфо, – перебила старика Жюльетт, – вы знаете, зачем я приходила к Фазолино?

Слуга смущенно уставился в мраморный пол. Затем поднял голову и сказал:

– Я подслушивал. Не поймите меня превратно, синьора, но хороший слуга должен быть информирован. Раньше я вел записи встреч синьора и синьоры. То, что нельзя было записывать, я запоминал. Сейчас я отстранен от их жизни и вынужден обходиться… ну, скажем так, недозволенными средствами.

Жюльетт понимающе кивнула.

– Фазолино продал мне картины на полмиллиона марок, и именно эти работы в какой-то момент были заменены копиями. Я уверена, что он как-то связан с этим. Но я буду благодарна за любую помощь, ибо это поможет мне продвинуться в столь запутанном деле.

Арнольфо покачал головой, словно не был согласен со словами Жюльетт.

– Вы должны знать, что синьор Фазолино – вовсе не тот светский человек, каким кажется. Он скорее, если позволите заметить, несчастный пес, который находится под каблуком своей жены. Синьора Анастасия принесла в приданое целое состояние, а он происходит из древнего, но совершенно обедневшего рода, о чем супруга напоминает ему при каждом удобном случае. Мне часто бывало жаль его, но со временем мое сочувствие угасло.

– Но ведь Фазолино – коллекционер, состояние которого оценивается в миллионы!

– Вне всякого сомнения. Но за всем этим стоит синьора Анастасия. Хотя хозяйка ничего не понимает в искусстве, именно она решает вопросы, связанные с покупкой и продажей картин, поскольку в ее руках все деньги. Синьор Альберто – просто марионетка. За свою жену он даже отправился в тюрьму, когда был раскрыт скандал с Леонардо. Она тогда хотела развестись с ним. Но потом они заключили соглашение: если синьор Фазолино возьмет всю вину на себя, брак будет нерасторжим до гробовой доски. Синьор подписал соглашение и вместо своей жены отправился за решетку. Тем временем склонности синьоры проявились в полную силу.

Все это было как-то слишком. Жюльетт, потрясенная, спросила:

– Вы хотите сказать, что Анастасия Фазолино – глава этого… как его назвать? Глава предприятия?

Карраччи молчал. Он потупил взгляд, словно не желал ничего больше говорить, но внутри у него все кипело. И Жюльетт стала догадываться, что скрывается за его внезапным молчанием.

Она мягко произнесла:

– Синьор Арнольфо, почему вы все это рассказываете мне?

– Со мной обошлись нехорошо, – тоном обиженного ребенка ответил Карраччи. – Мою зарплату, и без того скромную, сократили еще больше, пояснив, что я, дескать, уже не выполняю возложенные на меня обязанности. Я поссорился с синьорой Анастасией, когда отказался мыть машину в январе, в лютый мороз, хотя раньше делал это. Но мне уже шестьдесят восемь лет, я далеко не молод, нужно больше заботиться о своем здоровье. Боюсь, рано или поздно синьора Анастасия найдет причину, чтобы вообще вышвырнуть меня из дома. А я одинок, и у меня нет даже квартиры. Тех сбережений, которые я отложил, не хватит на жизнь.

Жюльетт не обманулась. Она понимала, что Карраччи хочет денег, но винить его за это не могла. Старик предлагал информацию и требовал за нее свою цену. Жюльетт готова была платить в соответствии с тем, насколько полезной окажется его информация. А после того, что она услышала, у нее не было сомнений, что Карраччи мог ей помочь.

– Сколько вы хотите, синьор Арнольфо?

Карраччи ответил, словно отрезал:

– Я думал о двадцати миллионах, синьора.

– Лир? – уточнила Жюльетт, прежде чем поняла глупость вопроса – как будто Карраччи мог думать о долларах или марках. – Это очень много денег, Арнольфо.

Старый слуга кивнул. Казалось, ему стало легче, оттого что требование наконец-то было изложено, и продолжил:

– Зато я могу многое рассказать. Как я уже говорил, мне известно обо всех махинациях в доме Фазолино, а они простираются дальше, чем вы думаете.

– А если я не стану платить?

– Я не могу заставить вас, синьора. Но я полагаю, что вы – умная женщина, которая вполне способна оценить стоимость подобной информации. Кстати, вам не придется покупать кота в мешке. Конечно же, вы заплатите мне только после получения информации и решите, стоит ли она того.

Очень необычное предложение, подумала Жюльетт. Но какой риск может быть с этим связан? Она колебалась: не скрывалась ли за этим предложением западня? В конце концов Жюльетт решила, что будет лучше, если она попросит время на раздумье. Она хотела обсудить все это с Бродкой, а для начала сообщить ему о разговоре со слугой Фазолино.

Вопреки ее ожиданиям Арнольфо Карраччи не стал возражать, тем более что Жюльетт рассказала ему о своей ситуации и намекнула, что относительно требуемой суммы ей необходимо посоветоваться со спутником жизни.

Карраччи беспокойно поглядел на часы, старые «пронто» тридцатых годов, и сказал, что ему пора уходить, но он может прийти завтра в это же время, потому что утром его обычно посылают на рынок, а значит, ему не нужно будет оправдываться перед Фазолино.

Он поднялся, вежливо поклонился и исчез за вращающейся дверью, словно видение.

Никто не узнал бы в опустившемся, одетом в старый макинтош человеке, который неуверенно брел по Шиллерштрассе в Мюнхене, хирурга известной клиники. Свой автомобиль, темно-синий «Мерседес-Бенц», он припарковал у главного вокзала и по всем правилам скормил автомату пять марок за парковку. Теперь он шел навстречу ярким неоновым огням, отражавшимся на мокром от дождя асфальте.

Фридрих Шиллер, давший имя этой улице, наверняка заслуживал лучшего, но к поэтам отношение всегда было странным. Так, например, в квартале, носившем имя Гете и располагавшемся неподалеку отсюда, можно было найти только магазины турок, секс-шопы и торговцев оружием.

Коллин, небритый и осунувшийся, производил ужасное впечатление. Он останавливался перед каждой витриной, где висели фотографии девушек, которые обещали показать свои прелести в соответствующем заведении. Перед «Пингвин-баром», вход в который рыл освещен сиреневым цветом, к нему обратился охранник, шкаф с кустистыми бровями. На нем была темно-красная ливрея с золотыми бортами, а фуражка с козырьком придавала даже какое-то достоинство.

– Хотите немного поразвлечься, господин? – поинтересовался охранник.

Коллин невольно покачал головой, затем остановился, подошел к мужчине в красной униформе поближе и хрипло произнес:

– Послушайте, я ищу кого-нибудь, кто мне…

Больше он ничего не успел сказать, потому что охранник опустил руку в карман, вынул оттуда визитку и протянул ее Коллину со словами:

– Только скажи, что тебя послал Билли. Билли – это я. Мальчики первоклассные. В основном русские артисты балета.

Прошло некоторое время, прежде чем Коллин осознал ошибку. Наконец он заплетающимся языком ответил:

– Послушайте, я ищу не мальчиков.

– Может быть, ты думаешь, что у нас нет девочек? У нас самые лучшие невесты города! – гордо воскликнул охранник и воздел руки к небу, как пророк.

– И девочки мне тоже не нужны.

– А, я понял. Косячок, спид, ^[21] кока…

– Это тоже не то. – Коллин измученно усмехнулся. – Я ищу кого-нибудь, кто мог бы помочь мне решить одну проблему… кто умеет обращаться с револьвером.

Охранник присвистнул сквозь зубы.

– Понял, – тихо сказал он и отвел Коллина в сторону. – Но такие адреса не даются бесплатно.

– Конечно. – Коллин вынул из кармана сотню и сунул ее охраннику.

Купюра моментально исчезла в кармане, а охранник снова протянул Коллину руку.

Тот удивленно посмотрел на громилу, затем достал из кармана вторую купюру и пробормотал:

– Теперь, надеюсь, должно хватить.

Когда исчезла и вторая бумажка, охранник подошел к нему вплотную. Он был почти на голову выше Коллина, поэтому ему пришлось немного пригнуться.

– Слушай сюда, чувак. Пойдешь в заведение в конце улицы и спросишь Гошгулоффа. И не забудь: тебя послал Билли! А потом скажешь ему, что ты хочешь. Понял?

Несмотря на нетрезвость, голова у Коллина была ясная, поэтому он все запомнил. На прощание, думая, что в этих кругах так принято, профессор постучал указательным пальцем по виску и ушел.

Заведение в конце улицы называлось «У Гошгулоффа» и находилось в подвале; добраться туда можно было по узким каменным ступеням, украшенным рыбацкими сетями и крупными морскими раковинами. Насколько Коллин смог увидеть в приглушенном свете, там было всего шесть квадратных столов, а занят был только один.

Довольно неопрятный официант подошел к Коллину и почти удивленно спросил:

– Желаете поужинать?

– Нет, – ответил Коллин, – я хочу поговорить с Гошгулоффом. Меня послал Билли.

Официант кивнул, приглашая посетителя следовать за ним, и провел Коллина по коридору, где стояли ящики с пивом и другими напитками, а затем в кухню, обложенную белой плиткой старого образца.

– Шеф, тут кое-кто хочет поговорить с вами, – сказал официант и исчез.

Под высоким окном перед колодой для рубки мяса, на которой лежала зубатка, стоял Гошгулофф. Огромная голова рыбины, отделенная от туловища, лежала чуть в стороне, рот с выступающими зубами был открыт. Гошгулофф разделывал рыбу, ковыряясь в ней длинным ножом. Он вспотел, его руки были в крови.

– И что? – спросил Гошгулофф, даже не удосужившись посмотреть на посетителя.

– Меня послал Билли, – сказал Коллин, и Гошгулофф наконец поднял голову и уставился на него поверх очков в никелированной оправе. Из-за толстых стекол его глаза казались неестественно большими.

– И что? – повторил он.

Коллин покосился на молодую кухарку, гремевшую кастрюлями и сковородками где-то в дальнем углу.

Гошгулофф понял. Он откашлялся и подал девушке знак, чтобы та исчезла. Кухарка послушалась, словно это было самым обычным делом.

– Я ищу кого-нибудь, кто умеет обращаться с оружием, – сказал Коллин слегка дрожащим голосом.

Гошгулофф выпотрошил рыбу. Казалось, ему особенно нравилось наблюдать за тем, как скользкая мерзкая масса вываливалась на колоду.

– Мужчина или женщина? – Когда он говорил, отчетливо был слышен славянский акцент.

Коллин нахмурился.

– Зачем вам это знать?

Гошгулофф рассмеялся.

– Убрать мужчину дешевле, понимаете? Большинство киллеров – порядочные ребята. Они отказываются стрелять в женщин.

– Понял. Мужчина. Лет сорок. Фотограф.

– Богатый? Бедный?

Этот вопрос тоже смутил Коллина, и он ответил не сразу.

– Ну, я же сказал, – повторил Гошгулофф, – большинство киллеров – порядочные парни. Они ни за что не станут стрелять в бедняка, поняли?

Коллин понял.

– Богатый, – ответил он.

– Хорошо. И что я с этого буду иметь?

– К сожалению, я не знаю, сколько стоит такой заказ. Назовите ваши требования.

Гошгулофф подошел к Коллину. Кончиком ножа пощекотал его грудь, затем сказал:

– Итак, чтобы не возникало лишних вопросов. Сам я к этому не имею никакого отношения. Я только достану то, что тебе нужно. Мы друг друга не знаем, никогда не встречались.

– Конечно.

– Я бы сказал так: мне – десять тысяч и еще десять кусков – другому.

– Согласен.

– Как тебя звать?

– Зови меня Гинрих.

– Смешное имя. Ну да все равно. Хорошо, Гинрих. Итак, через неделю здесь, в моем ресторане. За это время я наверняка найду то, что тебе нужно. А теперь уходи, желательно незаметно.

Коллин послушался.

На улице шел проливной дождь, и Коллин укрылся в одной из дешевых забегаловок. Хотелось водки. Он выпил три двойные порции с маленькими перерывами. Затем он почувствовал себя в силах дойти до машины.

Несмотря на сильное опьянение, Коллин отчетливо понимал: Бродку нужно убрать. Пока этот парень будет мешать ему жить, пока будет обхаживать Жюльетт, она никогда к нему не вернется. Нет, Бродка должен исчезнуть. Он, Коллин, обеспечит себе железное алиби – конгресс или путешествие за границу. Пусть другие марают руки. Зачем он пахал всю жизнь? Зачем зарабатывал деньги?

Коллин завел тяжелый автомобиль и нажал на газ. Водил он уверенно. Даже будучи в стельку пьяным, он вел автомобиль так, что никто бы не заподозрил, что водитель выпил не одну бутылку, – такова сила привычки. И ничто в мире, разве что штраф от полиции, не смогло бы его удержать.

Когда он нырнул в тоннель возле кольцевой дороги, окружающей старый город, дворники со скрипом ходили по лобовому стеклу. Сильным движением Коллин перевел рычаг управления дворниками наверх. Выехав из тоннеля возле Дома искусства, он снова хотел включить дворники, но рычаг сломался, дворники не двигались.

Струи дождя лупили по ветровому стеклу. Фары, огни освещенной улицы – все слилось в размытую акварель. Зажатый с обеих сторон машинами, Коллин не видел возможности припарковаться. Он проехал перекресток, попытался добраться до правой стороны улицы, но тем самым спровоцировал громкий концерт гудков и вынужден был ехать дальше.

На мосту через Изар налетел сильный ветер, и струи дождя полностью залили лобовое стекло, так что Коллину казалось, будто он въехал в темную нору. Скорее бы избавиться от этой слепоты, мелькнуло у него в голове. Он нажал на газ. На скользкой магистрали корму тяжелого лимузина занесло вправо, завизжали шины, и автомобиль выскочил на встречную полосу, встав почти поперек дороги. В следующее мгновение «мерседес» с громким скрежетом ударился в перила моста, задняя часть задралась, и машина перевернулась.

Оглушенный подушкой безопасности, Коллин успел понять, что летит. Ощущение, которое он при этом испытывал, походило на сон. Потом все вокруг стало черным, звуки стихли.

Той же ночью Жюльетт никак не могла уснуть. Она рассказала Бродке о предложении старика Арнольфо. Бродка сразу же согласился заплатить требуемую сумму. Если вообще есть шанс пролить свет на этот загадочный заговор, то, как он полагал, Арнольфо, скорее всего, единственный человек, кто наверняка поможет им.

Жюльетт была рада тому, что Бродка приехал, хотя обстоятельства их встречи до сих пор смущали ее. В отличие от Бродки, который не сомневался, что между мафией, занимающейся подделкой картин, и людьми, по неизвестной ему причине преследовавших его, существовала некая связь, она все еще не могла с этим согласиться. Ну какая может быть связь между смертью матери Бродки и подделкой картин?

Жюльетт часами лежала в постели, напрасно пытаясь прогнать из своей памяти Клаудио и, что еще хуже, подавить свои чувства к этому молодому человеку. Она никогда не думала, что в ее возрасте сердце еще способно так сильно биться и что ее будет бросать в жар из-за мужчины. При этом она понимала, что Клаудио – всего лишь мимолетное приключение. «Забудь его, – говорила себе Жюльетт. – Забудь его».

Когда зазвонил телефон, она испугалась. Было почти четыре часа утра, еще не рассвело. Тихонько выругавшись, она сняла трубку.

Это был Клаудио.

– Ты с ума сошел! – стала ругаться Жюльетт. – Ты вообще знаешь, который час?

– Джульетта, – пытаясь успокоить ее, мягко произнес Клаудио. – Джульетта, что мне делать? Я люблю тебя. Я…

– Чепуха, Клаудио. То, что ты называешь любовью, это всего лишь маленькое удовольствие и секс. Нам нужно забыть об этом.

Жюльетт знала, что говорит слишком грубо, и ей было больно, потому что она по-прежнему испытывала чувства к этому парню. Ей хотелось извиниться, сказать ему, что она вовсе не то имела в виду, что он и теперь ей не безразличен. Но прежде чем она успела сказать еще хоть слово, Клаудио заговорил сам. Голос его звучал так, как будто он только что проглотил лягушку.

– Извини, Джульетта. Я просто не выдержал. Я должен был сказать тебе еще раз, как сильно я тебя люблю. Я понимаю, что у нас нет будущего. Но я всегда готов прийти тебе на помощь. Помни об этом.

И положил трубку.

Наступало утро. Рим постепенно просыпался. На Виа Венето началось движение. Жюльетт встала, приняла душ, направляя в лицо попеременно то холодную, то горячую воду.

В половине восьмого она договорилась встретиться с Бродкой за завтраком, поскольку в восемь уже должен был прийти Арнольфо Карраччи.

Однако вместо старого слуги явился молодой человек, представившийся как Бальдассаре Корнаро, племянник синьора Карраччи. Он сказал, что принес письмо от дяди, который счел, что ему самому здесь лучше не появляться. Подробности в письме.

Жюльетт взяла конверт, на котором было написано ее имя, и беспомощно посмотрела на Бродку. Что же случилось? Бродка почувствовал неладное, и, едва племянник Карраччи попрощался, последовал за ним на улицу. Он успел увидеть, как тот сел в небольшой автомобиль с надписью «Пицца-сервис от Бальдассаре» и уехал в сторону Пьяцца Барберини.

Жюльетт нашла в холле отеля спокойное место и, присев на диван, открыла конверт. Бродка не поверил своим глазам, когда она вынула из него сложенную петелькой ленту. Ленту пурпурного цвета!

Затем они принялись взволнованно читать каракули Арнольфо.

Глубокоуважаемая синьора!

Надеюсь, Вы не станете сердиться на меня за то, что я не пришел к Вам в отель, как мы договаривались. Я боюсь. В календаре синьора Фазолино я обнаружил запись: «Отель „Эксельсиор“, номер 203». Если это Ваш номер, то за Вами, по всей вероятности, наблюдают и наша встреча не осталась в тайне.

К моему великому сожалению, у меня не было возможности сообщить Вам о создавшейся ситуации по телефону. Мне приходилось учитывать, что все мои разговоры прослушиваются. Поэтому я послал к Вам своего племянника Бальдассаре Корнаро. Он – единственный человек, которому я не безразличен. Он случайно заходил ко мне вечером, и я смог отдать ему письмо. Можете ему всецело доверять.

Пока что скажу: Фазолино – всего лишь маленький винтик в огромном механизме, которым управляют люди, укрывшиеся за стенами Ватикана. Это очень влиятельные господа в дорогих одеждах. Даже папа, имя которого сейчас почти никто не помнит, всего лишь жалкая марионетка в их руках. Некоторые полагают, что папа давно умер и что факт его смерти по каким-то причинам замалчивается. Я слишком стар, и у меня не хватает мужества вскрыть этот заговор. Прилагаемая пурпурная шелковая ленточка является тайным знаком этого братства. Насколько мне удалось узнать, она используется как награда, как трофей и ключ, открывающий доступ в тайные места и к тайному знанию.

Если Вы заинтересовались моей информацией, если Вам необходимо получить доказательства, касающиеся Вашего случая, то я предлагаю встретиться сегодня незадолго до заката солнца на Кампо Санто Тевтонико. Я буду там, если мне, конечно, не помешают.

Примите, синьора, выражение моего глубочайшего почтения.

Искренне Ваш, Арнольфо Карраччи, слуга.

Post scriptum. Поскольку мой счет известен синьору Фазолино, я хотел бы попросить Вас уладить финансовую сторону вопроса с моим племянником Бальдассаре. Он живет на Виа Сале, 171. Извините за почерк – я очень спешил.

У Бродки дрожали руки, когда он взял шелковую пурпурную ленточку из рук Жюльетт. Он задумчиво теребил ее и качал головой. Наконец, посмотрев на Жюльетт, сказал:

– Я не понимаю. Какое отношение мы имеем к этим людям?

Жюльетт побледнела.

– Нужно убираться отсюда, – приглушенным голосом произнесла она. – Вероятно, за нами давным-давно наблюдают.

Бродка взял ее руки в свои и пожал их.

– Ты права. Нужно исчезнуть из поля зрения этих гангстеров. Слушай, сейчас ты пойдешь к себе в комнату и упакуешь вещи. Тем временем я оплачу наши счета. Затем я заберу свою дорожную сумку и мы уйдем по черной лестнице в подвал.

– Зачем нам в подвал?

– Чтобы выйти из отеля через черный ход.

План Бродки заработал. С того момента как они прочитали письмо Арнольфо, прошло не более получаса. Мимо кухни и расположенной за ней прачечной Бродка и Жюльетт, почти никем не замеченные, добрались до входа в подземный гараж, откуда можно было выйти на улицу.

– Ты уже думал над тем, куда нам теперь? – спросила Жюльетт, когда они с вещами поднимались по довольно крутому наклонному въезду.

– Честно говоря, нет, – ответил Бродка. – Главное – выбраться из этого отеля, где следят за каждым нашим шагом. В Риме есть тысячи маленьких отелей и пансионатов. Среди них наверняка найдется такой, где мы сможем спрятаться на пару дней.

Бродка поставил свою сумку рядом с чемоданом Жюльетт и попросил ее подождать. Он сознательно не хотел выходить на Виа Венето, к парадному отеля, поскольку возникала опасность, что их обнаружат, и отправился искать такси в противоположную сторону – туда, где движение было не таким оживленным.

Через десять минут ему повезло. Перед ним остановился побитый «рено», и таксист спросил, куда ехать. Бродка с трудом объяснил водителю, что нужно вернуться на пару улиц назад, чтобы забрать его жену и уже вместе с ней отправиться на поиски уютного маленького пансионата.

Бродка велел таксисту остановиться перед въездом, где его ждала уже начавшая нервничать Жюльетт. Она стояла с их вещами на тротуаре и производила, вероятно, жалкое впечатление, потому что водитель потребовал заплатить вперед, прежде чем согласился везти их, что даже с учетом сложившейся ситуации было крайне необычно для Рима.

Когда Бродка протянул таксисту зажатую между двумя пальцами банкноту в пятьдесят тысяч лир, скептическое выражение на его лице исчезло и маска недоверчивости сменилась подчеркнутой доброжелательностью. Водитель тут же сообщил, что он знает хороший пансионат, расположенный по дороге в Моне Марио, неподалеку от Пьяцца Джузеппе Маззини. Его название – «Альберго Ватерлоо».

Хорошо, сказал Бродка, если это не на другом конце города. Таксист поклялся святой Франческой и жизнью своей дорогой мамочки, что поездка продлится не более получаса, поскольку она оплачена с лихвой. Конечно же, его заверения были явно преувеличены – они ехали почти в два раза больше, чем он обещал. Зато «Альберго Ватерлоо» оказался довольно уютным пансионатом с номером под крышей и видом на Монте Марио. Постояльцам, однако, приходилось преодолевать четыре этажа по винтовой лестнице.

В напряженном ожидании вечера, когда они должны были встретиться со слугой Фазолино, Бродка в очередной раз развернул письмо. Он покрутил в пальцах пурпурную ленточку, затем прочитал то место, где говорилось о ней. Перед его глазами всплыло видение: убитая Нора Мольнар, ее неряшливая квартира в старом доме на Винцайле. Он вспомнил Титуса, этого загадочного экс-священника, который так внезапно и без всяких объяснений исчез из Мюнхена, и теперь Бродка не знал, то ли тот обманул его, то ли, наоборот, нуждался в его помощи. У Титуса он видел такую же пурпурную ленточку. Был ли это знак отличия, трофей или ключ, как писал Арнольфо?

Наличие ленточки могло означать, что Титус состоял в тайном братстве. Почему же он тогда скрывается? Почему так сильно боится святой мафии?

Вне всякого сомнения, Арнольфо знал о тайном братстве и наверняка понимал, насколько опасно его знание. Он писал даже о заговоре. Но все же Бродка ни в малейшей степени не мог себе представить, почему они с Жюльетт стали мишенью заговорщиков.

Бродка спрятал письмо и ленточку обратно в конверт и подошел к окну. День был теплый, над городом висела желтая дымка, из-за которой даже на небольшом расстоянии контуры зданий казались расплывчатыми.

Пока Жюльетт выкладывала содержимое чемодана в огромный красноватый шкаф, Бродка думал о том, какие слабые места есть в его жизни. У каждого человека имеются слабости, которые дают врагам возможность вмешиваться в чужое существование. Бродка вспомнил о своем браке, распавшемся десять лет назад. Нет, там не за что уцепиться. Это был чистый развод, по обоюдному согласию, и он заплатил своей жене щедрые отступные. А что касалось его карьеры, то он, конечно же, нажил себе не только друзей, но и врагов: некоторые коллеги, лишившиеся из-за него хороших заказов, вряд ли желали ему добра. Но чтобы удовлетворить чье-то чувство мести, разве нужно разворачивать столь масштабную кампанию, какую устроили ему опасные незнакомцы? А его отношения с Жюльетт? Да, она, конечно же, относится к числу слабых мест в его жизни. Но с тех пор как Коллин все узнал и война была объявлена, Бродка понял, что его соперник будет бороться своими силами. Очень маловероятно, что муж Жюльетт натравил на него такую организацию. Кроме того, охота на него началась еще до того, как Коллин узнал о взаимоотношениях Бродки с его женой.

– О чем ты задумался, Бродка? – словно издалека донесся до него голос Жюльетт.

Александр обернулся. Вопреки своей привычке Жюльетт постаралась одеться очень скромно, чтобы ничем не выделяться. На ней были джинсы и свободный тонкий свитер с широким вырезом.

– Размышляю о том, что написал старик, – ответил Бродка. – В первую очередь я пытался связать содержание письма с событиями последних месяцев.

– И как? Есть результат? Бродка покачал головой.

– Все настолько запутано, что намеки Арнольфо только усложняют дело.

– Может быть, сегодня вечером мы узнаем больше. Когда мы должны встретиться с Арнольфо?

– Незадолго до захода солнца, так он пишет.

– Странное время, не правда ли?

– Вообще-то, да.

– И место встречи необычное. Почему он выбрал именно Кампо Санто Тевтонико?

Бродка пожал плечами.

– Без понятия. У Карраччи, должно быть, свои причины. Вероятно, старик выбрал место, которое он считает безопасным. Как ты думаешь, мы можем ему доверять?

После недолгих размышлений (во время этого Жюльетт, как всегда, стала похожа на школьницу: она сидела, приложив указательный палец к губам, – что очень нравилось Бродке) она ответила:

– Вообще-то, Арнольфо сказал нам слишком много, чтобы затем попытаться нас обмануть. Нет, я полагаю, что он жестоко разочарован из-за неблагодарности Фазолино. Я могу его понять.

Бродка кивнул.

Кампо Санто Тевтонико, маленькое древнее кладбище с побитыми непогодой могильными плитами известных немцев, располагалось в тени собора Святого Петра, у внешней стены продольного нефа. История его восходила к временам Карла Великого, который выкупил этот клочок земли у Папы Римского и получил какую-то часть в подарок.

Когда Бродка и Жюльетт оказались на территории Кампо Санто Тевтонико, они на мгновение поверили в элизиум, место обитания блаженных, и, потрясенные, остановились. Под мощным, залитым ясным солнечным светом куполом открывалась похожая на декорации архитектура: окна, арки и пилястры на очень живописном фоне, кичево-прекрасные, похожие на картины Ансельма Фейербаха. Меж гробниц росли темные остроконечные кипарисы и позолоченные вечерним светом пальмы, листья которых таинственно шелестели в тишине.

Было очень тихо. Туристы, которые носятся тут днем, в основном немцы и японцы, давно ушли. Жюльетт потянула Бродку за рукав. Не сказав ни слова, она кивнула в сторону дальней части Кампо Санто Тевтонико, где на каменной оградке сидел Арнольфо, спрятав руки в карманы своего темного пальто.

Подойдя ближе, Жюльетт и Бродка заметили, что Арнольфо как-то странно согнулся и сидит с закрытыми глазами.

– Синьор Арнольфо, – позвала Жюльетт, подходя к старику поближе.

Никакой реакции.

– Что с ним, Бродка? – высоким, несколько сдавленным голосом спросила Жюльетт.

Бродка встал перед стариком на колени, взял его за руку. Она была теплой. Насколько это было возможно, он попытался прощупать пульс Арнольфо, затем приложил ухо к груди старика. Ничего. Но было видно, что грудная клетка Карраччи медленно поднимается и опускается.

– Он дышит, – произнес Бродка, подняв голову. – Нужно вызвать врача. Вон, – он кивнул в сторону выхода, – посмотри, нет ли там пономаря или еще кого-нибудь, кто может вызвать «скорую». А я посижу здесь.

Жюльетт побежала так быстро, как только могла. Тем временем Бродка спокойно заговорил с Карраччи:

– Синьор Арнольфо, вы меня слышите?

Сначала реакции не последовало.

– Что с вами? Вам больно? – голос Бродки стал настойчивее.

Внезапно Арнольфо захрипел, сначала тихо, затем все громче и громче, пока не стал, словно задыхаясь, хватать ртом воздух – как будто он захлебнулся, но успел вынырнуть из воды.

Слава Богу, он жив, подумал Бродка, глядя, как Арнольфо поднял правую руку, словно желая на что-то указать. Но не успел. Рука Арнольфо упала, а сам он едва не свалился с оградки на землю. Бродка поддержал его и прислонил спиной к стене.

Откуда-то донесся вой сирены. Вскоре прибежала Жюльетт вместе с врачом «скорой помощи» и двумя санитарами.

– Он жив, – громко сказал Бродка. – Поторопитесь!

Пока санитары укладывали старика на носилки, врач проверил глазные рефлексы и сделал укол.

– Как его зовут? – спросил врач, собираясь уходить.

– Арнольфо Карраччи, – поспешно ответила Жюльетт.

– Вы – родственники?

– Нет, просто знакомые. У синьора Карраччи есть только один родственник. Племянник Бальдассаре Корнаро. Виа Сале, 171. Куда вы повезете его?

– В «Оспедале Санто Спиррито», – откликнулся врач.

Вскоре «скорая» уехала.

Жюльетт, подавленная случившимся, присела на оградку, на которой недавно сидел Арнольфо.

– Иногда, – устало произнес Бродка, – у меня возникает такое ощущение, что против нас ополчился весь мир.

Пропустив его слова мимо ушей, Жюльетт задумчиво сказала:

– Вероятно, старик слишком разволновался. Справится ли он?

– Будем надеяться. Я от чистого сердца желаю, чтобы с ним все было в порядке.

– Он что-нибудь говорил?

– Нет, но у меня сложилось впечатление, что он хотел что-то сообщить. Бедняга так старался. Он вдруг поднял руку, – Бродка повторил его движение, – и махнул в ту сторону, как будто пытался что-то показать, но… – Александр внезапно умолк и уставился прямо перед собой.

Жюльетт, не сводившая с него глаз, испугалась: лицо Бродки стало белее мела. Она положила руку ему на плечо и довольно сильно потрясла.

– Бродка? Бродка!

Александр не сопротивлялся, его застывший взгляд казался бессмысленным. И только когда Жюльетт ударила его по щеке, он снова пришел в себя. Он посмотрел на нее так, словно видел впервые. Затем показал на могилу напротив и глухо произнес:

– Гляди!

Жюльетт не поняла. Но, проследив за рукой Бродки, увидела свежую могилу со скромной современной могильной плитой, что было редкостью на этом кладбище, где почти всем могилам насчитывалось более сотни лет. Кроме того, эта могила отличалась богатым убранством из цветов.

– Да что такое, Бродка?

– Надпись на могиле!

Жюльетт присмотрелась. На плите было выгравировано: «К. Б. 13 января 1932 – 21 ноября 1998».

– Это годы жизни моей матери, Жюльетт! «К. Б.» означает «Клер Бродка»!

«Чепуха, – подумала Жюльетт. – У него опять разыгрались нервы. То, что совпадают даты рождения и смерти, – это простая случайность, ничего больше. То же самое касается и инициалов». Но потом она призадумалась и засомневалась. Случайность? Нет, такой случайности быть не может.

– Вот что хотел показать мне Арнольфо, – взволнованно сказал Бродка. – Вот почему он назначил встречу именно здесь.

Он снова посмотрел на Жюльетт и почти прошептал:

– Жюльетт, скажи мне, что я не сошел с ума. Прочитай, что написано на могильной плите. Прочитай, чтобы я услышал это своими ушами.

– Мне больно, – запротестовала Жюльетт, пытаясь вырвать руку из цепких пальцев Бродки.

– Ну пожалуйста, – умоляюще произнес он. Жюльетт прочитала надпись на могильной плите.

После каждого ее слова Бродка кивал. Затем тяжело, словно старик, опустился на оградку, на которой недавно сидел Арнольфо.

– Жюльетт… – Голос Бродки был еле слышен. – Ты должна мне помочь выбраться из этого лабиринта.