Послеразводный кризис

Как могут родители помочь своим детям?

Страхи, о которых говорилось выше, могут проявляться в разнообразных симптомах. Родители, и прежде всего тот из них, с кем живет ребенок (чаще всего это мать), должны в это время проявлять нео­быкновенно много внимания и терпения по отноше­нию к этим симптомам (которые в это время еше не являются «невротическими», пока что это реактивное приспособление к изменившейся жизненной ситуа­ции, так называемые реакции переживаний*⁵, и они, если приспособление удастся и страхи будут преодо­лены, удалятся сами собой).

Дети должны иметь возможность регрессиро­вать, для того чтобы суметь восстановить то дове­рие, которое в ходе развода оказалось потерянным. К проявлениям регрессий относится усиленная за­висимость, потребность контролировать мать, склонность к слезам и капризы, это может быть так­же ночное недержание, приступы ярости и т. д.

Итак, родители должны сильно редуцировать свои обычные ожидания, которые они предъявляют к де­тям. Конечно, это не значит, что все следует пустить на самотек и отменить всякие рамки. Но обычное «нет» обязательно должно произноситься без упре­ка. Родители должны понимать, что их, например, шестилетний сын в настоящий момент «функциони­рует», как трехлетний, и по-другому он в этой ситуа­ции просто не может! Мать должна смягчать свое раздражение и облегчать ребенку следующее за ссо­рой примирение. То же относится к воспитателям детских садов и учителям.

Следует много разговаривать, ежедневно, еже­часно, об одном и том же, отвечая на вопросы: «Поче­му вы больше не вместе?» и «Объясни мне это еще раз!» и т. д. Терпеливо и с любовью следует снова и снова уверять детей, что они все еще любимы и все­гда будут любимы, что они и дальше будут видеть па­пу (если это действительно так), что сами они ни в ко­ем случае не виноваты в разводе и т. д. Речь идет не только об ответах на задаваемые вопросы. Многие де­ти вообще не задают вопросов. Родители со своей сто­роны должны форсировать эти разговоры, особенно тогда, когда состояние ребенка явно выдает его пере­живания.

Но кому под силу такое чрезвычайное прояв­ление материнских чувств как раз в то время, когда ты сама находишься в тяжелейшем состоянии и твоя жизнь переполнена конфликтами? В это время от родителей (и прежде всего от матери) требуется по­ведение, на которое они чаще всего ни психически, ни физически просто неспособны.

Известно, что нам тем легче проникнуться проблемами другого че­ловека, чем лучше мы себя чувствуем, и уж ни в ко­ем случае не тогда, когда нас переполняют собствен­ные проблемы. Для матери развод часто означает снижение материального уровня, нередко ведет к потере социальных отношений, она остро пережи­вает свою несчастную любовь и несложившиеся от­ношения. Сюда добавляются напряжение в отноше­ниях с бывшим мужем, квартирный вопрос; матери, которые до этого работали полдня, теперь должны взять на себя полную нагрузку, в результате для детей времени остается еще меньше.

Некоторые матери после развода переезжают к своим родителям, впа­дая, таким образом, в новую зависимость, что для детей может означать, что мать превратится в своего рода старшую сестру, а бабушка с дедушкой займут место родителей.

Короче говоря, разведенная мать, которая сама страдает из-за развода, ни в чем так остро не нуждает­ся, как в абсолютно послушных, как можно более са­мостоятельных, не очень нуждающихся во внимании и терпении детях. По крайней мере до тех пор, пока сама она не будет в состоянии исполнить ожидания ребенка.

В то же время ребенок нуждается в матери, которая была бы до такой степени самоотверженна, терпелива, заботлива и проникновенна, какой она, собственно, до сих пор еще никогда не была. Именно этот парадокс, по моему мнению, повинен в том, что в это критическое время у детей оказывается отнятой возможность преодоления изначальных и весьма дра­матических переживаний, которые приносит с собой развод.

Обычно мать в этой тяжелой ситуации гораз­до меньше, чем обычно, способна на проявление ма­теринских чувств, — особенно тогда, когда она остает­ся совсем одна: круг се общения разрушен, у нее нет ни друзей, ни семьи, ей не приходится ждать профес­сиональной помощи педагогов или психологов, с ко­торыми она могла Бы поговорить о своих проблемах. Это означает, что субъективно ребенок (как минимум частично) потерял не только отца, он потерял также и большую «часть» матери, а именно ту ее часть, кото­рая всегда была готова к пониманию и заботе, то есть те аспекты материнского образа, которые чрезвычай­но важны для чувства защищенности ребенка и его ощущения, что он любим.

Мать в это время не в со­стоянии соответствовать этому образу, потому что са­ма она переполнена страданием. (Часто эта ситуация не ограничивается только разводом. В жизни то и де­ло случаются удары судьбы, которые отнимают у нас возможность проявлять родительскую заботу в той степени, в какой мы это делаем обычно; мы не долж­ны забывать, что трудности детей могут возникать и по причине наших жизненных трудностей.)

Первые недели и месяцы после развода - это то время, когда многому еще можно помочь, но на прак­тике именно в этот период страхи детей непрерывно возрастают. Роль этого послеразводного кризиса в дальнейшем развитии ребенка весьма значительна. Если конфликты, а вместе с ними и страхи детей в это время непомерно возрастают, то вскоре дело может дойти до частичного или даже полного срыва системы защиты¹⁶.

Под системой защиты понимается то пси­хическое равновесие, которое мы бессознательно соз­даем на протяжении всей нашей жизни, чтобы быть в состоянии так или иначе преодолевать свои внутри-психические конфликты. Когда это наше равновесие и наши бессознательные жизненные стратегии разру­шаются, старые конфликты — в данном случае те, что были пережиты до развода, — приобретают свою прежнюю актуальность и становятся причиной пани­ки и страха, а также аффектов, которые ребенок не в силах преодолеть. Иначе говоря, дело доходит до внезапно вырывающейся из-аод контроля регрессии личности в более раннюю стадию развития. Этот рез­кий прорыв старых внутрипсихических конфликтов и связанных с ними невыносимых аффектов (кото­рые в свое время были вытеснены) приводит к непо- мерному возрастанию // без того слишком большой неуверенности и страха ребенка.

Психоанализ показывает, что душевная жизнь человека знамену­ется тем, что важные его потребности, стремления и чувства то и дело вступают в конфликт (внутренний) с противоположными потребностями, стремлениями и чувствами (например, стремление к автономии — с по­требностью на кого-нибудь опереться; любовные побуждения — с агрес­сивными побуждениями: агрессивные импульсы — с усвоенными мораль­ными представлениями; борьба за удовлетворение потребностей - с жела­нием нравиться любимым людям («объектам»}, чтобы «застраховать» их любовь к себе; доверие к любовным объектам — со страхом оказаться на­казанным за свои запретные действия или мысли и т. д.).

Если индивиду­ум не в состоянии благополучно переживать все эти повседневные кон­фликты - благодаря проявлению терпимости со стороны объектов или возможностям символических решений (мышление, искусство, фанта­зии, игры), то эти конфликты становятся причиной чувств и аффектов, вызывающих стыд и страх: страх перед расплатой или перед своими соб­ственными стремлениями. Когда эти чувства стыда и страха становятся невыносимыми, индивидууму не остается ничего больше, как вытеснить часть этого невыносимого конфликта в бессознательное.

Но и в бессозна­тельном борюшиеся друг с другом потребности сохраняют свою силу и грозят снова прорваться в сознание, поэтому они — и это случается достаточно часто — подвергаются «обработке» механизмами зашиты, что ведет к образованию невротических симптомов: тогда ненависть превра­щается в чрезвычайно большую любовь или выражается в постоянном страхе за любимый объект (Overprotectiveness), «нечистые» желания — в бо­лезненно повышенную чистоплотность (симптомы принуждения), быва­ет, что агрессивные побуждения напра& чяются против собственной пер­соны (депрессии) или переносятся на другие объекты (фобии), аффекты превращаются в телесные реакции (конверсионная истерия) и др.

Что все это значит? Из опасения оказаться полностью затопленным страхами Я ребенка¹⁷ будет пытаться как можно скорее положить конец этому страданию. И тогда ему ничего не останется, как воз­двигнуть новую защиту против большей или меньшей части (старых) чувств, мыслей и фантазий, активизи­рованных разводом и срывом уже некогда состояв­шейся защиты.

Термином «Я» Фрейд обозначает ту психическую инстанцию, на которую наряду с проверкой реальности возлагается задание посред­ничества между влечениями («Оно»), установленными для себя или усво­енными понятиями о ценностях («Сверх-Я»), собственными (сознатель­ными) интересами и запросами внешнего мира (для детей это в первую очередь родители). Такое посредничество совершается большей частью бессознательно. Защита или защитные механизмы также относятся к тем техническим способам, которыми пользуется Я в своей тяжелой работе.

Это означает, что старые чувства, мысли и фантазии будут вытеснены, но рано или по­здно они возвратятся снова, хотя и в измененной форме, а именно в форме невротических симптомов. Примечательно, что невротические симптомы про­являются не сразу, они могут оставаться внешне не­видимыми или выражаться в формах, которые станут рассматриваться окружающими как вполне положи­тельные изменения поведения: дети, например, выглядят более спокойными, становятся более стара­тельными в школе, и многие матери радуются тому, что ребенок больше не тоскует по отцу и лучше при­спосабливается к обстоятельствам.

Такие изменения детского поведения по завершении посттравмати­ческой защиты рассматриваются многими родителя­ми и даже некоторыми специалистами как знак удач­ного преодоления развода. На самом же деле ребе­нок, пока он проявлял реакции соответственно своим психическим структурам, все еще оставался тем же, каким был до развода, а столь приветствуемое «изме­нение» маркирует тот пункт, с которого (в узком смысле слова) начинаются невротические последст­вия травматического события¹⁸.

На основе всего этого можно сказать, что здесь мы имеем дело с тремя видами «симптомов», которые явно отличаются друг от друга по своему патогенному значению, иными словами, тех, которые заставляют задуматься о долгосрочных последствиях.

Все начинается с непосредственных спонтан­ных реакций на столкновение с тем фактом, что мама и папа расходятся¹⁴. Это, в психоаналитическом смысле, не невротические симптомы, а реакции адап­тации, так называемые реакции переживаний, которые могут со временем пройти, если связанные с этим опасения будут в большой степени смягчены или по­ложительно откорректированы.

Потом идет второй, более серьезный уровень развития симптомов, когда страхи и фантазии, свя­занные с реакциями переживаний, не имеют возможности оказаться переработанными и на них наклады­ваются другие факторы, например, стрессы матери. Все это ведет к срыву защиты. Здесь речь идет уже не о реакциях, а о массивной регрессии или деструктуризации психической организации.

Если в момент деструктуризации детям (или ро­дителям) не будет оказана активная помощь, то дело может дойти до невротических процессов в классичес­ком смысле: в ходе регрессии вновь прорвавшиеся ран­ние инфантильные страхи становятся настолько мучи­тельными, что новые (характерные для развода) и ста­рые (проснувшиеся) психические конфликты должны быть вновь вытеснены, спроецированы, соматизированы, иными словами, против них должны быть подклю­чены вес мыслимые стратегии преодоления конфлик­тов.

Итак, дело доходит до посттравматических процес­сов защиты, которые настолько «неспецифичны», что могут привести к невротическому развитию. Следует помнить, что посттравматические, уже действительно невротические, симптомы внешне не обязательно вы­глядят как патологические образования²⁰.

Существует и четвертый вариант: дети, которые уже невротически обременены, кажется, мало реаги­руют на развод, чаще у них «просто» (порой лишь слегка) усиливается симптоматика, возникшая еще до развода; это означает, что развод у этих детей вызвал лишь усиление уже имеющихся специфических не­вротических нарушений'¹.

В редких случаях мне приходилось наблюдать, что срыв зашиты (с заключительным образованием невротической симптоматики) пред­ставлял собою не результат обременительных переживаний после развода, а непосредственную травматическую реакцию на развод.