Часть 9

Когда скучающий Лухан снова потащил брата в деревню, Миньшо только покорно натянул свою растянутую кофту и пошлепал за ним по горчичному песку – Миньшо не хотел бы испытывать на себе все прелести изменчивого настроения Лухана и оказаться где-нибудь в пыльном пустующем стойле без одежды только потому, что брату нечем больше заняться.
Но когда Лухан брел по пустой улице и задирал голову, глядя на собирающиеся ватные облака, Миньшо смотрел на брата с непокидающим его беспокойством – Лухан, казалось, как собака, выискивает что-то, держит нос по ветру, и чем бы ни было то, что искал Лухан, Миньшо был уверен, что ему это пользы не принесет.
Просто потому, что не к добру баламутить тихую заводь.
В самом конце длинной безлюдной улицы Миньшо, прищурившись, разглядел черноволосого мальчика, сидящего на крыльце покосившейся лавки – и недоверчиво запахнул кофту посильнее, заметив, как оживился Лухан.
Судя по лицу Тао, он несильно скучал по своим старым-новым знакомым – а, может быть, Миньшо так только показалось, потому что, он готов был поспорить, маленький разбойник специально отращивал на лице это безразлично-презрительное выражение, чтобы казаться старше. Впрочем, как бы то ни было, Миньшо вполне устроил и короткий кивок, брошенный Тао в его сторону вместо приветствия, и он, не чувствуя никакого интереса в напоказ безразличной беседе брата и Тао, тихими шагами принялся красться к дремлющему у крыльца псу. Миньшо любил всех тварей божьих, чье существование на земле не требовало причин и не приносило никакой очевидной пользы – как и его собственное – кроме радости в том, что они есть, и все. Миньшо всерьез думал над тем, что у черного громадного пса нет никаких причин его ненавидеть (в отличие от людей, которые презирали его за то, что сами называли выблядком), и считал, что может добиться расположения у сурового зверя, если достаточно постарается – поэтому его не испугало даже предупреждающее рычание, все громче доносящееся от кучи черного меха под крыльцом по мере того, как он делал осторожные шаги вперед.
- Чен-Чен, - тихо позвал Миньшо, вспомнив, как Тао называл свою собаку в прошлый раз.
Миньшо не видел, как Лухан впился ему в спину раздраженным взглядом, готовый в любой момент загородить Миньшо собой от злобного пса, не видел, как даже Тао повернулся, озадаченный и обеспокоенный – его вовсе не радовала перспектива отвечать за прокушенные пальцы городского дурачка, очевидно, всецело находящегося под покровительством этого сумасшедшего Лухана.
- Э-э-эй, - предупреждающе начал Тао, но Миньшо сделал последний шаг – накрыв блестящую черную шкуру пса руками и сцепив пальцы на собачьей холке.
- Чен-Чен…
Лухан боялся оставлять брата одного, глядя на его беспомощные пальчики и вспоминая все унижения, которые ему пришлось терпеть в школе, когда над ним издевались, а он только вжимался в стенку, вдавливая медведя себе в живот – и теперь не удержал облегченного вздоха, когда недовольное рычание медленно затихло, словно подчинилось этим беспомощным пальчикам, сжавшим черную собачью шерсть. Лухан с удивлением понимал, что его брат и в самом деле не игрушка, он тепло тела и сердца, которое с охотой и любовью готово встретить другое, подружиться и разделить преданность на двоих – даже если этим вторым сердцем будет собачье.
Лухан не знал, гордится он Миньшо за эту способность или ненавидит, как раньше, когда суровый пес сдается совсем и принимается с любопытством обнюхивать пальчики брата, тыкаясь в них сырым черным носом, а лицо Миньшо, как отражение на воде, искажает эта счастливая улыбка деснами.
Лухан смотрит на брата так пристально, что пропускает слова Тао, и тому приходится повторить:
- Опять скучаешь? – Тао получает рассеянный кивок и предлагает: - Пойдем на рыбалку? Поможешь сеть поставить.
- Сеть? – Лухан переспрашивает удивленно, но заинтересованно – его никогда не пугало новое, если была возможность научиться чему-то – он с радостью ей пользовался. – Пойдем.
Тао свистит, подзывая собаку, и нагибается, чтобы вытащить из-под крыльца рваный мешок с чем-то сырым и вонючим – Лухан догадывается, что это сеть. Миньшо смотрит на него удивленно, и Лухан бережно поднимает его с земли, тихо объясняя идею с рыбалкой. Миньшо улыбается снова, видя оживленные глаза брата, и не успевает отстраниться, когда Лухан обхватывает его рукой за пояс и ласково, но слишком тягуче, приходится губами вдоль щеки. В жесте Лухана нет никакой насмешки, но он слишком отчетливо пахнет собственнической влюбленностью, и Миньшо пораженно смотрит на сузившего глаза Тао, разглядывающего их, вдруг сообразив, чего искал настороженный взгляд брата на пустой улице.
Лухан хотел им похвастаться.
Тао смотрит на Лухана с усмешкой, и Миньшо вдогонку понимает и то, что такой испорченный парень, как Тао, очевидно, понял все так, как оно на самом деле есть, догадался о том, что происходит между ним и братом – пока Лухан, изогнув бровь, с такой же усмешкой смотрел на него в ответ, словно предупреждая Тао, что комментарии лучше держать при себе.

Миньшо сидел на песке рядом с псом и смотрел, как Тао и Лухан раздеваются, а потом разворачивают длинную сеть, как Лухан медленно переходит на другой берег – а потом Тао машет ему рукой, и он поднимается, потрепав пса по холке, чтобы тот шел за ним.
Вода не такая теплая, как месяц назад, и не такая прозрачная, как в том месте, где Тао и Лухан переплывали реку, но сквозь толщу воды все равно можно разглядеть скользкие блестящие хребты сонных рыбок, копошащихся в заводи под крутым скатом берега. Миньшо смотрит на них с секунду – а потом пинает воду и начинает гнать стайку вниз по реке, к расставленной сети.
Умный пес гавкает и бегает по воде позади.
Миньшо завороженно наблюдает, как Тао и Лухан неспешно соединяют концы сети, сгоняя рыбок в ловушку – Тао поднимает над водой сеть с обтекающей водой, а в ней Миньшо видит серебристые спины пойманных рыб. На берегу Миньшо насчитывает около тридцати, но Тао все равно жалуется, что этого мало, и брезгливо выбрасывает из сетки самую мелочь – мокрый пахнущий псиной пес торопливо ловит подачку, но одна или две, как успевает заметить Миньшо, исчезают под водой, оставив на песке тонкий змеящийся след.
Все это завораживает Миньшо – медленные и уверенные жесты Тао, который, конечно, хорошо знает, что и как нужно делать, потому что ходит сюда почти каждый день, или удивительная сообразительность, Миньшо уверен, вечно голодного пса, пережевывающего свою часть улова. Тао выбросил мелочь, потому что сказал, что ее невозможно продать, но выбросил не в воду, а на берег, около кромки воды – то ли давал возможность закусить псу, то ли ему вообще было наплевать, если маленькие серебристые рыбки сдохнут, так и не добравшись до реки. Миньшо было жалко серебристые тельца, пса было жалко еще больше – и даже Тао, который сегодня заработает меньше обычного, тоже было жалко. Мир Тао завораживал Миньшо, потому что в нем было все, но никто не заботился о том, чтобы дать это тебе – Тао мог пойти рыбачить или скучать в деревне на крыльце лавки, пес, если успевал, мог подожрать рыбок или оставаться голодным, и даже рыбки могли выжить, вернувшись обратно в реку, если им хватало сил добраться до воды.
И всем в частности было наплевать, каким в конце концов окажется итог – всего лишь один день из многих, одна жизнь из миллиона: Тао, пес, рыбки – все равнозначны.
Миньшо начал по-другому смотреть на Тао, проникнувшись его философским безразличием необходимости, и черноволосый мальчик уже не казался ему похабником и королем местных хулиганов, облаченным в величие безразличия. Тао присел на песок рядом с Миньшо и задумчиво посмотрел на мокрого пса, которого Миньшо гладил даже несмотря на одуряющий запах вымоченной шерсти:
- Вот же предатель. И чего он в тебе нашел? Никого же к себе не подпускает.
Миньшо молчал, щурясь на воду, довольный тем, что оказался в любимчиках хотя бы у пса. Поглядывая на Лухана, он думал о том, что безумно приятно быть кем-то любимым, и, до невозможности голодный до этой всегда ускользавшей от него любви, признавался себе, что готов собирать ее крупицы повсюду, докуда дотянется.
- А знаешь, как он любит? – вдруг сказал Тао. Он остановился, когда брат Лухана повернулся к нему, но быстро взял себя в руки и продолжил: - Давай покажу, если кофту не жалко.
Тао никогда не видел таких странных глаз: огромные диски почти полностью перекрыли белок, и Тао казалось, что Миньшо смотрит на него, как смотрят слепые – это коричневое в глазах такое неподвижное и неживое, не отражающее ничего, как темное зеркало… И, как бывает со слепыми, Тао знал, что Миньшо смотрит на него, но не мог избавиться от ощущения, что он не видит.
Миньшо ничего не понял, когда Тао дернул его за вытянутый рукав кофты и протянул его собаке, совсем неаккуратно нащелкав болтающимся концом по морде, но рассмеялся, когда пес схватил тряпку и начал тянуть к себе, с удивительной силой упираясь лапами в песок.
- Он сильный, - предупредил Тао, - держись.
Миньшо улыбался до ушей, видя, как псу нравится развлечение, но силы были несопоставимы – пес мотал башкой, рычал и тащил Миньшо по песку вперед, пока Тао не схватил его за пояс и не потянул на себя.
Вдвоем они хорошо уравновешивали разыгравшегося пса.
Пока Лухан, распутывавший позади них сеть, не сказал:
- Отойди от него.
Миньшо испуганно развернулся, отбирая свой рукав у пса, и уставился на брата, чувствуя, как позади него точно так же напрягся Тао – он думал, что слова брата обращены к нему, и очень не хотел бы начинать это сейчас.
- Я не шучу, - так же спокойно проговорил Лухан, поднимая глаза на Тао. – Не трогай его.
Тао насмешливо фыркнул, отпуская Миньшо:
- Надо же.
Миньшо видел, что брат своим ровным, но угрожающим голосом, как минимум, впечатлил их знакомого, внутри себя разозлился на Лухана за эту дурацкую ревность, но не мог отрицать и того, что то, как это сделал брат, наверно, внушало уважение… Миньшо с грустью подумал, что Лухан не оставляет ему иного выбора, кроме как быть игрушкой брата, послушной и довольной тем, как ее берегут – Лухан ради него влез бы в любую драку, но не находил ничего такого в том, что сам разрушал его изнутри каждый день. Миньшо был как те рыбки, выброшенные на берег – не самые обласканные удачей твари на свете, но и не совсем еще пропащие – надо было только смириться (а чем была вся его жизнь, как не бесконечным уроком христианского смирения?) со своей судьбой и напрячься, чтобы найти самое безболезненное положение. Миньшо ободряюще улыбнулся Тао и принялся выспрашивать его о самых ценных рыбах на местном рынке – уже не забывая о дистанции.

Миньшо никогда не думал, что жареная на костре рыба окажется такой вкусной – он обжигал пальцы и обдирал мясо с ребер, наблюдая за Тао и Луханом. Тао ел так же, как рыбачил – не спеша и без жадности, объедал только мясо с боков, а остальное бросал псу, будто уважал его заслугу в добыче. Присмотревшись к Лухану, Миньшо понял, что и брат его не удивил – Лухана мало заботило качество мяса, скорее, он беспокоился о том, чтобы оно было хорошо прожаренным, придирчиво всматриваясь в каждый кусочек, который собирался отправить в рот. Миньшо перевел взгляд на свои руки и усмехнулся – его объеденный рыбий скелет был самым аккуратным, словно кто-то мог упрекнуть его в том, что он небрежно отнесся к мертвой твари, и ему пришлось уважить ее смерть и подъесть все, что можно было съесть.
- Эх, соли не хватает, - вздохнул Лухан, кивая Тао. – Прихватил бы и соль, раз собрался этим обедать.
- Я и не собирался, - философски заметил Тао. – Просто есть захотелось. – Тао выбросил очередной скелет псу и усмехнулся. – Раз такой привередливый, в следующий раз, когда пойдешь меня искать, прихвати соль… И хлеба.
- Может, тебе еще и бабкиной настоечки налить? – усмехнулся Лухан. А потом резко помрачнел и добавил: - Вряд ли еще раз получится – нам скоро домой. Школа и все такое…
- Понятно, - криво улыбнулся Тао, повторив: - школа…
Миньшо с грустью подумал, что школа для такого, как Тао – не неприятная обязанность, как для них с Луханом, а недостижимая привилегия.
Каждой рыбе – своя вода…

Солнце покатилось к воде, когда задумчивый Тао засыпал костер песком и сложил оставшиеся три самые большие рыбины в мешок, сказав, что мать еще и всыплет ему за такой небогатый улов. Лухан усмехнулся и предложил ему оставить сеть на ночь – Тао, помолчав, согласился.
- Только я в воду не полезу, - предупредил Лухан.
Тао кивнул снова, разделся и, бросив Лухану конец сети, побрел в темную, отполированную заходящим солнцем воду.
Миньшо обнимал пса и смотрел на брата, стоящего по колено в воде, облитого мягкими золотыми лучами негреющего уже солнца – и тихо любовался его ростом, тем, как шла ему закатанная по локоть рубашка и задранные штаны. Поверхность воды казалась совсем темной под косыми солнечными лучами, и белая одежда Лухана вместе с угловатостью его фигуры делала его похожим на тонкую красивую игрушку.
Тао вдавил в дно кол, удерживающий конец сети, придирчиво осмотрел казавшееся ему хлипким сооружение, подумав о том, что крупно пожалеет, если ночью сеть унесет, и, стараясь не поднимать лишних брызг, пошел обратно к берегу, разглядывая Лухана. Он видел, как Миньшо, поднявшись с песка и отряхнувшись, медленно подошел к нему, как положил руку на пояс, как нагнул к себе – две тонкие контрастные фигуры на противоположном берегу.
Миньшо просто смотрел на брата слишком долго – и чем дольше смотрел, тем красивее Лухан ему казался. Его руки, его волосы, шея в расстегнутом вороте рубашки… Миньшо подумал, что, раз Тао уже все равно все понял, ему нечего бояться – и потом, разве не этого Лухан добивался с самого начала?
Может быть, Лухан оценит его шаг и поймет, что может на него положиться.
Миньшо добрел до брата и, развернув к себе, без опаски поцеловал в губы, наслаждаясь его красотой, так отчетливо подчеркнутой закатом и темной водой.
Насколько Миньшо помнит, это вообще был первый раз, что он видел Лухана если не потерянным, то застигнутым врасплох.
Тао выбрался на берег, как будто ничего не заметил, принялся одеваться… А Миньшо больше даже не считал нужным убирать руку с пояса Лухана, раздумывая над тем, что в этом есть что-то опасно-притягательное – что кому-то стало известно об их с братом неправильных отношениях.

Расставаясь с Тао у перекрестка, Миньшо думал, что будет скучать по этому мрачному и неприятному на вид парню и его псу – хотя бы потому, что они оба признались ему, а он сделал вид, что принял… или хотя бы понял. Это было так похоже на… дружбу?
И, глядя им вслед, вслед удаляющему солнцу, Тао щурил глаза, вспоминая странные взгляды, которыми обменивались братья – будто могли объясняться друг с другом без слов – и думал, что понимает их.
Если бы он был на месте Лухана, его тоже ничто бы не удержало.