Произведения Ю.К.Щуцкого 9 страница

Глава XXV." О том, что толкование " [Книги] перемен" через [прием] транскрипционных иероглифов – не натянутость и исследователь должен воспользоваться [им] в конкретных примерах и исправить [текст]".

С полным основанием Цзяо Сюнь указывает, что к такому древнему тексту, как " Книга перемен", не следует подходить с представлениями о языке, сложившимися на основании его современного состояния, когда в большей мере стандартизированы и закреплены значения иероглифов. В древности очень часто одним знаком заменяли другой. Было бы ошибочно искать в иероглифах такое же закрепленное значение, как в цифрах. Замена одного иероглифа другим не была произвольна и осуществлялась или из-за их фонетического сходства, или из-за близости их семантики. В последнем случае это имело место либо на основе пучка неразвитых ассоциаций (полисемантических иероглифов. – Ю.Щ.), либо благодаря приему метафоры. Во всяком случае как фонетические, так и семантические транскрипции должны быть приняты во внимание, особенно в тех случаях, когда текст, взятый дословно, в привычном для нас значении иероглифов, теряет всякий конкретный смысл. Стиль " Книги перемен" – полная конкретность. Этот текст всячески избегает абстрактных понятий, выражая их содержание при помощи конкретных образов. Пи Си-жуй целиком поддерживает позицию Цзяо Сюня и предлагает исследователю беспристрастно и спокойно на практике убедиться, насколько помогает такой метод толкования " Книги перемен", а равно убедиться в том, что в нем нет ни тени искусственности или натянутости.

Глава XXVI." О том, что толкования " [Книги] перемен" в большинстве случаев основываются на поддельных книгах, не заслуживающих доверия".

Не раз указывалось, что многие из толкований " Книги перемен", как, например, " Цзы-Ся чжуань" [452]и т.п., – позднейшие подделки. Эти тексты уже не попадаются, но имеются заслуживающие доверия свидетельства о том, что они были. В них нередки упоминания о " Гуй цзане" и " Лянь шани". Но нигде не говорится о принципиальной разнице между " Гуй цзаном" и " Лянь шанью" как системами, не имеющими никакого отношения к Конфуцию, с одной стороны, и " Книгой перемен" как текстом, происходящим от Конфуция, – с другой.

Так же обстоит дело и с " чертежами". Например, " Сянь тянь ту" и " Хоу тянь ту" не попадались никому с Ханьской династии. Сунский даос Чэнь Туань составил свой " Лун ту" [453]– " Драконов чертеж", но Чжу Си уже отрицал его как ложный. Однако критика его шла не по той линии, по которой надо было ее вести. Данный чертеж – такого же типа, что и схемы даосов-алхимиков, не имеющие никакого отношения к " Книге перемен" [454]. При этом существенна не только подлинность того или иного текста или чертежа, но и отнесение его к разряду канонов (цзин). Однако последний вопрос часто решается неверно. Все возникшее после Конфуция, конечно, не заслуживает того, чтобы быть принятым за канон, или классический текст. Но и то, что появилось до Конфуция, также не заслуживает включения в категорию классики. Вопрос ведь решается не временем, а только апробацией Конфуция. Так что, если все содержание Хэ туи Ло шуясно изложено Конфуцием в " Книге перемен" (а именно в " Си цы чжуани"), то вне ее совершенно излишне искать какие бы то ни было чертежи и схемы.

Сходным образом обстоит дело, например, с летописью " Чунь цю". Она построена Конфуцием на материалах анналов царства Лу. Мэн-цзы ясно свидетельствует об этом [455]. Пусть Конфуций и исходил из этих анналов Лу, но нам, имеющим его летопись " Чунь цю", уже совершенно излишне их искать. Достаточно самой " Чунь цю", одобренной Конфуцием. Однако и " Книга перемен", и " Чунь цю" имеют ценность лишь как авторитетное свидетельство о более древних памятниках и не являются, конечно, самоцелью. Но именно этого не понимали в прошлом некоторые ученые и искали " древнейшие прототипы канонов". Они, конечно, ничего не могли найти, что толкнуло некоторых из них на создание подложных текстов-апокрифов. Но это не помогает пониманию канонов, а, напротив, мешает и дезориентирует. Именно подобной деятельностью объясняется то, что часто в литературе за цитаты из " Книги перемен" выдаются цитаты из апокрифов, и то, что в самой " Книге перемен" основной текст и комментаторские глоссы учеников переплетены. В их различении многое сделано сунскими учеными, но и они небезупречны, ибо напрасно говорят об авторстве Фу-си и Вэнь-вана там, где следовало бы говорить об авторстве Конфуция, не смешивая, однако, его текст с текстом его учеников.

Глава XXVII." О том, что " [Книга] перемен" " создана как система гадания, а вернее – как философский (и ли [456]) текст, и Конфуций в своих афоризмах к гексаграммам и отдельным чертам говорит с чисто логической (ли) [457]стороны, в чем и заключаются намерения [Фу-]си и Вэнь[-вана]".

Чжу Си полагал, что " И цзин" создан для гадания, а не для философствования. В " И цзине" Фу-си, думал он, были предсказания, но не было текста. Афоризмы Вэнь-вана и Чжоу-гуна – это только мантические предсказания. Текст же Конфуция построен чисто логически и потому расходится с основным намерением первых авторов " И цзина". Против этих взглядов Чжу Си уже высказывалось возражение: какой же тогда " Книгой перемен" столь ревностно занимался Конфуций, согласно Сы-ма Цяню? [458]Ведь если бы Конфуций унаследовал не текст, а только систему гадания, то у него в руках были бы только гадательные принадлежности, но никак не книга. Точку зрения Чжу Си Пи Си-жуй также считает совершенно ошибочной. Более того, понятно происхождение этой ошибки Чжу Си. Он недостаточно продумал обстоятельство, на которое уже обращал внимание Цзяо Сюнь: если при Фу-си и не было никакого текста, а были только гадательные символы, то они должны были все-таки как-то осмысляться. И идейное содержание заключалось в них самих. Ввиду отсутствия письменности в те далекие времена это содержание могло храниться, конечно, лишь в устной традиции. Но все дело в том, что оно именно могло храниться. Когда же эта традиция стала ослабевать, Вэнь-ван и Чжоу-гун записали ее; а без нее гексаграммы лишены всякого смысла, хотя и представляют собою определенную систему. Здесь дело обстоит так же, – как с шахматами. Если бы мы имели лишь доску и фигуры, но не были бы знакомы с традицией игры (все равно, устной или письменной), шахматы были бы для нас лишены смысла. Текст " Книги перемен" – это лишь запись смысла гексаграмм, искони приданного им. В этом мнении, полагает Пи Си-жуй, все правильно, кроме одного: автором текста следует считать не Вэнь-вана и Чжоу-гуна, а Конфуция. Пи Си-жуй подкрепляет свой взгляд еще тем, что напоминает о других системах " мантики династий Ся и Инь", которые ведь лишены текста, но упоминаются в древних памятниках как существующие. Значение " Книги перемен", которое мы находим в тексте Конфуция, и есть искомое ее значение. Оно только впервые рационально выражено в письменном виде Конфуцием. Поэтому в положение Чжу Си, приведенное в начале данной главы, необходимо внести поправку. " Книга перемен" была создана для гадания, но вернее – как философская система, которую Конфуций оформил логически, придав ей именно тот смысл, который был в нее вложен с самого начала Фу-си и Вэнь-ваном.

Глава XXVIII." О том, что литература о " [Книге] перемен" весьма велика, но мало из нее можно принять".

В отделе канонов библиотеки " Сы ку цюань шу" подотдел " Книги перемен" самый обильный, аннотации – наиболее серьезные. И даже за пределами этого подотдела есть много книг, имеющих отношение к " Книге перемен". Это различные мантические издания, которые привлекаются иногда для ее объяснения. В действительности, однако, происходит наоборот: они становятся понятными лишь благодаря " Книге перемен". Такова, например, " Книга великой тайны" (" Тай сюань цзин") Ян Сюна. Иногда они, как, в частности, произведения Чэнь Туаня и Шао Юна, исходят из даосизма и лишь искусственно приближаются к " Книге перемен", хотя фактически не объясняют ее и не исходят из нее. Ничего похожего на содержание этих книг не было во времена Конфуция, и он никоим образом не мог воспользоваться их теориями при создании " Книги перемен". В эпоху Хань ученые слишком много заимствовали из апокрифической литературы в интерпретации " И цзина", а в Сун слишком увлекались различными чертежами и схемами. Каждый думал по-своему, и вся возникшая таким образом литература крайне индивидуализирована, не имея отношения к подлинному содержанию " Книги перемен". Поэтому мы безусловно можем игнорировать ее. Так же дело обстоит и с алхимической литературой, например, с известным трактатом " Цань тун ци" (" Воссоединение трех равных"), связь которого с " Книгой перемен" подчеркивается самим его полным заглавием " Чжоу и цань тун ци" – " Воссоединение трех равных по " Чжоуской [книге] перемен" ". Однако для этого текста исходными понятиями являются гексаграммы Кань (Вода) и Ли (Огонь), тогда как в " Книге перемен" основную роль играют две первые гексаграммы Цянь (Небо) и Кунь (Земля). В этом – различие систем, не говоря уже о том, что " Цань тун ци" – алхимический трактат. Так же не должна смешиваться с " Книгой перемен" чисто мантическая литература, лишенная философского содержания. Она достаточно обильна, но в библиографиях, начиная с " И вэнь чжи" " Ханьской [династийной] истории", помещается не в отделе " Книги перемен", а особо. Причина такого разделения ясна: она состоит в стремлении отграничить классические тексты, трактующие основные принципы (дао) конфуцианства, от литературы, не имеющей отношения к этим принципам. Из соответствующей ханьской литературы до нас дошли лишь " Тай сюань цзин" и " Цань тун ци". Остальное утрачено, и все, чем мы располагаем кроме них в этой области, – тексты сравнительно позднего происхождения, возникшие при Танской или Сунской династии. Аннотированный каталог библиотеки " Сы ку цюань шу" помещает их отдельно от " Книги перемен", и мы вправе их игнорировать. Но и среди посвященных " Книге перемен" произведений, которые включены в отдел ицзинизма, заслуживают серьезного отношения только произведения Чжан Хуй-яня и Цзяо Сюня.

Глава XXIX." О том, что древнее понимание [" Книги перемен" ] ханьскими авторами во многом до нас не дошло, но засвидетельствовать его можно цитатами из ханьских эпитафий".

До нас дошли в отрывках лишь комментарии Чжэн Сюаня, Сюнь Шуана и Юй Фаня, живших в конце эпохи Хань. Ван Би жил немного позже них, но даже у него уже нет сведений о ханьском ицзинизме. Казалось бы, последний должен остаться неразрешимой загадкой навсегда, но это не так, ибо нам на помощь приходят хорошо сохранившиеся эпитафии династии Хань, в которых есть материалы о " Книге перемен". Из них следует, что термином " Си цы" тогда назывались афоризмы при гексаграммах и отдельных чертах, а отнюдь не " Си цы чжуань". Далее мы узнаем, что ханьские ицзинисты считали автором " Си цы" (т.е. основного текста " Книги перемен") Конфуция. Это – прямое подтверждение нашей теории об авторстве Конфуция [459]. Кроме того, мы находим в этих эпитафиях ряд цитат, помогающих иногда установить правильные прочтения текста " Книги перемен" и произвести оценку древнейших комментариев к ней. В любом случае материал ханьских эпитафий – большое подспорье к знаменитой, собранной Ли Дин-цзо, компиляции комментариев эпохи Хань к " Книге перемен".

Глава XXX." О том, что при гадании по " [Книге] перемен" стебли тысячелистника теперь заменяют монетами и это тоже является остатком древней техники гадания". Как гадательный текст " Книга перемен" избежала сожжения при династии Цинь. Сама она сохранилась, но были утрачены и ее изначальное понимание, и традиция древней мантической техники. Имеется, правда, ряд библиографических указаний на соответствующие тексты, но они до нас не дошли. Мы знаем из свидетельств древних авторов, что гадание на панцире черепахи применялось лишь в особо важных случаях, а гадание по " Книге перемен" было более обычным. Известно также, что гадали по ней путем систематического отбора стеблей тысячелистника, в результате чего получались в конечном счете числа: 6 – как символ Тьмы, превращающейся в Свет; 9 – как символ Света, превращающегося в Тьму; 8 – как символ Тьмы, не способной к превращению; 7 – как символ Света, не способного к превращению.

Эти числа не записывались, а обозначались при помощи трех одинаковых монет [460], которые клали лицевой или оборотной стороной вверх. Так было уже в практике ханьских гадателей. Но со временем стали просто бросать три монеты, не пользуясь стеблями тысячелистника, а довольствуясь случайно выпавшей комбинацией монет [461]. Трудно точно установить, когда свершилась эта замена, но хорошо известно, что в начале династии Тан она уже практиковалась и тогда пользовались такой же терминологией, как и теперь. Совершенно не важно, производится ли гаданье при помощи тысячелистника или монет, существенно то, чтобы оно было достаточно серьезно. Можно поэтому считать допустимыми оба способа.

Таково содержание трактата Пи Си-жуя [462]. По ходу изложения мы не раз указывали неприемлемость для нас основной концепции Пи Си-жуя – утверждения, что текст " Книги перемен" написан Конфуцием. До Пи Си-жуя за Конфуцием признавалось авторство лишь " Десяти крыльев", что также не раз опровергалось. Пи Си-жуй тоже опровергает эту традицию, но в диаметрально противоположном направлении. Мы не знаем столь же радикального решения вопроса. Однако, хотя за Пи Си-жуем нельзя отрицать оригинальности, нет никакой возможности согласиться с ним как раз в этом положении. А ради доказательства его написан весь трактат. Впрочем, не соглашаясь в основной концепции с нашим автором, мы не можем не признать, что им была проделана громадная работа по изучению " Книги перемен" и что трактат его полон ценнейших сведений, еще не учитывавшихся в европейской науке о Китае. Наша точка зрения на " авторство" " Книги перемен" будет точно высказана во второй части работы. Здесь же нам остается еще рассмотреть суждения о " Книге перемен" в современной китайской синологии, а также суждения японских ученых о ней. Естественно, даже в специальной монографии нет возможности подробно пересказать содержание всей этой грандиозной литературы, и мы вынуждены ограничиться указанием работ, наиболее характерных или насыщенных новыми взглядами.

Заслуживает внимания ценная статья современного китайского ученого Юй Юн-ляна [463]. Она состоит из пяти глав: 1) Отношение культур Шан (Инь) и Чжоу; 2) При династии Шан (Инь) не было ни восьми триграмм, ни гадания на тысячелистнике; 3) Сравнение афоризмов при гексаграммах и отдельных чертах с афоризмами гадания на костях животных и на панцирях черепах; 4) Исторические свидетельства того, что афоризмы при гексаграммах и при отдельных чертах созданы в начале династии Чжоу; 5) Путаница с авторством " Книги перемен". Первая глава на достаточно обильных материалах доказывает различие культур племен Шан (Инь) и Чжоу. В момент их исторической встречи шанцы стояли на более развитом этапе культуры, чем чжоусцы. Но сама культура Чжоу более высокая. Шанцы – в основном еще охотники, тогда как чжоусцы – в основном уже земледельческий народ. Шанцы переживали уже эпоху упадка, когда они встретились с чжоусцами, которые находились на подъеме. В связи с этим и культуры их различны. Так, например, при Шанской династии существовало еще наследование от старшего брата к младшему, право, типичное для кочевников, при Чжоуской же династии сын наследовал отцу, как это бывает у оседлых земледельческих народов. У шанцев было в большом ходу вино, тогда как чжоуская литература предостерегает от злоупотребления вином. Письменность шанских памятников беднее чжоуской и запутаннее ее. Все же чжоусцы свою письменность безусловно унаследовали от шанцев, но усовершенствовали и развили ее. У шанцев было распространено гадание на костях животных и на панцире черепахи, у чжоусцев появляется гадание на стеблях тысячелистника. Последнее положение разработано во второй главе. Система записи триграмм по характеру графического приема может быть отнесена к очень раннему времени. Этого нельзя сказать о кружках, которыми записываются Хэ ту(" Чертеж [из Хуан]хэ") и Ло шу(" Схема [из р.] Ло"). Они, по-видимому, – лишь выдумка времен Хань. Черты гексаграмм вначале использовались как знаки исчисления. Но при Шанской династии еще не было восьми триграмм. Есть ряд доказательств этого.

1. Со стороны письменности. В надписях на костях не встречаются гуа(триграмма или гексаграмма), ши(гадание на стеблях тысячелистника) и ши(тысячелистник) [464]. Встречается, правда, знак бу(гадание на костях и черепахе), но в шанских памятниках на кости и черепахе он не включается в бином бу-шиили ши-бу [465], как это имеет место уже при Чжоу [466]. В " Шанской истории" [467]тоже встречается только слово буи нет ши [468].

2. Сфера объектов гадания по костям чрезвычайно широка. Тут гадания о походах, путешествиях, слугах, гостях, выступлениях, жертвоприношениях, восстаниях, сомнениях, полководцах, царях, прибытии, стрельбе из лука, колчанах, геммах, силе солнца и т.д. и т.д. Если бы тогда уже применялось гадание по стеблям тысячелистника, то гадание на костях было бы ограничено.

3. Совершенно понятно, что шанцы выработали анималистический оракул, ибо они – преимущественно охотники и постоянно имели под руками кости животных. Также понятно и то, что чжоусцы, в основном земледельцы, выработали растительный оракул, ибо они всегда могли достать стебли тысячелистника.

4. Из всех цитат и материалов, которыми мы располагаем, ясно, что гадание на костях более древнее, чем гадание на тысячелистнике.

Гадание на костях безусловно могло существовать в древности, ибо мы находим до сих пор у некоторых народностей Юго-Западного Китая (например, у ицзу) гадание на костях петуха. Это гадание в Китае засвидетельствовано уже в тексте " Хань шу". Существуют также свидетельства о том, что при гадании на костях афоризмы или создавались наново, или, в случае аналогий, применялись старые, уже известные. И если сравнить дошедшие до нас афоризмы, выгравированные на костях и панцирях, с материалами " Книги перемен", то сразу становится очевидным разграничение сфер этих двух способов гадания. Если на костях редки надписи, касающиеся, например, брака, то в " Книге перемен" брак занимает большое место. И, наоборот, если в " Книге перемен" мало внимания уделено вопросам охоты и жертвоприношений, то на костях сохранилось множество надписей об этом. Очевидно, вопросы, более связанные с личным бытом человека, были в компетенции " Книги перемен", тогда как вопросы, более касающиеся жизни племени, относились к мантике на костях. Кроме того, гадание по " Книге перемен" технически легче, чем сложное гадание на костях. Поэтому гадание по " Книге" получило большее распространение и постепенно вытеснило предшествовавшую систему.

Третья глава посвящена иллюстрирующему материалу: параллельно приводятся схожие (но лишь редко тождественные) цитаты [469]. На основании этого материала автор считает, что афоризмы при гексаграммах и отдельных чертах произошли от этих надписей на костях и панцирях.

Четвертая глава посвящена сличению материалов " Книги перемен" с историческими свидетельствами этнографического порядка; там же автор изучает имена, упоминаемые в " Книге перемен". Обычаи умыкания невест, обращение в рабство пленников и преступников, которые, по мнению Юй Юн-ляна, засвидетельствованы в тексте памятника, указывают, что он мог возникнуть лишь до установления Восточной династии Чжоу (т.е. VIII в. до н.э., по традиционной хронологии). Анализ же имен и событий определяет более раннюю дату возникновения памятника. Оно не могло произойти раньше чжоуского Чэн-вана (1115-1078 гг. до н.э.) [470]. В это время " Книга перемен" в основном была уже создана и в дальнейшем только пополнялась приписками [471].

Заключительная, пятая, глава работы Юй Юн-ляна направлена против попыток приписать " Книгу перемен" Вэнь-вану, Чжоу-гуну или Конфуцию. Автор приводит ряд цитат из произведений Кан Ю-вэя [472], всегда стремившегося доказать, что " Книга перемен" – плод творчества Конфуция (автор при этом забывает отметить, что Кан Ю-вэй не оригинален). Теория эта, однако, построена на недоразумении: если и верно, что первая комментаторская обработка исходила от доханьских конфуцианцев, то защитники " авторства Конфуция" совершенно не конфуцианцы. Среди них находятся и геоманты, и даосы. При этом (говорит совершенно справедливо Юй Юн-лян) никто не обращал внимания на самое главное: на то, что тон мантики, столь свойственный нашему памятнику, абсолютно чужд Конфуцию. Основательно разобрав связанные с этим вопросы, Юй Юн-лян приходит к выводу, что " Книга перемен" не имеет фактически ничего общего с Конфуцием и его школой и создана она в начале династии Чжоу, т.е. в XII в. до н.э. [473]. В этом нельзя не согласиться с ним, но мы полагаем, что дата, указанная Юй Юн-ляном, слишком ранняя (см. об этом ниже).

Японские исследователи немало сделали в области изучения " Книги перемен". Даже в специальной монографии нет возможности рассмотреть все труды японских китаистов. И мы остановимся лишь на трех работах японских авторов, более оригинальных, чем другие: на книге " Сю'-эки кэйѐ ку цу'кай" [474], написанной одним из крупнейших философов старой Японии Итó Тó гаем, и статьях Найтó Торадзирó и Хонда Нариюки [475]. Книга Итó Тó гая была опубликована в 1771 г. его сыном Итó Дзэнсѐ, снабдившим ее своим предисловием. Так как он хорошо отражает отношение автора к " И цзину", мы приводим далее полный перевод этого предисловия [476].

" Во время своего управления Поднебесной Бао-си (Фу-си) рассмотрел то, что наверху, что внизу, что вдали, что вблизи, и начертал восемь триграмм, с помощью которых он постиг качества мира и расположил по родам действительность [477]. Эти восемь триграмм он удвоил и создал 64 гексаграммы, которые так и получили свое полное бытие, давшее начало этой системе мировоззрения.

Что же касается происхождения гадательных гексаграмм от " Чертежа [с Желтой] реки", то мне неизвестно, верна ли эта версия. Относится ли возникновение " Книги перемен" к концу Иньской династии или к расцвету Чжоуской, или ко времени борьбы между [Чжоуским] Вэнь-ваном и [Иньским] Чжоу-[синем]? В " Великом комментарии" [478]есть ясные высказывания [по этому поводу], но все же невозможно установить с точностью имя и эпоху составителя " Книги перемен". Говорят, что афоризмы к целым гексаграммам приписаны Вэнь-ваном, а афоризмы к отдельным чертам Чжоу-гуном, но, по моему мнению, это – суждение, выработанное конфуцианцами времен династии Хань, и оно не имеет явного доказательства в самом тексте " Книги перемен" [479].

По своему содержанию эта книга широка и всеобъемлюща, тонка и не упускает ничего; с помощью изменений убывания и роста космических сил – света и тьмы – она объясняет устройство прогресса и регресса, бытия и гибели в пути человечества и разъясняет удачу и неудачу [деятельности] и случаи раскаяния и сожаления [в ней]. [По этой теории], избегая переразвития, живя в самоограничении и бдительно наблюдая за правильностью своих отношений с людьми и своего положения среди них, при напряженной работе над собою в этих направлениях, можно достичь совершенства. Работая во благо, действовать по мере сил, но не различать возможности и невозможности данной временной ситуации; а желая осуществить [благое] вопреки создавшимся условиям, не только нельзя подчиняться им, но даже надо разрушить эти условия [480]. Вот чему учит " Книга перемен". Если же говорить, [что она поучает] стремиться к выгодному и избегать вредного, то это – поверхностное суждение.

В " Книге перемен" искони были два аспекта – философский и мантический. Благородные люди в периоды бездействия рассматривали ее философски, чтобы критически оценить свое личное поведение, а в периоды деятельности гадали по ней, чтобы разрешить сомнительные вопросы. В " Лунь юе" Конфуций говорит: " Если бы мне прибавили несколько лет жизни, то еще пятьдесят [лет] стал бы заниматься " [Книгой] перемен" и у меня не было бы крупных ошибок" (" Лунь юй", гл. VII) [481]. Учитель выбирал лишь то, чему должно следовать, и следовал ему. Можно понять, почему он выбирал именно эту [книгу], а не какую-либо другую. " Десять крыльев" восходят к различным датам и, исходя из той или иной школы, передают суждения того или иного автора. Здесь дело обстоит точно так же, как и в последующей комментаторской литературе с ее расхождением мнений. Поэтому в них дается то философское, то мантическое толкование. Эта многосмысленность в основном не заключена в [самой] " Книге перемен", но каждый из авторов основывается на том, что ему известно. В этих текстах есть как достойное доверия, так и то, что вызывает сомнения, и есть даже отклонения от учения совершенномудрых людей. И совершенно ошибочно, без учета этих обстоятельств, считать весь данный текст целиком принадлежащим Учителю [Конфуцию].

Когда при Цинь были сожжены книги прежних трех династий, то только " Книга перемен" как мантический текст не была сожжена. И когда при династии Хань стали собирать книги, то множество книг различных родов оказалось утрачено, " Книга перемен" же в этих обстоятельствах оказалась наиболее сохранившейся. Но в древности основной текст и комментарии существовали порознь и составляли 12 частей. Впервые ханьский комментатор Фэй [Чжи] поместил текст суждений и образов после соответственных гексаграмм. Начиная с этого времени порядок текста уже различен у разных комментаторов. Только во времена Вэйской династии Ван Фу-сы (Ван Би) изложил свободную интерпретацию данного текста, и Хань Бо-сю (Хань Кан-бо) комментировал " Десять крыльев", не считаясь с мантической версией, а объяснял лишь с филологической точки зрения. Его взгляды правильны и заслуживают того, чтобы их принять. Но во времена Вэйской и Цзиньской династий был в почете мистицизм [482], и вследствие этого привлекались традиции учения Лао-цзы и Чжуан-цзы для истолкования книг совершенномудрых людей. Данное воззрение могло быть правильным, но в его осмыслении бывали погрешности. Объясняли систему совершенномудрых людей, но так, что этого оказывалось совершенно достаточно, чтобы извратить эту систему. И только с появлением Сунской династии Чжэн-шу (Чэн И-чуань) составил комментарий, который заключается исключительно в философской интерпретации и ставит себе задачей выяснение системы совершенномудрых людей. Его воззрения правильны, величественны и ясны, и можно сказать, что это прекраснейшая книга со времени " Трех периодов" [483]. Но ее автор примиряет интерпретации текстов основных афоризмов при гексаграммах и интерпретации суждений, образных афоризмов и комментария " Вэнь янь". Поэтому в его комментарии есть натянутости, искусственные обобщения, ошибки, чего он не мог избежать. Чжу-цзы (Чжу Си), сочинив [свой комментарий] " Основное содержание " Чжоуской [Книги] перемен" ", объясняет в нем самый текст и комментарии в соответствии с их содержанием. И среди его философских и филологических разъяснений многое может быть принято. Но по учению нашего Учителя [Конфуция], " Книга перемен" – философское произведение, а Чжу-цзы вновь трактует ее как мантическое, почему и приходится взять под сомнение [его интерпретацию].

Мой покойный дед [Итó Дзинсай] на склоне лет собрался комментировать " Книгу перемен", объяснил первые две гексаграммы до их отдела образов и назвал свою работу " Древний смысл [гексаграмм Цянь и Кунь " Чжоуской (книги) перемен" ]". Покойный родитель [Итó Тó гай] с давних лет глубоко интересовался " Книгой перемен", исследовал различия и сходства комментаторских школ и делал пометки на полях. [Все это он делал] с большой заботливостью и изо всех сил, с максимальной тщательностью анализа. Покойный дед даже как-то сказал о его работе: " Почти не уступает [работам] древних ицзинистов". Т.к. дед покинул нас и " Древний смысл" остался незаконченным, родитель, основываясь на руководящей идее традиции нашего дома и критически сопоставив комментаторские школы, составил свое толкование и назвал его " Полное объяснение основного текста и " крыльев" " Чжоуской [книги] перемен" ". В этой работе он непосредственно следует за основным смыслом " Книги перемен", чтобы дать наставление людям о том, как поступать им в их человеческих делах. Что же касается " Десяти крыльев", особенно тех мест в них, которые вредят учению совершенномудрых людей, то их он объяснил тоже непосредственно по их смыслу, без натяжек, так что стало само собой ясно, что правильно, а что нет. Таким образом, и основной текст, и " крылья" возвращаются к своему настоящему смыслу, не сливаясь в общий хаос.