Часто он с издевкой спрашивал меня, почему я не дослужился до офицерского чина. Как будто я сделал что-то скверное.

Мы с женой давно спустили наш молодой жирок. Пошли наши тощие годы. И дружили мы с тощими ветеранами войны и с их тощенькими женами. По-моему, самые симпатичные из ветеранов, самые добрые, самые занятные и ненавидящие войну больше всех - это те, кто сражался по-настоящему.

Тогда я написал в управление военно-воздушных сил, чтобы выяснить подроб­ности налета на Дрезден: кто приказал бомбить город, сколько было послано самолетов, зачем нужен был налет и что этим выиграли. Мне ответил человек, кото­рый, как и я, занимался внешними связями. Он писал, что очень сожалеет, но все сведения до сих пор совершенно секретны.

Я прочел письмо вслух своей жене и сказал:

- Господи ты боже мой, совершенно секретны - да от кого же? "

Мне уже приходилось отмечать, что категории текста своеобразно пе­реплетаются в любом тексте и выделить какую-то ведущую категорию довольно трудно. В этом отрывке обращает на себя внимание выделение абзацев, что, как известно, само по себе указывает на какую-то независи­мость отрезка высказывания. В первом абзаце выдерживается континуум повествования, хотя между первым и вторым предложениями никакой видимой связи нет. Более того, соединение этих двух предложений кажет­ся алогичным: предицирующее предложение — " Конечно, вторая мировая война всех очень ожесточила" - предстает в изолированном виде, т.е. приобретает некий статус автосемантии, поскольку второе предложение " А я стал заведующим... " никак не поддерживает мысль, высказанную в первом. Это предложение, экзистенциональное по своему логическому составу, служит как бы звеном; связующим первое предложение с третьим (" Мой начальник был одним из самых крутых людей"). Связую­щим звеном всего абзаца является слово крутой в разных словоформах и значениях (церковь крутая). Таким образом и здесь можно проследить различие, которое существует между микроанализом, понимая под этим анализ на уровне предложения, и макроанализом, т.е. анализом на уровне СФЕ и всего отрывка.

Третий абзац выпадает из повествовательного континуума, являя со­бой относительную автосемантию. То же можно сказать и о последнем абзаце: несмотря на связующее " тогда", он тоже не связан с другими абзацами и поэтому в нем также проявляется относительная независи­мость. Однако с точки зрения категории когезии, как она описана выше, он не обладает независимостью: перед отбивкой, с которой мы начали анализ, есть два абзаца, где говорится о Дрездене, о налете авиации и о предполагаемой книге, посвященной варварской и бессмысленной бом­бардировке прекрасного города.

Таким образом, в этом примере, как нам кажется, можно проследить соотношение между категориями " автосемантия" и " когезия".

Независимость отрезков текста подобно независимости предложений всегда относительна. Теми или иными путями содержание отрезка, кажу­щегося независимым от окружения, оказывается опосредованно сцеплен­ным то с заголовком текста, то с содержанием последующих или предыду­щих его отрезков. Размер этой главы не позволяет привести конкретные примеры таких сцеплений. Однако достаточно вспомнить так называе­мые лирические отступления в " Евгении Онегине", чтобы увидеть, как они увязаны с общей концепцией автора.

В самом поступательном движении текста автосемантия отдельных отрезков служит как бы паузой, остановкой, передышкой. Она отключает внимание читателя от линии повествования, иногда поднимая какое-либо явление на уровень философского обобщения.

Таким образом, автосемантия отрезков текста является тем необхо­димым приемом организации текста, который обеспечивает более углуб­ленное раскрытие содержательно-концептуальной информации, как ее хочет передать автор.