Гости из тридцать первого

24 июня 1931 года в Хибиногорске встречали шведов. Далеко не все из собравшихся на митинг представляли, из каких краев они приехали. Но было, несомненно, ясно, что перед ними жертвы жестокого империализма, сменившие черный хлеб капитализма на светлое будущее социализма.

На станции Вудьявр медные трубы духового оркестра выдували бодрые звуки советских маршей и «Интернационала». Над толпой билось красное полотнище плаката: «Крепим смычку рабочего класса!». На импровизированную трибуну по очереди поднимались партийные и комсомольские активисты. Они приветствовали приезжих, говорили о единстве пролетариев всех стран и клеймили капиталистов. С ответным словом выступил старший группы шведский коммунист Бартил Торп.

Спецпереселенцы, не приглашенные на митинг по причине классовой чуждости, стояли в сторонке и в недоумении пожимали плечами, глядя на гладких, ухоженных шведских баб и ребятишек в справной одежде и начищенной обуви. Неужто сами приехали?

Тридцать шведов - мужчины, женщины, дети - добровольно покинули благоустроенную, тихую Швецию и, влекомые коммунистическими лозунгами, решили поселиться в Хибиногорске.

Хотя гостей разместили в лучшем жилье, новеньком семейном бараке, многих условия жизни не порадовали. Конечно, они видели, что большинство хибиногорцев ютится в палатках и шалманах. Но не понимали, зачем надо разводить вокруг этих и без того неприютных жилищ грязь. Поражали дощатые загаженные уборные.

В Швеции, как и во всех капиталистических странах, в начале тридцатых бушевал жесточайший экономический кризис, а потому большинство приехавших были на родине безработными и далеко не благоденствовали. Но карточная система в стране, строящей социализм, привела их в изумление. Было совершенно не понятно, почему за положенными тебе продуктами надо выстаивать огромные очереди. Почему не следует общаться со спецпереселенцами? Почему? Почему?..

На обустройство времени потребовалось немного, и уже в начале июля мужчины вышли на работу. Хотя в газетах писали, что в Хибиногорск приехали шведские горняки, это было не совсем так.

Да, все они были из горняцкого города Кируна, но среди них практически не было квалифицированных горных рабочих. Только один, Виктор Линдберг, имел специальность машиниста локомотива.

Поначалу почти все мужчины стали разборщиками руды. Работали наравне с русскими мужиками, и зарплату получали тоже наравне. Правда, надолго их не хватило. Через два месяца на руднике не осталось ни одного шведа.

Приезд иностранцев в северный город строителей будущего был делом политическим. Местные идеологи уверяли всех, что шведы приехали в Хибиногорск, чтобы бороться вместе с СССР за мировой Октябрь. Идеи мировой революции еще будоражили кровь романтикам.

Шведов начали приглашать на все значительные мероприятия. Уже на следующий после приезда день они сидели на почетных местах в зале, где проходила конференция инженерно-технических работников города.

Еще не получив первой зарплаты, девять шведских рабочих подписались на заем «Третьего решающего года». Каждый на 200 рублей. По тем временам это были большие деньги.

В газетах писали, что среди приехавших - 11 коммунистов. Одним махом все взрослые мужчины были «приняты в коммунистическую партию». Желательное выдавалось за действительное. К убежденным коммунистам можно было отнести только двоих: Торна и Нильссона. Остальные были или приверженцами совсем иных взглядов, или вовсе далеки от политики.

Франц Нильссон родился в 1902 году. В 23 года вступил в Шведскую коммунистическую партию. С молодости и до конца своих дней он свято верил в идеи коммунизма. Франц был убежденным сталинистом и, несмотря ни на что, взглядов своих не менял.

В Россию он поехал из-за разразившегося экономического кризиса. К тому же хотелось своими глазами увидеть то, как строится новое идеальное общество.

В вагоне, подходившем в июне тридцать первого года к станции Вудьявр, вместе с Францем были жена Хильма и трехлетний сын Пер.

Хильма тоже была убежденной коммунисткой, одной из первых женщин-коммунисток Швеции. В Россию она ехала с огромным желанием претворить самые передовые идеи в жизнь.

Муж поначалу работал разборщиком руды, а Хильма стала директором небольшого швейного кооператива. Она учила русских женщин шить. Кооператив выпускал ватники и спальные мешки.

В тридцать третьем шведам предложили принять советское гражданство или уехать домой. Разрывать связь с родиной не хотелось, и Нильссоны вместе с еще остававшимися к тому времени в Хибиногорске товарищами вернулись в Кируну.

В отличие от мужа, который остался верен идее, Хильма в коммунизме разочаровалась. Видимо, слишком велика была пропасть между тем, что она увидела в стране, строившей новое общество, и ее представлением о коммунизме.

О шведских детях, приехавших вместе с родителями, отдельный рассказ.

Они намного быстрее привыкали к новой жизни. Подружились с местными мальчишками и девчонками. От хибиногорской детворы отличались только добротной одежкой да незнанием русского.

Надо отметить, что если среди взрослых жестко лежала граница между классово чуждыми и вольными, то среди детей этого не было.

Они дрались с чужаками с других улиц, но заграничных чужаков приняли без предубеждений.

Маленькие шведы начали осваивать незнакомый русский язык. В детстве это легко. Десятилетняя Мэри Линдберг вскоре стала лучшей переводчицей. Она помогала даже своему отцу общаться с русскими рабочими.

Для детей не было трудностей жизни. Они все воспринимали как неожиданное приключение. Им нравилось ходить в русскую деревянную школу, сидеть за плохо струганными партами. Нравилось громко петь песни и участвовать в пионерских сборах.

Они жили новой жизнью и не вспоминали о Швеции. Через два года дети меньше всех хотели возвращаться на родину.

В архивах не сохранилось практически никаких документальных свидетельств о пребывании шведов в СССР. Может быть, где-то в закрытых хранилищах они и существуют, но ни в архиве ОАО «Апатит», ни в государственном архиве мне почти ничего не удалось найти.

Случайно обнаружили в архиве «Апатита» учетные карточки двух Нильссонов. Одна - Франца Карловича Нильссона, 1902 года рождения, члена Шведской компартии с 1925 года. Вторая - Яанса Нильссона, 1905 года рождения, члена ВКП(б) с 1925 года, уроженца города Кируна.

Поначалу я подумал, что это братья. А ошибка в наименовании партии чисто случайная. Некоторым подтверждением моего предположения были одинаковые записи в карточках обоих Нильссонов: «Переведен 7 января во второе строительное управление столяром». Смущала, правда, надпись на карточке Яанса - вольный.

Моя версия о братьях-шведах не подтвердилась. Не было у Франца никакого брата. Может, просто бдительные органы приставили под видом земляка для пригляда за чужаками своего человека? Но это всего лишь предположение.

Неизвестно, куда делись документы на других шведов. Опять же можно предполагать, что после их отъезда ОГПУ изъяло все учетные карточки, а карточка Франца Нильссона сохранилась только по счастливой случайности.

Рогер Нильссон, внук того самого Франца Нильссона, услышал о поездке деда в СССР еще в шестидесятых. Но только в 1999 году у него созрела идея: собрать оставшихся в живых детей, побывавших в тридцатых годах в Хибиногорске, приехать в Кировск и снять об этом телевизионный фильм.

Удалось найти пятерых. Всем им уже за семьдесят. Здоровье далеко от идеального. И все-таки они рискнули сесть в автобус и приехать с женами, мужьями, детьми и внуками из Кируны в Кировск.

Кировск удивил их своей неузнаваемостью. В нем не было ничего от того памятного Хибиногорска. Не было знаменитого магазина с высоким крыльцом. Не было бараков. Не было даже знаменитых двухэтажных крепких домов вдоль Хибиногорской улицы.

История напомнила гостям о себе только в залах Кировского краеведческого музея. Они ходили от фотографии к фотографии, что-то с восторгом узнавали и показывали это своим детям и внукам.

Шведы очень быстро нашли общий язык с кировскими старожилами, приглашенными на встречу работниками музея. Старики непостижимым образом понимали друг друга. Достаточно было показать на старую фотографию в музейной витрине, и воспоминания о прошлом объединяли их. Это при том, что наши старики не знали ни слова по-шведски, а шведы по-русски. Даже знаменитая переводчица Мэри Экстрем (Линдберг) вспомнила лишь несколько слов далекого детства.

Но больше всего старики сокрушались, что в те далекие тридцатые жили в разных районах города и судьба не свела их для детских игр и приключений. Потом гости и хозяева сели, попили чайку, предусмотрительно приготовленного музейщиками, обменялись сувенирами и даже всплакнули о прошлом.

Для шведов это было прощанием с экзотической страницей детства.

Не знаю, снял ли Роггер Нильссон задуманный фильм. Скорее всего, снял. К сожалению, он не стал громкой сенсацией. Иначе бы известие об этом докатилось до нашего города.

Сергей Тарараксин

" Судеб сгоревших очертанье"

ИСТОРИЯ РОССИЙСКОГО СЕВЕРА