Благовестнические труды Св. Апостола Павла в Коринфе. (Деян. XVIII, 1-13).

Св. Павел отплыл в Коринф, который был в то время столицей южной Греции, составлявшей римскую провинцию Ахаии. По Саронскому заливу, чрез 5 часов плавания, после которого корабль мог бросить якорь у низких зеленых берегов, холмов и соснового леса Кенхрей. Оттуда, пройдя пешком вдоль Экзамильской долины, на расстоянии 15 верст, он мог прибыть в самый город, гнездящийся под огромной массой своей скалистой цитадели. Здесь Апостолу Павлу суждено Промыслом Божиим прожить почти два года и основать знаменитую Церковь.

Тот город, в который теперь вступил Св. Ап. Павел, не был уже древним Коринфом, дотла разрушенным, а просто «Колонией Юлия Цезаря», как возобновленный и устроенный и населенный ветеранами и отпущенниками из рабов. Стоя на мосту между двумя морями, Колония своими двумя гаванями, Лехейской – на Коринфском и Кенхрейской – на Саронском заливах, быстро стянула к себе торговлю Востока и Запада. Из одной гавани в другую корабли удобно перетаскивались по так называемому «земляному каналу». Евреи своим острым торговым чутьем предугадывали хорошие торговые барыши, Греки, привлекаемые известностью самого места и славой знаменитых Истимийских игр, массами стекались под покровительство римской Колонии. Богатства Востока и Запада стекались сюда. Развилась роскошь, изнеженность, а с ними и распущенность жизни. Коринф был базаром житейской суеты. Население его было пестрое и разнообразное: греческие авантюристы, римские мещане с примесью финикийских подонков, масса евреев гешефта, отставные солдаты, философы, купцы, матросы, отпущенники, рабы, ремесленники всякого рода, разносчики и агенты всякого вида пороков; не было здесь только аристократии и солидных граждан (Фаррар). Как видно из послания, отсюда написанного к Солунянам, Св Апостол Павел крайне страдал и от телесной немощи и беспокойства от внешних невзгод, и внутренних треволнений. Он напоминает Солунянам, что уже предупреждал их о своих и их собственных скорбях и трогательно говорит о том утешении, которое он получил от известия о твердости их веры среди своих страданий. (1 Сол. III, 4, 7). Особенно он возмущался своей чистой душой и скорбел, видя грубую безнравственность города, славившегося своею распущенностью даже среди наиболее распущенных городов разлагавшегося язычества. Самое название Коринфа сделалось однозначащим с именем безобразного кутежа и распутства. Эта ужасающая распущенность Коринфа зависела от массы постоянно прибывающих сюда отовсюду матросов, которые делали город вертепом пороков всякого рода, а частью от громадного численного превосходства рабов. Этому распутству содействовала и самая религия их. Тысячи жрецов были посвящены на служение «нечистоте» в гнусном храме Афродиты Пандемской. С Востока и Запада сливались подонки всякой мерзости в этот новый Содом классической культуры. К христианам этого города Апостол Павел чаще всего обращается с торжественными предостережениями и пылающим негодованием, с суровыми запрещениями плотского греха (1 Кор. V, 1; VI, 9-20; X, 7-8; 2 Кор.VI, 14; VII, 1). Обращенным из гнусных Коринфских вертепов рабам и ремесленникам он пишет, что они погрязли в бездне греха и позора (1 Кор. VI, 9-11; 2 Кор. XII, 21). В отношении этого, именно, города высказывается печальное положение, что в мире язычества чистая, честная жизнь была почти незнакомым делом (1 Кор. V, 9-10). Это был город пьяниц, город шарлатанов и обманщиков всякого рода (Фаррар). В таком-то, именно, месте более чем где-либо и когда было необходимо для Апостола Павла показать в себе пример воздержания даже в вещах позволительных. И потому, чтобы какие-либо жадные лавочники-ремесленники не стали обвинять его в искании своих собственных выгод, он решился ничего не принимать из их рук, именно, в тех видах, чтобы кто-либо не сказал, что и он также, подобно массе промышленников всякого рода, действует лишь из своекорыстных видов (см. Деян. XX, 34; 1 Кор. IX, 12; 2 Кор.VII, 2; 1 Сол. II, 9; 2 Сол. III, 8). В Коринфе он нашел себе пристанище у своих единомышленников, Акилы и Прискиллы (жены его), переселившихся сюда из Рима и добывавших себе пропитание деланием палаток. Это ремесло знакомо было и Св. Павлу, и он этим трудом добывал себе пропитание, хотя и не всегда достаточное (2 Кор. IX, 8-9; 1 Кор.IV, 11-12; IX, 4).

Первые его проповеди, как и везде, были в синагогах евреям. Предмет их, то же, как и везде – Обетованный Мессия, предсказанный пророками, Который есть Иисус Христос. Учение его слушали здесь и прозелиты из язычников. Вероятно, его проповедь не окончилась одной синагогой в субботний только день. Затронутые ею в синагоге иудеи и еллинисты, вероятно, беседовали с ним и на его квартире и где-нибудь в другом месте. Но, как видно из дееписаний Апостолов, Св. Апостол Павел как бы сдерживал свою апостольскую ревность. Когда же к нему возвратились из Македонии Сила и Тимофей с доброю вестью о состоянии Македонских Церквей, тогда Дух побуждал его настойчивее свидетельствовать, что Иисус есть Христос (ст. 5), что он и начал делать, доказывая, что на Господе Иисусе точно исполнились все пророчества. Уверовав в Господа Иисуса начальник Синагоги Крисп со всем домом своим, уверовали и другие «многие из Коринфян и крестились» (ст. 8). Но очень много было неверующих иудеев, что они и выразили своим «противлением и злословием» как его, так и пути Господня; поэтому Св. Павел, видя их ожесточение, отряс одежду свою и сказал им: «кровь ваша на глазах ваших; я чист, отныне иду к язычникам» благовестить Евангелия Царствия Божия; и вышел из синагоги (6). Смысл слов его такой: вина в вашей погибели на вас самих; я чист от нее. Я указывал вам путь спасения и доказывал, что другого нет. Не хотите верить, - оставайтесь в вашей пагубе. Но он далеко не ушел от синагоги, а избрал местом для своей проповеди всем желающим слушать его как иудеям, так и язычникам, дом Iуста, чтущего Бога, подле синагоги (ст.7), желая, быть может, тем возбудить ревность иудеев – неверующих. Здесь дело проповеди пошло успешнее, и многие уверовали и крестились. Но нашлось много иудеев неуверовавших, которых успех проповеди Апостола еще более озлобил и ожесточил против него. Такое злое и упорное ожесточение не могло укрыться от Св. Павла и не могло не беспокоить его по испытанным им уже так недавно следствиям его в Солуни и Вереи. Он в своем послании к Солунянам просит их молиться, «да избавится он от беспорядочных и лукавых людей» (2 Сол. III, 2). Это же, верно, обстоятельство разумел он. Когда писал к самим Коринфянам: «и был я у вас в немощи, и в страхе, и в великом трепете» (1 Кор.II, 3). Находясь в таком страхе и трепете, может быть, Св. Павел думал оставить город, но Господь явился ему в видении ночью и сказал: «не бойся, но говори и не умолкай; ибо Я с тобою, и никто не сделает тебе зла; потому что у Меня много людей в этом городе» (ст. 9-10). Апостол укрепился духом и ревностно проповедовал слово Божие в течение года и 6 месяцев (ст. 11) и Господь споспешествовал ему многими знамениями и чудесами (2 Кор.XII, 12). Следовательно, и там Св. Павел исцелял больных, изгонял бесов, открывал помышления сердечные, повелевал стихиям и подобное. Такие знамения были всюду неотлучными спутниками проповеди евангельской. Они, соединенные с особенной силой духа проповеди, и обращали ко Христу, а не слово мудрое, за которым Св. Павел не гонялся, не смотря на присутствие слушавших слова его мудрецов. Сам он говорит, что, особенно в Коринфе, слово проповеди его было коротко. Он говорил только о Иисусе Христе распятом, как единственном Спасителе людей, под условием веры в Него. А что это несомненно так есть, как мог он доказать язычнику? Он и не доказывал, а говорил только: вот смотри, именем Сего Распятого я говорю больному: «будь здоров», и он выздоравливает. Веруй же, что Он точно есть Спаситель! И веровали все, у кого не ожесточено было сердце, и бог века сего не успел так ослепить очи. Чтобы не видели света даже среди белого дня.

Скрытая и коварная вражда «беспорядочных и лукавых людей» из евреев, на которую жаловался Св. Павел Солунянам и просил их молитв за успех своей проповеди в Коринфе (3 Сол. III, 1-2), выразилась, наконец, открытым возмущением, когда в Коринф был назначен новый проконсул, Галлион, пользующийся репутацией «милого человека» за свои добродушие и любезность. Озлобленные на Св. Павла и его учение евреи целой толпой схватили Апостола и с криком и шумом повели его на суд проконсула, надеясь, что «милый Галлион» уважит их жалобы и обвинит Апостола, который, по их словам, «учил людей чтить Бога не по закону» Моисея. Но «милый Галлион» совсем не был расположен вмешиваться в религиозные споры иудеев, да и самих евреев он, как и большинство римской знати, не любил. Поэтому, не дав Св. Павлу сказать и слова в свою защиту, он сказал жалующимся: если бы было тут гражданское преступление, или противонравственное действие, то я имел бы причину вникнуть в дело и выслушать вас, но когда речь идет об учении, о простых названиях, и о вашем законе, то разбирайтесь сами: я не хочу быть судьей в этом деле. Потушив, таким образом, жалобу, Галлион приказал ликторам очистить суд и «прогнать жалобщиков от судилища». Видя, что проконсул нашел жалобу евреев на Св. Апостола незаконной, греки приняли его под свою защиту и отмстили за него евреям. Коноводом еврейской партии был начальник их синагоги – Сосфен. Его-то греки теперь схватили и подвергли избиению пред самым судилищем, на глазах самого проконсула и безнаказанно (ст. 17). Над главою Апостола был явно Божий покров, и он после этого возмущения оставался в Коринфе «дней довольно» (ст. 18), устрояя Церкви.

Во время своего пребывания в Коринфе Св. Апостол написал свое первое послание к Солунянам.

Заключить это можно из следующих соображений.

Из посланий к Солунянам ясно видно, что Св. Апостол и мыслью, и чувством – в том, что было в Солуни; а о всем этом так и пишется, как можно писать только о событиях, совершившихся в недавнем прошедшем времени; на это же указывает далее и то, что желание видеть Солунян, родившееся у Св. Павла тотчас по разлучении его с ними (1 Сол. II, 17), еще живо было у него в то время, как он писал им послание, равно и у Солунян – видеть его (1 Сол. III, 6); следовательно, они еще не виделись. Потом, из самого учения послания видно, что оно пишется новообращенным; ибо в нем излагаются элементарные – самые простые истины христианского учения и нравственности. Наконец, Св. Павел дает ясно разуметь, что пишет свое послание тотчас после возвращения к нему Св. Тимофея из Солуни (1 Сол. III, 6); в Деяниях же Апостольских значится, что Тимофей, возвратившись вместе с Силою из Македонии, нашел уже Апостола в Коринфе. Время же написания его можно определить следующими соображениями. Акила и Прискилла, у которых поселился Св. Павел в Коринфе, переселились сюда из Рима вследствие указа Клавдия; указ этот падает на 52 год. Акила уже обжился в Коринфе, когда прибыл в Коринф и поселился у него Св. Павел; почему это обстоятельство надо отнести к 53 году, написание же послания – к концу этого года или, вернее, к началу 54 года.

Но возникают другие недоумения, именно: если так скоро после обращения Солунян написано послание к ним, то как в такое короткое время вера их могла прославиться по всей Македонии и Ахаии (Сол. 1, 7) и благотворительность их успела расшириться по всей Македонии (Сол. IV, 10)? Но то и другое могло естественно совершиться даже в продолжение нескольких недель. Солунь был приморским городом и стоял на торговой сухопутной дороге. Люди со всех сторон входили или выходили из него каждодневно в большом числе и всякое значительное, совершившееся там событие разносили повсюду. Так как обращение Солунян было необычайно среди знамений и чудес, то такое выдающееся событие не могло ни от кого утаиться, и стало, естественно, достоянием молвы, которая разнесла его повсюду. Другое недоумение возникает из заботы Солунян об участи своих умерших: таких в короткий срок не могло быть много у них. Но для того, чтобы родилось, такое беспокойство, не требуется, чтобы их было много, даже, можно сказать, и совсем их не требуется. Довольно одной мысли, что как все благо христиан ожидается от второго пришествия Христова, время же сего пришествия неопределенно, то что же будет, если кто-либо из наших помрет, и мы сами помрем, а Он еще не придет до этого времени? Что же будет с умершими? Если же был хотя один умерший, а время то было временем гонений, то этот вопрос мог возгореться и еще с большей живостью.