Заложники

Миновал июль, шел август месяц, по всей Франции пронеслось героическое

и грозное дыхание, две тени промелькнули на горизонте -- Марат с кинжалом в

боку и обезглавленная Шарлотта Корде; гроза все нарастала. А Вандея,

проигравшая большую войну, исподтишка вела малую, еще более опасную, как мы

уже говорили; теперь война превратилась в непрерывное сражение,

раздробленное на мелкие лесные стычки; великая, читай роялистская и

католическая, армия начала терпеть поражение за поражением; вся майнцская

армия особым декретом была переброшена в Вандею; восемь тысяч вандейцев

погибли под Ансени; вандейцев оттеснили от Нанта, выбили из Монтэгю,

вышвырнули из Туара, прогнали из Нуармутье, опрокинули под Шолле, у Мортани

и Сомюра, они очистили Партенэ, оставили Клиссон, отошли от Шатийона,

потеряли знамя в бою при Сент-Илере; они были разбиты наголову под Порником,

Саблем, Фонтенэ, Дуэ, Шато-д'О, Пон-де-Сэ; они потерпели поражение под

Люсоном, отступили от Шатеньерэ, в беспорядке отхлынули от Рош-сюр-Ион;

однако они угрожали Ла Рошели, а в водах Гернсея бросил якорь под

командованием Крэга английский флот, экипаж которого, состоявший из отборных

морских офицеров-французов и многочисленных английских полков, ожидал для

высадки лишь сигнала от маркиза де Лантенака. Высадка могла вновь принести

победу роялистским мятежникам. Питт был злоумышленником у кормила власти;

предательство является частью политики, как кинжал -- частью рыцарского

вооружения. Питт поражал кинжалом нашу страну и предавал свою; позорить свое

отечество -- значит предавать его; при нем и под его руководством Англия

вела пуническую войну. Она шпионила, мошенничала, лгала. Браконьерство,

подлог -- она не брезговала ничем. Она опускалась до самых низких проявлений

ненависти. Она скупала во Франции сало, дошедшее до пяти франков за фунт. В

Лилле у одного англичанина нашли письмо от Приджера, агента Питта в Вандее,

гласившее: " В деньгах можете не стесняться. Надеемся, что убийства будут

совершаться с осторожностью. Старайтесь привлечь для этой цели переодетых

священников и женщин. Перешлите шестьдесят тысяч ливров в Руан и пятьдесят

тысяч в Кан". Письмо это Барер первого августа огласил в Конвенте. В ответ

на эти коварные действия воспоследовали кровавые расправы Паррена, а затем

жестокие меры Каррье. Республиканцы Меца и республиканцы Юга просили, чтобы

их отправили на усмирение мятежа. Особым декретом было сформировано двадцать

четыре саперные полка, получившие приказ жечь изгороди и плетни по всей

лесной Бретани. Напряжение достигло предела. Война прекращалась в одном

пункте, чтобы тут же возгореться в другом. " Никого не миловать! Пленных не

брать! " -- таков был наказ с обеих сторон. История полнилась ужасным мраком.

Этим августом замок Тург был осажден.

Однажды вечером, когда замерцали первые звезды, в тишине летних

сумерек, не нарушаемой ни шорохом листвы, ни шелестом трав, внезапно

раздался пронзительный звук трубы. Он шел с вышки башни.

Трубе ответил рожок, звук которого шел снизу, с равнины.

На вышке стоял вооруженный человек; внизу, под сенью леса, расположился

целый лагерь.

В сумерках можно было еще различить, как вокруг Тур-Говэна движутся

какие-то черные тени. Это кишел бивуак. В лесу под деревьями и среди вереска

на плоскогорье там и сям загорались огоньки, и эти беспорядочно разбросанные

сверкающие точки прорезали темноту, словно земля, не желая уступить небу,

решила одновременно с ним засиять звездами. Зловещие звезды войны! Бивуак со

стороны плоскогорья спускался до самой равнины, а со стороны леса уходил

вглубь чащи. Тург был окружен со всех сторон.

Самые размеры бивуака свидетельствовали о многочисленности осаждающих.

Лагерь тесно опоясал крепость и со стороны башни подходил вплотную к

скале, а со стороны моста -- вплотную к оврагу.

Во второй раз послышалась труба, а за ней вторично -- рожок.

Труба спрашивала, рожок отвечал.

Голосом трубы башня обращалась к лагерю: " Можно ли с вами говорить? ", и

лагерь голосом рожка отвечал: " Да".

В те времена Конвент не рассматривал вандейских мятежников как воюющую

сторону, и специальным декретом было запрещено обмениваться с лагерем

" разбойников" парламентариями; поэтому при переговорах с противником,

допускаемых в обычной войне и запрещенных в войне гражданской, обеим

сторонам приходилось всячески изощряться. По этой причине и начался диалог

между трубой-деревенщиной и военным рожком. Первый сигнал явился как бы

вступлением к дальнейшим переговорам, второй в упор ставил вопрос: " Хотите

нас слушать? " Если бы на второй зов трубы рожок промолчал, это означало бы

отказ; если рожок ответил, следовательно он соглашался. Это означало:

начинается краткое перемирие.

Рожок ответил на второй зов трубы; человек, стоявший на вышке башни,

заговорил:

-- Люди, вы, что слушаете меня сейчас, я Гуж-ле-Брюан, по прозвищу

" Синебой", ибо я уложил немало ваших, прозванный также " Иманусом", ибо я еще

убью их вдесятеро больше, чем убил до сего дня; во время атаки Гранвиля вы

ударом сабли отрубили мне указательный палец, лежавший на курке, в Лавале вы

гильотинировали моего отца, мать и мою сестру Жаклину, а ей было всего

восемнадцать лет от роду. Вот кто я таков.

Я говорю с вами от имени маркиза Говэна де Лантенака, виконта де

Фонтенэ, бретонского принца, хозяина Семилесья и моего господина.

Так знайте же, что прежде чем запереться в этой башне, которую вы

осадили, маркиз возложил военное командование на шестерых вождей, своих

помощников: Дельеру он доверил всю округу между Брестской и Эрнейской

дорогой; Третону -- местность между Роэ и Лавалем; Жакэ, именуемому

" Железной Пятой", -- опушку Верхне-Мэнского леса; Голье, по прозвищу

" Большой Пьер", -- Шато-Гонтье; Леконту -- Краон; Фужерский лес -- господину

Дюбуа-Ги; и Майенн -- господину Рошамбо; так что можете взять эту крепость,

ничего вы этим не выиграете. Если даже нашему маркизу суждено погибнуть,

Вандея -- господа нашего и короля -- не погибнет.

Говорю я все это, чтобы вас предупредить. Маркиз де Лантенак находится

здесь, рядом со мной. Я лишь уста, передающие его речь. Люди, осаждающие

нас, не шумите.

Слушайте и разумейте.

Помните, что война, которую вы ведете против нас, неправая война. Мы --

здешние жители, и мы деремся честно, мы -- люди простые и чистые сердцем, и

воля божья для нас, что божья роса для травинки. Это вы, это республика

напала на нас; она пришла сюда мутить наши села, жечь наши дома и наши нивы,

разбивать картечью наши фермы; это из-за вас наши жены и дети вынуждены были

босые бежать в леса, когда еще пела зимняя малиновка.

Вы, люди, пришедшие сюда и слушающие мои слова, вы преследовали нас в

лесу; вы осадили нас в этой башне; вы перебили или рассеяли наших союзников;

у вас есть пушки; вы пополнили свой отряд гарнизонами Мортэна, Барантона,

Тейеля, Ландиви, Эврана, Тэнтениака и Витре, а это значит, что вас,

нападающих, четыре тысячи пятьсот человек, нас же, защищающихся, всего

девятнадцать.

Но у нас достаточно пуль и пороха и хватит продовольствия. Вам удалось

подвести мину и взорвать часть нашей скалы и часть стены.

Внизу башни образовалась брешь, и вы можете даже ворваться через нее,

хотя башня все еще стоит крепко и сводом своим надежно прикрывает брешь.

Теперь вы готовитесь к штурму.

А мы, и первый среди нас -- его светлость маркиз, бретонский принц и

светский приор аббатства Лантенакской божьей матери, где ежедневно служат

обедню, как установлено было еще королевой Жанной, а затем и все остальные

защитники башни, в числе их господин аббат Тюрмо, именуемый в войске

Гран-Франкер; мой соратник Гинуазо -- командир Зеленого лагеря, мой соратник

Зяблик -- командир Овсяного лагеря, мой соратник Мюзетт -- начальник

Муравьиного лагеря, и я, простой мужик, уроженец местечка Дан, где протекает

ручей Мориандр, -- мы желаем объявить вам следующее.

Люди, стоящие под башней, слушайте меня.

В наших руках находятся трое пленников, иначе говоря трое детей. Детей

этих усыновил один из ваших батальонов, и потому они ваши. Мы предлагаем

выдать вам этих детей.

Но вот на каких условиях.

Дайте нам выйти из башни.

Если вы ответите отказом, -- слушайте меня хорошенько, вам остается

одно из двух: напасть на нас либо со стороны леса через брешь, либо через

мост со стороны плоскогорья. В замке, стоящем на мосту, три этажа: в нижнем

этаже я, Иманус, тот, кто говорит с вами, самолично припас шесть бочек смолы

и сто снопов сухого вереска, в третьем этаже сложена солома, в среднем

имеются книги и бумаги; железная дверь, которая соединяет замок с башней,

заперта, и ключ от нее находится у его светлости маркиза де Лантенака; я

собственноручно пробил под дверью дыру и протянул через нее шнур,

пропитанный серой, один конец которого опущен в бочку со смолой, а другой --

здесь с этой стороны двери, то есть в башне; от меня зависит поджечь его в

любую минуту. Если вы откажетесь выпустить нас на волю, мы поместим троих

детей во втором этаже замка между тем этажом, куда проходит пропитанный

серой шнур и стоят бочки со смолой, и чердаком, где сложена солома, а

железную дверь я запру своими руками. Если вы пойдете штурмом со стороны

моста -- вы сами подожжете замок; если вы нападете на нас со стороны леса --

подожжем замок мы; если вы нападете на нас сразу и через мост и через пролом

-- значит, подожжем мы с вами одновременно. И дети в любом случае погибнут.

А теперь решайте: согласны вы на наши условия или нет.

Если согласны -- мы уйдем.

Если отказываетесь -- дети умрут.

Я кончил.

Человек, говоривший с вышки, замолк.

Чей-то голос крикнул снизу:

-- Мы не согласны.

Голос прозвучал сурово и резко. Другой голос, менее суровый, но столь

же твердый, добавил:

-- Даю вам двадцать четыре часа на размышление, -- сдавайтесь без всяких

условий.

Воцарилось молчание, затем тот же голос произнес:

-- Завтра, в этот же час, если вы не сдадитесь, мы начнем штурм.

А первый голос добавил:

-- Но уж тогда никакой пощады!

На этот устрашающий возглас ответили с башни. При ярком сиянии звезд

стоящие внизу увидели, как между двух бойниц склонилась чья-то фигура, и все

узнали грозного маркиза де Лантенака, а маркиз пристально рассматривал

бивуак, как бы ища кого-то взором, и вдруг воскликнул:

-- Ага, да это ты, иерей!

-- Да, это я, злодей! -- ответил снизу суровый голос.

XI