Модернистский роман Д.Джойса “Улисс”: основные мотивы романа и методы их художественной реализации.

Джойс работал над этим романом семь лет - с 1914 по 1921 год. Связь с поэмой Гомера подчеркивается писателем демонстративно: название" романа отсылает к «Одиссее» (Улисс - в латинской транскрипции). Каждый из 18 эпизодов романа связан с оп­ределенным эпизодом античного эпоса и имеет название, отсы­лающее к этому эпизоду. (В журнальной публикации Джойс включил эти названия в текст романа, но позднее снял их).Герои «Улисса» - ироническое переосмысление классиче­ского образца. Одиссей - царь, оторванный от своей родины вой­ной; Леопольд Блум- новый Одиссей - всего лишь муж-рогоносец оторванный от своего дома изменой жены: «Стивен Дедал - новый Телемак, воплощение современного «расколотого» сознания, - ироническая перифраза жизнерадостного духа гомеровского героя. Новая Пенелопа - Мэрион Твиди - в отличие от классического символа верности в мировой литературе, совершает лишь одно действи измену.Роман, осуществляющий модель странствия и возвращения построен в соответствии с гомеровским эпосом: (I часть) - «Телемахида», как и первые песни поэмы, представляет пролог с темой Сына; II частъ «Странствия Улисса», III часть - «Возвращение». Возвращение Блума к родному очагу напоминает возвращение Одиссея на Итаку. На этом формальное сходство заканчивается. Джойс нарушает законы одиссеи - ее приключения не должны по­вторяться. В странствиях Блума, напротив, ярко выражен элемент монотонного повторения. Мотив опасности путешествия переве­ден писателем в иронический план. Время странствий Леопольда Блума - всего лишь один день; место - Дублин. За истекший день ничего не происходит, кроме измены Молли и перестановки мебе­ли, Одиссея Блума утрачивает смысл испытания личности. Ирони­чески обыгрывая образы поэмы, ее грандиозный эпос, Джойс со­держанием своего романа делает предельно повседневные собы­тия. Однако задачи писателя не ограничивались пародированием «Одиссеи» Гомера. Основным объектом изображения становятся универсалии человеческого существования, воплощенные в «дра­ме жизни» художника (Стивена Дедала), обывателя (Л. Блума) и женщины (Мэрион Твиди). Мир «Улисса»соотнесен с внешним миром. Писатель скрупулезно фиксирует точную и тесную связь романа с местом и вре­менем действия. Блуждания Стивена и Блума по городу строго хронометрированы: восемь, десять часов утра, три часа дня, во­семь часов вечера и т. д. События происходят в Дублине и охваты­вают один день - с 8 часов утра 16 июня до 3 часов утра 17 июня 1904 года. Действие разворачивается в точно определенном месте Дублина. Место действия всегда имеет подробное топографическое содержание, поэтому во многих изданиях романа каждый эпизод снабжен картой. Детальное, излишне точное описание улиц города, его общественных заведений, зданий, достопримечательностей, всей «уличной фактуры», по выражению писателя, даны в форме справочника.

Стилистика художественных образов - Блума, Стивена, Мэ­рион- раскрывается через технику потока сознания и сложное со­отношение с гомеровским эпосом. Блум-Улисс в своих бесконеч­ных блужданиях по городу, стремится мысленно к жене, очагу, сыну; Стивен-Телемак - к отцу. Наконец, происходит их встреча в ночной кучерной чайной. В отличие от мифологических прототи­пов, Блуму и Стивену не о чем говорить. В эпизоде, названном Джойсом «Евмей», отражено одно из основных соответствий: ко­зья Шкура - Евмей. «Приют извозчика» - хижина Евмея. Соответ­ствие не только формального характера: оно рождает сходные мо­тивы и темы - возвращения и узнавания. Ле­опольд Блум - 38-летний дублинский еврей, мелкий рекламный агент - обожает дочь, грустит об умершем в детстве сыне Руди, страдает от измены жены, которую боготворит. Блум - женолю­бив, но больше в фантазиях; он любит музыку, хотя и неискушен в ней. Тональность развития образа задают гомеровские параллели. Так, минорность темы смерти в эпизоде «Аид» соответствует не­веселым мыслям Блума: смерть сына, самоубийство отца, тема собственной смерти, национальная ущемленность как еврея. Потайной мир героя, подполье его души раскрываются пи­сателем при помощи сложного стилистического приема театраль­ной инсценировки с «визуализацией сексуальных мотивов подсоз­нания» («Цирцея»). Его ирландско- еврейские корни демонстриру­ются видением родителей в костюмах классического еврея и клас­сической ирландки. «Развертка внутреннего мира» героя свиде­тельствует не только об обыденности его сознания, но и о стрем­лении Джойса воплотить в его образе некую общечеловеческую сущность. Недаром писатель в конце романа наделяет его новым именем: «Всякий и Никто». Монолог Мэрион развертывается в последнем эпизоде ро­мана - «Пенелопа» - и представляет сплошной, непрерывно льющийся поток сознания, растянувшийся на несколько десятков страниц. Сфера Новой Пенелопы — бездействие, спальня, кровать. Джойсу важен лишь символический аспект образа Мэрион Твиди, которая призвана олицетворять сущность женской природы. «Эпи­зод («Пенелопа»), — отмечал писатель, - имеет восемь фраз. Он начинается и кончается женским словом «да». Он вращается, словно огромный земной шар, медленно, уверенно, ровно, вокруг собственной оси...». В эпилоге романа сложные гомеровы аллюзии устанавлива­ют символические соответствия: Молли - Пенелопа - Земля, ткань Пенелопы - движение. Мэрион - олицетворение вечной матери-природы.

«Улисс» - это, прежде всего, «одиссея» формы. Смысловые задачи и цели раскрываются через форму, технику письма, способ речи. Форма приобретает функции содержания. Поток сознания в романе четко делится на два типа внут­ренней речи: мужской и женской. Мужской отличается лаконичностью, сжатостью, рубленностъю фраз, которые могут обрываться на полуслове, даже на союзах и предлогах. Поток сознания Мэ­рион - свободно льющаяся речь с резкими скачками, перебоями мыслей, произвольным сплетением тем. Джойс опускает знаки препинания, абзацы, чтобы передать особую нелогичную логику, часто объединяющую понятия и явления, опуская причинно-следственные связи: «...да а потом тут же на сцене появляется медсестра и он там будет торчать покуда не выкинут или скажем монахиня наподобие той что у него на этом похабном снимочке такая же она монахиня как я да потому что когда они заболеют до того слабые хнычут нуждаются в нас...». Эта крайне прихотливая, алогичная речь соответствует, по мысли Джойса, природной жен­ской сути. Ведущим принципом изображения становится миметиче­ский стиль, который подражает описываемому содержанию, вос­принимая его качества. Так, мотивы телесных потребностей, мо­тивы голода и пищи нагнетаются до нарочитости. («Лестригоны»): «Люди, люди, люди. У стойки взгромоздились на табуретах... тре­буют еще хлеба без доплаты, жадно хлебают, по-волчьи заглаты­вают сочащиеся куски еды, выпучив глаза, утирают намокшие усы». Джойс создает «новый» язык словесного моделирования. Образ словесный на данной странице, в пространственных пара­метрах задан определенным звучанием текста. Содержание стано­вится адекватным форме. Лейтмотив - тема Блума - рогоносца -перебивается резкими скачками, перебоями наплывающей прозы жизни (сплетен, обрывков разговоров) с образным описанием сти­хии пения, льющегося человеческого голоса. Мысли Блума запол­няются музыкальными впечатлениями, несущими ему утешение. Ироническое снижение гомеровских аллюзий достигается особой звуковой концовкой - мощным испусканием газов Блумом. Таким образом, создается впечатление «распахнутости», открытости тек­ста, предельно синтезирующего музыкальную и словесную сти­хии. Джойс в «Улиссе» реализовал новаторские принципы слия­ния зрительного и слухового восприятий: «Художественный образ предстает перед нами в пространстве или во времени. То, что слышно, предстает во времени, то, что видимо, - в пространстве. Временной или пространственный художественный образ прежде всего воспринимается как самостоятельно существующий в беско­нечном пространстве или во времени. Вы воспринимаете его пол­ноту - это цельность» (Д. Джойс). Уникальность «Улисса» - в соз­дании новой формы романа, в которой осуществляется цельность слухового и пространственного впечатлений. Сэмюэл Беккет пи­сал об «Улиссе»: «Текст «Улисса» надо не читать, а слушать».