Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Житие преподобного Кукши Нового 1 страницаСтр 1 из 8Следующая ⇒
Схиигумен Кукша родился в 1874 году в селе, Гарбузинка (в 3-х км. от станции Гарбузинка) бывшей Херсонской губернии (ныне в Николаевской области) в благочестивой крестьянской семье. Их было три брата старший Феодор, средний Косма (о. Кукша), младший Иоанн. Была у них сестра Мария, умерла в возрасте 16 лет от сильной простуды внутренних органов: полоскала зимой в речке белье и упала в воду, полгода болела, все на печи выгревалась, но Богу было угодно призвать ее душу в юные годы, и она умерла. Мать о.Кукши Харитина была благочестивая и богобоязненная женщина. Когда он был еще во чреве матери, последняя часто посещала храм Божий и причащалась Святых Христовых Тайн, укрепляя Божественною благодатию себя и свое чадо. Отец Кукша просил всегда молиться за его родных: Кирилла, Харитину, сестру Марию, брата Феодора (брат Иоанн тогда был еще жив), крестном отце Захарии. Косма с молодых лет любил тишину и уединение, не любил никаких увеселений, в свободное время сидел на крыльце и читал Евангелие. Бывало, мать скажет ему: «Сходил бы погулял, вон твои братья пошли на " вечерницы", иди и ты» — «Ну и пусть идут, а я никуда не пойду, лучше почитаю». Когда он был еще маленьким мальчиком, придя в церковь, всегда заглядывал внутрь Алтаря. Его спрашивали, что он хочет там увидеть: «Боженьку, который там живет», —отвечал мальчик. У Космы был двоюродный брат, одержимый нечистым духом. Косма поехал с ним к одному старцу, изгонявшего бесов. Старец исцелил юношу, а Косме сказал: «За то только, что ты привез его ко мне, враг будет мстить тебе — ты будешь гоним всю жизнь». В возрасте 20 лет Косма впервые отправился паломником в Святой град Иерусалим вместе со своими односельчанами. Как видно из рассказов о.Кукши, в то время его земляки - крестьяне часто имели возможность и средства путешествовать во Святую Землю. Побыв в Палестине и посетив все святые места и Иерусалим, юноша Косма на обратном пути домой посетил Святую гору Афон, которая и стала его «судьбой». Он решил всю свою жизнь посвятить служению любимому им Богу. Как обычно, русские паломники приехали в русский Пантелеймонов монастырь, расположенный у самого моря с южной стороны горы. Всех паломников пригласили в трапезную. Среди приезжих было много молодежи, некоторые приехали на Афон прямо из дома, чтобы остаться там навсегда. Подали обед, все ели монастырскую пищу с благодарением, и только два друга — худые и бледные - не прикасались к еде, давая понять, что они приехали на Афон поститься и молиться, пищу телесную вменяют ни во что. Во время обеда в трапезную несколько раз входил благочинный обители. От его внимательного взора не ускользнуло, кто и как ведет себя за столом. После трапезы желающих остаться в монастыре он стал назначать на разные послушания: кого в поварню, кого в просфорню, кого в пекарню, кого на виноградники, а этим двум друзьям-постникам сказал: «А вы, рабы Божии, помолитесь недельку и уезжайте домой». Они в изумлении воскликнули: «Как, отче?! Ведь мы сюда совсем приехали, хотим остаться здесь жить!» — «Нет, нет! Вы молитвенники и постники, а нам нужны послушники и работники. Через неделю уезжайте домой». Эти два друга целую неделю бегали за благочинным, умоляя оставить их в монастыре, обещали выполнять любые послушания, в трапезной ели все им подаваемое, ничем не отличаясь от других. Но благочинный был неумолим. Наконец, в назначенный им день отъезда он умилосердился и оставил их в обители. Радости их не было предела! Так мудро в монастыре воспитывали монахов, обучая их основе монастырской жизни — послушанию, которое рождает смирение, а отсюда и все христианские добродетели. На святой горе Афон находится около 20 монастырей и множество отдельных келий в горах, где живут отшельники. Святая гора Афон представляет собой большой полуостров (длиной 60 км, а шириной 20 км) постепенно возвышающийся к востоку в сторону моря. На самой вершине горы Афон находится храм в честь Преображения Господня, где раз в год на Преображение совершается Божественная Литургия (а накануне всенощная) и все святогорцы собираются туда на престольный праздник. Посетив Афонские обители, наши паломники направились к Настоятелю Русского Пантелеимонового монастыря за благословением на дорогу домой. Настоятель был стар годами и прозорлив умом. Когда Косма подошел под благословение, Настоятель спросил: «А на какое послушание послать тебя, хлопец?» Косма ответил: «Отче, я очень хочу здесь остаться, но прежде мне надо поехать домой и получить благословение родителей».— «Ну, хорошо, поезжай, через год приедешь», — и благословил (по обычаю, как и всех) иконочкой Святого великомученика Пантелеймона —Небесного покровителя русского монастыря на Афоне, где хранится его честная глава. Эту иконочку о.Кукша вставил в киот и хранил всю жизнь до самой своей кончины. По возвращении в Россию Косма посетил Киевского старца Иону, известного всем своей прозорливостью и чудотворениями. Старец принимал людей во дворе обители (Ионовской), всем давал разные благословения. Приближался в очереди со всеми и Косма, с замиранием сердца думая: «А вдруг старец меня не благословит на Афон?!» Неожиданно старец Иона сам подошел к Косме, стукнул его по голове крестом и сказал: «Благословляю тебя в монастырь! Будешь жить на Афоне!» Приехав домой, Косма открыл своей матери желание стать афонским монахом, чему мать была очень рада и посоветовала ему попросить благословение у отца. Отец рубил во дворе хворост, когда Косма подошел к нему и поведал о своем намерении уехать на Афон, попросил благословения на отъезд. — «Еще раз услышу про монастырь, изрублю как эту гиляку (ветку)!» - последовал ответ отца. Отец смотрел на монашество, как на дело несерьезное. На это была такая причина: один их односельчанин ушел в монастырь и, прожив там некоторое время и приняв монашество, стал вести страннический образ жизни. Приходил не раз и в свое село: кому дров поколет, кому обувь починит, зарабатывая на хлеб насущный. Отец, как самостоятельный хозяин, так говорил Косме: «Изрублю тебя, как гиляку, похороню здесь и буду знать, где твои кости лежат, а в монастырь не пущу!» Грустный отошел от него юноша, он закрылся в клуне (кладовой) и целый день провел в слезной молитве ко Господу и Пречистой Его Матери о смягчении сердца отца, дабы тот позволил ему уехать и поселиться на Святой Горе, без которой он уже не мыслил о будущей жизни своей. Почти год Косма провел в молитве и тоске по Афону. Вместе с ним скорбела и мать, но перечить отцу не смела. Она поступила так: подговорила своих братьев, чтобы они внушили ее мужу Кириллу отпустить Косму на Афон. Когда на Пасху вся родня собралась в доме Кирилла Величко, братья его жены стали его уговаривать: «Кирилл, отпусти Косму на Афон, пусть там будет молитвенник за весь наш род. Видишь, как хлопец убивается, как скорбит? Пусть будет монахом!» Умилилось сердце Кирилла: «Быть по вашему, пусть едет!». Все повеселели, а Косма от счастья воскреснул духом и в радости сердца возблагодарил Бога и Божию Матерь и стал ждать, когда отец назначит день его отъезда. Но разошлись гости, и отец как бы забыл о своем согласии. Прошла одна неделя, вторая, а от отца и намека нет об отъезде. Тогда Косма осмелился его спросить, когда же ему собираться в дорогу. — «Куда?! Никуда не пущу! Кто на хозяйстве будет работать?». Этот отказ убил Коему, он заскорбел безнадежно. Тогда мать призвала своих братьев, и те стали укорять Кирилла в его непостоянстве: при всех обещал отпустить Косму на Афон, а теперь не хозяин своим словам, хлопец же весь извелся... Тогда Кирилл и говорит: «Пусть едет! Бог его благословит!» Косма немедленно стал собираться в долгожданную дорогу. Мать на прощание благословила его Казанской иконой Божией Матери в небольшом старинном деревянном киоте. Эту икону о.Кукша хранил до самой своей смерти, а когда умер, ее положили ему во гроб на грудь, и с нею он был неразлучен и в могиле. Раньше в Иерусалим и на Афон ездили пароходом из Одессы, от которой недалеко находится станция Гарбузинка. Попрощавшись с родными и односельчанами, Косма отправился в путь, " яко елень на источники водные", славя и благодаря Бога, стремясь к Нему всем сердцем и всей душой. А в селе Гарбузинка оставалась девушка Марфа, которая в тайне обожала Косму и узнав, что он поехал на Афон, решила также уйти в монастырь, но зная, что родители ее не отпустят, скрывала от всех свое намерение. Вскоре Марфу просватали за молодого крестьянина, назначили день свадьбы. Дня за три до свадьбы подруги Марфы уезжали на поклонение святым местам в Иерусалим. Марфа попросилась у родителей разрешить ей проводить подруг до станции. Родители разрешили. Она ушла, но обратно не возвратилась. Напрасно ждали и искали ее родители — она уехала с подругами в Иерусалим, где и поступила в Горнюю обитель, приняла монашество с именем Мария, впоследствии была игуменьей монастыря и, прожив в обители 30 лет, отошла ко Господу. Отец Кукша просил поминать ее о упокоении в своих молитвах, с восторгом вспоминая о ее подвиге. Прибыв на Афон в Свято-Пантелеимонов монастырь. Косма по обычаю посетил Настоятеля, чтобы взять у него благословение. Старец сразу узнал юношу и обрадовано воскликнул: «Ну, вот и приехал, хлопец! Благословляю Тебя в просфорню». Всенощное бдение на Афоне начиналось всегда (и сейчас также) в 8 часов вечера, а оканчивалось в 8 часов утра. Когда провозглашали: «Слава Тебе, показавшему нам свет», — было уже утро. Во время всенощного бдения все стояли не шевелясь. — «Бывало, переступишь с ноги на ногу, а сзади старый монах в спину кулаком толкает: «Что, уже устал, молодой?» Прошел год монастырской жизни на Святой Горе... Мать Космы отправилась во Святую землю, в Иерусалим, с желанием как-то повидаться с любимым сыном — ведь вход женщинам на Афон строго запрещен даже гражданским законом (карается тюремным заключением до 2-х лет). Она оказалась на одном корабле с русской Императрицей, которая также направлялась во Святую землю. Когда пароход приблизился к полуострову Афон, тот был окутан густым туманом так, что оставался совершенно невидим. Трое суток корабль стоял на якоре в нескольких милях от берегов в ожидании, когда рассеется туман, чтобы можно было женщинам, особенно Императрице, увидеть Святую Гору, хотя бы издали. Когда туман рассеялся, паломники — мужчины на лодках поплыли в Пантелеймонов монастырь. Мать Космы с паломниками послала письмо Настоятелю с просьбой отпустить к ней ее сына — послушника в Иерусалим. Настоятель благословил Косму поехать с матерью в Иерусалим. Косма на лодке подплыл к пароходу, поднялся В Иерусалиме есть Силоамская купель и существует обычай погружаться в этот источник всем паломникам, особенно безплодным женщинам, и которая первая успеет погрузиться в воду, будет иметь чадо. Косма с матерью тоже ходил погружаться в Силоамскую купель. Народа было много. Случилось так, что в полумраке сводов кто-то толкнул его со ступеней, и он неожиданно упал первым в воду прямо в одежде. Женщины с сожалением вскричали, что первым в воду погрузился юноша. Зачем же он? Ведь столько их безплодных жаждет погрузиться первыми!? Видимо, это было знамением свыше, что у о.Кукши будет много чад духовных. Он всегда говорил: «У меня тысяча духовных чад». Затем он с мамой побывал в Вифлееме, где родился Спаситель Христос. Пришли они на место рождения Богомладенца. Пещера охранялась турком (тогда Палестина была под турками, которых позднее вытеснили арабы). Над местом рождения Христа Спасителя находится престол, а под ним на камне многоконечная серебряная звезда, над которой низко висят горящие лампады — место рождения Христа Богомладенца. Приложившись к святому месту, все паломники стали просить турка разрешить им взять святого масла из лампад, предлагали деньги, но турок оказался жестоким и несговорчивым, и не соглашался ни на какие уговоры дать им того масла или помазаться им. Вдруг одна лампада чудесным образом опрокинулась на Косму, облив весь его костюм. Люди окружили Косму, стали руками собирать с него святое масло, чтобы помазаться им. Конечно, неспроста опрокинулась лампада и именно на него. Этим Бог показал предзнаменательно, что через о.Кукшу множество народа будет получать Божественную благодать. В Палестине Косма с матерью жили полгода, затем они благополучно на пароходе отправились домой. Косма, доплыв до Афона, простился с матерью, а она проследовала дальше до Одессы, откуда поездом до родной Гарбузинки. Прошло немного времени, и послушника Косму вновь отправляют с Афона во Святой Град Иерусалим на полтора года в порядке очередности нести послушание у Гроба Господня. Косма взял с собой благословение мамы — икону Казанской Божией Матери, которая впоследствии полгода стояла на Гробе Господнем и была благодатной и чудотворной. Отец Кукша рассказывал, что он нес послушание у Гроба Господня. Возвратившись из Иерусалима на Афон, Косма стал нести послушание гостинника в, гостинице для паломников, которых должен был встречать, кормить, упокаивать и провожать. — «Бывало, придет пароход поздно, часов в 11 вечера, прибудут паломники человек 10-12, а у меня уже ничего нет дать им поесть, останется от ужина немного картошки - всем не хватит. Я бегу в кладовую, беру килограмм — полтора масла, разогрею картошку с маслом, дам всем по ложке, они съедят все — и сразу сыты. И ты так же делай» —говорил о.Кукша автору этих строк. Вскоре он был пострижен в иночество с именем Константин, а позднее вмонашество с именем Ксенофонт. Гостинником он был в продолжение 11 лет. — «До 12 часов на послушании, а в 1-м часу ночи бежал в пустынь за 3 км к своему духовному отцу старцу Мелхиседеку учиться молиться». У старца Мелхиседека в горах была своя келья, виноградник, огородик. Он очень любил своего прилежного ученика и говорил о.Кукше: «Когда умру, оставлю тебе свою келию и книги. Ты будешь здесь жить. Отец Мелхиседек был высокой духовной жизни. Однажды, стоя на молитве, старец и его духовный сын услышали в ночной тишине приближение свадебного кортежа: топот конских копыт, игру на гармошке, веселое пение, хохот, свист. — «Отче, откуда здесь свадьба?» — «Это гости едут, надо их встретить». Старец взял крест, святую воду, четки и, выйдя из келий, окропил вокруг нее святой водой и осенил крестом —сразу сделалось тихо, как будто и не бывало никакого шума. Видимо, старцу явления эти были обычны и нисколько не смущали его. Под его мудрым окормлением и монах Ксенофонт в не долгое время сподобился стяжать все добродетели монашеские и преуспел в духовном делании, несмотря на то, что был почти неграмотный, едва расписывался. Но читать мог, хотя и с трудом, Евангелие и Псалтирь знал наизусть, службу церковную совершал на память, никогда не ошибался, а Священное Писание открывалось ему Духом Святым, и он мог толковать его не хуже любого богослова, хотя и простыми словами. Он отличался христианским смирением, которое редко кто может стяжать в течение всей своей жизни и за которое Дух Святой вселяется в человека и освящает его Божественной благодатию, делая его жилищем Своим. На Старом Афоне о. Кукша прожил 17, 5 лет. Молодым он был выше среднего роста, лицом белый, волосы черные: все принимали его за грека. В 1912 году на Афоне произошла смута, в результате которой 800 человек монахов, в том числе и отец Кукша, вынуждены были выехать из Пантелеимонова монастыря в Россию. Накануне отъезда о.Кукша побежал в пустыньку к своему духовному отцу и сказал ему: «Отче, я никуда не поеду! Вот лягу на берегу под камнем или под лодкой и умру здесь, на Афоне!» — «Нет, чадо, — возразил старец, — так Богу угодно, чтобы ты жил в России, там тоже надо спасать людей». — Затем вывел его из келий и спросил: «Хочешь увидеть, как стихии покоряются человеку?» — Хочу, отче! — Тогда смотри, — старец перекрестил темное ночное небо, и оно стало светлым, перекрестил еще раз — оно раскрылось, я о.Кукша увидел Господа во всей славе в окружении сонмов Ангелов и всех Святых. Он закрыл лицо руками, упал на землю и закричал: «Отче, мне страшно!» Через некоторое мгновение старец произнес: «Вставай, не бойся». Отец Кукша поднялся с земли — небо было обычным. На нем по-прежнему мерцали южные звезды. На следующий день он простился с любимой обителью и отбыл в Россию. Так Афонский монах Ксенофонт оказался насельником Киево-Печерской Лавры. Киевские монахи встретили афонских братьев недружелюбно, они знали только то, что с Афона их выслали за какое-то неповиновение или бунт и относились к ним с недоверием. Отец Кукша рассказывал, что первое время в Киевской Лавре он (и другие афонцы) тосковал по Афону и, ходя по пещерам, со слезами молился, лобызая мощи святых угодников, а киевские монахи говорили: «Вон, афонские воры пошли, надо следить, чтобы они не покрали деньги из кружек!» Слыша это, усугублялась скорбь афонских изгнанников. Но постепенно истина выяснилась, и на афонцев стали смотреть, как на «изгнанных правды ради». Во время 1-й Германской войны (1914-16 гг.) о. Ксенофонт вместе с другими монахами был направлен на послушание «братом милосердия» в санитарный поезд, который ходил по маршруту Киев — Львов, и где он обслуживал тяжело раненных солдат, некоторые из них были без рук и без ног, ему приходилось брать их на «загорбки» (на свою спину) и переносить на себе. Они были особенно нервные и нетерпеливые, били его по голове и плечам своими кулаками, пугали и оскорбляли его, а он с материнской любовью сносил их немощи и «носил их тяготы», как свои собственные. По окончании срока послушания в санитарном поезде о. Ксенофонт возвратился в Киево-Печерскую Лавру, где его вскоре рукоположили в сан иеродиакона, а через неделю в иеромонаха. Своим усердным служением Богу, любовью к Нему и ближним, смирением и послушанием о. Ксенофонт снискал всеобщее уважение среди братии и служил для них примером в монашеском делании. Когда Лавры коснулась волна самосвятских расколов, о.Ксенофонт был примером для других в сыновней верности канонам Матери Церкви. Отец Ксенофонт нес послушание в Дальних Пещерах: заправлял и зажигал лампады перед святыми мощами, переодевал святые мощи, следил за чистотой и порядком. «Мне очень хотелось принять схиму, — рассказывал он, — но по молодости лет (40 лет с небольшим) мне отказывали в моем желании. И вот однажды ночью я переодевал мощи в Дальних Пещерах. Дойдя до святых мощей схимника Силуана, я переодел их, взял на свои руки и, стоя на коленях перед его ракой, стал усердно ему молиться, чтобы угодник Божий помог мне сподобиться пострига в схиму». (В это время о. Ксенофонт был уже в сане игумена). И так, стоя на коленях и держа в руках святые мощи, он под утро заснул. Вдруг слышит сильный стук в двери наверху, которые в это время должны были быть уже открыты, — это братия шли от полунощницы прикладываться к святым мощам в Дальние Пещеры. Отец Ксенофонт положил святые мощи в раку и поспешил наверх открывать двери братии. Вскоре после этого о. Ксенофонт неожиданно тяжело заболел, как думали, безнадежно. Решено было немедленно постричь умирающего в схиму. При постриге нарекли ему имя в честь священномученика Кукши, мощи которого находятся в Ближних Пещерах и который несколько сот лет назад был послан из Киево-Печерского монастыря просвещать язычников вятичей. Многих из них обратил в христианскую веру, за что вятские шаманы отрубили ему голову. Его нетленные мощи привезли в Киево-Печерскую Лавру, где они почивают и по сей день. После пострига о.Кукша стал поправляться и вскоре совсем выздоровел. Однажды из Полтавы в Киево-Печерскую Лавру прибыл ее бывший насельник престарелый Митрополит Серафим, чтобы посетить любимую обитель и проститься с ней прежде своей кончины. Побыв несколько дней в Лавре, он собрался уезжать. Вся братия, прощаясь, стала подходить к Владыке под его святительское благословение. Старец, изнемогая от старости, благословлял всех сидя в храме. Следом за другими подошел и о.Кукша. Когда они облобызались, Митрополит Серафим воскликнул: «О, старец, тебе давно в этих пещерах место уготовано!» Об этом нам рассказывала схимница матушка Херувима, она жила рядом с Лаврой, ежедневно посещала Лаврские богослужения, была близкой духовной дочерью о.Кукши, и монахи-очевидцы поведали ей о предсказании прозорливого Митрополита. Одно время о.Кукша нес послушание в просфорне, выпекал просфоры. В Лавре тогда жили и молодые насельники, совсем мальчики 9-10 летние. Один из них впоследствии стал архиереем Нестором. Время было голодное, уже при советской власти. Дети часто прибегали в просфорню, спрашивали, нет ли «кривеньких» просфорочек. Отец Кукша насыпал их им полные карманы. Как-то он сказал будущему Владыке, чтобы тот пришил внутри подрясника карман побольше. На следующий день мальчик пришел в просфорню и показал карман, в который мощно было поместить целое ведро просфор. Отец Кукша с улыбкой вспоминал об этом, когда Нестор был уже Епископом. В 30-х годах Киево-Печерскую Лавру закрыли, монахов разогнали, некоторые устроились в Киевских храмах, многие скрывались в городе. Часто они собирались на ночлег у матушки Херувимы в маленькой комнатке человек по 19, спали, сидя на полу, тесно прижавшись друг к другу. Она готовила им скудную трапезу, поддерживала, чем могла. Отец Кукша устроился в храме на «Соломенке», едва ли не единственном в Киеве, где совершались Божественные Литургии. Ночевал он, как и другие, у матушки Херувимы. Однажды в большой праздник было особенно много народа в храме. Отец Кукша вышел причащать людей, его притиснули к самым Царским вратам кто-то нечаянно подтолкнул под руку, в которой он держал чашу со Святыми Дарами, и они пролились ему на ризу. Отец Кукша очень расстроился и истолковал этот случай как несчастное для себя предзнаменование. В то время подряд арестовывали духовенство, многих расстреливали. Вскоре арестовали и о.Кукшу, как «служителя культа», что считалось политическим преступлением. Это было в 1938 году. «Когда меня привели в тюремную камеру, — вспоминал о.Кукша, — в ней было много «урок» (хулиганов), все сидели на нарах, свободного места не было. В углу сидел знакомый священник, арестованный раньше меня. Я встал у двери со своим узелком, осматривался, ища себе места на нарах, а тот священник незаметно дал мне знак, чтобы я не двигался с места. Если бы прошел к нарам, меня бы урки избили — такой у них был тюремный «закон». Я оставался стоять у двери и молился про себя Богу. Вдруг урки потеснились и освободили для меня место на нарах, один говорит: «Отец, иди, садись здесь». В их камеру привезли также арестованного архиерея. Владыко был немолодой, тучный, грузный. Над такими урки особенно издевались: они садились верхом на архиерея, заставляли его возить их на себе по камере, изощрялись в оскорблениях и избиении, так что через несколько дней он похудел до неузнаваемости. Когда о.Кукшу отправляли из тюрьмы в лагерь, Владыка горько плакал, расставаясь с ним. Осудили о.Кукшу на 5 лет заключения в исправительно-трудовых лагерях и после отбывания срока наказания к 5 годам ссылки. Так в возрасте 64 лет о. Кукша оказался в далекой Сибирской тайге на изнурительных лесоповалочных работах. Труд был очень тяжелым, особенно в зимнее время, в лютые морозы, в снегу. Работали по 14 часов в сутки, получали по 400 граммов хлеба и «баланду» (похлебку), в которую иногда клали им по маленькому кусочку мяса, и они (заключенные) ели даже постом, «за послушание», чтобы не умереть с голоду. Как-то утром на 1-й день Рождества в барак, где ночевал о Кукша, пришли охранники и приказали: «Попы, выходите пилить дрова!» Отец Кукша и другие священники вышли на работу, а мороз был под 60 градусов. Вскоре они отморозили себе кто руку, кто ногу, а о.Кукша отморозил нос. Их всех с места работы отправили в больницу. Врач осмотрел о.Кукшу и сказал: «Ну, Величко, пропал твой нос!»—и намазал нос какой-то мазью, от которой он, к счастью, через непродолжительное время зажил. Вместе с о.Кукшой в лагере содержалось много духовенства и монашества (как мужчин, так и женщин). В то время в Киеве проживал епископ Антоний, который хорошо знал о.Кукшу и ценил за его добродетели. Однажды о.Кукша, будучи в заключении, получил от Преосвященного Антония посылку, в которую вместе с сухариками Владыко умудрился положить 100 частиц сухих Даров, чтобы о.Кукша ими причащался. Проверяющие посылку не обнаружили сухие Дары, или сочли их за сухари. «Но разве мог я один потреблять Святые Дары, когда многие священники, монахи и монахини, долгие годы находясь в заключении, были лишены этого утешения? Я сказал некоторым священникам, что получил Святые Дары и надо ими причастить монахов и монахинь». Священники под большим секретом оповестили «своих», чтобы те в назначенный день, в определенном месте, незаметно для конвоя готовы были принять Святое Причастие. Мы сделали из полотенцев епитрахили, нарисовав на них карандашом кресты, прочитали молитвы, благословили и одели на себя, спрятав под верхнюю одежду. Священники присели под кустами. Монахи и монахини по одному, по одной подбегали к нам. Мы быстро накрывали их епитрахилями-полотенцами, прощая и разрешая грехи, и показывали где, под каким кустом взять частичку Святых Даров, лежавших на бумаге. Так в одно утро по дороге на работу причастилось сразу 100 человек. Как они радовались и благодарили Бога за Его великую милость! Конечно, для многих это было последнее причастие в их многострадальной жизни... В лагере от изнурительной работы и плохого питания многие заболевали дизентерией, и почти все они умирали. Заболел и о.Кукша. Его положили в лагерную больницу, питание скудное, лечения почти нет никакого, нет и надежды на выздоровление. Его уже перевели в палату смертников, где находилось 70 или 80 человек больных. Начался врачебный обход. Врач молодой, тоже заключенный, подойдя к койке о.Кукши, спросил, откуда он. — Из Киева. — Я тоже киевлянин. Отец, я вылечу Вас, я не дам вам умереть! Он стал лично сам лечить о.Кукшу, приносил ему пищу, лекарства и месяца через два поставил его на ноги и выписал из больницы. «Это было на Пасху, — вспоминал о.Кукша, — я был такой слабый и голодный — ветром качало. А солнышко светит, птички поют, снег уже начал таять. Я иду по зоне вдоль колючей проволоки, есть нестерпимо хочется, а за проволокой повара из кухни в столовую охранников носят на головах протвини с пирогами. Так вкусно пахнет.., над ними вороны летают. Я взмолился: «Ворон, ворон, ты питал пророка Илию в пустыне, принеси и мне кусочек пирога!». И вдруг слышу над головой «кар-р-р!» — и к ногам упал пирог с мясом —это ворон стащил его с протвиня у повара. Я поднял пирог со снега, со слезами возблагодарил Бога и утолил голод». В 1943 году, в разгар войны, окончился срок заключения о.Кукши в лагере. Весной, на праздник Святого великомученика Георгия Победоносца вызвали меня в канцелярию лагеря. Начальник сказал мне, что я освобожден, спросил вежливо, не должны ли они мне что либо. Я сказал, что нет, не должны, хотя у них оставались мои 145 рублей денег, но я уже боялся и напомнить, чтобы не прогневить. Мне дали на дорогу 30 рублей денег (тогда буханка хлеба стоила 100-150 рублей), билет на поезд, и я отправился в ссылку в Смоленскую область. В дороге мне совсем нечего было есть. В одном купе со мною ехала молодая евреечка, — спаси, Господи, ее душечку, с 3 летним сыночком. Она спросила, куда я еду и не священник ли я, сказала, что ее отец раввин тоже в заключении. Она все трое суток кормила меня до самого Соликамска и с собой дала немного денег. В Соликамск я приехал под вечер, сошел с поезда и пошел искать квартиру: одна монахиня в лагере дала мне адрес своей сестры и сама написала ей письмо, чтобы та приняла меня на пару дней. Я пришел по адресу, попросился ночевать, так как город незнакомый, а на улице холодно. Хотя была уже весна но ночи холодные. Но сестра той монахини не пустила меня, сказала, что мужчин в дом она не пускает. Я пошел в скверик, сел на лавочке, а когда стемнело, лег, положив свой узелок под голову. Только уснул, вдруг слышу, кто-то будит меня, смотрю — милиционер: «Папаша, тут не положено спать!» Я был одет прилично, на мне был суконный пиджак, поверх которого я одел чистую парусиновую курточку (на локтях заплаточки), чтобы не попачкать пиджак. Я сказал, что еду из заключения и должен добраться до г. Кунгура, но уже поздно, а ночевать мне негде. Милиционер сочувственно ответил, что ему не жалко, чтобы я тут спал, но могут ограбить, отнять вещи. Я показал ему на свой узелок с бельем: вот и все мои вещи, кто их возьмет? Так до утра я просидел на лавочке, а потом поехал в г. Кунгур, откуда в ту деревню, в которую меня выслали.
|