Из архива Виктории Дубинской, Москва

Маша пришла ко мне весной. Она расставалась с любимым мужчиной. Так она сказала мне на первой встрече. В процессе нашей работы мы делали открытия: как отгоревать утрату, как начать снова радоваться жизни, как доверять друг другу и другим людям (кстати, только на третьей встрече Маша призналась мне, что ее любимый человек – женщина). Я просила Машу быть внимательной к своим переживаниям. Ей было проще их записать. В результате чего, появился этот текст. Этот текст моей клиентки публикуется с ее разрешения.

Виктория Дубинская

Прямо сразу. Влюбилась. В женщину. Влюбилась до безумия.

Если честно, хочется сразу сказать что-то вроде: «да вы не думайте, я не такая…я нормальная», но… не буду. Так как я не знаю, что есть норма, а что – нет. И никто не знает. Просто скажу, что мне 20. Такое со мной случилось впервые. У меня всегда было много внутренних проблем, но я, как все, жила с ними и где-то даже была счастлива. Хотя, что такое счастье по-настоящему, впервые я узнала зимой 2001 года. Тогда я поняла, что меня можно любить, не я могу, – это я поняла значительно раньше, – а меня…

Я витала в облаках, сама не замечая, что безумно, беззаветно счастлива. Я вся светилась, глаза мои горели тем самым знанием, что я красива, любима, нужна. Близкие люди недоумевали. Они меня не узнавали. Чаще всего тогда мне говорили, что я «ожила». Конечно, стоит оговориться, что все было не так просто. Мое еще почти наивное сознание столкнулось с массой незнакомых и сложно постижимых явлений. Во-первых, когда я сказала, что влюбилась в женщину, я была не совсем права. Да, физически – это женщина. Но влюбилась я в мужчину. Все способствовало этому: внешний вид, фигура, голос, манеры, даже запах – мощнейший стимул – все было мужское. От этого сносило голову напрочь. Более того, все это было подчеркнуто мужское, что называется, лучшее из возможного. Я до сих пор, находясь уже в здравом уме и трезвой памяти, голову даю на отсечение, что ни одна из адекватных, способных любить и хотеть женщин, не устояла бы перед ней, если бы она поставила себе целью добиться этого. Вот тут как раз и кроется «во-вторых». Я не влюбилась. Меня влюбили, самым наглым образом проманипулировав всеми слабыми местами моей личности. Коих, в силу женского одиночества и огромного… скажем, гендерного потенциала, было очень много. Проще говоря: хотелось любви. И, чтобы быть совсем откровенной, скажу – много усилий ей приложить не пришлось. Сначала она стала моим другом. Очень близким, любимым человеком, который постоянно вызывал массу эмоций. Она провоцировала мое волнение за нее, все время появлялись какие-то экстремальные ситуации, из которых она (ну кто бы сомневался?!) всегда выходила с потрясающим достоинством, практически раскланиваясь под бурные аплодисменты. Мои, все чаще. Следом шло уважение. Я ее очень уважала. Мне были представлены все те качества, от которых я просто сходила с ума: смелость, ответственность, обязательность, сила – умение справиться с любой поставленной задачей и многое, многое другое.

Думаю, очевидно, что, когда я окончательно поняла, что происходит, сначала – с ней, а потом – и с собой, то испугалась. Я просто впала в отчаянье. В замешательство. Я не знала, что мне теперь делать и как себя вести. «В меня влюбилась женщина» – эта фраза не давала мне покоя ни днем, ни ночью. Естественно, встала проблема освещения происходящего со мной для близких друзей и – отдельный разговор – для родственников. С первым я справилась довольно быстро и легко. Мои друзья – люди гибкие и, главное, любящие меня, так что там я нашла только понимание, радость, поддержку. А вот со вторым все было значительно сложнее. Долгое время я просто закрывала глаза на то, что наши отношения с родственниками ухудшились. Я просто не придавала этому значения, находясь в своем любовном угаре. Я страшно злилась на разговоры сквозь зубы, но продолжала делать вид, что все ОК, чем, впрочем, занимались и мои близкие. Параллельно шел бой с собой. Вот с кем было действительно тяжело договориться. Я долгое время пыталась убедить себя, что ничего серьезного не происходит, что все это очень скоро кончится. А ведь, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. И мне, как человеку честному с собой, пришлось-таки однажды признать, что мне хорошо, что меня любят, и я, вроде, тоже люблю, и сегодня-завтра все это не закончится. Тогда я поняла, что больше не могу выносить тот вакуум, который сформировался дома, и решила поговорить с мамой. Было очень страшно. Хотелось забиться в угол, уйти из дома, сделать, что угодно, только не заводить этого страшного разговора. Но мне пришлось. Я говорю: именно пришлось, потому что реального выбора у меня не было. Мои родные – это одни люди на всю жизнь. И мне пришлось отчитываться за свой выбор любимого человека, чтобы не разрушить окончательно наши и без того не простые отношения стеной молчания и взаимных обид. Разговор был чудовищно сложен для меня. И для мамы тоже, так как она вообще отказывалась на него идти, и отдельной трудностью было разговорить ее, а потом хоть как-то успокоить, дать какую-то опору, чтобы все осознать и двигаться относительно этого. У ее дочери, у ее маленькой всегда и во всем рациональной и здравомыслящей девочки роман с женщиной. Надо жить с этим. И она стала жить, за что огромное ей спасибо. Это потребовало поистине титанических усилий от нас обеих.

На этом, пожалуй, я закончу описательную часть своих записок и перейду к эмоциональной составляющей и, собственно, своему исцелению. Я употребляю именно это слово, потому что хотя, поверьте мне, нет никакой разницы, кого любить, с кем проводить время, с кем ссориться и мириться – мужчина это или женщина – если это сильное чувство, то это чувство определенно к человеку, но не представителю какого-либо из полов, а мое отношение к ней было, точнее, стало постепенно нездоровым. Я окунулась в нее с головой, мне не был нужен практически никто вокруг, меня, по большому счету, вообще мало интересовала окружающая действительность, если мы не были вместе. Но, согласитесь, это не оттого, что мы обе, вроде, представители одного пола, это была моя глубоко личная проблема. Которую я однажды все-таки признала и захотела избавиться. Вот почему я говорю исцеление.

Итак. Все закончилось. Рассказывать про это мне, откровенно говоря, совсем не интересно, так что ограничусь просто фактом: через пять месяцев нашей очень бурной любви она начинает пропадать. Сначала на неделю, после чего неожиданно появляется, а затем исчезает уже очень надолго – практически на 2 месяца, в течение которых и начинает происходить самое интересное. Самое важное.

Я очень страдала. Мне подарили все: любовь, нежность, заботу, развлечения, сказку, быль, ночи, дни, новых людей, новый мир – себя, а потом все отобрали. Абсолютно все. Появилась злость, грубость, вечное раздражение, бесконечный крик, изоляция… у меня не осталось ничего из того, что мне подарили. Но я была рада. Хотя бы тем, что мы вместе. Потом не стало и этого. И пришло отчаянье. Просто дикое, бесконечное отчаянье. Мне уже ничего от этой жизни не хотелось, и никто меня не интересовал. Мне нужна была только она. Да-да, как в той песне, в точности: «я сошла с ума, мне нужна она», только лет мне было не 15, как героиням той истории. Но от тюрьмы и от сумы… Я стала буквально задыхаться без любимого человека. Сознательно ли, подсознательно, сейчас не смогу проанализировать, но я выбрала такую роль: роль сильной женщины. Я взяла себя в руки. Я не плакала (что мне абсолютно не свойственно), я даже старалась об этом не думать, и у меня все это неплохо получалось, за что я страшно гордилась собой и уважала свою силу воли. Я старалась не говорить на эту тему, так как было очевидно, что мне это не по силам. Так продолжалось некоторое время, пока я вовремя не поняла, что очень верно превращаюсь в ту себя, которая была до любви. В добрую, красивую девушку со стеклянными глазами, о которых так много мне говорили, когда они ожили и засветились жизнью и надеждой. Вот без чего я жить не смогу – поняла я. Мне нужно во что бы то ни стало вернуть себе надежду, а там, глядишь, и любовь. Я поняла, что это критическая точка. Больше тянуть нельзя – надо что-то делать, иначе я снова потеряю себя, только успев приобрести. Сначала я подумала наедине с самой собой о том, что же, собственно, происходит. Призналась, что мне очень больно, что я чувствую любовь и сильную тоску от разлуки. Потом я проговорила это с несколькими друзьями. И приняла окончательное решение: самой мне не разобраться, мне нужна помощь профессионала. А так как я глубоко уверена, что все, что происходит, происходит со смыслом, а если тебе действительно что-то необходимо, то это обязательно появится в твоей жизни, нужно только приложить минимум усилий, я нашла того, кто гипотетически мог бы мне помочь. Впоследствии оказалось, что поиски закончились на первом же человеке, который может помочь мне практически. Тут в моем повествовании и появляется Вика. Человек, который, как компас в лесу, помог мне, опираясь на мои личные силы и ресурсы, выбраться из этой тьмы, непроходимой чащи проблем и боли.

Итак. По порядку. Когда я решилась обратиться за помощью (хочу отметить, что само это решение не вызвало особых затруднений, меня не терзали сомнения о том, что это очень серьезный шаг и что, наверное, это свидетельствует о моей ненормальности – нет, я легко и просто подошла к своему выбору), я попросила своих верных друзей помочь мне с поисками достойного человека. И он был найден очень быстро, так что мое стремление не успело увязнуть в круговороте бытовых проблем. Когда в руках у меня уже был номер телефона Вики, я тоже особо не задумывалась – и позвонила практически сразу. А вот договорившись на конкретный день, я как-то сникла. Занервничала.

В день икс у меня было стойкое желание позвонить, сказаться больной, хоть как-то оттянуть этот момент, сейчас я даже не смогу объяснить почему… Это была сложная гамма чувств. В общем, я, как и всегда, преодолела этот глупый страх и поехала. Вика сразу, с первых минут общения, произвела на меня, скорее, положительное впечатление, и я почти расслабилась. А по прошествии буквально 15-20 минут я расслабилась окончательно, поняла, что мне очень легко и приятно говорить с этим человеком, и рассказ полился рекой. Мне надо было рассказать так много! Про то, что моя проблема – это развалившийся роман с женщиной, я рассказывать не стала. Во-первых, мне казалось, что это не так существенно (я рассказывала все о ней, только в мужском роде), а во-вторых, я не знала, как она отреагирует. И мне было не по себе от этого. Кто знает, может, она не смогла бы преодолеть своих внутренних убеждений, и наше общение закончилось бы, не успев начаться. Точнее, формально оно бы, вероятно, продолжалось, но без некоторой личной симпатии и открытости не было бы столько эффективно.

Сейчас у меня осталось ощущение, что я рассказала тогда очень много и успела многое услышать в ответ, хотя прошел какой-то час. Я была предельно откровенна (за исключением моей «маленькой недоговорки») и очень хотела получить ответы на свои вопросы, хотела услышать, как она может мне помочь – в общем, очень активно шла на контакт. Надеюсь, это как-то помогало тогда.

Я была невероятно довольна нашей первой беседой, узнав для себя и о себе действительно много нового.

Уже через считанные минуты я абсолютно точно решила, что приду сюда еще, так что когда Вика заканчивала нашу первую встречу, я уже думала о следующей. Подтвердились многие из моих догадок о себе, но одно тогда для меня было действительно новым, что впечатлило меня неимоверно и стало, наверное, самым главным для того, чтобы понять себя по-настоящему. Я говорю о моем внутреннем ребенке, о котором Вика мне достаточно подробно рассказала. А я, соответственно, рассказала ей, что знала. С тех пор мы очень дружим (с ребенком, я имею в виду, хотя и с Викой тоже J). Я перестала периодически испытывать сильное чувство злости на себя, а точнее – на свою детскую составляющую.

Следующий раз мы встречались с Викой через неделю. Это была потрясающая неделя. Я как будто впервые познакомилась сама с собой, я все время прислушивалась к себе, позволяла чувствовать все, что угодно. Звучит странно, но до этого я действительно не разрешала себе многих чувств, от этого, разумеется, появились разного рода проблемы. Я имела о себе какое-то представление, сформированное как мною лично, так и, конечно, окружающими. И старалась не только действовать (это еще полбеды), но и чувствовать в соответствии с этим образом. Поэтому за многие совершенно естественные чувства и мысли сформировала комплекс вины, который регулярно давал о себе знать и мешал жить полноценно. Я тогда почти физически почувствовала освобождение, как будто долгое время мышцы моего тела находились в сильнейшем напряжении, но поскольку по-настоящему это можно почувствовать только тогда, когда напряжение спадет, то именно эта неделя стала началом Понимания. Вот что я писала в тот период (поскольку я показывала тогда эти записи Вике, то я пишу о своей любимой еще в мужском роде).