Басенка про жеребенка с крылышками

Жила-была в табуне одна кобыла, паслась она на лугу, и вот родилось у нее два жеребенка. У всех жеребята как жеребята, а у этой крылатые.

Другие жеребята крылатых жеребят сильно обижали. То ли «Гадкого утенка» начитались, то ли просто были треснутые на голову, но обижали. Один жеребенок терпел и, как его мама, занюхивал обиды ромашками. А как подрос, стал учиться летать. Поднимется на гору и работает крыльями час за часом, всё пытается от земли оторваться. Тяжело это, больно, но очень хочется.

А брат его крылья под попоной спрятал, кусаться научился, удар задним правым копытом поставил и стал своим в табуне. Только больше всего боялся попонку снять, чтоб под ней кто крылья не увидел. Едва кто подойдет, он сразу задом поворачивается и копытом в морду. У лошадей-то память короткая: чего они неделю не увидят, того для них нет.

А через пару годиков случайно за ветку спиной задел, упала попона, он смотрит: а крылышек и нету. Усохли. Одни какие-то хвостики арбузные торчат. Ну а арбузный хвостик — ерунда, он где угодно вырасти может.

А у второго жеребенка, который все на гору бегал тренироваться, крылья выросли-таки. Большие, белые, сильные. Еще бы: с утра до ночи летал. Спасибо надо сказать, что ноги не атрофировались.

Как-то летит он над полем, а тут по дороге через поле человек идет. Курчавый, под глазом фингал, босиком и штаны рваные. В общем, типичный импресарио.

— О, — говорит импресарио. — Глазу своему подбитому не верю! Пегас!

А глупый жеребенок и не знает, чего это такое. Только на всякий случай вежливо ржет.

Приманил его импресарио яблочком и предлагает:

— Друг мой, у тебя, как у женщины с бородой, явный природный талант! Будешь в цирке выступать?

А конь, хоть и не знает, что такое цирк, чему угодно уже рад, потому как новизны хочется. Согласился.

Забрался на него импресарио и полетели они в столицу, в центральный цирк. А там, в цирке, давно уже кризис жанра был. Зрители не ходили, труппа разбрелась. Остались два жоглера, акробат, женщина-змея да спившийся клоун. Был еще фокусник, да только он больше по зрительским бумажникам работал. Напустит туману – цап-царап! – и ваш бумажник в астрале. С астрала и спрашивайте.

Обрадовались циркачи, обступили — это ж надо, крылатый конь!

Помыли его, сбрую нашли красивую от сдохшей зебры, которая тележку с собаками возила, афишку нарисовали — готово!

Пошли у них дела хорошо. Детишки Пегаса любят. Как только он взлетает в лучах прожектора — все в ладоши хлопают. В кассу очереди стоят.

Импресарио щетину на шее выбрил, зубы вставил, рваные штаны выбросил, золотые часы купил и стал весь из себя успешный руководитель. Вечером в ванной лежит, в потолок кольца дыма пускает и мучается философской мыслью: завянет цветочек на окошке ежели его коньяком полить али не завянет.

А конь летает и летает. День за днем, месяц за месяцем. Да только прошло время — стал крылатый мучаться. Во-первых, летать приходится по одному маршруту, да и вообще тесно ему в цирке. Только взлетишь – уже и прилетел. Опять же кругами летать – не фонтан.

А тут еще как-то орла увидел и стало ему казаться, что орел-то вон получше его летает и повыше. Но оно и понятно: курица не птица, конь не самолет. И стало коню обидно. Говорит он импресарио: ты как хочешь, мол, а я высоко летать буду. Хочешь, в цирке пусть потолок проломят, а нет — так всего хорошего.

— Нет, — говорит импресарио. — Ты не летай высоко!

— Почему! Я ж так воспарю! — говорит крылатый конь.

— Ну и воспаришь, а зачем тебе это?

— Ну как же!

— А так! Стервятники вон как высоко летают, а всякую дохлятину лопают. А ты вон овес, яблочки. Кобылы твои фото в конюшнях прикалывают. Опять же — высоко полетишь, детям тебя не будет видно. Они в цирк ходить перестанут. А будешь чудить, я тебя на шпагоглотателя поменяю. Он, кроме шпаг, еще рыболовные крючки вместе с леской заглатывает и плевком за двенадцать метров свечку гасит.

Рассердился пегас, овес из кормушки мордой раскидал, яблочки растоптал и улетел в горы. И что с ним сейчас, никто не знает.