Глава 15. На следующее утро не было намечено никаких развлечений, но накануне вечером, прежде чем все удалились ко сну

На следующее утро не было намечено никаких развлечений, но накануне вечером, прежде чем все удалились ко сну, говорили о прогулке по парку. Предполагалось, что садовник расскажет гостям о выращиваемых в оранжерее растениях, ни одно из которых, как было с сожалением замечено, не являлось плотоядным. Синтия едва успела застегнуть платье и надеть туфли — собиралась спуститься вниз к завтраку, — когда раздался резкий стук в дверь.

Котенок тотчас метнулся под кровать.

— Мистер Майлс Редмонд хотел бы поговорить с вами прямо сейчас, мисс Брайтли, — сообщила горничная, когда Синтия открыла дверь. — Он в библиотеке. Он сказал, что вы знаете, где это.

Еще бы ей не знать, где находится библиотека. Она выкурила там сигару, пока не оказалась в его объятиях.

А сегодня вечером он сам окажется в объятиях леди Мидлбо. На третьем этаже, четвертая дверь налево...

Если, конечно, она правильно истолковала их разговор. Синтия со вздохом покачала головой. Нет, она не желает являться по его вызову! Но судя по выражению лица горничной, Майлс был настроен не самым добродушным образом. Скорее наоборот.

Синтия подчинилась.

В библиотеке все еще пахло табаком. Майлс, стоявший посреди комнаты, обернулся на звук ее шагов.

— Вайолет пропала, — сказал он, не тратя времени на приветствия.

«Случилось что-то ужасное!» — поняла Синтия. Потому что его голос был слишком уж... спокойным.

Синтия невольно поежилась. Будь она мышкой, попыталась бы найти убежище от надвигающейся бури.

А Майлс был очень бледен. Должно быть, он поздно вернулся со встречи с коллегой-ученым, но вряд ли причиной его бледности была усталость.

— Вайолет пропала? — тупо переспросила Синтия. У нее возникло тягостное подозрение, что она знала почему.

— Да, мисс Брайтли, — ответил он все так же спокойно. — Ее никто не видел после вчерашнего ужина.

Синтия бросила на него осторожный взгляд.

— Вы уверены?

— Это выяснилось после опроса слуг, проведенного лично мной и Джонатаном. Мы обыскали все поместье. Ее нигде нет. Она пропала.

«Выходит, Вайолет все-таки проделала это. Сбежала с цыганами. Вот сумасшедшая!» — подумала Синтия с восхищением.

Майлс шагнул к ней, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отступить.

— У вас есть какие-нибудь идеи? Куда она могла деться? — спросил он со сдержанным гневом.

У Синтии перехватило горло.

— Возможно, она отправилась в цыганский табор, — выдавила она наконец. — Там был один... — Она осеклась под убийственным взглядом Майлса.

— Почему вы так решили? — осведомился он нарочито спокойно.

— Кажется... я упомянула, что цыгане живут на колесах, когда Вайолет сказала, что ей понравилось бы путешествовать... Я не думала, что она...

— Что вы не думали? — Он повысил голос, издав неприятный смешок. — Я ни на секунду не поверю, что вы не знали, что делаете. Вайолет импульсивна, мисс Брайтли. А вы с вашим знанием человеческой натуры и умением манипулировать людьми... Вы не могли не предвидеть последствий. Тем не менее, вы поощрили ее. И после этого вы называете себя ее подругой?

Его слова жалили, как искры от наковальни. В комнате стало душно от его ярости.

Вот почему он такой бледный, сообразила Синтия. От ярости. И страха за сестру.

О, как же она ненавидела его в этот момент! И вместе с тем ей хотелось подойти к нему, положить руку ему на грудь и успокоить его. Тем более что она не могла не признать его правоту. В глубине души она точно знала, что делала, когда сказала Вайолет, что цыгане уезжают.

Этот ужасный человек всегда прав, черт бы его побрал!

Но будет несправедливо, если она примет всю вину на себя.

Охваченная негодованием, Синтия шагнула к нему, и он, как ни странно, попятился.

— Я понимаю, что вы бойтесь за нее, Майлс. Но ей скучно. Она умна, деятельна, избалована и не имеет ни малейшего представления, что делать со своим временем. Вот причина ее легкомысленных поступков. Думаю, ей не хватает настоящего брата.

Майлс тяжко вздохнул. Ярость, бушевавшая в нем, мгновенно погасла, и на смену ей пришла боль.

«Ах да, Лайон, ахиллесова пята семьи, — вспомнила Синтия. — Как же я забыла о Лайоне и о том, что Майлс никогда не заменит старшего брата? Что он должен чувствовать сейчас, когда и сестра исчезла?»

Синтия отчаянно искала слова, чтобы извиниться. Майлс тоже молчал, словно стыдился, что обнаружил свою слабость.

Когда он снова заговорил, в его голосе не было ярости, только усталая непреклонность.

— Но на нас лежит ответственность, мисс Брайтли. Потому что мы знаем, видим и понимаем больше, чем те, кто нам небезразличен. Мы обязаны присматривать за ними. Понимаете?

Синтия вдруг осознала, что ее пальцы, вцепившиеся в складки юбки, онемели. Она разжала кулаки; глядя в темные бездонные глаза Майлса.

Он сказал «мы».

Включил ее в число сильных людей, которые видят и понимают больше, чем другие. И невольно признал, что между ними есть фундаментальное сходство. Они оба сильные. Сильнее, чем окружающие. По характеру. По необходимости.

От сознания, что он считает ее такой, у Синтии перехватило дыхание.

Она никогда не смотрела на себя в таком свете — как на сильную личность. Она просто пыталась выжить. В конце концов, ей приходилось самой заботиться о себе. Всю жизнь.

Но кто заботился о Майлсе?

Вчера она наблюдала, как он назначал свидание замужней женщине. Он строил свое будущее так же верно, как она пыталась строить свое.

Ах, если бы она могла заключить его в объятия и не отпускать, пока на его лицо не вернутся краски, а тело, скованное страхом, не расслабится! Она была готова на все, чтобы избавить его от боли и отчаяния.

Они молчали, глядя друг на друга. Наконец Майлс отвернулся, словно сожалея о собственной откровенности. Оказывается, этот целеустремленный и бесстрашный мужчина не так уж неуязвим.

О, что же они делают друг с другом?!

— В определенном смысле, Майлс... это замечательно.

Он резко повернулся к ней.

— Замечательно? — переспросил он с отвращением. — О чем вы, черт побери, толкуете?

— Обо всем... этом. — Она сделала неопределенный жест рукой, как будто давая понять, что речь идет обо всем, что имело отношение к ним обоим. — Вы очень волнуетесь за Вайолет, да?

Он кивнул:

— Я бы сделал для нее... абсолютно все.

Синтия грустно улыбнулась:

— Вот именно. — Она отвернулась от него и уставилась в окно.

Последовало молчание. Что ж, неплохо. Кажется, она лишила его дара речи. Повернув голову, Синтия обнаружила, что Майлс наблюдает за ней.

— Мне очень жаль, если я причастна к этой истории. Правда.

Он коротко кивнул, глядя на нее с отсутствующим видом.

— Сожалею, что вышел из себя.

Она заметила, что он не извинился за то, что наговорил ей во время своей вспышки. Очевидно, Майлс не собирался оскорблять ее подобным извинением. И все, что он сказал о ней, было правдой — она знала это.

— Не уверена, что вы действительно сожалеете, что вышли из себя. Я, во всяком случае, не жалею. — Синтия улыбнулась.

Казалось, он удивился, но она не оставила ему времени на вопросы и тотчас проговорила:

— Я бы съездила в цыганский табор, мистер Редмонд. Они намеревались сняться сегодня утром.

Майлс открыл рот, затем закрыл его и нахмурился, прикусив губу. Он явно хотел что-то сказать, но не мог облечь свои мысли в слова.

Синтия снова испытала странную нежность и огромное удовлетворение оттого, что ей удалось ли шить такого умного мужчину дара речи.

— Спасибо, — сказал он наконец.

Затем круто развернулся и вышел из комнаты.

Прискакав в табор, Майлс обнаружил, что его обитатели охвачены бурной деятельностью; они разбирали свои шатры, так как теперь другой город ждал наездников, гадалок и целительниц. И никто не знал, когда цыгане вернутся в Суссекс: через год или месяц. Но они были такой же неотъемлемой частью местного пейзажа и городской жизни, как пивная, церковь и академия мисс Эндикотг, высившаяся на холме.

Было невозможно не заметить Вайолет. Она пристроилась на большом камне посреди всей этой активности. Майлс спешился, привязал поводья Рамсея к нижней ветви ясеня и направился к сестре, испытывая одновременно облегчение и гнев.

С минуту они молча смотрели друг на друга.

Майлс знал, что его сестра считалась бриллиантом чистой воды. Но для него она была просто Вайолет. Он помнил ее ребенком с темными кудряшками и блестящими глазами. Она была смешливой, озорной и смышленой и постоянно следовала по пятам за своими братьями. Она была близким существом, с которым он играл, кого дразнил, о ком заботился и кого любил всю свою жизнь.

— Похоже, сбежать с цыганами совсем не так просто, как можно подумать, — заметил он непринужденно.

— Они не хотят брать меня с собой, — пробурчала Вайолет.

— Представляю...

— Но я могла бы быть полезной.

Тут Майлс увидел целительницу, Леонору Эрон. Она бросила на него яростный взгляд и что-то пробормотала по-цыгански.

Майлс снова повернулся к сестре:

— Ты провела здесь всю ночь?

— Я приехала сегодня утром. Миссис Эрон держала меня в своем шатре.

— Спасибо, что присмотрели за ней, миссис Эрон, — сказал Майлс цыганке.

— Не стоит благодарности, мистер Редмонд. У меня у самой есть дочь, знаете ли... — Теперь она взглянула на него с сочувствием.

Неподалеку табун разномастных цыганских лошадей встряхивал гривами, наслаждаясь ветерком; казалось, животные радовались тому факту, что скоро снова двинутся в путь, развлекая зрителей в других уголках Англии. «Очевидно, цыганские лошади тоже становятся цыганами», — предположил Майлс.

Проследив за взглядом Вайолет, он увидел Сэмюела Эрона. Тот повзрослел, превратившись в красивого юношу. Он то и дело поглядывал в сторону Вайолет. Наткнувшись на свирепый взгляд Майлса, юноша вздрогнул и поспешил к лошадям.

— Тебе известно, что цыгане считают посторонних нечистыми? — поинтересовался Майлс. — Ничего личного. Обычный предрассудок.

Вайолет проводила Сэмюела взглядом.

— Какая ирония, — заметила она со вздохом. — Учитывая, что я — очень чистая.

Майлс опустился на землю рядом с сестрой и тоже вздохнул.

— Почему? — спросил он.

— Что... почему? — Девушка округлила глаза. — Что ты имеешь в виду?..

— Хватит, Вайолет! — Он произнес это так резко, что сестра изумленно моргнула. — Скажи, почему ты сбежала? Ты хоть сама понимаешь? Из-за Сэмюела Эрона?

Вайолет открыла рот, собираясь что-то ответить, но, очевидно, передумала. А потом вдруг сказала:

— Ты выглядишь усталым, Майлс.

Он бросил на нее сердитый взгляд. Но ее удивление казалось искренним, а не попыткой отвлечь его.

«Еще бы... после полуночных бдений с Синтией Брайтли...» — мелькнуло у него.

— Полагаю, это как-то связано с исчезновением моей сестры, — сказал он язвительно.

Вайолет вздрогнула. Слово «исчезновение» имело в их семье вполне определенный смысл.

Они снова помолчали.

— Нет, — сказала она наконец. — Это не имеет отношения к Сэмюелу Эрону. Хотя он красивый парень, он из другого мира. Думаю, ты понимаешь это, как никто другой. А Сэмюел... — Она вздохнула, откинув с глаз непокорную прядь. — Это не связано с ним. Я не знаю, почему я это сделала, Майлс. Честное слово.

Он подавил искушение хорошенько встряхнуть сестру.

— Вайолет... предположим, что ты сбежала бы с цыганами. Просто... исчезла в ночи. И мы никогда не увидели бы тебя. Ты хоть представляешь, каким ударом это стало бы для отца и мамы, для всех нас? Неужели тебя это совсем не волнует?

Вайолет заплакала. Вначале тихонько, чтобы брат не заметил — ведь она придавала очень большое значение своему внешнему виду. Но это были, искренние слезы, и вскоре они потекли ручьями, со шмыганьем носа и рыданиями.

Майлс страдал вместе с ней. Он не выносил слез Вайолет с того момента, как она родилась. Но он не стал утешать ее, похлопывая по спине и повторяя «ну-ну». Иногда полезно поплакать. При условии, что это — искренние слезы, которые облегчают душу, давая выход горечи и досаде, а не способ заставить кого-то — обычно мужчину — почувствовать себя неловко.

Поэтому Майлс позволил сестре выплакаться. Наконец она вытащила свой идеально чистый платок и изящно промокнула глаза — со своей неизменной аккуратностью. Майлс всегда удивлялся: как ей это удается с ее-то легкомыслием?

— Мне очень жаль, что я причинила тебе беспокойство, Майлс.

— Знаю, — мягко ответил он.

— Просто... я скучаю по нему.

По Лайону.

— Я тоже скучаю по нему.

— И я ненавижу его за то, что он уехал. Ее тоже. — Вайолет умудрилась настолько демонизировать Оливию Эверси, что отказывалась произносить ее имя — словно одно его упоминание могло вызвать дьявола. — Ненавижу за то, что она заставила его уехать. Все было чудесно, а теперь... все разрушено. И все так странно...

Майлс не сказал бы, что все разрушено. Им всем как-то удалось пережить исчезновение Лайона. Жизнь Редмондов продолжилась — со смехом, спорами и деланием денег. Но это и впрямь была странная жизнь. Он не знал, уехал его брат или с ним что-то случилось. И у него частенько возникало странное ощущение, подобное бесконечному падению в бездну, когда не знаешь, есть ли у нее дно и когда его достигнешь. Казалось, на их семью теперь действовала какая-то иная сила тяготения.

— Мы не знаем, что произошло на самом деле, Вайолет. — Он повторял эту фразу столько раз, что она начала терять смысл и звучала странно даже для его собственных ушей. Были моменты, когда он тоже начинал ненавидеть Лайона.

Но ему надоело потакать Вайолет. Благодаря одной, вполне определенной, гостье он приобрел вкус к прямоте и честности. За выходками его сестры стояли любовь и забота семьи, воспринимаемые ею как должное. Она всегда могла рассчитывать, что ее выручат, а потом пожурят и приласкают — чтобы она ни сделала. И ни разу родители и братья не обманули ее ожиданий. Так что ее легкомысленные поступки вовсе не требовали храбрости. Это были, как указала Синтия, прихоти скучающей и своенравной девушки, которая не имела ни малейшего понятия, куда девать свою энергию.

— Ты действительно думаешь, что Оливия Эверси могла заставить Лайона сделать что-нибудь против его воли, Вайолет? Ты же знаешь Лайона.

— Она разбила его сердце. — Вайолет произнесла это так, словно Оливия совершила тягчайшее преступление. И вероятно, она полагала, что разбитое сердце могло оправдать любое поведение.

— Это всего лишь догадки. — Майлс пожал плечами.

Тем временем цыгане принялись седлать лошадей, на которых они собирались ехать верхом. Остальных запрягли в фургоны, куда погрузили узлы и сундуки.

— Майлс... — начала Вайолет с несвойственной ей робостью. — Просто... иногда мне кажется, что этого недостаточно.

Он повернулся к сестре, озадаченный столь странным заявлением.

— Чего недостаточно?

Вайолет молчала. Словно, сказав эти слова, испугалась и теперь надеялась, что брат забудет о них.

Майлс догадывался, что она хотела сказать. Синтия права: Вайолет слишком умна и деятельна, чтобы удовлетвориться тем образом жизни, который она вела в Суссексе и даже в Лондоне.

Он не представлял, что сказать ей. Наконец пробормотал:

— Я тоже скучаю по Лайону, Вайолет. Но его здесь нет. И я знаю, что я — не он и никогда им не стану. Мне очень жаль, но я понимаю, что никогда не смогу заменить...

Он умолк, потому что сестра резко повернулась к нему и уставилась на него в изумлении.

— В чем дело, Вайолет?

— Майлс, неужели ты не знаешь, что без тебя мы бы все разлетелись в разные стороны? — Она казалась искренне удивленной.

— Мы?..

— Редмонды, — произнесла она с нажимом, словно говорила со слабоумным ребенком. Никто никогда не говорил с ним таким тоном. — Мы все.

— Ну, полагаю, теперь я... наследник-регент, если угодно. Поскольку Лайон отсутствует, моя роль изменилась, и от меня ожидается...

— Ради Бога, Майлс! — перебила она. — Так было всегда. Кажется, есть научная теория, которую ты однажды пытался объяснить мне... Ну, о силе, которая удерживает луну на небе, притягивая ее к земле, чтобы она не улетела в космос.

— Начнем с того, что это — гравитация, — подсказал Майлс, гадая: куда же она клонит?

— Возможно, — кивнула Вайолет. — Но я о том, Майлс, что так было всегда. То есть если бы исчез ты, то мы бы все разлетелись как планеты по Солнечной системе. Папа поглощен деланием денег, ненавистью к Эверси и собственной значимостью. Маму волнует только семья, дом и вещи, которые она может купить. Ей этого хватает. Лайон был постоянно занят — старался стать достойным наследником, таким, чтобы все гордились им. А Джонатан — это Джонатан. Я хочу сказать, что Лайон, возможно, был солнцем всего этого, но ты — земля. Ты позволяешь нам всем быть теми, кем мы являемся, потому что ты такой, какой есть. Надежный и заботливый. Мы все знаем, что можем положиться на тебя. Даже отец. А когда ты отправился в Южные моря, что казалось очень экстравагантным поступком, — даже тогда я нисколько не сомневалась, что ты вернешься к нам. Потому что ты — это ты.

Майлс в смущении молчал. Подумать только, Вайолет, единственная из всей семьи, пришла к такому выводу. Но что же ей ответить? Собственно, он не был даже уверен, что ему понравилось то, что он услышал.

Майлс поерзал, ощутив несвойственное ему беспокойство.

— Это цыгане научили тебя таким премудростям, Вайолет?

— О, кажется, я тебя смутила. — Она улыбнулась, явно довольная собой. Ей так редко удавалось взять верх над Майлсом.

Они опять помолчали.

— Как ты меня нашел?

— Навел справки, не привлекая особого внимания к твоей персоне. Иными словами, гости не в курсе, что ты пыталась сбежать с цыганами. На тот случай, если тебя это волнует. Мисс Брайтли предположила, что я найду тебя здесь.

Вайолет одобрительно кивнула.

— Мне она нравится, — сказала она таким тоном, словно рассчитывала подвигнуть его на ответные откровения.

— И чем же? — Майлс снова заговорил как истинный ученый, то есть спокойным и ровным голосом. Но его сердце глухо забилось. Ему хотелось услышать мнение сестры о Синтии.

Вайолет на секунду задумалась.

— Она очень умная, знаешь ли. И очень... живая. Красивая. С ней весело. Она ничего не боится. И совершенно определенно она не нравится нашим родителям. Пожалуй, все. — Вайолет хитровато улыбнулась.

Майлс подавил улыбку. Ни слова о доброте, доброжелательности и других положительных качествах, которыми юные девушки, как предполагалось, должны восхищаться.

О качествах, которыми обладала леди Джорджина. И которые он ценил.

Но Вайолет не упомянула также о честности, страсти и настоящей храбрости. И о сложности.

Впрочем, не важно, какие слова употребила Вайолет. Теперь Майлс знал: слов недостаточно, чтобы описать, что происходит с ним, когда он находится рядом с Синтией Брайтли.

— А тебе она не нравится, да? — спросила Вайолет. — Видел бы ты сейчас свое лицо. Оно просто потемнело. И ты выглядишь ужасно грозным, когда она рядом. И ведешь себя грубо. Это так не похоже на тебя. Я видела, как ты разговаривал с ней вчера, Майлс. Ты казался... раздраженным. Я никогда в жизни не видела тебя таким. Но она моя гостья. И она не виновата, что у нее нет семьи. Мы должны быть добрее к ней.

Подумать только, Вайолет заметила, как он себя вел. И укоряет его за это.

Непрошеный, перед ним возник образ Синтии на фоне окна. И он снова ощутил уже ставшее привычным стеснение в груди.

Кто заботится о Синтии Брайтли? Сама Синтия Брайтли.

Он не считал ее бесстрашной. Просто у нее не было выбора — приходилось быть храброй.

Интересно, чем она занята сейчас? Наверное, оценивает гостей, чтобы решить, на кого и когда направить свое очарование, дабы получить желаемое. Он был прав с самого начала: они с ней не слишком отличаются друг от друга в этом отношении. Они оба будут делать все необходимое, чтобы добиться своей цели.

— Я еще не решил, что я думаю о ней, — ответил он, не погрешив против истины.

И поскольку подобный ответ был вполне в духе Майлса, Вайолет приняла его, пожав плечами.

— Джорджина мне тоже нравится, — великодушно сказала она. — Она очень милая. И всегда была такой. Ты собираешься жениться на ней, не так ли? Она подходит тебе. И это определенно доставит удовольствие папе. Я права?

Майлс ощутил вспышку раздражения. Раздражения, связанного теперь с любой женщиной — включая леди Мидлбо, которую он увидит грядущей ночью во всем ее обнаженном великолепии.

Он поднялся на ноги, пропустив вопрос сестры мимо ушей.

— Ладно, Вайолет... Не могла бы ты думать, прежде чем совершать опрометчивые поступки?

— Вряд ли я могу обещать тебе это, Майлс. Я не хочу тратить время на размышления. Хватит и того, что ты думаешь за нас за всех. — Она сказала это легкомысленным тоном, ожидая, что он засмеется.

Но Майлса вдруг охватила ярость.

— Вайолет, ты хочешь разбить мое сердце?! — вырвалось у него, прежде чем он успел опомниться.

Сестра уставилась на него, разинув рот и вытаращив глаза:

— Какие... удивительные вещи ты говоришь, Майлс! Я... я никогда не слышала, чтобы ты говорил о разбитых сердцах.

Оказывается, поэзия способна заставить его легкомысленную сестру заикаться. Это было очень забавно, но к веселью Майлса примешивалось раздражение. «У меня тоже есть сердце, — хотелось ему сказать. — Я — не гравитация. Я могу приходить в ярость. Я могу совершать необдуманные поступку. Я могу мучиться и переживать».

Вайолет, ошеломленная, молчала. Чуть прищурившись, она вглядывалась в него, словно хотела убедиться, что перед ней действительно тот самый Майлс, к которому она привыкла.

— Просто думай, прежде чем делать что-либо, Вайолет. Ведь у тебя есть мозги, в чем я мог неоднократно убедиться, Пожалуйста, не забывай про свои мозги и... В общем: думай почаще.

— Иначе я разобью твое сердце? — Сестра по-прежнему смотрела на него с удивлением.

Майлс тяжело вздохнул. Он не мог представить мужчину, который сумел бы совладать с Вайолет и превратить ее в благоразумную женщину. Она обладала всеми лучшими качествами Редмондов... усиленными до опасной черты.

— Да, — сказал он наконец. — Ты вполне можешь разбить мое сердце в следующий раз, когда совершишь что-нибудь опрометчивое. Ты хотела бы иметь мое разбитое сердце на своей совести?

Вайолет нахмурилась. «Наверное, она пытается представить меня с разбитым сердцем», — подумал Майлс.

Не сводя с брата сосредоточенного взгляда, Вайолет машинально подняла руку, чтобы разгладить морщинку, образовавшуюся меж ее бровей. Наконец она смиренно вздохнула и отвернулась, глядя вдаль.

— Хорошо, Майлс. Я постараюсь. Но только ради тебя. — Ее «кислый» тон должен был скрыть тот факт, что она обещает всерьез.

«Моя непутевая сестрица любит меня, несмотря ни на что». Майлс подавил улыбку.

— О, Майлс!.. — Вайолет прищурилась, глядя на его сюртук. — Ты можешь... потерять пуговицу. — Она протянула руку и повертела разболтавшуюся пуговицу. — Скажи своему камердинеру, чтобы закрепил ее. Ведь этот сюртук от Уэстона? Обычно они очень крепко пришивают пуговицы. Что ты делал, чтобы она разболталась?

«Валялся на диване с несносной девицей, обожающей шокировать окружающих».

Его не удивило, что Вайолет заметила разболтавшуюся пуговицу. В некоторых отношениях ее видение окружающего мира напоминало его собственное — точное и детальное, но, очевидно, служившее совсем другим целям.

— Спасибо, что обратила мое внимание. Я позабочусь, чтобы ее пришили, чтобы не оскорблять твой взыскательный вкус.

Вайолет улыбнулась, но улыбка тотчас погасла, вытесненная тревогой. Она откашлялась.

— Ты не расскажешь папе... об этом?

— Нет. Джонатан, думаю, — тоже. Но имей в виду: если он узнает, что ты пыталась сбежать с цыганами, у него появится еще один повод шантажировать тебя.

Вайолет фыркнула.

— У меня гораздо больше материала на Джонатана, чем у него на меня.

«Любопытное заявление, — отметил Майлс. — Пожалуй, следует расспросить Вайолет подробнее. Но не сегодня».

Он выпрямился и отряхнул одежду. Надо же, он продрог, просидев на голой земле так недолго. Нагнувшись, он схватил Вайолет за руку и бесцеремонно поднял на ноги. Подождав, пока она расправит юбку, он взял ее руки и растер их ладонями.

— Как ты добралась сюда, Вайолет?

— Вначале пешком. А потом заплатила шиллинг фермеру, который ехал в этом направлении, чтобы подвез меня остаток пути. Видишь ли, я не хотела брать лошадь, потому что знала, что цыгане присвоят ее себе, а папа придет в бешенство и велит арестовать кого-нибудь из них потихоньку. Ты ведь приехал верхом? — Взглянув с надеждой на его коня, Вайолет бросила тоскующий взгляд вдаль, где располагался их дом.

Майлс закатил глаза. Он не мог не восхититься упорством сестры, но не обладал снисходительностью Лайона или их отца.

— Конечно, верхом. А вот тебе придется идти пешком. Заодно согреешься. У нас будет достаточно времени на пути домой, чтобы обсудить гравитацию и другие свойства планетарной системы.

Он знал, как наказать Вайолет.