Глава 17. При всей целомудренности этого поцелуя он опалил губы Синтии

При всей целомудренности этого поцелуя он опалил губы Синтии. А вкрадчивый голос Майлса обволакивал... как шелк.

Безопасен? Она чувствовала себя в такой же безопасности, как любое существо, попавшее в сеть. Ей хотелось, чтобы он замолчал. Ведь несправедливо, что только один из них мог говорить.

Казалось, она существовала только для того, чтобы ее касались. А все остальное — говорить, дышать — это было излишним в данный момент. Неужели он этого не понимал?

Синтия снова закрыла глаза. То была тщетная попытка скрыть от него свои мысли, ибо этот мужчина с широкими плечами и испытующим взглядом за стеклами очков был слишком умен. И конечно, он был прав во всем, что касалось ее.

Но сейчас, когда его большие ладони лежали на ее талии, ей хотелось большего — слишком опасное желание.

Зачем она пришла сюда? Ведь все ее будущее сейчас стояло на кону, и все, что она могла предложить мужчине, — это красота, обаяние... и добродетель.

Внезапно его руки, его тепло и его дыхание словно куда-то исчезли.

Синтия качнулась вперед, внезапно осознав, что ее колени превратились в желе.

Куда же он делся?

Открыв глаза, она увидела, что Майлс сидел в кресле у огня. Он сидел, прикрыв глаза и откинув назад голову. Только пальцы, крепко сжимавшие подлокотники, выдавали его напряжение.

Но он не суетился, не постукивал ногой, не напевал себе под нос. Нет, какие бы эмоции ни владели Майлсом, они проявлялись только тогда, когда он касался ее.

Или когда касался таких, как леди Мидлбо?

Неужели с другими женщинами у него было так же? Неужели это всегда одинаково для него? Как такое может быть?

Ей вдруг пришло в голову, что, возможно, его ноги тоже превратились в желе. Возможно, и по этой причине ему понадобилось сесть.

Тут Майлс открыл глаза, устремив на нее обжигающий взгляд. И казалось, он пытался принять какое-то очень важное решение.

Судя по всему, огонь в камине разожгли недавно, поэтому в комнате становилось все теплее. По крайней мере, именно так Синтия объяснила тот факт, что ей стало жарко.

— Ладно. Я покажу вам кое-что, мисс Брайтли.

Она чуть не подпрыгнула от неожиданности. Его голос — мягкий и чуть хрипловатый — отозвался трепетом во всем ее теле.

Но как ни странно, в его голосе слышалось смирение. Как будто он шел на это неохотно, неуверенный в ее реакции и даже в благоразумии подобного шага.

Он криво улыбнулся, ожидая ее ответа.

«Слава Богу», — сказала бы Синтия, если бы к ней вернулся дар речи.

Должно быть, Майлс прочитал этот ответ на ее лице. Он издал короткий смешок, затем тихо сказал:

— Подойдите ко мне.

Синтия попыталась воспротивиться. Просто для того, чтобы доказать себе, что она еще обладала свободой воли.

Но у ее тела имелось собственное мнение на сей счет. Она подошла к нему, словно притянутая на веревочке. И остановилась, только приблизившись вплотную, оглушенная ударами собственного сердца.

Майлс поднял глаза — и Синтия утонула в его жарком и загадочном взгляде. Она осознала, что его руки оторвались от подлокотников, только тогда, когда почувствовала прикосновение холодного воздуха к лодыжкам. А затем за потрескиванием огня она услышала шелест своей ночной рубашки, задирающейся вверх.

По бедрам Синтии пробежали мурашки, колени ослабели, и она не без иронии отметила, что ее собственная ночная рубашка превращается... в инструмент совращения.

«Впрочем, это вовсе не совращение», — напомнила себе Синтия. Она никогда этого не допустит.

«Это далеко не все», — кажется, так он сказал.

Теперь она стояла перед ним почти обнаженная. Стояла перед мужчиной, которого знала всего лишь несколько дней. Боже, ведь надо быть сумасшедшей, чтобы позволить этому случиться!

«Безопасен», — сказал он. Неужели она и вправду доверяет ему?

Но как он догадался?

Впрочем, похоже, все доверяют Майлсу Редмонду.

Здравый смысл начал вытеснять блаженное оцепенение, и Синтия напряглась. Майлс почувствовал это, как, вне всякого сомнения, почувствовал бы напряжение в любом теплокровном животном, находящемся в его власти. Он вопросительно взглянул на нее, предоставив ей секунду на размышления. Судя по легкой дрожи пальцев и прерывистому дыханию, эта пауза стоила ему немалых усилий.

«Пожалуй, с ним я в безопасности», — решила Синтия.

Признав это для себя, она медленно закрыла глаза в ожидании новых ощущений.

И Майлс не стал терять времени. Его пальцы принялись поглаживать ее ноги — словно он уговаривал ее развести их в стороны. Ему не пришлось долго ждать.

— Такая нежная, — прошептал он с какой-то странной мукой в голосе, не менее эротичном и возбуждающем, чем его прикосновения.

Прижав ладони к ее ягодицам, он слегка подтолкнул ее, так что его колени оказались между ее ногами.

— Сядьте, — прошептал он.

— Сесть? Куда?..

— На мои колени, — непринужденно отозвался он, словно это было в порядке вещей.

Синтия подчинилась, усевшись на него. Майлс судорожно выдохнул, и в его глазах вспыхнуло темное пламя, а на шее проступили жилы. И она тут же почувствовала и увидела шокирующую твердость его естества, натянувшего брюки.

Ослабев от желания, Синтия тихонько вздохнула. А Майлс негромко проговорил:

— Почему бы вам, не спустить рубашку с плеч?

Несмотря на вкрадчивый тон, во всей его повадке было нечто неумолимое и по этой причине — бесконечно манящее.

Руки Синтии, такие же рабы его голоса, как и все ее тело, потянулись к вороту ночной рубашки. Не в силах отвести взгляд от его лица, она нащупала завязки, стягивающие горловину.

Майлс ждал, наблюдая за ней словно завороженный. От его тела исходил жар, обжигавший ее бедра даже сквозь ткань брюк.

Синтия дернула за завязку, распустив узел. Ворот ночной рубашки расслабился, и она почувствовала прикосновение прохладного воздуха к разгоряченной коже.

Глаза Майлса вспыхнули еще ярче. Синтия же медлила, испытывая на нем свои чары и проверяя его терпение.

Внезапно оробев, она отвела взгляд и пожала плечами. И в тот же миг ворот ее ночной рубашки разошелся. Но не настолько, чтобы удовлетворить Майлса. Он тотчас взялся за него и стянул рубашку пониже.

Не прошло и секунды, как он накрыл ее груди ладонями, горячими и шершавыми от верховой езды и от охоты. Он принялся поглаживать большими пальцами ее уже отвердевшие соски, и она со стоном выдохнула:

— О Боже!

Он тотчас накрыл ее губы своими, и Синтия пылко откликнулась на этот поцелуй, выгибаясь навстречу его рукам, ласкавшим ее груди.

Его губы перебрались на ее шею, подбираясь к уху и чувствительному местечку за ним. Синтия повернула голову, чтобы облегчить ему доступ к каждому выступу и каждой впадинке; она содрогалась от наслаждения, которое доставляли ей его губы, язык и руки.

Это было подобно лихорадке, которую она подхватила как-то в детстве. С тем лишь отличием, что сейчас она готова была находиться в этом жару бесконечно долго.

Когда его губы снова вернулись к ее губам, она полностью отдалась поцелую, отдалась со всей возможной страстью.

Ненадолго отстранившись, Майлс поднес к ее рту два своих пальца, и она лизнула их машинально. В следующее мгновение он скользнул влажными пальцами меж ног.

— О! — Синтия дернулась, шокированная этой интимной лаской.

Она не могла описать ощущения, которые испытала, но точно знала: ей хотелось еще.

— Я намерен довести вас до экстаза. — Его голос был хриплым, завораживающим и невыносимо возбуждающим. — Ведь вы пришли за этим, не так ли?

Его пальцы снова скользнули во влажную расщелину...

О Боже!

— Я... — Синтия содрогнулась. Она не знала, что сказать.

В его глазах светились торжество, решимость — и сочувствие. Он понимал ее состояние, так как сам же и являлся его причиной.

Его пальцы скользнули глубже, и Синтия снова содрогнулась. Но откуда он знал, как и где коснуться ее?

Ее губы приоткрылись, дыхание стало прерывистым.

— Как? — шепнул он. — Как вы хотите, чтобы я касался вас?

Голова Синтии беспомощно запрокинулась.

— Не знаю... — пробормотала она, начиная сердиться. Ведь он же отлично знал, что ей нужно! — О, пожалуйста... — простонала она.

— Как? — повторил он все тем же вкрадчивым шепотом. — Как мне коснуться вас?

Синтия сглотнула, злясь на Майлса. Ну почему он заставляет ее думать и говорить?!

— Сильнее... — пролепетала она.

Майлс нажал посильнее, и Синтию словно пронзила молния. Она выгнулась всем телом, всхлипнув от наслаждения.

— Вот так? — спросил он, явно довольный собой.

— Еще, — выдохнула она. — Пожалуйста... еще...

Она смутно видела, что губы Майлса раздвинулись в улыбке.

— Теперь мы знаем, как надо, — произнес он. — Но скажите, где еще.

— Пожалуйста, просто... еще... — взмолилась Синтия, беспокойно ерзая.

— Хорошо-хорошо. Сейчас, милая.

О, какое блаженство! Он снова коснулся ее именно так, как она хотела. Коснулся, совершая затем пальцами круговые движения.

Из ее груди вырвался стон, низкий и хрипловатый. Синтия даже не подозревала, что способна издавать подобные звуки.

А Майлс вдруг уткнулся лицом в ее шею, словно был также потрясен, как и она. Его дыхание обдавало ее кожу, охлаждая ее, и Синтия только сейчас осознала, что вся мокрая от испарины.

О, она больше не вынесет этого! Нужно остановить его. Сейчас же!

Но она поступила вопреки голосу разума. Обвивая руками шею Майлса, Синтия запустила пальцы в его волосы и, прижимаясь губами к его уху, прошептала:

— Не останавливайтесь, пожалуйста.

Она почувствовала, как его грудь содрогнулась в коротком смешке. И в тот же миг Майлс снова нашел ее губы и приник к ним в поцелуе. Пальцы же его по-прежнему ласкали ее лоно, то и дело погружаясь в него.

Тело Синтии, руководимое инстинктом, двигалось в одном ритме с его пальцами — вначале осторожно, затем все более энергично. Когда же наслаждение превратилось в нечто почти неотличимое от муки, она, прервав поцелуй, со стоном прохрипела:

— Майлс... пожалуйста... Я хочу...

Ее терзала странная потребность, но она не знала, что с ней делать — бороться с ней или устремиться ей навстречу? И если устремиться, то как? Этого она тоже не знала.

Но Майлс знал. Продолжая изысканную пытку, он ускорил движения.

— Доверьтесь мне, — шепнул он.

Вряд ли у нее был выбор. Закрыв глаза, она отдалась на его милость. Они покачивались в едином ритме, пока мир вдруг не взорвался в ослепительной вспышке. Синтия выгнулась, содрогаясь всем телом, и прокричала:

— О, Майлс!..

Он обнимал ее, пока ее тело сотрясали волны неописуемого блаженства, накатывавшие одна за другой. И в этот момент ничто не имело значения — только наслаждение, овладевшее ее телом.

А потом, когда все закончилось, она затихла, совершенно обессилев.

Синтия сидела, прислонившись к Майлсу, подбородок которого покоился на ее макушке. В распахнутом вороте его рубашки виднелась загорелая кожа, поблескивающая от пота. От него исходил пряный мужской запах. Его грудь поднималась и опускалась от учащенного дыхания.

Синтия не сразу решалась посмотреть на него.

Майлс поднял руку и отвел с ее лица волосы. В его глазах промелькнуло выражение, заставившее ее горло сжаться. Она назвала бы это болью, если бы такое было возможно.

«Откуда вам знать?» — кажется, так спросил он с досадой, когда она самонадеянно заявила, что не стала бы красться по коридором, будь она замужем. Что ж, он мог бы посмеяться над ней. Она заслуживала.

Но Синтия всегда понимала силу привлекательности и привлекательность силы и извлекла немало пользы, используя первое и откликаясь на второе. И теперь она понимала, почему люди готовы идти на риск ради подобных удовольствий. А также совершать смешные, постыдные и опасные поступки.

Она считала себя искушенной. Какая непростительная наивность!

Но она знала, что сдержит слово, которое дала себе. Ведь в этом мире у нее не было ничего, кроме ее собственных представлений о чести. И если она никогда больше не познает подобное наслаждение... Что ж, зато у нее останутся воспоминания об этих мгновениях и этом мужчине.

Хотя она ничего не сказала, Майлс, должно быть, прочитал на ее лице все — удивление, благодарность, благоговение и смущение. И уголки его рта приподнялись в улыбке.

Синтия глубоко вздохнула, чтобы окончательно прийти в себя. А потом вдруг потянулась к застежке на его брюках.

Он накрыл ее руку своей.

— Лучше не надо, — резко произнес он. И в его хриплом голосе прозвучало недвусмысленное предупреждение.

— Но...

— Нет, — твердо заявил он.

— Но почему?

Он сделал глубокий вдох и шумно выдохнул. Когда же заговорил, его голос напоминал щелканье хлыста.

— Синтия, ради Бога!.. Вы хоть понимаете, чего просите?! Вы, возможно, думаете, что я управляю всеми своими действиями. Но я мужчина. И мало что удерживает меня от того, чтобы не швырнуть вас сейчас на постель. Не было мгновения с нашей встречи, когда мне не хотелось бы овладеть вами. Не будьте дурочкой. Не искушайте меня. Во имя Господа.

Он явно пребывал в ярости.

Но эта ярость не была направлена на нее, скорее — на обстоятельства. Это была ярость, порожденная страхом.

И внезапно Синтия поняла, чего он боялся.

Он видел ее уязвимой, полностью находящейся в его власти. Он управлял каждым мгновением, которое они проводили вместе. Он всегда контролировал ситуацию.

Но она подозревала, что он боялся потерять над собой контроль. И возможно, более всего он боялся оказаться в ее власти. Потому что в какой-то степени он находился в ее власти с момента их встречи.

— Не стоит бояться, — мягко сказала она. — Со мной вы в безопасности.

Его глаза яростно сверкнули.

— Синтия...

Она твердо встретила его взгляд.

— Остановите меня, Майлс, если сумеете.

И прежде чем он успел вмешаться, она провела ладонью по его возбужденной плоти. Даже сквозь брюки Синтия смогла ощутить всю силу его желания. И в тот же миг голова Майлса резко откинулась назад, и он воскликнул:

— Святые небеса!..

За этими словами последовали другие, гораздо более шокирующие и поощряющие ее к дальнейшим действиям.

Синтия повторила ласку, и Майлс со стоном заерзал. В следующее мгновение ловкие пальцы проворно расстегнули брюки.

— Покажите, — сказала Синтия. — Как вы хотите, чтобы я касалась вас?

— Клянусь, не потребуется ничего особенного... О Боже! — Его естество вырвалось наружу, огромное и твердое. Синтия осторожно прошлась пальцами по его обжигающей длине. Ощущение было... как от чего-то мощного и чрезвычайно опасного.

Да, ощущение было необычно пугающим... в то же время прекрасным.

Майлс судорожно сглотнул, вцепившись в подлокотники кресла.

— Так как же? — шепнула Синтия. — Покажите. — И она снова погладила его.

Майлс схватил ее руку и крепко сжал. Его глаза горели, губы сжались в узкую линию, а на висках выступили капельки пота, стекавшие по щекам. Его напряжение тотчас передалось Синтии. Хотя несколько минут назад она чувствовала себя ужасно утомленной, в ней снова начало нарастать возбуждение, смешанное со страхом.

Мощь этого мужчины казалась осязаемой, и внезапно она осознала, что не имеет представления о его намерениях. Но этот факт только усилил ее возбуждение.

Черт бы побрал ее азартную натуру!

Тут Майлс шевельнулся, направив ее руку к своему естеству. И сделал несколько движений туда и обратно. При этом он не сводил глаз с ее лица.

— Вот так. — Майлс наконец-то убрал свою руку. — И во имя Господа, не останавливайтесь! — прорычал он.

Синтия ощутила вспышку восторга. Но страх не исчез.

Она крепко сжала пальцы и принялась делать то, что сказал Майлс. Он держался изо всех сил. Его грудь бурно вздымалась, а пальцы, вцепившиеся в подлокотники кресла, побелели.

В какой-то момент Синтия почувствовала, как возбужденная мужская плоть разбухает и становится все толще и все тверже.

Внезапно руки Майлса поднялись и вцепились в ее волосы — словно он нуждался в опоре. Голова же его откинулась, веки закрылись, а на шее выступили жилы. Ошеломленная, Синтия наблюдала, как он борется с собой. От сознания, что именно она является источником его мучений, ее захлестнул восторг.

— Синтия... — прохрипел он. — Помоги мне, Боже... Я хочу вас... — «Хочу бросить вас на постель и овладеть вами», — добавил он мысленно.

Того же в этот момент хотела и Синтия. Однако она понимала: этот момент был бы концом всему. Всех ее надежд. Потому что невинность являлась одной из немногих вещей, которые она могла предложить тому, кто женится на ней.

Наверняка именно об этом он предупреждал ее, когда спросил: «Вы хоть понимаете, чего просите?»

Как беспечна она была, приняв за должное его выдержку. И как была глупа и эгоистична, потребовав от него подобного самоконтроля.

И все же она ни о чем не сожалела. Пока, во всяком случае. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой могущественной.

Майлс вжался в кресло, запрокинув голову. Его горло судорожно дергалось. Из полураскрытых губ вырывалось прерывистое дыхание. Бедра же его двигались, приподнимаясь навстречу ее руке все яростнее и все быстрее. Синтия слегка переместилась, не прекращая движений. И вскоре они вместе нашли нужный ритм.

— О, Синтия!.. — выдохнул он. — Да... так... хорошо...

Спустя несколько мгновений голова Майлса вдруг резко дернулась, и его тело вздыбилось под ней, словно его безжалостно хлестнули, а затем медленно обмякло.

И он снова откинулся в кресле — спокойный и усталый. Как будто демон, сидевший внутри его, был наконец изгнан.

Его глаза были закрыты, а руки расслабились, скользнув вниз.

Синтия взглянула на свою ладонь, теплую и влажную в том месте, где его семя выплеснулось в нее, и ее щеки зарделись.

Она молча наблюдала, как Майлс пытался выровнять дыхание, прижавшись затылком к спинке кресла. На его висках выступила испарина, ресницы прикрывали глаза, а волосы растрепались. Сейчас он выглядел как мальчишка, свободный от груза мыслей и всех жизненных тягот. И он вдруг показался Синтии... незнакомцем.

Она чуть не заплакала от растерянности. О, что же они с ним сотворили? Она не представляла, когда это началось и чем закончится. И конечно же, не знала, что с этим делать и как это контролировать. Однако было ясно, что это не вписывалось в ее жизнь и добром не кончится.

Значит, нужно покончить с этим здесь и сейчас.

Эти мысли испугали Синтию. Она напряглась, бросив взгляд в сторону двери. Глаза Майлса открылись, и он устремил на нее долгий взгляд, словно пытаясь проникнуть в ее мысли. Затем посмотрел на ее руки. Выражение его лица не изменилось. Но он пошевелился в кресле, вытащив из кармана брюк носовой платок.

Все так же молча он взял ее руки и деловито вытер их.

Синтия не представляла, что полагается говорить в подобных обстоятельствах, а ее обычный «арсенал» — обаяние, красота, проницательность и остроумие — казался совершенно неуместным, когда сидишь на коленях у мужчины, который только что заставил тебя стонать от несказанного наслаждения.

И которому она оказала такую же услугу.

Неосознанно, словно это могло заменить слова, Синтия подняла руку и коснулась его щеки костяшками пальцев. Затем проворно соскользнула с его коленей. Ей не терпелось уйти... и в то же время ужасно не хотелось уходить. Она медлила, расправляя ночную рубашку, пока Майлс приводил себя в порядок.

Наконец он поднял голову и, пристально глядя на нее, проговорил:

— Это не должно повториться.

Не приходилось сомневаться, что он тщательно обдумал и взвесил эти слова, прежде чем произнести их вслух. Синтия едва не улыбнулась. Впрочем, это была бы печальная улыбка. Ведь Майлс Редмонд не обещал того, чего не мог выполнить. И видимо, он ждал от нее подтверждения, догадалась она, поскольку не доверял себе самому. Он просил ее не искушать его впредь.

Синтия кивнула, полностью согласная с ним. Собственно, она едва сдерживалась, чтобы не удрать. Хотя прежде никогда не спасалась бегством от вызова.

Но она не знала, как полагается расставаться после того, что произошло между ними. Майлс, очевидно, тоже не имел подобного опыта. Он склонился к ней, помедлив как раз в тот момент, когда она подалась к нему, а потом, когда она отстранилась, он замер в нерешительности. И так в течение нескольких мгновений.

Было очевидно, что они не знали, что делать дальше. Наконец Майлс решил положить этому конец. Набрав в грудь побольше воздуха, он встал перед ней, потом медленно склонился, так медленно, что она вначале ощутила лишь его теплое дыхание и только затем прикосновение его губ к ее губам.

На мгновение щека Майлса прижалась к ее щеке. Его кожа все еще была лихорадочно горячей. И колючей от щетины. При этом ощущении сердце Синтии подпрыгнуло в груди, и она закрыла глаза, вдыхая запах пота, чистого белья и табака.

И тут он вдруг поднял голову и, выпрямившись, отступил от нее на шаг. После чего рука его потянулась к переносице. Не обнаружив там очков, Майлс тяжко вздохнул и отошел еще на несколько шагов.

Позже, у себя в комнате, Синтия не могла вспомнить, как она вышла из его комнаты. Она не запомнила ощущения холодного мрамора под ногами, когда шла по коридору, не заметила свечей, горевших в настенных светильниках, и длинных теней, отбрасываемых лунным светом, проникавшим сквозь высокие узкие окна. Ее чувства были поглощены тем, что вновь и вновь оживляли в памяти прикосновения Майлса Редмонда и его образ, медленно отступавший от нее, — казалось, ему требовалась вся сила воли, чтобы не удерживать ее, когда она уходила.