Глава 19. Возможно, для Синтии поиски мужа не были игрой

Возможно, для Синтии поиски мужа не были игрой. Но Майлс не видел другого способа выполнить свое обещание все исправить, так что оставалось рассматривать все это как игру. Подобное отношение к сложившейся ситуации и давало ему право на ложь, блеф и другие хитрости.

Для начала Майлс напомнил себе, что он способен с чисто академическим интересом созерцать плотоядные растения ростом с его младшего брата. Способен размышлять над их видовыми особенностями и делать подробные зарисовки, не испытывая ни страха, ни восторга. Все, напомнил он себе, имеет свои составные части и истоки, а потому может быть изучено и разложено по полочкам.

Совершенно незачем вмешивать чувства в это уравнение.

Никто не узнает, что он обнаружил, что у него есть сердце. В конце концов, он не собирался представлять отчет в Королевское общество об этом открытии.

Но в его жизни никогда не было более важной цели и столь короткого срока, чтобы ее достигнуть.

С другой стороны, как он говорил Синтии, не было случая, чтобы он не осуществил задуманное.

Этим же вечером Майлс приступил к действиям.

— Ну что, предсказали вам цыгане судьбу, когда вы были в таборе? — поинтересовался он у Джонатана и Аргоси, присоединившись к ним за игрой в бильярд.

Они удивились, обрадованные его появлением.

— Вообще-то... да, — отозвался Аргоси. — Признаться, это было жутковато. Но цыгане знают свое дело.

Джонатан фыркнул.

— Десять детей... — пробормотал он в раздражении. — Рехнуться можно! А я еще заплатил за это шарлатанство!

— Это я заплатил, — поправил его Аргоси. — Ваш удар, Редмонд.

— У тебя будет десять детей? — Майлс искренне удивился.

— Нет! — ужаснулся его брат.

— А полоумная дочь миссис Эрон тоже была там? — спросил Майлс.

Аргоси повернулся к нему с несколько вызывающим видом. Майлс считался авторитетом во всех вопросах, касавшихся более молодых людей, и он не решался возразить слишком резко.

— Я совсем не уверен, что она полоумная, старина. Похоже, она знает немало вещей, которые выгладят... правдоподобными.

Майлс фыркнул:

— Неужели? Она, случайно, не выкрикнула что-то вроде «утка»?

На изумившегося Аргоси стоило посмотреть.

— Откуда вы знаете? Вам кто-нибудь сказал?

Майлс изобразил веселье.

— Она всегда это кричит, когда ее мать гадает. Во всяком случае, так говорят в Пенниройял-Грин. Боюсь, бедняжка сама не понимает, что говорит. У нее не все в порядке с головой.

— Всегда кричит? — переспросил Аргоси, немного разочарованный. — Но она сказала, что утка — пустая. — Он выделил последнее слово, явно имевшее для него особый смысл.

Синтия не говорила ему о «пустой» утке, и Майлс понял, что придется импровизировать.

— Вот именно, — сказал он. И послал свой шар к борту стола коротким и точным ударом. Тот с такой силой врезался в другой шар, что Джонатан и Аргоси вздрогнули. — Да, пустая утка, — продолжал Майлс. — Когда я впервые услышал о ней, то подумал, что это как-то связано с охотничьими приманками. Странно, конечно. Но следует быть снисходительным к припадкам сумасшедшей. А вот ее мать... Меня пробирает мороз от точности ее предсказаний.

Джонатан уставился на брата с таким видом, словно тот и сам был полоумным.

— Сколько ты выпил, Майлс? — осведомился он. Гадание не относилось к числу вещей, которые могли заинтересовать Майлса — разве что как предмет для насмешек или изучения человеческой натуры.

— Я вообще не пил, — отозвался Майлс. — Где бренди, кстати? — Он огляделся. — А что миссис Эрон предсказала вам, Аргоси? Я бы отнесся к ее словам серьезно. Мне она предсказала, что я отправлюсь в долгое путешествие.

Ничего подобного цыганка, разумеется, не делала, но это сообщение явно впечатлило Аргоси, поскольку Майлс действительно отправился в продолжительное путешествие.

— Она сказала, что я скоро женюсь. На прелестной девушке, у которой полно поклонников. И что мне лучше... действовать быстро, если я не хочу упустить свою удачу. — Аргоси так разволновался, что даже покраснел.

«Похоже, он неравнодушен к Синтии», — вдруг понял Майлс. По какой-то причине это открытие подействовало на него как удар бильярдного кия в солнечное сплетение.

Но почему бы Аргоси не испытывать подобные чувства по отношению к Синтии? Ведь она необыкновенная женщина. Правда, Аргоси никогда не сможет оценить ее по- настоящему.

— Очень любопытно... — протянул Майлс, как бы в задумчивости. Тут он заметил графин с бренди и, повернувшись спиной к собеседникам, плеснул себе в бокал. — А куда пропал Милторп? — поинтересовался он, не оборачиваясь. — Я хотел поговорить с ним о следующей экспедиции.

— Право, не знаю, старина, — с рассеянным видом ответил Аргоси.

Раздался стук от удара.

— А, вспомнил! — Майлс поднял вверх палец. — Он в гостиной. Беседует с мисс Брайтли. Кажется, они сошлись во мнении, какая порода собак ей подойдет. Думаю, Милторп тоже не отказался бы от предсказания судьбы. Говорят, он подыскивает жену. Похоже, этим заняты все. Во всяком случае, большинство из собравшихся здесь.

Аргоси встревожился. Должно быть, он никогда не рассматривал Милторпа как соперника, а сейчас вдруг увидел в нем такового.

— Кстати... Милторп сказал мне, что мисс Брайтли через несколько дней уезжает.

После этого сообщения Аргоси потерял всякий интерес к игре и проиграл партию, что означало, что к Майлсу и Джонатану перекочевала немалая часть его денег.

«Доверьтесь мне», — сказал он.

Синтия решила так и сделать. И через день после того, как Майлс попросил ее об этом, Аргоси превратился в ее пылкого поклонника. Воистину чудесное превращение! Ей даже пришлось несколько умерить его пыл, но она не могла не радоваться и позволила себе чуточку расслабиться, наслаждаясь вниманием и стараясь не испытывать чувства вины.

А теперь Синтия трясла свою сумочку только раз в день. Подобно Майлсу, она отказывалась думать о том, чего не могло быть, и сосредоточилась на насущных нуждах.

Спустя два дня, когда Синтия ждала в гостиной Аргоси, попросившего ее прогуляться с ним по саду — наедине! — произошло нечто необычное.

— Мисс Брайтли, вы позволите поговорить с вами?

Синтия медленно обернулась.

Это была леди Джорджина. Вайолет с Джонатаном и леди Уиндермир расположились в дальнем углу, затененном от солнца, которое заливало комнату через высокие окна.

«Проклятие, — подумала Синтия. — Сбежать не удастся».

Она бросила на Джорджину осторожный взгляд. Вид у той был скорее робкий, чем обвиняющий; собственно, она выглядела так, словно хотела о чем-то попросить.

— Да, с удовольствием, — отозвалась Синтия, имея в виду прямо противоположное. И опустилась в кресло рядом с Джорджиной.

Яркий дневной свет, казалось, лишил Джорджину почти всех красок, если не считать волос, как всегда, аккуратно уложенных вокруг головы и сиявших наподобие нимба.

— Даже не знаю, с чего начать, — сказала та, нервно переплетая пальцы.

Синтия вглядывалась в ее лицо в поисках иронии или насмешки.

— Прошу вас, не стесняйтесь. Со мной можно говорить прямо, — ласково сказала она, хотя все ее внутренности трепыхались, словно нанизанные на шомпол.

Джорджина порывисто повернулась к ней:

— Что ж, тем лучше! Дело в том, что вы... очень привлекательная.

— Правда? — Синтия занервничала еще больше.

— Да. Это общеизвестно. Вы просто блистаете, — настаивала Джорджина.

Было более чем странно слышать подобные слова от леди Джорджины. Синтия никогда не думала, что лесть может быть такой пугающей. «Впрочем, — напомнила она себе, — Джорджина общается с окружающими, в основном выражая свое восхищение, и поэтому не следует придавать слишком большое значение ее комплиментам».

— Вы очень добры, леди Джорджина, — сказала Синтия, отделавшись общепринятым ответом на большинство комплиментов.

Руки Джорджины замерли на коленях. Изящные и гладкие. Без веснушек и царапин от кошачьих коготков. Она в смущении откашлялась.

— Видите ли, мисс Брайтли... Я подумала... Может, вы знаете, что мне нужно сделать, чтобы очаровать мистера Редмонда?

Это было так неожиданно, что у Синтии отвисла челюсть. Она поспешно закрыла рот, но не раньше, чем Джорджина залилась краской.

В следующее мгновение девушка выпрямилась и решительно добавила:

— Учитывая, что вы умеете очаровывать людей, а у меня это, похоже, не получается. Во всяком случае — с ним.

— Я умею... очаровывать? — переспросила Синтия, явно озадаченная.

— Все увлечены вами.

«Ага... Вот теперь в ее голосе прозвучало нечто, похожее на обвинение», — подумала Синтия.

— Мистер Редмонд очень хорошо относится к вам, леди Джорджина, — сказала она, не слишком погрешив против истины.

— Вы так считаете? — спросила Джорджина с нотками отчаяния в голосе. — Он очень добр и иногда поддразнивает меня, но я никогда толком не знаю, что на это ответить, потому что очень смущаюсь. И ему одному приходится нести... все бремя разговора. Рядом с ним я чувствую себя ужасно глупой, мисс Брайтли, хотя и не должна бы. Ведь я — не девочка, только что закончившая школу, и не бесприданница, прости Господи. А он... — Она помедлила, видимо, представив себе Майлса, и прикусила нижнюю губу. — Когда он разговаривает со мной, я чувствую, что его мысли где-то далеко. Я ему неинтересна. И мне кажется, что вы знаете, как вызвать интерес мужчины.

Синтия ощутила неловкость. Подумать только! Неужели леди Джорджина пришла к подобным выводам? Она по-прежнему вглядывалась в ее лицо в поисках насмешки или предостережения. Но нет, Джорджина не лукавила. Она искренне полагала, что секретом очарования можно поделиться.

«Очарованию, моя дорогая, — хотелось сказать Синтии, — не учатся, ибо оно врожденное. Оно обостряется от отчаяния и совершенствуется от применения. Если вам нужна правда, то вот она».

Было бы забавно посмотреть на реакцию Джорджины, сказав ей такое, но Синтия решила, что это было бы жестоко.

— Значит, вы привязаны к мистеру Редмонду? — спросила она, ощутив внезапную слабость.

— Я влюблена в него с восьми лет.

Синтия замерла.

Несмотря на пылкий тон, выражение лица Джорджины почти не изменилось, что, возможно, объяснялось бесцветностью ее ресниц и бровей. Но в ее затуманившихся глазах отразилась мука.

— Вы... влюблены в мистера Редмонда?

— Он ведь такой красивый... Как вы считаете? Такой тихий и спокойный! Такой большой и мудрый. А его глаза... — Девушка явно не находила слов. — И он всегда был очень любезен со мной.

Синтия смотрела на нее во все глаза. Любезен? И это — любовь?

Хотя, возможно, леди Джорджина просто не смогла объяснить, что чувствовала. Любовь к Майлсу Редмонду едва ли выразишь словами.

Внезапно Синтия обнаружила, что испытывает невольное уважение к Джорджине. Ведь у той хватило ума влюбиться в Майлса много лет назад.

Но разве объяснишь этой девушке, как заставить Майлса влюбиться в нее?

— Ну, следует начать с того... — Синтия запнулась. — Вам надо разделять его интересы, Джорджина.

— О, я пыталась. Но... мисс Брайтли, я должна сделать одно признание.

Синтия приготовилась к худшему.

— Д-да, слушаю вас.

— Я терпеть не могу пауков и насекомых! — воскликнула Джорджина с отчаянием. — Они пугают меня. — Она содрогнулась. — Я ненавижу их всех!

На мгновение Синтия лишилась дара речи.

— Но пауки такие...

— Отвратительные, крохотные, неугомонные существа, пожирающие трупы других насекомых, — перебила Джорджина и снова содрогнулась. — Мне нет никакого дела до их сообществ и до того, как они размножаются. Тем не менее, я эксперт по местным муравьям. И это только потому, что я неравнодушна к мистеру Редмонду. Я так старалась заинтересоваться тем, чем интересуется он. Но как его угораздило увлечься этими ужасными букашками?..

Было очень трогательно и даже увлекательно наблюдать романтические страдания леди Джорджины, вынужденной притворяться, что ей нравится то, что нравится Майлсу Редмонду.

Но какая ирония! Оказывается, у них с леди Джорджиной гораздо больше общего, чем она, Синтия, могла себе представить.

Существовало множество вещей, которые она могла бы сказать или сделать. Но что сказать женщине, на которой Майлс Редмонд намерен жениться? С которой он проведет остаток своей жизни, с которой он будет разговаривать и...

На мгновение Синтия закрыла глаза, превозмогая боль, пронзившую ее сердце. Потом осторожно спросила:

— Вы никогда не задумывались о том, что все это — то есть интересы мистера Редмонда — отражение того, кем он является на самом деле?

— Все эти ползающие многоножки? — в ужасе прошептала Джорджина, на секунду спрятав лицо в ладонях. — Не может быть. Наверняка это просто развлечение. Своего рода мальчишество. А когда мы поженимся, он займется семейным бизнесом и нашими... детьми. — Лицо девушки снова залила краска.

— Однако он хочет вернуться на Лакао. Он хочет снарядить туда экспедицию, — возразила Синтия.

— Я откажусь ехать!

— Но, Джорджина!.. — Внезапно Синтии стало страшно за Майлса. — Его интересует природа и живые существа, которые ее населяют. Ему нравится изучать их, описывать...

Синтия умолкла. Она могла бы часами рассказывать о Майлсе. Но этим она только выдала бы себя. Печально, что ему придется жениться на женщине, которая никогда не поймет его. При мысли о будущем Майлса Синтия немного вздохнула, но тут же подумала: «Я должна помочь ему, как он помогает мне».

— Вы действительно привязаны к нему, леди Джорджина?

— О да.

По крайней мере, она верила в то, что говорила.

Синтия сделала глубокий вдох и заговорила, тщательно подбирая слова, словно все будущее Майлса зависело от этого момента.

— Вы должны научиться понимать, что ему нравится и почему. Когда вы поймете это, такие вещи перестанут вызывать у вас отвращение. И вам не придется притворяться. Вот тогда вы сумеете очаровать его.

Джорджина надолго задумалась.

— Я надеялась, что вы просто расскажете мне, как очаровать его, — сказала она наконец.

Синтия молчала, с усмешкой глядя на девушку. Та была одного с ней возраста, но все же ребенком во многих отношениях. Да уж, Майлсу не позавидуешь...

«Но почему все мы хотим того, что нам не подходит? — задалась она вопросом. — Почему мы хотим то, что не можем иметь? Какой в этом смысл?»

Это были вечные вопросы, и Синтия знала, что даже Майлс Редмонд не мог разрешить эту тайну — ведь он тоже находится в ее власти.

— Я объяснила вам, как очаровать его, — сказала она Джорджине. — Вы должны сделать так, как я сказала. Попытайтесь. Пожалуйста.

Она встала и быстро зашагала к двери, чтобы Джорджина не увидела влагу, блеснувшую в ее глазах.

Прошло еще три дня, мирных и пустых одновременно. Майлс почти не видел Синтию — разве что издалека, когда любовался ее блестящими рыжеватыми волосами, в то время как она прогуливалась по лужайке с Аргоси.

Но о чем же они разговаривали? Впрочем, не важно. В конце концов, это Синтия, а она способна придать блеск любому разговору. Она проявляла интерес к Аргоси, а тот заливался соловьем, воображая себя необычайно интересным собеседником. И такой будет жизнь Синтии до конца ее дней.

По вечерам или за обедом, когда вся компания собиралась вместе, они почти не обменивались словами, если не считать банальностей — то было частью их соглашения, и они чувствовали себя парой заговорщиков.

Майлс внимательно наблюдал за ситуацией — как ученый, которым он и являлся, или как один из цыганских акробатов, балансирующих на спине лошади. И он готов был вмешаться в любой момент, вставив нужное слово или рассказав к месту поучительную историю, если пыл вдруг начнет остывать и его намерения относительно Синтии поколеблются.

Но Аргоси демонстрировал все признаки обожания, а Синтия — все признаки нежных чувств. И вскоре их взаимная привязанность стала восприниматься как должное.

Джонатан искренне забавлялся. Вайолет поражалась. А Милторп, чувствуя, что его потеснил более молодой жеребец, отказался от надежды дождаться Айзайю Редмонда и уехал, чтобы купить щенка борзой, о котором он рассказывал Синтии на пикнике.

А леди Уиндермир, стойко дожидавшаяся возвращения своей подруги миссис Редмонд, чтобы от души посплетничать, заговорила намеками о том, что вскоре, мол, состоится свадьба.

Когда же слуги начали полировать серебро, выбивать ковры и запасаться провизией для последней вечеринки, завершающей прием — после чего все гости должны были разъехаться, — воздух в Редмонд-Госе начал буквально искриться от предвкушения грядущего торжества.

— Скоро у нас будет свадьба, — предсказала леди Уиндермир. — Я всегда считала, что такие приемы — чудесное место для объявления помолвок.

Что касается Майлса, то он водил леди Джорджину на прогулки по парку. Каждый день. Как если бы она была домашним животным.

И пока они прогуливались, он постоянно напоминал себе, почему это делает.

«Кто ты?» — хотелось ему спросить у нее, но их беседы никогда не выходили за рамки Суссекса, их семей, флоры и фауны. Майлс был не робкого десятка, но у него не хватало смелости задать Джорджине этот вопрос.

Однажды молчание затянулось, и Майлс принялся мысленно планировать предстоящее путешествие, ради которого пожертвовал всем остальным.

Джорджина же вернула его к реальности, неожиданно спросив:

— Почему вам нравятся те вещи, которые нравятся, мистер Редмонд? — Судя по ее голосу, она пребывала в отчаянии.

Пораженный, Майлс повернулся к ней и, глядя в ее бесхитростные серые глаза, пробормотал:

— Называйте меня по имени, пожалуйста.

Но тот факт, что она вообще задала этот вопрос, вселял надежду. И Майлс задумался, не зная, с чего начать. Как объяснить ей то, что присуще ему с рождения, что составляет сущность его натуры? А ведь другая женщина поняла тотчас же...

Вернее — с того момента, когда они по-настоящему разглядели друг друга.

Тем временем гости и домочадцы потихоньку заключали пари, гадая, когда лорд Аргоси сделает предложение мисс Брайтли. Но все сходились во мнении, что эти двое прекрасно подходили друг другу — и по красоте, и по возрасту, и по темпераменту. И заключительная вечеринка казалась идеальным местом для подобного события.

Ожидалось, что мистер Редмонд вскоре тоже сделает предложение, но насчет него особой уверенности не было, поскольку в последнее время он казался очень уж странным, сам на себя не походил.

— Вернулась лихорадка, — сочувственно шептались окружающие.

Майлс постоянно ощущал напряжение, был как натянутая струна. А до окончания загородного приема оставалось еще два дня.

Но Синтия, отношения которой с Аргоси продвинулись настолько, что она позволила ему касаться ее руки и называть по имени, почувствовала себя более уверенно.

Именно это она и сообщила котенку, когда легла вечером в постель. И она за весь день ни разу не встряхнула свою сумочку, что свидетельствовало о ее вере в Майлса Редмонда.

Вечером, за день до заключительной вечеринки, Джонатан и Аргоси отправились в «Свинью и чертополох», поскольку Джонатан намеревался выиграть турнир по метанию дротиков. Он вернулся домой со скромным трофеем, которым неумеренно хвастался.

Аргоси, напротив, вернулся рассеянным, угрюмым и пугающе молчаливым. Это обнаружилось на следующее утро, когда он отказался говорить с Синтией за завтраком. Собственно, он как раз выходил из комнаты, когда она появилась.

А потом он вышел из другой комнаты, когда она вошла туда.

Аргоси был настолько мрачным, что никто не осмеливался задать вопрос: «Вы хорошо себя чувствуете?»

Он ни с кем не поделился своими переживаниями и погрузился в глубокое и горестное уныние.

«Чертов щенок», — думал Майлс, борясь с искушением хорошенько встряхнуть Аргоси.

Он отвел Джонатана в сторону.

— Что это с ним? Что произошло в трактире? Вы кого-нибудь встретили? Он что, бросил пить? Пожалуй, ему следует снова начать...

— Он ничего не сказал мне, Майлс. А я был занят — выигрывал турнир. Не представляю, что его так расстроило. Но могу с уверенностью сказать: что бы с ним ни случилось, это произошло именно там. И это каким-то образом связано с Синтией.

Братья обменялись выразительными взглядами. Было ясно: прошлое Синтии нашло дорогу в Пенниройял-Грин через местный трактир. И Майлс собирался выяснить, что там произошло. Он твердо решил, что даже сам дьявол не помешает ему довести дело до логического конца.

Настроение Аргоси наложило мрачный отпечаток на всю атмосферу Редмонд-Госа, несмотря на тот факт, что сам дом становился все чище и чище, пока каждый предмет мебели, столового серебра и фарфора не засверкал ослепительно.

Вскоре из кухни потянулись наверх восхитительные ароматы блюд, готовившихся для компании из тридцати человек, а около трех часов дня к дому начал и подкатывать экипажи, из которых высаживались соседи, полные приятных предвкушений. И все они радостно устремлялись в дом, заражая окружающих своим весельем.

И по-прежнему никаких признаков письма от миссис Манди-Диксон из Нортумберленда.

Синтия даже начала подумывать о том, что миссис Манди-Диксон, возможно, скончалась от скупости или погибла от руки одной из своих компаньонок. Если так, то старуха не могла выбрать для этого худшего момента.

Но что же случилось с Энтони — так она теперь называла Аргоси, — причем после того, как они стали так близки, так привязаны друг к другу?

Дрожащими руками, не представляя, где набраться храбрости, которая ей понадобится, чтобы появиться на вечеринке и выдержать (или развеять, если получится) впечатляющую хандру лорда Аргоси, Синтия облачилась в свое зеленое платье с тюлевым верхом.

Внизу, на юбке, обнаружилась небольшая прореха — должно быть, она наступила на подол. Почему-то этот факт показался ей неоправданно значительным. Как будто из-за этого рушилась вся ее жизнь.

Повинуясь внезапному порыву, с оглушительно бьющимся сердцем, Синтия подошла к окну и заглянула за занавеску. И тотчас с облегчением выдохнула. Паутина оставалась нетронутой. Сьюзен же пристроилась в уголке, терпеливо ожидая, когда в паутине запутается очередная жертва. И почему-то это показалось Синтии более значительным знаком, чем все, что гадалка могла прочитать на ее ладони.

Закрыв глаза, Синтия снова увидела лицо Майлса, услышала его голос и ощутила его руки на своих плечах.

«Я все исправлю».

Уголки ее губ приподнялись в улыбке, и она почувствовала, что успокаивается.

Синтия отцепила котенка от своего подола, пока он не превратил его в лохмотья, и решительно направилась вниз.

К трем часам все гости прибыли и теперь весело толпились в большом салоне, угощаясь чаем с пирожными, крошки от которых втаптывались в ковер, что обеспечивало горничных работой на несколько дней.

Майлс лично встречал каждого из гостей. Из Пенниройял-Грина был приглашен викарий, а также миссис Ноттерли, вдова, обожавшая сплетни не меньше, чем его мать, и узнававшая их раньше всех остальных. Майлс поддерживал оживленный разговор с гостями, но не запомнил ни слова из сказанного ими. А потом, исполнив свой долг, он понял, что больше не в состоянии выносить неопределенность.

Плеснув в стакан бренди, он подошел к Аргоси — тот уныло сгорбился в кресле в углу, не замечая любопытных взглядов остальных гостей.

Майлс подождал, когда Аргоси поднимет вялую руку и возьмет у него стакан. Потом спросил:

— Старина, что-то не так? В последнее время было так приятно наблюдать за вашим счастьем. Я был уверен, что смогу поздравить вас с событием, которое, надеюсь, ждет и меня в недалеком будущем. Что-нибудь случилось? Вы могли бы довериться мне.

Безупречные черты Аргоси напряглись в праведном гневе, и он резко поднялся.

— Хорошо, Редмонд. Я расскажу вам. Я встретил лорда Кейвила в «Свинье и чертополохе». Он привез свою дочь в академию мисс Эндикотг.

«Понятно. Еще одна своенравная девица, — подумал Майлс. — Похоже, мисс Эндикотт делает на этом неплохие деньги. Но Кейвил...» Он попытался припомнить, где слышал это имя.

— Кейвил — близкий друг графа Кортленда, — пояснил Аргоси.

Майлс вздрогнул и невольно бросил взгляд в сторону Синтии. Ее лицо было слишком бледным на фоне темно-зеленого платья, улыбка же казалась неестественной. Она говорила с Вайолет, точнее — Вайолет что-то говорила Синтии, на лице которой застыла эта ужасная улыбка. Впрочем, наверное, только он один понимал, что улыбка — фальшивая.

— И как поживает лорд Кейвил? — осведомился Майлс.

Аргоси едва не задохнулся от ярости.

— Я скажу вам, как он поживает! Я поделился с ним радостной новостью, сказал, что надеюсь скоро стать женатым человеком, что я влюблен... — Его голос сорвался. — Я рассказал ему о... — Он запнулся, словно ему было трудно произнести имя Синтии вслух. — Я рассказал ему о Синтии. — В устах Аргоси ее имя прозвучало как синоним предательства.

Майлса бросило в жар, во рту появился металлический привкус, а внутренности словно скрутились в тугой узел.

Аргоси же с горечью продолжал:

— Кейвил отвел меня в сторону и доверительно сообщил, что наслышан о Синтии Брайтли. И он рассказал о ней массу историй, все то, что происходило в течение сезона, пока я был на континенте. Рассказал о бесчисленных пари, скачках, ссорах, дуэлях, о том, как она играла мужчинами. И о поцелуях в саду. Подумать только, дуэль! Да она просто шлюха, судя по тому, что о ней говорят!

Зрение Майлса затуманилось. Каждый его мускул, казалось, напрягся до предела.

— Вы видели, как она играла со всеми мужчинами и здесь, Редмонд. Она играла со мной как с последним болваном. А я чуть не женился на ней. Мне повезло, что я встретил Кейвила. Если Кейвил прав, эту девицу целовали по меньшей мере дюжину...

Он не помнил, как нанес удар. И не чувствовал ничего, кроме онемения в кулаке, которым ударил Аргоси.

А потом он увидел, что все головы повернулись в одну сторону. Головы его суссекских соседей, которых он знал всю жизнь.

Проследив за взглядами, Майлс увидел, что они смотрели на пол. Вернее, на лорда Аргоси, который растянулся на ковре, тяжело дыша и тараща глаза — как рыба, выброшенная на берег. Только тут Майлс полностью осознал, что буквально выстрелил своим кулаком в челюсть бедняги.

Понятно, что Аргоси повалился, как кегля.

К счастью, он упал на толстый французский ковер, а не на мраморный пол, поэтому его златокудрая голова не пострадала.

В следующее мгновение все, как по команде, повернулись к Майлсу. В комнате воцарилась зловещая тишина.

Майлс Редмонд — спокойный, элегантный и надежный, знаменитый — только что ударил по физиономии гостя в своем собственном доме, на вечеринке. Сбил его с ног.

На глазах у публики!

Из всех ощущений, которые ему полагалось испытывать в этот момент, первым — оно пробилось сквозь затухающую ярость — было огромное и неуместное удовлетворение от свершившегося.

Он воспринял слова Аргоси как нападение на женщину, которую он любил...

Майлс вздрогнул от этой мысли и тут же отвернулся от Аргоси. Его взгляд, как компас, указывающий всегда на север, мигом нашел пару чудесных голубых глаз.

Синтия, как и все остальные, смотрела на него. И она явно была в ярости. Потому что, вне всякого сомнения, думала, что они станут стреляться.

Неплохо. Он обещал ей, что все исправит. И как обычно, когда дело касалось Синтии, сделал нечто, прямо противоположное тому, что собирался сделать. Да еще устроил из этого целый спектакль.

И вот она — в центре очередного скандала!

Майлс разжал кулак и помахал перед собой все еще ноющими пальцами. Затем машинально протянул руку Аргоси, чтобы помочь ему подняться на ноги, поскольку все остальные мужчины казались слишком ошеломленными, чтобы прийти на помощь поверженному.

А потом по толпе наконец-то пробежал тихий ропот — это походило на шелест листвы на ветру.

Аргоси проигнорировал протянутую руку. Потрогав пальцами распухающую губу, он одарил Майлса свирепым взглядом, и его темные глаза сверкали.

Майлс же пересмотрел свои планы на завтрашний день, включив в них и возможную дуэль. Он кивнул и тихо проговорил:

— Если вы захотите поговорить со мной, Аргоси, я буду в отцовском кабинете на втором этаже. — То есть в комнате, где Редмонды отвечали за последствия своих поступков.

Поклонившись с некоторым подобием своего обычного достоинства, Майлс повернулся и вышел, оставив собравшихся изумленно взирать ему вслед.