Тени всего сущего

Мир физики представляется зрителю игрой теней­ в пьесе повседневного. Тень моего локтя покоится на тени стола, а тень чернил течет по тени бумаги... Открытие для себя того, что физические науки имеют дело с миром теней, принадлежит к одному из величайших достижений последнего времени.

Сэр Артур Эддингтон, Лауреат Нобелевской премии в области физики

Высшее благословение приходит к нам, когда мы на пути к безумию

“Ах, с этим ничего не поделаешь, — сказала кошка, — здесь все сошли с ума. Я сошла с ума, ты сошла с ума”.

«Откуда же ты знаешь, что я сошла с ума?» — спросила Алиса.

«Ты должна быть такой, — сказала кошка, — иначе бы ты здесъ не была».

Льюис Кэррол. «Алиса в стране чудес»

Высшее благословение приходит к нам, когда мы на пути к безумию.

Сократ

Спиритуалистические и магические воззрения традиционных обществ с давних пор вызывают протест рационального западного духа и порожда­ют резкие, даже агрессивные научные памфлеты. Одну из таких «славных» попыток толкования следовало бы здесь привести: шаман в понимании за­падного психоаналитика. Психоз, шизофрения и эпилепсия кажутся незна­комому с измененными состояниями сознания человеку как нельзя более точными определениями неизвестных психических явлений, — неизвест­ных, так как вряд ли хоть один из шаманов был другом кого-то из психиат­ров или психологов, вряд ли хотя бы одному из них они пожали руку...

Венгерский исследователь Сибири Вильмос Диожеги описывает шама­нов как слабонервных, невротичных и душевнобольных; их часто мучают галлюцинации, они часто болеют психически и душевно, страдают от го­ловных болей и происходят из пораженных нервными заболеваниями се­мей, в которых было много душевнобольных. По его утверждению, многие шаманы, жившие прежде, сторонились людей, страдали от психических нарушений и причислялись поэтому к ненормальным. Однако он утверждает и то, что, по его мнению, шаманы стоят значительно выше средней человеческой нормы. Восприимчивость их нервной системы и их психическая организация чрезвычайно развиты (1968, 314).

Характерным проявлением любой науки является ее зажатость б про­крустовом ложе исторического мнения. Наложение представлений запад­ной психиатрии на явления других культур — также проявление этой огра­ниченности. Прародители современной психиатрии Крепелин и Блейлер создали жесткую систему понятий для психиатрического дискурса. Их оп­ределения создали этнографам основу для описания явлений всех чуже­родных культур, которые вмещались в рамки западного рационализма, кон­троля надЭго, антиэмоциональности и протестантской этики. Осваивание этнологами категорий психопатологии остается и сегодня средством вытес­нения не свойственного западному сознанию мироощущения.

Шаманы с их опытом столь необычных переживаний всегда притягива­ли к себе интересующихся психиатрическими явлениями. Так, например, для Богораза сибирские шаманы чукчей истеричны и напоминают своими изощренными обманными уловками душевнобольного; кроме того, они до крайности возбудимы и полубезумны. Многие (однако не все) тунгусские шаманы кажутся Широкогорову безумными, а Крадер уверяет, что шаманы бурятов страдают от нервных расстройств. По Вилькину, истоки индоне­зийского шаманства следует искать в душевной болезни. Лоэб представля­ет шаманов племени ньюи эпилептиками и страдающими нервными рас­стройствами. Поль Раден (Paul Radin) сравнивает эпилептика и истерика, с одной стороны, и шамана, с другой. Для Жоржа Деверу шаман также не­вротик и психотик. Деверу замечает, что в обществе безумных безумец счи­тается нормальным и наоборот. В соответствии с этим следовало бы утвер­ждать, что шаман воспринимался бы как здоровый лишь в таком обществе, где отсутствуют законы. Однако удивительно, что в другом месте, он опи­сывает шаманов индейского племени Мохаве как совершенно нормальных людей, а для психиатра Зильвермана шаман однозначно является шизофреником, который адаптировался в обществе и принят им.

Особенно сибирские шаманы характеризуются как шизофреники. Это происходит потому, что они наблюдались исследователями как раз в то вре­мя, когда в психологии существовало весьма приблизительное понимание патологии. Кроме того, исходили из предположения, что шаманы с такими необычными психиатрическими признаками существуют только в Сибири, поэтому индейского знахаря считали отличающимся от сибирского шамана или африканского целителя. Эта путаница легко устранялась, когда ста­новилось ясным, что этнографы отождествляют понятие с той реальной действительностью, которая за ним стоит. Различие определении наводит их на мысль о различии самих принципов, лежащих в основе. Сегодня мы знаем, что независимо от того, как мы назовем этих мастеров внутреннего пути познания мира, они пользуются у всех народов и во всех странах оди­наковыми средствами, владеют равными возможностями. Но продолжим: к сожалению, с шаманством связываются и другие представления. Это сла­боумие, врожденная психопатия, экологическая депривация (в результате долгих периодов арктического мрака и однообразия полярных ночей, что провоцирует развитие истерии), идиотизм, безумие...

Почти весь пандемониум психиатрии был «выпущен» против шамана. Шаман мог в результате гротескного допущения быть объявлен одновременно невротиком, эпилептиком и психотиком. С точки зрения империалистического миссионерского христианства шаманы находятся на одном уровне с приверженцами дьявола. Они порождение сатаны. И здесь мы оказываемся в ситуации, близкой охоте на ведьм, то есть занимаемся вытравлением своей же европейской культуры шаманства. Наука сменила религию в деле охоты на ведьм, проведя в жизнь ее научную форму. Роль инквизиторов стали играть психиатрия и психология. Возник новый набор понятий, послуживший западным колонизаторам и завоевателям интеллек­туальным оправданием всех совершенных преступлений и несправедливо­стей. Я хочу в связи с этим процитировать высказывание Б. Лаубшера, как весьма характерное для многих замечаний подобного рода: «Чародей в зна­чительной степени подпадает под классификацию тех отклоняющихся от, нормы характеров, которые определяются нашей культурой, как психопаты. Они обнаруживают в своей жизни все признаки отличающегося от нормы поведения, и вполне допустимо, что многие психотические личности, пребывая в фазе отдыха или стабилизировавшись, не смогут прийти в нормальное состояние» (1937, 227). То же самое имеет в виду Рут Бенедикт, называя шамана «сверхнормальной» личностью, «отклонившейся от нор­мы в результате своего призвания». Коль скоро шаман, полагает она, явля­ется (для нас) отклонением от нормы, приспособившейся к своему обще­ству, то, стало быть, само это общество есть отклонение от нормы. Основная направленность этой, достойной памфлета науки, очевидна: «Мы хорошие, торжествуем над плохим, каковым являются все остальные». И это этноло­гия? Еще яснее выражается Деверу: «Примитивная религия и отсталые районы с примитивной культурой» в целом являются «организованными зонами шизофрении». Понимать традиционные общества как гигантские госпитали для безумных — такова героика движения мысли...

Шаманы и психотики и в самом деле чем-то похожи. Мирча Элиаде ви­дит в психотике мистика-подражателя, чье переживание деформировано ненасыщенно и который при беглом взгляде на себя обнаруживает целый спектр признаков мистического и религиозного опыта. Душевнобольной представлен здесь мистиком-неудачником. Подобных же взглядов придерживается и Эрих Нейман (1978, 128), различающий мистику низкого и вы­сокого. Первое имеет в своей основе сильное «Я», обустроенное в этом мире, второе предполагает фрагментарно, хаотически организованное «Я», над ко­торым одерживает верх трансперсональный опыт во всей своей полноте и которое, тем самым, размывается до неузнаваемости.

Великий исследователь человеческого сознания Уильям Джеймс ска­зал: «Классическая мистика и «низкая» мистика возникают в одной и той же плоскости, в той могучей сублиминальной или трансмаргинальной им­перии, значение которой наука только начинает осознавать и о которой мы, однако, очень мало знаем. Это царство владеет всеми формами бытия, «ан­гел и змея» лежат там бок о бок» (1961, 326).

Но это соединение высокого и низкого, сколь бы дифференцирован­ным оно ни казалось поначалу, в дальнейшем ничего нам не дает. Мы нуж­даемся в более всеобъемлющей модели, которая воссоздавала бы весь спектр сознания. Принцип, прослеживающийся на всех уровнях бытия — это расширение возможностей сознания, развитие способности ощущать мир в единстве, способности к трансмутации во все предметы и сущнос­ти, приобщенности к духовному обмену энергиями. Следовало бы упомя­нуть здесь некоторые психические состояния, которые свойственны как шаманам, так и психотикам, но только последний переносит эти пережи­вания в плоскость своего Эго, в то время как они принадлежат высшим состояниям сознания. Психотик путает понятия «самость» и «Я», «бес­сознательное» и «сверхсознательное» и не старается сделать собствен­ное «Я* сильным, что является первым признаком становления шамана. Поэтому опыт познания собственного «Я» воспринимается как опыт ша­манского переживания и «перетягивает» трансперсональные пережива­ния в плоскость личного, что в сфере собственного «Я» выглядит как ре­лигиозный бред. Нормальные ощущения собственного «Я» он трактует как трансперсональное откровение и в результате становится «мистиком-под­ражателем». В этом смысле психоз следовало бы рассматривать как по­мутнение сознания, как бросание кубика, гранями которого являлись бы разные уровни из спектра сознания. Взгляд изнутри, с той точки, на кото­рой находишься, замкнулся в себе самом, — психотик стремится вверх или вниз по клавиатуре уровней сознания. Он зеркально поворачивает эти уровни, высокие звуки оказываются низкими, а низкие — высокими. Шизофренический мир — это зеркально отраженный мир, где написан­ное стоит вверх ногами, а читать приходится справа налево. Таков пара­докс шизофрении. Любое духовное познание обладает и оборотной сторо­ной, миром теней, собственным негативным отражением. Нет ни единого жеста, независимо от того, сколь бы высок он ни был, который был бы свободен от фарса на себя самого, не имел бы черт лика Януса, двойной головы, словом, всего того, что нас подкарауливает везде — любое пере­живание сопровождает его же собственная тень, тень всего сущего.

Итак, шизофреник — это не шаман, но шаман переживает в своем раз­витии психотические состояния, опускается на дно бытия, а психотик спо­радически проходит некоторые свойственные шаманам состояния, облада­ет способностью истинно шаманского познания мира, возможностью заглянуть в высший мир, отчего у многих народов эпилепсия и шизофрения удостаиваются по праву титула «святой болезни».

Чем объясняется существование бесчисленного множества учреж­дений для «заключения» безумных в нашем обществе? Не тем, что родо­вым культурам неизвестно понятие психоза, но тем, что там оно прояв­ляется не в той степени, как у нас. Я полагаю, что отвержение западным миром измененных состояний сознания приговаривало таких людей, как: Гельдерлин, Ницше, Ван Гог, Антонен Арто, Джон Клэр, Рембо, и дру­гих к крушению надежд, приводило к унижениям, вело, в буквальном смысле слова, от измененных состояний сознания в плоскость собствен­ного Эго, влияло на внутреннее раздвоение на ангельское и дьявольс­кое, мудрое и безумное. Так как мы не признаем высших состояний со­знания, то психиатр и, конечно, общество, а позже даже сам пациент ограничивают их уровнем своего Эго, сужают до размеров конкретных: вещей — так рождается шизофрения. Сколько мудрецов, сколько шама­нов, целителей и ясновидцев, посвященных и святых позволило поймать себя силками психиатрической отчужденности от мира и обманчивой одержимости собственным «Я»? Когда же из рядов пациентов поднимет­ся Спартак и разорвет эти оковы?!.

Шаман, напротив, способен найти собственное место среди мифологи­ческих и культурных идеалов, он знает, что его ждет, через какие состояния эйфории и мучения надо ему пройти — люди проложили ему путь и составили карту внутренних пространств. Добрые и злые силы мира психи­ки названы — это боги, демоны и духи; они как бы являются именованными улицами на пути странствования по равнине сознания.

«Священной болезнью» назвали греки эпилепсию, так как полагали, что охваченные ею люди избраны богами и обладают способностью к предсказа­нию. Сегодня мы вновь спрашиваем себя: следует ли рассматривать эпилеп­сию как болезнь? Приступы эпилепсии могут быть вызваны различными пси­хологическими причинами и различными ощущениями в органах чувств. Кроме того, могут возникать приступы, при которых сознание стремится ос­вободиться от любого дисбаланса, в чем мы обнаруживаем своеобразный спо­соб биологического самоисцеления. Не следует ли лучше осознать эпилеп­сию и предшествующую приступу «ауру» как измененное состояние сознания и лишь отчасти как патологический синдром? Описание психических ощущений эпилептиков во время приступа обнаруживает много черт, напомина­ющих мистические и шаманские переживания. Классическим в этом смысле является описание Федора Достоевского, который, будучи эпилептиком, рас­сказывает в своем романе «Идиот», как в недолгие мгновенья приступа при­ходит ощущение бесконечной космической гармонии, за что можно было бы отдать всю свою жизнь. Я нигде не нашел указания на то, что шаманы явля­ются эпилептиками. Если некоторые из них и охвачены этой болезнью, то, вероятно, осознанно наблюдают за ее течением.

Южноафриканец Адриах Восхиер был эпилептик. В молодые годы он прошел пешком всю Африку и позже, после встречи с местными шамана­ми, был приобщен к различным ритуалам.

Племена, живущие у гор Макгабенг, первыми обратили внимание на свою способность вступать в контакт с миром духов. Когда Восхиер захо­тел пройти через их горы, старейшины, допросив его, отказались дать ему на это разрешение. В разгар этого собрания его внезапно поразило страда­ние всей его жизни — приступ эпилепсии. Тотчас же в нем был узнан из­бранник духов — его желание было удовлетворено.

Эпилепсия считается в Африке священной болезнью, которая, буду­чи вызвана духами, направляет отмеченного ею в сферы высшего зна­ния. Но Восхиер, мучимый мыслью, что он отмечен столь непочитаемой в нашем обществе болезнью, с большим трудом сближался с «миром ду­хов». Празебе, сангома, его духовная наставница, сказала ему: «Ты дол­жен удовлетворить духов и позволить им помочь тебе, вместо того что­бы столь долго обороняться от них. Чтобы суметь действовать, они нуждаются в свете. Я дала тебе глаз, но он еще закрыт, и внутри тебя царит мрак. Духи обозлены, и твоя болезнь — знак того, что они ее тебе посылают. Дай им то, что им нужно. Пусть они едят на твоей стороне» (Watson, 1982, 166).

Психотики познают духовно возвышающийся мир, их чувства и ощуще­ния гиперактивны. Это может привести к возникновению нового творчес­кого сознания, к пониманию сути вещей, к постижению сущности окружа­ющих людей. Наряду с чувством значимости всего происходящего, глубины всего событийного существует и чувство страха, которое в конечном счете побеждает человека. Это страх перед проникновением во все формы и сущ­ности жизни, в самые глубины истины. Мы не хотим перечислять здесь многочисленные симптомы психозов. Однако следует сказать следующее: мы представляем себе эту «болезнь» как не гладко протекающее приобще­ние к опыту жизни. Мы можем говорить о незащищенности органов чувств, несущей опасность потери самоконтроля. Перевозбуждение не может ра­створиться или сознательно перераспределиться в организме: сознание беспомощно уединяется в себе самом, подобно улитке; становятся заметными психический уход в себя, телесные блокады, утрата спонтанности реакций.

Русский физиолог Павлов полагал, что при перевозбуждении происхо­дит защитное торможение мозга, которое проявляет положительное сход­ство именно в отношении способности познавать измененные состояния сознания; после появления теории психоанализа это сходство базируется на иррациональном. Западные ученые давно находили удовольствие в том, чтобы использовать свое расплывчатое, чисто субъективное знание о при­митивном в качестве “строительного материала” своих псевдоантрополо­гических проектов истории. Человек примитивного сознания находится здесь на службе фундаментальной теории становления человека. Он, кото­рым в любой момент могут перестать интересоваться, используется как “за­тычка” пробелов и прототип героической эволюционистской картины исто­рии. Незнание образа жизни родовых культур весьма значительно, что, однако, не мешает включать «примитива», по собственному усмотрению, в любую теорию. Психиатры и психоаналитики оказывают неоценимую по­мощь по утверждению темных идей. «Примитив» является метафорой ду­ховного регресса, праобразом шизофреника, и даже для биологов он явля­ется желанным объектом, эдакая “межчелюстная кость” процесса эволюции. В качестве последнего примера стоит упомянуть Курта Гольдштейна, который особенно рьяно поддерживал это неудачное сравнение. Вот несколько замечаний из ящика Пандоры исторического ослепления: шизоф­реникам и примитивам свойствен общий конкретный язык и конкретное мышление; абстрактное, абстрактная позиция у них совершенно отсутству­ет. Ни тот, ни другой не разлагают целое на составляющие части, предмет представляется им с разной точки зрения по-разному. Любые концепции и символы лежат по ту сторону их понимания, они не могут отличать соб­ственное «Я» от внешнего мира, внешние события сливаются с их внутрен­ними переживаниями, случайная встреча каких-либо объектов, личностей, явлений воспринимается как имеющая глубокую взаимосвязь. И тот, и дру­гой чрезвычайно легко подпадают под влияние любого воззрения, которое им предлагается и цепляются за всякий объект и всякую идею, так что уж потом не могут отделить себя от нее. Они не отличают плод воображения от истинного переживания. Периферийные переживания они неоправданно ставят в центр. Какая тут патология, какая неправильная логика, какая неполноценность — и чья же? Некоторые честные исследователи спраши­вали себя со всей серьезностью цивилизованного мышления; «Как смогли эти примитивные расы выжить в таких условиях и в своей эволюции дос­тичь уровня более высоких рас, если их мышление и поведение столь дале­ки от реалистических?» И я спрашивал себя об этом. Эта зарисовка шизоф­ренического и примитивного (понимай также шаманского) поведения, — к кому она относится? К самому ученому? Сэр Джеймс Фрезер, «отец эт­нографии», прокричал с пафосом в ответ на вопрос, видел ли он в жизни примитива: «Бог миловал!» Но мы не можем упрекнуть в этом современ­ных этнографов, так как они уже выявили все отдаленные убежища «при­митива» и исследовали их. Чего им, однако, не хватает, так это истинного контакта с шаманами; то, что они в самом деле упустили, так это возмож­ность подключиться к картине мира, созданной шаманом, в качестве его учеников — а как иначе мы смогли бы понять их «сновидения»? Сегодня мы должны сказать, что попытка оклеветать шаманов и родовые общества средствами психиатрической абстракции, заменить «жесткий» империа­лизм «мягким» империализмом науки не удалась. Конечно, все акции по уничтожению и истреблению народов нашли поддержку в психиатричес­кой идеологии, но вопреки всем научным актам экспертизы и всем доказа­тельствам отсталости многие племена, “предающиеся обману”, “не отли­чающие собственного «Я» от внешнего мира”, мужественно защищаются от террористических атак абстрактно и реалистически думающего запад­ного человека.

Мы ощущаем сегодня встречное движение: психотик, шаман и ребенок сталкиваются с особым вниманием к себе. Мы с особым интересом изучаем трансцендентальные переживания шизофреника; шамана разыскивают те­перь так, как школьник разыскивает учителя, а ребенка все больше воспри­нимают как полноценного члена общества. Давид Купер говорит о втором открытии безумия, как о потребности человека в обновлении. Западное общество заглушило «язык безумия», и речь идет лишь о том, чтобы вновь овладеть способностью к творчеству и спонтанности. Безумие является для него изменением структуры отчужденных жизненных привычек. Психоз, с его точки зрения, есть тенденция к обретению совершенства в одной из наименее отчужденных форм бытия. В традиционных культурах, по его ут­верждению, существует более сильная зависимость между принадлежащи­ми человеку и находящимися вне сенсорными системами, поскольку люди этих культур обладают первозданным сознанием, очень близким к мисти­ческому. Для Купера психоз — это глубоко внутренний процесс, попытка шагнуть в мир, попытка восстановить жизненно важные связи. Чтобы понять шизофреническую инициацию, нам нужен не новый метод, утвержда­ет он, но новые состояния духа. Чтобы прояснить для себя связи между психозом и шаманством, я бы хотел связать здесь две идеи: идею континуума сознания и голографический принцип. Нормальное и альтернативное состояния сознания не должны рассматриваться как два противопоставлен­ных друг другу типа переживания. Я хотел бы предложить здесь иерархию состояний сознания. Связующим принципом при этом является ощущение единства с миром.

1. В нормальном состоянии сознания сильнее всего отмежевание соб­ственного «Я» от внешнего мира. Единство бытия или вовсе не осознается, или осознается как механическая смена влияний.

2. При некоторой интенсификации сенсорного начала, собственное «Я» объединяется непосредственно с окружением, с вещами и сущностями; раз­виваются возможности вживания, эмфатии и сопереживания — собствен­ное «Я» начинает выходить за пределы обычных границ. Нормальное душев­ное состояние я охарактеризовал бы в соответствии с этим как состояние потенциально возможного расширения сознания. Приятное чувство, выз­ванное расслабляющей обстановкой, следует понимать как едва обозначен­ное слияние «Я» с окружающим миром.

3. При нарастании интенсивности сенсорного начала деление на «Я» и «внешний мир» может временно прекратиться. При сильной эмоциональ­ной концентрации, страхе или желании, а также испытывая любовь, нена­висть, ярость, мы идентифицируем себя с самим ощущением настолько, что наше сознание собственного «Я» подменяется соответствующим объектом желания.

4. Измененное состояние сознания следовало бы трактовать как крайне сильную эмоцию. Может произойти полный отход от нормального состоя­ния «Я», так что сознание начинает заполняться иным содержанием. Станис­лав Гроф, (1976) называет следующие идентифицирующие явления: иденти­фикация с процессом эволюции, с другими людьми, зверями, растениями, неорганической материей, с сознанием клеток, клеточных тканей или с на­шей планетой как целым. Абрахам Маслоу (1973) указывает на другие явле­ния высшего переживания, которые могут быть описаны нами как ощущение единства. Это ощущение всего универсума как единого целого; не оцениваю­щие, не сопоставляющие и не выносящие приговора процессы мышления, отчего конструкция и порождающая основа мало чем отличаются друг от дру­га; ощущение мира как доброго, подходящего для жизни, замечательного, когда кажется, что его в самом деле понимаешь; устранение противоречий и противоположностей через познание или через ощущение их сходства; поте­ря страха, зажима, утрата сковывающего контроля...

5. На следующем уровне возможно возникновение паранормальных яв­лений. Очевидно, что здесь проявляется сильное ощущение единства меж­ду собственным «Я» и миром вещей, например, психокинез или в отноше­нии других людей — телепатия и способность к предсказанию.

6. В качестве высшего уровня нам следует указать ничем не обуслов­ленное, свободное от всех представлений и человеческих отношений со­стояние сознания.

Как мы видим, спектр состояний организован голографически. Каждый уровень позволяет ощутить единство в более или менее четко выраженной форме. Мы можем говорить о различных уровнях просветления, при этом нормальное состояние сознания дает лишь самую низкую его форму, про­светление в миниатюре. Целью всего пути посвящения в шаманы является расширение и углубление обычного чувства, знакомого всем. Шаманство поэтому нельзя рассматривать как движение по темному, непонятному ма­гическому пути, но просто как развитие соразмерно данному состоянию чувств уже имеющегося опыта познания мира. Если мы хотим понять шамана, нам надо просто погрузиться в собственные чувства. Что называется чувством, что опытом переживания и восприятием, это мы исследуем, а все остальное — лишь прекрасные слова, лишь батальная картина, созданная интеллектом. Я хотел выразить этой иерархией, этим спектром ощущений то, что каждый отдельный уровень нацелен на реализацию универсального единства, каждый сам по себе, на своем этапе реализует это единство. Мы познаем здесь микро-, макропринцип — как в большом, так и в малом...

Шаман, стало быть, не психотик и не дитя, хотя у него с ними много общего. Делая акцент на положительной стороне сходства, нельзя не заме­тить: дети живут, по сути своей, в измененном состоянии сознания, психо­тики становятся таковыми, поскольку они не переносят или не могут осоз­нать измененных состояний сознания. Шаман, напротив, устремлен (будучи к тому призванным и упражняясь сознательно и целенаправленно) к друго­му видению мира. Все трое обнаруживают совпадения в своих ощущениях, однако во многом отличаются друг от друга: ребенок остается бессознатель­но привязанным к своему опыту, психотика за те же переживания пресле­дуют и бичуют; шаман же элегантно овладевает обоими мирами, обычным и измененным, являясь посредником между ними. Ребенок еще не вырабо­тал своего индивидуального «Я», живет наощупь и вступает в коммуника­цию на основе подсознания или сверхсознания. Психотик обнаруживает фрагментарную и путанную структуру собственного «Я», он не знает, где находится: «Я», бессознательное и сверхсознательное кружатся, сменяя друг друга, одно принимается за другое, царит отсутствие законов. Шаман постигает мир своего «Я» и мир, возвышающийся над ним, каждый суверен­но. Конечно, он проходит в начальной фазе своего посвящения через после­довательность типично психотических переживаний. Как ореховая скорлуп­ка на поверхности океана, его психика то взлетает на гребне бушующей волны, то проваливается вниз; он путает видимое и невидимое, живое и мертвое. С помощью учителя, земного или потустороннего, он учится ори­ентироваться и спокойно воспринимать любое, самое сложное пережива­ние. Если он понимает, что значит видение и что подразумевает обычное переживание, то значит он уже прошел через фазу «боли», болезни, стра­дания, замешательства, преодолел в себе психотика. Он исцелен и в выс­шей степени здоров, как бы находясь по ту сторону болезни. Но он может вновь погрузиться в психотические фазы, особенно, если его заколдовыва­ет другой чародей, отнимает его силу или, находясь на расстоянии, действуя силой психического помрачения, умерщвляет его духов-союзников, крадет их или каким-то способом делает их недееспособными, — между шамана­ми идет тогда бой, в котором решается, кто сильнее, кто лучше управляет трансперсональными силами. И существуют большие и маленькие шама­ны, знающие, просветленные или обладающие лишь половинным знанием, односторонне развитыми способностями. Все народы понимают разницу между великим и простым шаманом, знают шаманов, занимающихся всем и ограниченных одной какой-то областью деятельности.

Но и психотики наших клиник могут при наличии соответствующего обучения подниматься до уровня высшего познания — ясно, что не все, но некоторые, во всяком случае, могут. Но кто должен их направлять? Психо­лог? Врач?.. Психология переживает период младенчества по сравнению с теми знаниями, какими владеют шаманы, а психиатрия излишне отягоще­на чисто теоретическим знанием. Мы нуждаемся во врачах и психотера­певтах другого уровня, а не в тех, что носятся со шприцами в руках по уны­лым коридорам психиатрических клиник. С точки зрения психологов и врачей нового уровня, иаманский трансперсональный опыт противопостав­лен способу приобретения материалистического знания. Обучение врачей и психологов подобного уровня должно было бы включать, наряду с приоб­щением к традиционному знанию азиатских культур, все виды сенсорной депривации для исключения всего предшествующего телесного опыта и опыта своего «Я»; перенесение длительных периодов одиночества и поста, практику поиска видения, принятие психоделических средств, вызванный искусственно опыт внетелесного переживания, познание души и путеше­ствие в потусторонние или иные физические миры. Это и есть основа древ­ней медицины, исток всего шаманского знания. Психологии будущего не­сомненно принадлежит путешествие в другие миры, открытие путей истинно шаманской терапии. Без такого путешествия невозможно никакое знание в области трансперсонального.