Глава восьмая. Уже знакомый мне стражник мирно посапывал, сидя на ступеньках и склонив голову на перила

Уже знакомый мне стражник мирно посапывал, сидя на ступеньках и склонив голову на перила. Мы неслышно проскользнули мимо.

— Бедняга Картелл, — прошептал Лукас. — Боюсь, не стать ему адептом, если он и дальше будет так пить… Но тем лучше для нас. Пойдём скорее!

Я уже совсем выбилась из сил, потому что от кафе до самого подвала нам пришлось бежать со всех ног.

Кеннет де Виллер и его сестра ужасно нас задержали. Мы просидели с ними целую вечность. Сначала мы просто болтали о прелестях сельской жизни, потом переключились на Глостершир (тут я ввернула парочку анекдотов о своей кузине Мэделин и овечке по имени Кларисса), потом на какого-то Фолла Паркера (о нём я поняла только одно: дедушка что-то там у него выиграл), потом мы поговорили о симпатяге Чарльзе, наследнике престола (это ещё кто?), а на закуску обсудили все фильмы с Грейс Келли и перемыли косточки её жениху, правителю Монако. Время от времени я показательно кашляла и старалась мягко перевести разговор на тему здорового образа жизни и вреда курения, но мои собеседники как-то не горели желанием его поддержать. Когда мы наконец-то вырвались из этого кафе, времени оставалось так мало, что я даже не успела забежать в туалет, хотя в желудке у меня булькал целый литр чая, а то и больше.

— Ещё три минуты, — пропыхтел Лукас. Мы, что есть духу, неслись по одному из подземных коридоров. — Мне столько ещё надо было с тобой обсудить! Если бы этот старый хрыч не пожаловал в самый ответственный момент…

— Не знала, что ты работаешь на одного из де Виллеров, — сказала я. — Ведь в будущем тебе пожалуют титул лорда, и ты войдёшь в верхнюю палату парламента.

— Да, — угрюмо согласился Лукас. — Но все эти регалии я унаследую от отца только после его смерти, а до того мне нужно на какие-то средства содержать семью. А тут эта работа подвернулась… Давай лучше сосредоточимся на другом! Всё, что граф Сен-Жермен оставил хранителям: все тайные записи, Хроники, письма — все они сначала должны были пройти тщательную цензуру самого графа. Хранителям известно только то, что пожелал сам граф. Все эти знания сводятся к одному: последующие поколения должны изо всех сил стремиться замкнуть Круг Двенадцати. Но ни один из хранителей не знает всей тайны до конца.

— А ты? Ты знаешь? — вырвалось у меня.

— Т-с-с-с! Нет. И я тоже.

Мы завернули за последний поворот, и я распахнула дверь алхимической лаборатории. Мой рюкзак всё также лежал на столе, за эти четыре часа здесь ничего не изменилось.

— Но Люси и Пол узнали тайну, в этом я совершенно уверен. Когда мы виделись с ними в последний раз, они напали на след секретных документов, — он посмотрел на часы. — Вот чёрт.

— Дальше! — настаивала я, пытаясь схватить в охапку рюкзак и фонарик. В последнюю секунду я вспомнила про ключ от лаборатории и поспешно бросила его Лукасу. Откуда-то из глубины уже поднималось знакомое чувство, живот переворачивало, как будто на американских горках. — И пожалуйста, сбрей эти усы, дедушка!

— У графа были враги, упоминаний в хрониках о них почти не сохранилось, — скороговоркой забормотал Лукас. — Особенно сложные отношения у него сложились с одной тайной организацией, приближённой к церкви, она называлась «Флорентийский Альянс». Её члены поселились в Лондоне в 1745-ом, в год основания ложи, и им удалось похитить до… Думаешь, усы мне не идут?

Комната завертелась перед моими глазами.

— Дедушка, я очень тебя люблю, помни об этом! — выкрикнула я.

— … документы графа Сен-Жермена, в которых говорится, что главное условие заключается вовсе не в том, чтобы считать в хронографе кровь всех двенадцати путешественников во времени. Тайна откроется только… — в моих ушах всё ещё звенел голос Лукаса, а ноги уже оторвались от земли.

Через долю секунды на меня обрушилась волна яркого света.

И белая рубашка. Ещё несколько сантиметров, и я приземлилась бы прямо на ноги мистеру Джорджу.

Я вскрикнула от испуга и попятилась назад.

— В следующий раз надо будет дать тебе кусок мела для маркировки, — сказал мистер Джордж, качая головой. Он взял у меня из руки фонарик. Но моего возвращения в комнате ждал не только он один. Рядом с мистером Джорджем стоял Фальк де Виллер, за столом сидел доктор Уайт, а Роберт, мальчик-привидение, выглядывал из-за его спины. К стене прислонился Гидеон, на лбу у него красовался огромный белый пластырь.

Когда я посмотрела на Гидеона, у меня перехватило дыхание. Он принял свою обычную позу и скрестил руки на груди. Но лицо его было почти таким же белым, как и пластырь. В тусклом свете лампочки его глаза казались почему-то неестественно зелёными. Мне вдруг ужасно захотелось сорваться с места, подбежать к Гидеону, обнять его и подуть на ранку, успокоить его так же, как я успокаивала Ника, когда тот был ещё совсем маленьким, часто падал и ушибался.

— Гвендолин, ты в порядке? — спросил Фальк де Виллер.

— Да, — ответила я, не в силах отвести глаз от Гидеона. О, как же я по нему соскучилась, и поняла я это только теперь.

Неужели наш поцелуй на зелёном диване был только вчера? Хотя это вряд ли можно считать одним поцелуем, скорее, поцелуями.

В ответ на мой долгий взгляд Гидеон лишь беспристрастно посмотрел в мою сторону, так, будто бы видел меня впервые в жизни. Лицо его было холодным и отчуждённым, вчерашние чувства исчезли без следа.

— Я отведу Гвендолин наверх и посажу в машину, — спокойно сказал мистер Джордж. Он положил руку на мою спину и легонько подтолкнул меня вперёд, мимо Фалька, прямо к Гидеону.

— Как ты… как ты себя чувствуешь? — спросила я.

Гидеон ничего не сказал, он лишь взглянул на меня. Но от этого взгляда по коже побежали мурашки. Он смотрел так, будто перед ним не человек, а какой-нибудь предмет. Будто он увидел что-то обычное, не достойное внимания, как, например… стул.

Может, у Гидеона всё-таки случилось сотрясение мозга, он потерял память и теперь не знает, кто я? Внутри у меня всё похолодело.

— Гидеону следовало бы отлежаться в кровати, но сейчас ему придётся проэлапсировать несколько часов, чтобы избежать неконтролируемого прыжка во времени, — недовольным голосом пояснил доктор Уайт. — Это так легкомысленно с нашей стороны, снова отпускать его одного…

— Два часа в спокойном подвале в 1953 году, Джейк, — перебил его Фальк де Виллер. — На диване. Думаю, его это не очень обременит.

— Ничуть, — сказал Гидеон, и взгляд его стал ещё более мрачным, хотя ещё секунду назад мне казалось, что мрачнее его быть не может. Мне вдруг захотелось плюхнуться на пол и разреветься, как маленькой.

Мистер Джордж открыл дверь.

— Пойдём, Гвендолин.

— Одну секунду, мистер Джордж, — Гидеон крепко схватил меня за руку. — Мне бы хотелось уточнить ещё одну деталь: в каком году только что была Гвендолин?

— Только что? В июле 1956-го, — сказал мистер Джордж. — А почему ты спрашиваешь?

— Просто… от неё пахнет сигаретами, — сказал Гидеон, и его рука ещё сильнее сжалась вокруг моего запястья, мне стало больно.

От страха я чуть не выпустила рюкзак.

Машинально я поднесла к носу рукав своего пиджака — точно, пока мы торчали в кафе, вся одежда успела насквозь пропитаться этим ужасным дымом. Ну и как мне теперь выкручиваться?

Все повернулись ко мне, и я поняла, что срочно должна изобрести какую-нибудь правдоподобную версию событий, иначе всё пропало.

— Ладно, подловили, — сказала я и виновато потупилась. — Я немножко покурила. Но это были всего три сигареты. Честное слово.

Мистер Джордж покачал головой.

— Гвендолин, как же так, я ведь строго-настрого запретил тебе брать с собой какие-либо посторонние предметы!

— Простите меня, — поспешно добавила я. — Но там было так скучно, в этом тёмном подвале, а сигарета так хорошо помогает отвлечься и преодолеть страх… — я постаралась изобразить на лице раскаянье. — Все окурки я собрала и положила в портфель. Не волнуйтесь, никто не обнаружит мою пачку «Lucky Strike», и не будет задаваться вопросом, откуда она здесь взялась.

Фальк рассмеялся.

— А наша принцессочка не такая уж тихоня, какой хочет казаться, — сказал доктор Уайт, а я облегчённо выдохнула. Кажется, они поверили. — Ну, не смотри ты с таким удивлением, Томас, я выкурил свою первую сигарету в тринадцать лет.

— И я тоже. Первую и последнюю, — Фальк де Виллер склонился над хронографом. — Курение до добра не доведёт, Гвендолин. Я уверен, твоя мать была бы в ужасе, узнай она об этом.

Даже маленький Роберт быстро-быстро закивал головой и посмотрел на меня с укоризной.

— Да и вообще, станешь бледной и некрасивой, — дополнил доктор Уайт. — Кожа от никотина портится, а зубы желтеют.

Гидеон молчал. Он всё ещё крепко держал меня за руку. Я постаралась невинно поднять взгляд и улыбнуться. Вместо ответа Гидеон немного сузил глаза и еле заметно покачал головой. Затем он медленно ослабил свою хватку. Я сглотнула, во рту вдруг пересохло, а поперёк горла стал ком.

Ну почему он так себя ведёт? Сначала он милый и нежный, а уже через несколько секунд — снова холодный и неприступный?

Выдержать такое, наверное, не под силу никому. Во всяком случае, точно не мне. То, что случилось с нами вчера, казалось мне по-настоящему важным, я восприняла всё всерьёз.

Да. А он теперь развлекается тем, что при первой же возможности обливает меня грязью перед всеми собравшимися. Чего он хочет этим добиться?

— А теперь пойдём, — сказал мне мистер Джордж.

— Увидимся послезавтра, Гвендолин, — сказал Фальк де Виллер. — Послезавтра для тебя будет важный день.

— Не забудьте завязать ей глаза, — сказал доктор Уайт, и я услышала, как Гидеон коротко засмеялся, будто доктор Уайт только что отпустил какую-нибудь не совсем удачную шутку. Затем тяжёлая дверь лаборатории за нами закрылась, и мы оказались в коридоре.

— Кажется, он не переносит запаха сигарет, — тихо сказала я и чуть не разревелась.

— Повернись, будь добра, я завяжу тебе глаза, — сказал мистер Джордж. Я стояла смирно, а он закручивал узкую чёрную повязку узлом у меня на затылке. Затем мистер Джордж взял у меня из рук портфель и осторожно подтолкнул вперёд.

— Гвендолин… ты должна вести себя осмотрительнее.

— Несколько сигарет ещё никого не убили, мистер Джордж.

— Я не об этом.

— О чём же тогда?

— О твоих чувствах.

— Что? О каких таких чувствах?

Я услышала, как мистер Джордж тяжело вздохнул.

— Милое моё дитя, даже слепой заметил бы, что ты… просто будь осмотрительнее в своих отношениях с Гидеоном.

— Я… — я снова замолчала. Мистер Джордж был намного проницательнее, чем могло показаться на первый взгляд.

— Никогда ещё слишком тесные отношения путешественников во времени не приводили ни к чему хорошему, — сказал он, — равно как и близкие отношения между Монтроузами и де Виллерами. А в нынешние времена следует каждую секунду помнить о том, что ни в ком нельзя быть уверенным до конца, — мне показалось, что рука мистера Джорджа, лежавшая на моей спине, дрогнула. — К сожалению, непреложная истина такова: как только любовь заполоняет сердце, рассудок уходит на второй план. А ясный рассудок — это именно то, чем тебе следовало бы руководствоваться в первую очередь. Осторожно, ступенька.

Мы поднялись по лестнице, так и не сказав друг другу больше ни слова. Затем мистер Джордж развязал повязку и серьёзно посмотрел мне в глаза.

— Ты сможешь, Гвендолин. Я искренне верю в тебя и в твои способности.

Его круглое лицо вмиг снова заполонили капельки пота.

В его светлых глазах я не увидала ничего, кроме заботы — обычно так смотрела на меня мама. Я вдруг почувствовала невероятную симпатию к толстенькому милому мистеру Джорджу.

— Вот, возьмите, ваш перстень, — сказала я. — А сколько вам лет, мистер Джордж? Если это не секрет.

— Семьдесят шесть, — сказал мистер Джордж. — И это вовсе не секрет.

Я удивлённо уставилась на него. В общем, я никогда особо не задумывалась над его возрастом, но всё же, он казался мне как минимум лет на десять моложе.

— Тогда в 1956-ом вам было…?

— Двадцать один. В этом году я приступил к адвокатской работе и стал членом ложи.

— Мистер Джордж, а вы не знакомы случайно с Вайолет Пурпельплюм? Это подруга моего дедушки.

Мистер Джордж поднял брови от удивления.

— Нет, не думаю. Пойдём, я отведу тебя к машине. Я уверен, твоя мама уже заждалась.

— Да, вы правы. Мистер Джордж, а можно вас ещё кое о чём спросить?

Но мистер Джордж уже направился к выходу. Мне не оставалось ничего другого, как только последовать за ним.

— Завтра за тобой заедут сразу после обеда. Сначала ты пойдёшь на примерку к мадам Россини, а потом Джордано попробует научить тебя ещё некоторым премудростям. А вечером ты отправишься на элапсацию.

— Отличный денёк намечается, — вяло откликнулась я.

— Но это ведь никакая не… магия! — ошарашенно прошептала я.

Лесли вздохнула.

— Ну, ты, конечно, не колдуешь и фокусы не показываешь, но эту твою способность наверняка можно назвать магической, согласись. Вот она — «магия ворона».

— Просто у каждого — свои странности, моя странность вот такая, — сказала я. — Из-за неё одни неприятности: все только смеются и считают меня лгуньей.

— Гвенни, когда кто-то обладает сверхчувствительным восприятием, это вовсе не странность. Это дар. Ты можешь видеть привидений и разговаривать с ними.

— И демонов, — добавил Химериус.

— Ворон в мифологии олицетворяет связь мира людей и мира богов. Вороны — проводники между живыми и мёртвыми, — Лесли развернула папку ко мне, чтобы продемонстрировать свои находки из Интернета. — Согласись, твои способности очень хорошо подходят под это описание.

— И твой цвет волос тоже, — сказал Химериус. — Волосы у тебя чёрные, как вороново крыло.

Я задумчиво прикусила губу.

— Но в пророчествах эта самая магия изображена такой… могущественной, такой важной, прямо не знаю даже. Как будто магия ворона — это какое-то тайное оружие.

— Но ты ведь и правда можешь использовать свои способности как тайное оружие, — сказала Лесли. — Когда прекратишь считать свой дар всего лишь странностью, которая позволяет тебе видеть привидений.

— И демонов, — снова сказал Химериус.

— Мне бы так хотелось почитать эти пророчества, — сказала Лесли. — Очень любопытно было бы разобрать его слово в слово.

— Уверена, что Шарлотта знает их назубок, все до одного, — сказала я. — Мне кажется, она проходила их на уроках тайноведенья. Они там вообще постоянно изъясняются стихами. Все они! Хранители. Даже моя мама. И Гидеон.

Я резко отвернулась, чтобы Лесли не заметила, как мои глаза вдруг наполнились слезами, но было уже слишком поздно.

— Ну-ну, подружка, хватит плакать! — она протянула мне носовой платок. — Ты слишком преувеличиваешь, правда.

— Нет, ни капельки. Что, забыла, как ты ревела три дня подряд, когда расставалась с Максом?

— Не забыла, ясное дело, — сказала Лесли. — С тех пор прошло-то ведь всего полгода.

— Теперь я, наконец, могу себе представить, что ты тогда чувствовала. До меня вдруг дошло, почему ты с горя была готова даже умереть.

— А, я была такой дурочкой! А ты всё время сидела рядом и повторяла, что Макс того не стоит, потому что он повёл себя как настоящий козёл. И что мне нужно пойти почистить зубы…

— Ага, и всё это на фоне песни АВВ’ы «The winner takes it all», играющей в сотый раз.

— Могу поставить, — предложила Лесли. — Если тебе от неё полегчает.

— Нет. Но если ты оставишь мне свой японский нож для резки овощей, я смогу совершить харакири, — я плюхнулась на кровать и закрыла глаза.

— Ох уж эти девчонки, постоянно психуют, — сказал Химериус. — Ну случилось у твоего дружка плохое настроение, ну посмотрел он на тебя как-то косо, потому что кто-то огрел его по голове, делов-то. А ты теперь из-за этого убиваешься, вот глупости какие.

— Он меня не любит, — сказала я и заломила руки от отчаяния.

— Как ты можешь это знать наверняка, — сказала Лесли. — С Максом всё было ясно как день, потому что через полчаса после того, как мы с ним порвали, он уже обнимался в кино с этой Анной. Но про Гидеона такого не скажешь. Он просто немного… нерешительный.

— Но почему? Видела бы ты, как он на меня тогда смотрел! Я прямо чувствовала, как я ему противна. Будто я какой-то… червяк. Я этого не вынесу.

— Ещё несколько минут назад ты рассказывала, что смотрел он на тебя как на стул. А сейчас уже как на червяка. Сложная история, — Лесли покачала головой. — А ну-ка соберись! Мистер Джордж прав: как только дело доходит до любви, разум отказывается работать. Зато мы с тобой совсем скоро разгадаем эту загадку, крепись!

В то утро Лесли пришла ко мне в гости, и мы уютно устроились на моей кровати. Но тут в дверь постучал мистер Бернхард — обычно он никогда так не поступал — и поставил на письменный стол поднос с чаем.

— Горячий напиток для юных дам, — сказал он.

Я смотрела на него во все глаза — сегодня явно случилось что-то особенное, не помню, чтобы он вообще когда-нибудь раньше поднимался на наш этаж.

— Вы недавно интересовались одним вопросом, так вот, я дерзнул поискать ответ на него в библиотеке, и нашёл его, как и предполагал.

— Что же вы нашли? — спросила я.

Мистер Бернхард отодвинул поднос, из-под него показался корешок книги.

— «Зелёный всадник», — сказал он, — кажется, именно это вы искали.

Лесли спрыгнула с кровати и взяла книгу.

— Но я пролистала её в библиотеке, ничего такого в ней нет, кажется… — пробормотала она.

Мистер Бернхард снисходительно улыбнулся.

— Смею предположить, что книга, которую вы видели в библиотеке, не принадлежала лорду Монтроузу. Но, думаю, этот экземпляр может вас заинтересовать.

Легонько поклонившись, мистер Бернхард вышел из комнаты. Мы с Лесли тут же кинулись к книге. Из неё выпал листок бумаги, на котором очень мелким почерком были записаны сотни каких-то цифр. Лесли так занервничала, что щёки её стали совсем красными.

— О Боже, это же шифр! — выкрикнула она.

— Прекрасно! Осталась самая малость: разгадать его! Только об этом я всю жизнь и мечтала, ничего не скажешь.

— Да, — сказал Химериус, раскачиваясь на шторе. — Мне приходилось о таком слыхать. Думаю, тут речь идёт о какой-нибудь знаменитой предсмертной фразе…

Но Лесли решила эту задачку в два счёта. Она сразу сообразила, что ответ надо искать в тексте.

— Первое число обозначает страницу, второе — строку, третье — слово, а четвёртое — букву в этом слове. Гляди! 14–22–6–3, на четырнадцатой странице, двадцать вторая строчка, на ней шестое слово и в нём третья буква, — она тряхнула головой. — Дешёвый трюк. Попадается почти в каждом детском детективе. Ну да ладно, давай приступим. Итак, первая буква у нас — «Е».

Химериус восхищённо кивнул.

— Слушай, твоя подружка дело говорит.

— Не забывай, речь идёт о жизни и смерти, — сказала Лесли. — Думаешь, я соглашусь потерять свою лучшую подругу только потому, что она чуть-чуть пообнималась с каким-то типом и теперь не в состоянии включить логическое мышление?

— Золотые слова! — отозвался Химериус.

— Сейчас важно, чтобы ты прекратила реветь и сосредоточилась на том, что обнаружили Люси и Пол, — продолжала Лесли. — Если ты сегодня снова отправишься на элапсацию в 1956-ой, — а для этого тебе просто нужно попросить об этом мистера Джорджа — то постарайся поговорить с дедушкой с глазу на глаз. Что за идиотская идея — пойти в кафе! И на этот раз, уж пожалуйста, запиши всё, что он тебе скажет, слышишь меня? Особенно детали! — она вздохнула. — Ты уверена, что эта организация называлась «Флорентийский Альянс»? Ничего о таком не нашла. Нам во что бы то ни стало надо добраться до тайных записей, которые граф Сен-Жермен оставил хранителям. Вот если бы Химериус мог передвигать предметы! Тогда бы он просто прошёл сквозь стену, нашёл архив и всё там прочитал…

— Давай, скажи ещё, что я бесполезное создание, — обиженно сказал Химериус. — Мне понадобилось семьсот лет для того, чтобы привыкнуть к тому, что я больше не могу даже страницу книги перевернуть.

В дверь постучали, и в комнату заглянула Кэролайн.

— Ланч готов! Гвенни, вас с Шарлоттой заберут через час.

Я застонала.

— Что, и Шарлотту тоже?

— Да, так сказала тётя Гленда. «Несчастную Шарлотточку бессовестно используют для обучения одной безнадёжной ученицы», как-то так.

— Что-то мне расхотелось кушать, — пробормотала я.

— Мы сейчас спустимся, — сказала Лесли и ткнула меня под ребро. — Гвенни, а теперь соберись. Попозже можешь жалеть себя сколько хочешь. А сейчас тебе надо подкрепиться!

Я села на кровати и высморкалась.

— У меня сейчас не самое подходящее настроение для того, чтобы выслушивать язвительные замечания тёти Гленды.

— М-да, но в ближайшее время сильный характер тебе ой как пригодится, — Лесли потянула меня за руку. — Потренируйся на Шарлотте и твоей тётушке, это хорошее упражнение. Если ты выдержишь этот ланч, никакое суаре тебе уже не страшно!

— В крайнем случае, всегда можно сделать харакири, — усмехнулся Химериус.

Вместо приветствия мадам Россини притянула меня к своей пышной груди.

— Лебёдушка моя! Вот и ты, наконец! Ах, как же я по тебе соскучилась!

— И я по вам, — честно ответила я. Само присутствие мадам Россини с её невероятной сердечностью и французским акцентом («Лебёушка!» Слышал бы это Гидеон!) оживляло и успокаивало одновременно. Мадам Россини возвращала к жизни мою уязвлённую веру в собственные силы. — Ты будешь в восторге, когда увидишь, что я для тебя пошила. Джордано чуть не заплакал, когда я показала ему твои наряды.

— Охотно верю, — сказала я. Джордано наверняка плакал из-за того, что не может сам в них покрасоваться.

Хотя сегодня он отнёсся ко мне вполне по-человечески, и даже, можно сказать, проявил дружелюбие. Во-первых, потому что на этот раз я танцевала гораздо лучше, чем раньше, а во-вторых, благодаря постоянным подсказкам Химериуса, смогла правильно ответить на его допрос о том, какой лорд был сторонником тори, а какой — вигов. (Химериус просто сел на плечо Шарлотте и читал всё с её листочка.)

С «легендой» — Пенелопой Мери Грей (год рождения 1765) — я тоже справилась без проблем, и даже не запнулась, перечисляя одно за другим длиннющие имена её покойных родителей. Только веер всё никак не хотел сдаваться, но потом Шарлотте пришла блестящая идея послать меня на суаре без него.

В конце урока Джордано передал мне листок, на нём были перечислены слова, которые я не должна использовать ни в коем случае.

— До завтрашнего дня чтобы отскакивало от зубов! — прогнусавил он. — В восемнадцатом веке нет автобусов, дикторов телевидения, пылесосов, ничто нельзя называть «суперским», «клёвым» и «отпадным», тогда люди не имели ни малейшего представления о распаде атома, о креме с коллагеном и об озоновых дырах.

Да неужели! Я попыталась себе представить, в какую же ситуацию я должна попасть на этом званом ужине в восемнадцатом веке, чтобы начать вдруг беседу о дикторах телевидения, озоновых дырах и кремах с коллагеном. Поэтому я просто вежливо ответила:

— О’кей, — но тут Джордано снова завопил как резаный:

— Не-е-е-т! Никаких «О’кей»! В восемнадцатом веке слова «О’кей» ещё и в помине не было, глупая ты девчонка!

Мадам Россини крепко зашнуровала корсет на моей спине. Меня снова поразило, насколько удобной оказалась эта, столь громоздкая на вид, конструкция.

С такой поддержкой прямая осанка получалась сама собой. Гладкие прутья обвились вокруг моих бёдер и защёлкнулись сзади (представляю, каково приходилось в восемнадцатом веке дамочкам с толстыми попками и широкими бёдрами), а затем мадам Россини через голову натянула на меня пурпурное платье. Она один за другим застегнула на моей спине целый ряд крючочков и кнопочек, а я тем временем удивлённо ощупывала тяжёлый, расшитый узорами шёлк. Ах, ну до чего же красиво!

Мадам Россини медленно обошла вокруг меня, и лицо её расплылось в довольной улыбке.

— Волшебно. Манифи́ к.

— В этом платье я буду на балу? — спросила я.

— Нет, это вечернее платье для суаре, — мадам Россини принялась цеплять маленькие, искусно сшитые, шёлковые розочки по контуру моего глубокого декольте. Рот у неё был забит булавками, поэтому понимать её стало ещё сложнее.

— На званом ужине голову можно не пудрить, а твой тёмный цвет волос так замечательно сочетается с тёмно-красным платьем. Всё получилось именно так, как я себе представляла, — она легонько подмигнула мне. — Ты там всех поразишь, лебёдушка моя. О, один момент — хотя, конечно, суть не в этом. Но что поделаешь? — она всплеснула руками. Но, в отличие от Джордано, у маленькой толстенькой мадам Россини этот жест вышел очень милым.

— Ты у нас сама юность, сама красота, зачем же напяливать на тебя какой-нибудь серый мышиный наряд? Так, лебёдушка моя, готово. А теперь примерь-ка бальное платье.

Бальное платье оказалось нежно-голубого цвета, оно было расшито бежевыми нитками и украшено рюшами. Выглядел этот наряд также восхитительно, как и красный. Разрез на груди в этом платье был ещё более вызывающим, а юбка шелестела где-то далеко впереди и позади меня. Мадам Россини пощупала мои волосы.

— Я пока не решила, как мы поступим с причёской. В парике тебе будет не очень-то удобно, особенно если учесть, что под ним придётся спрятать всю эту шевелюру. Но твои волосы настолько тёмные, что пудрой мы добьёмся только отвратительного седоватого оттенка. Кель катастроф! — она наморщила лоб. — Ах, ну что ж, зато ты будешь выглядеть очень модно, можешь мне поверить, абсольман. Ну и мода же тогда была, просто кошмар и ужас!

В ответ я улыбнулась, впервые за целый день. Ую-ю-южяс! Кошьмарь! Да уж, это она верно подметила.

Как по мне, ую-ю-южяс и кошьмарь — не только мода, но и Гидеон. А ещё он гадкий и мерзкий, во всяком случае, я теперь буду думать только так. (Хватит нюни распускать!)

Мадам Россини, казалось, не заметила, какой внутренний монолог выплеснулся от её слов из глубины моего сердца. Она всё ещё сокрушалась о былых временах.

— Молодые девушки вынуждены были пудрить волосы до тех пор, пока не становились похожи на своих бабок и прабабок — просто страшно! Надень, пожалуйста, вот эти туфли. Не забывай, тебе в них придётся танцевать, так что говори сейчас, если тебя что-то не устраивает, пока есть время что-то изменить.

К пурпурному платью мадам Россини подобрала мне красные туфли с изящными узорами. Туфли к бальному платью были светло-голубыми с золотыми пряжками. Как ни странно, и первая пара, и вторая, оказались удивительно удобными, хотя вид у них был такой, будто их одолжили с выставки антиквариата.

— Это самая красивая обувь, которую мне только доводилось примерять, — восхищённо сказала я.

— Надеюсь, так оно и есть, — сказала мадам Россини, сияя от удовольствия. — Ну вот, ангел мой, всё готово. Постарайся сегодня пораньше заснуть, завтра у тебя непростой день.

Я опять нырнула в свой любимый тёмно-синий свитер и джинсы, а мадам Россини тем временем натягивала мои наряды на специальные манекены без рук и голов. Затем она посмотрела на часы, которые висели на противоположной стене и нахмурилась.

— Ох уж этот юноша! Такой ненадёжный! Обещал быть здесь пятнадцать минут назад!

Мой пульс снова участился в несколько раз.

— Гидеон?

Мадам Россини кивнула.

— Он не воспринимает меня всерьёз, абсольман. Ему всё равно, какие на нём брюки, и как они сидят.

«Ую-ю-южяс-ю-ю-южяс-кошьмарь!» — забормотала я свою новую мантру.

В дверь постучали. Это был всего лишь лёгкий осторожный стук, но все мои решительные попытки переубедить себя исчезли в одно мгновение.

Мне вдруг показалось, что мы с Гидеоном не виделись уже целую вечность, и я не могла дождаться нашей следующей встречи.

И в то же время я очень её боялась. Если он ещё раз посмотрит на меня таким хмурым взглядом, я этого не переживу.

— Ах, — сказала мадам Россини, — пожаловал, наконец-то. Входите!

Я напряглась всем телом, но в комнату вошёл вовсе не Гидеон. Это был рыжий мистер Марли. Как всегда взволнованный и нерешительный, он пробормотал:

— Я должен отвести Ру… мисс на элапсацию.

— Ладно, — сказала я, — мы как раз закончили.

Из-за спины мистера Марли, улыбаясь, выглянул Химериус. Перед тем, как примерять наряды, я велела ему улететь.

— Я тут только что пролетал мимо одного типа — ну просто вылитый министр внутренних дел, — весело сказал он. — Обалдеть!

— А где юноша? — грозно спросила мадам Россини. — Он должен был явиться на примерку!

Мистер Марли смущённо кашлянул.

— Только что я видел, как Алм… мистер де Виллер разговаривает с другим Ру… с мисс Шарлоттой. Его сопровождал брат.

— Какая разница! Мне абсолютно всё равно! — рассерженно сказала мадам Россини.

«А вот мне не всё равно», — подумала я. Мысленно я уже набирала Лесли сообщение, состоящее из одного-единственного слова: Харакири.

— Если он сейчас же не появится, я пожалуюсь Магистру, — сказала мадам Россини. — Где мой телефон?

— Простите, — пробормотал мистер Марли. Он смущённо теребил в руках чёрную повязку.

— Можно…?

— Конечно, — сказала я и со вздохом позволила завязать себе глаза.

— Увы, зануда не врёт, — сказал Химериус. — Наш герой-любовник там наверху ошивается возле твоей кузины, и глазёнки его так и горят. Ну, и братец тоже не отстаёт. За что только этим мужчинам всегда так нравятся рыжеволосые? Кажется, они все вместе собрались в кино. Но лучше тебе этого не знать, а то ты снова разревёшься.

Я отрицательно замотала головой.

Химериус поднял глаза к потолку.

— Я мог бы за ними присмотреть. Хочешь?

Я закивала изо всех сил.

За всю нашу длинную дорогу вниз мистер Марли не проронил ни слова, я тоже не спешила заводить разговор, погружённая в свои мрачные мысли. Когда мы переступили порог старой лаборатории, и мистер Марли снял с моих глаз повязку, я спросила:

— Куда вы меня сегодня отправите?

— Я… мы должны дождаться номера девять, то есть, мистера Уитмена, — сказал мистер Марли, гладя сквозь меня куда-то в пол. — Я, конечно же, не имею права распоряжаться хронографом. Прошу вас, садитесь.

Но только я примостилась на стуле, как дверь снова открылась, и в комнату вошёл мистер Уитмен. А за ним следовал Гидеон.

Мне показалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

— Здравствуй, Гвендолин, — сказал мистер Уитмен, расплывшись в своей галантной бельчоночьей улыбке. — Рад тебя видеть, — он отодвинул занавеску, за которой скрывался сейф. — Давай-ка отправим тебя на элапсацию.

Я не очень вслушивалась в то, что он говорил. Лицо Гидеона оставалось таким же бледным, как и вчера вечером, но было видно, что дела пошли на поправку. Толстого белого пластыря у него на лбу больше не было, и я смогла разглядеть рану, которая начиналась у корней волос. Сами волосы теперь были сантиметров десять в длину, из них кое-где торчали тонкие белые нитки пластыря. Я ждала, когда же Гидеон заговорит со мной, но он только окинул меня беглым взглядом.

— Упс! Вот и он! — сказал Химериус. — Честное слово, я хотел тебя предупредить. Но не успел, потому что никак не мог решить, за кем же мне увязаться. Кажется, Шарлотта сегодня вызвалась понянчить младшего брата Гидеона, этого красавчика. Они пошли вместе в кафе, кушать мороженое. А потом собираются в кино. Кинотеатр — это тот же стог сена, только современный, со всеми удобствами.

— Ты в порядке, Гвендолин? — спросил Гидеон и поднял брови. — Кажется, ты волнуешься — может, хочешь покурить, успокоиться, а? Напомни-ка, что тебе нравится… Lucky Strike?

От такой наглости я потеряла дар речи.

— Оставь её в покое, — сказал Химериус. — Не видишь разве, что она влюбилась по уши, ты, тупое бесчувственное бревно? И, между прочим, в тебя, дурака! Что ты вообще здесь забыл?

Мистер Уитмен вытащил хронограф из сейфа и водрузил его на стол.

— Тогда давайте посмотрим, куда сегодня…

— Мадам Россини ожидает вас в примерочной, сэр, — обратился к Гидеону мистер Марли.

— Ах, чёрт, — сказал Гидеон, сбившись с мысли. Он посмотрел на свои часы. — Совершенно забыл об этом. Она очень злилась?

— Вид у неё был довольно раздражённый, — сказал мистер Марли.

В ту же секунду дверь снова распахнулась, и на пороге показался мистер Джордж. Он совсем запыхался, а на лбу у него выступили маленькие капли пота, как и всегда, когда он куда-нибудь спешил.

— Что здесь случилось?

Мистер Уитмен наморщил лоб.

— Томас? Гидеон сказал, что ты разговариваешь с Фальком и с министром внутренних дел.

— Да, так оно и было. Но во время нашей беседы позвонила мадам Россини и доложила, что Гвендолин только что забрали на элапсацию, — сказал мистер Джордж. Я впервые видела его таким сердитым.

— Но… Гидеон заверил, что ты поручил мне… — в замешательстве сказал мистер Уитмен.

— Ничего я не поручал! Гидеон! Что здесь происходит? — из маленьких глазок мистера Джорджа исчезло всякое добродушие.

Гидеон скрестил руки на груди.

— Я подумал, что вы только обрадуетесь, если мы выполним эту работу за вас, — коротко сказал он.

Мистер Джордж промокнул лоб платочком.

— Вот уж спасибо за заботу, — насмешливо ответил он. — Но тебе не следовало беспокоиться, я уж как-нибудь сам справлюсь. А сейчас отправляйся наверх к мадам Россини.

— Я бы хотел сопровождать Гвендолин, — сказал Гидеон. — После вчерашних событий не стоит оставлять её одну.

— Глупости, — возразил мистер Джордж. — Нет совершенно никаких оснований предполагать, что ей угрожает опасность. Главное — не посылать её слишком далеко.

— Это правда, — сказал мистер Уитмен.

— Например, в 1956-ой? — медленно спросил Гидеон и посмотрел мистеру Джорджу прямо в глаза. — Я тут на досуге полистал Хроники Хранителей, кажется, 1956-ой был довольно спокойным. Самая распространённая фраза в отчётах того года — Никаких особых происшествий. Эти слова для вас как елей на душу, не правда ли, мистер Джордж?

Сердце моё тем временем ушло в пятки. Поведение Гидеона можно было объяснить только одним: он как-то обнаружил, что я делала вчера в прошлом. Но как, как ему удалось это узнать? Ведь от меня всего лишь пахло сигаретами. Возможно, это действительно могло показаться немного подозрительным, но уж никак не указывало на события, которые произошли со мной в 1956-ом.

Мистер Джордж, не дрогнув ни на секунду, парировал его взгляд. Вид у него всё ещё был немного рассерженный.

— Это не просьба с моей стороны, Гидеон. Мадам Россини ждёт. Марли, вы тоже можете идти.

— Да, сэр, мистер Джордж, сэр, — пробормотал мистер Марли и вытянулся по стойке смирно.

Дверь за ним захлопнулась, и мистер Джордж возмущённо перевёл взгляд на Гидеона, который так и не сдвинулся с места.

Мистер Уитмен тоже был явно удивлён происходящим.

— Чего ты ждёшь? — холодно спросил мистер Джордж.

— Почему вы отправили Гвендолин в прошлое посреди бела дня? Это противоречит правилам!

— О-оу, — сказал Химериус.

— Гидеон, это не твоё… — сказал мистер Уитмен.

— Решительно всё равно, в каком именно времени суток оказалась Гвендолин, — перебил его мистер Джордж. — Она находилась в закрытом подвале.

— Мне было страшно, — быстро сказала я. Собственный голос показался мне каким-то писклявым. — Я не хотела оставаться ночью одна в этом подвале, рядом с катакомбами…

Гидеон повернулся ко мне и снова поднял одну бровь.

— Ах да, ты ж у нас маленькое пугливое создание, как я мог забыть, — он тихо засмеялся. — 1956-ой — это ведь тот самый год, когда вы стали членом ложи, не правда ли, мистер Джордж? Какое странное совпадение.

Мистер Джордж наморщил лоб.

— Не понимаю, к чему ты клонишь, Гидеон, — сказал мистер Уитмен. — Но сейчас тебе действительно лучше отправиться на примерку. Мы с мистером Джорджем позаботимся о Гвендолин, тебе не о чем волноваться.

Гидеон снова посмотрел на меня.

— Предлагаю такой вариант: я быстро улаживаю всё с мадам Россини, и потом вы просто посылаете меня следом за Гвендолин, всё равно куда. Тогда ей даже тёмной ночью не придётся никого бояться.

— Кроме тебя, — сказал Химериус.

— Ты давно уже превысил свой лимит на сегодня, — сказал мой учитель. — Но если Гвендолин действительно так боится… — он с беспокойством посмотрел на меня.

Его можно было понять. Наверное, вид у меня в тот момент действительно был очень испуганный. Сердце давно билось где-то в пятках, и я не в силах была вымолвить ни слова.

— Можно так и поступить, — сказал мистер Уитмен. — Я ничего не имею против. А ты, Томас?

Мистер Джордж лишь отмахнулся, но сделал он это так медленно, будто собираясь поступить иначе.

По лицу Гидеона скользнула довольная улыбка, и он наконец-то сошёл со своей нерушимой позиции возле двери.

— Тогда до скорого, — сказал он тоном победителя. Мне показалось, что в его словах я уловила угрозу.

Когда дверь за ним закрылась, мистер Уитмен вздохнул.

— После этого нападения он ведёт себя как-то странно, ты не находишь, Томас?

— Очень может быть, — сказал мистер Джордж.

— Наверное, стоит провести с ним ещё одну воспитательную беседу касательно тона, которым следует общаться с высшими по званию, — сказал мистер Уитмен. — Для своего возраста он довольно… Ну да ладно. Сейчас он под таким давлением, это тоже нельзя сбрасывать со счетов, — он повернулся ко мне и ободряюще кивнул. — Гвендолин, ты готова?

Я встала.

— Да, — соврала я.

~~~

Ворон, парящий в рубиновом храме,

Слышит песнь мёртвых он между мирами,

Не знает, что силою он наделён,

Но вот пробил час, завершён круг времён.

Лев с диамантовым гордым оскалом,

Под действием чар сила светлая пала.

Солнце умрёт, лишь тогда всё сменится,

Ворона смертью круг завершится.

Из тайных записей графа Сен-Жермена