Глава девятая. Я даже не поинтересовалась, в какой год они собираются меня отправить, смысла в этом было ни на грош

Я даже не поинтересовалась, в какой год они собираются меня отправить, смысла в этом было ни на грош. В комнате всё выглядело точь-в-точь так же, как и в прошлый раз.

Посреди по-прежнему красовался зелёный диванчик, я смерила его хмурым взглядом, будто именно он был виноват во всех моих неприятностях. Как и в прошлый раз возле стены, в которой Лукас устроил тайник, высилась гора стульев. На минуту мне показалось, что надо срочно разобрать эту баррикаду. Если Гидеон что-то заподозрил — а это без сомнения так и есть — он первым делом решит прочесать комнату вдоль и поперёк. Может, спрятать содержимое тайника за дверью старой лаборатории, где-нибудь в коридоре? А потом вернуться, прежде чем прибудет Гидеон… Я лихорадочно бросилась к стульям и начала сдвигать их к другой стене, но потом резко передумала. Ведь во-первых, перепрятать ключ мне всё равно не удастся, потому что дверь в лабораторию должна оставаться на замке, и во-вторых, даже если Гидеон и обнаружит тайник, как он сможет доказать, что кто-то соорудил его специально для меня? Я просто буду строить из себя дурочку и всё отрицать.

Я аккуратно вернула стулья на место, стараясь не оставлять на пыльных сидениях и креслах свежих следов. Затем я подёргала ручку двери, на случай, если лабораторию оставили открытой, но нет, дверь не поддалась. Тогда я уселась на зелёный диван и стала ждать.

Состояние у меня было такое же, как четыре года назад после истории с лягушкой, когда мы с Лесли сидели перед кабинетом директора Гиллза, пока он не изволил выделить нам несколько минут в своём страшно загруженном графике, чтобы прочитать нам нравоучения. Вообще-то, ничего такого мы не совершили. Это всё Синтия, она переехала бедную лягушку колесом своего велосипеда, и не проявила ни капельки жалости («это всего лишь глупая лягушка» — сказала она). Тогда мы с Лесли твёрдо решили отомстить. Мы хотели похоронить лягушечку в парке, но прежде собирались немного пощекотать Синтии нервы, лягушка-то всё равно уже мертва, тут ничего не исправишь, поэтому мы решили, что палачу и жертве не помешает устроить ещё одно свидание — и подбросили лягушку Синтии в суп.

Кто ж мог подумать, что у Синтии при виде лягушечки случится такой припадок… Поэтому директор Гиллз обращался с нами как с двумя злостными нарушительницами. Нашего проступка он так и не забыл.

Каждый раз, когда мы имели несчастье попасться ему на глаза где-нибудь в коридоре, он говорил обычно: «А, это вы, лягушатницы бессердечные!», и мы снова вспоминали весь этот позор.

Я прикрыла глаза.

Почему Гидеон так поступал со мной? У него не было никаких причин вести себя подобным образом. Я ничего ему не сделала. Все вокруг только и твердят, что мне, мол, нельзя доверять, что я предательница, завязывают мне глаза, не отвечают на вопросы, держат под контролем… Понятно же, что я попытаюсь выяснить хоть какие-то детали. Куда же он запропастился? Лампочка под потолком тихонько затрещала и мигнула. А здесь в подвале довольно прохладно. Наверное, они послали меня в одну из этих холодных послевоенных зим, о которых так много рассказывала бабушка Мэдди. Отлично. Вода замерзала прямо в трубах, а на улицах валялись дохлые животные, окаменевшие от мороза. Я подышала на руки, чтобы проверить, не идёт ли изо рта пар. Нет, пара не было.

Лампочка снова мигнула, и мне стало страшно. А что, если она погаснет и мне придётся досиживать остаток времени в темноте? На этот раз никто не догадался дать мне фонарик, со мной вообще обошлись довольно небрежно. Наверное, когда наступит темнота, крысы так и побегут из своих укрытий. А они ведь точно голодные… где крысы, там и тараканы. Призрак рыцаря-тамплиера, о котором рассказывал Гидеон, тоже, наверное, не прочь будет меня попугать.

К-р-р-р-р-р-к.

Это напомнила о себе лампочка.

Я стала думать, что пусть уж лучше явится Гидеон, чем крысы и призраки. Но он не приходил. Вместо этого лампочка отчаянно замигала, будто демонстрируя, что жить ей осталось несколько минут. Когда я была маленькой и боялась темноты, чтобы побороть страх, я пела. Вот и сейчас я поступила так же, по старой памяти.

Сначала я запела совсем тихонько. Затем немного громче.

Меня ведь всё равно никто не услышит.

От пения на душе сразу становилось спокойнее. Оно спасало от страха. И от холода.

Даже лампочка, и та на какое-то время перестала мигать. Но когда я запела что-то из Марии Мены, [26] она снова взялась за своё. Кажется, Эмилиана Торрини [27] ей тоже не пришлась по вкусу. А вот старые хиты группы «АВВА» она сопровождала ровными спокойными лучами. Жаль только, что этих хитов я знала не очень много, но лампочка в этом плане была непривередливым слушателем, она прощала мне маленькие вольности вроде «ла-ла-ла, one chance in a lifetime, ла-ла-ла-ла».

Я пела уже несколько часов напролёт. Так мне, по крайней мере, казалось. После «The winner takes it all» (Лесли всегда включала эту песню, когда страдала от любви) я по второму разу затянула «I wonder». При этом я ещё и танцевала изо всех сил, чтобы не замёрзнуть. После третьего повтора «Mamma mia» я уверилась на сто процентов, что Гидеон не появится.

Вот чёрт! Значит, я могла всё-таки снова пробраться наверх в кабинет, вместо того, чтобы прозябать в этом подвале. Я постаралась вспомнить слова песни «Head over heels», а когда я запела «You’re wasting ту time», он вдруг появился перед диваном.

Я оборвала песню на полуслове и посмотрела на него с немым упрёком.

— Ты почему так поздно?

— Могу представить, как долго тянулось для тебя это время.

Его взгляд оставался таким же холодным и странным, как и прежде.

Он подошёл к двери и подёргал за ручку.

— Ты хотя бы догадалась никуда не уходить. Ведь в любую минуту мог появиться я.

— Ха-ха, — сказала я. — Ты шутишь?

Гидеон прислонился спиной к притолоке.

— Гвендолин, со мной уж, пожалуйста, побереги силы, не надо прикидываться невинной овечкой.

Я не смогла вынести его холодного и колючего взгляда. Зелёный цвет, который я так любила, сейчас совершенно преобразился. Он стал каким-то неестественным, похожим на желе из киви, которое иногда давали в школьной столовой.

— Ты ко мне так… несправедлив! — лампочка снова замигала. Ей, наверное, захотелось снова услышать мои перепевки «АВВ’ы». — У тебя случайно не найдётся лампочки?

— Тебя выдал запах сигарет, — Гидеон переложил фонарик из одной руки в другую. — После того, как ты ушла, я немного полистал Хроники Хранителей и сопоставил факты.

Я вздохнула.

— Что же тут такого ужасного? Я просто немножко покурила!

— Нет, ты не курила. Не так уж ты и хорошо врёшь, как тебе кажется. Где ключ?

— Какой такой ключ?

— Ключ, который ты получила от мистера Джорджа, чтобы разыскать в 1956 году своего дедушку, — он шагнул ко мне. — Если ты достаточно умна, то ключ уже спрятан где-то здесь в лаборатории, а если нет — он всё ещё при тебе, — Гидеон подошёл к дивану, схватил подушки и одна за другой швырнул их на пол.

— Так, здесь его нет.

Я уставилась на Гидеона в полной растерянности.

— Мистер Джордж не давал мне никакого ключа. Правда! А что касается сигарет…

— Это были не только сигареты. От тебя пахло ещё и сигарами, — сказал Гидеон ледяным голосом. Он оглянулся и на мгновение задержал взгляд на груде стульев, составленных у стены. Мне снова стало холодно, а лампочка, будто бы разделяя напряжённость ситуации, замигала ещё чаще.

— Я просто… — нерешительно начала я.

— Что? — подчёркнуто дружелюбно спросил Гидеон. — Ты выкурила ещё и сигару? После трёх «Lucky Strike»? Ты это хотела сказать?

Я молчала.

Гидеон нагнулся и посветил фонариком под диван.

— Мистер Джордж записал тебе пароль дня на листке бумаги или ты выучила его наизусть? И как ты прошла мимо стражников, когда возвращалась обратно в подвал, если о тебе нет ни малейшего упоминания в вечернем отчёте вахты «Цербер»?

— О чём ты говоришь? — сказала я. Мне нужно было бы изобразить возмущение, но вместо этого собственный голос предательски задрожал.

— Вайолет Пурпельплюм — какое странное имя, не правда ли? Тебе оно, случайно, не знакомо? — Гидеон снова выпрямился и посмотрел прямо на меня. Его глаза стали теперь ядовито-зелёными.

Я медленно покачала головой.

— Вот интересно, — сказал Гидеон. — А ведь она — подруга вашей семьи. Когда я случайно упомянул её в разговоре с Шарлоттой, та сказала, что миссис Пурпельплюм постоянно дарит вам шарфики, которые очень кусаются.

Ох… Опять эта противная Шарлотта. Могла бы она хоть раз придержать язык за зубами?

— Нет, неправда, — упрямо сказала я. — Кусачие шарфики попадаются только Шарлотте. А наши всегда очень мягкие.

Гидеон облокотился о диван и скрестил руки на груди. Фонарик светил в потолок, с которого, всё ещё нервно подрагивая, падал свет лампочки.

— В последний раз спрашиваю: Гвендолин, где ключ?

— Мистер Джордж не давал мне никакого ключа, клянусь тебе, — сказала я голосом, полным отчаянья, пытаясь предотвратить надвигающуюся катастрофу. — Он вообще здесь ни при чём.

— Ах вот как? Имей в виду, меня не проведёшь, я тебя насквозь вижу, — он осветил фонариком стулья. — Будь я на твоём месте, я засунул бы ключ куда-нибудь под обивку.

Ладно. Пусть обыскивает диван. По крайней мере, он будет хоть чем-то занят, пока не наступит время возвращаться. Кажется, ждать нам осталось недолго.

— Хотя с другой стороны… — Гидеон прицельно опустил фонарик так, что теперь он светил мне прямо в лицо. — Это было бы просто бессмысленно.

Я отступила назад и раздражённо сказала:

— Хватит уже!

— И никогда не стоит судить по себе, — продолжал Гидеон. В мерцающем свете его глаза стали ещё темнее, я вдруг по-настоящему его испугалась. — Скорее всего, ключ просто у тебя в кармане. Давай его сюда! — он вытянул руку.

— Нет у меня никакого ключа, сколько можно повторять!

Гидеон медленно приближался ко мне.

— На твоём месте я бы отдал его сейчас добровольно. Но, как я уже говорил, не стоит всех судить по себе.

В это момент лампочка последний раз щёлкнула и приказала долго жить.

Гидеон стоял прямо передо мною, его фонарик светил на противоположную стену. Вокруг всё погрузилось в темноту.

— Так как?

— Не приближайся ко мне, — сказала я, пятясь назад. Сделав пару шагов, я почувствовала, что уткнулась спиной в холодную стену.

Ещё позавчера я и представить не могла, что иногда Гидеон может быть слишком близко.

Но сейчас мне показалось, что рядом со мной совершенно чужой человек. Я вдруг ужасно на него разозлилась.

— Что с тобой случилось? — прошипела я. — Что я тебе такого сделала? У меня в голове не укладывается, как это ты можешь сначала целовать, а потом презирать. За что?

Слёзы так и брызнули из моих глаз, это случилось пак неожиданно, что я не смогла сдержаться, и они градом покатились по щекам. Хорошо, что в темноте он не смог этого увидеть.

— Наверное, потому что я не люблю, когда мне врут, — сказал Гидеон. Игнорируя моё предупреждение, он подошёл совсем близко, и на этот раз мне некуда было бежать. — Особенно когда врёт девочка, которая ещё вчера бросалась мне на шею, и вот, на следующий же день она приказывает меня избить.

— О чём ты говоришь?

— Я видел тебя, Гвендолин!

— Что-что? Когда это ты меня видел?

— Вчера, во время утреннего прыжка. Мне нужно было выполнить одно маленькое поручение, но только я сделал пару шагов, как передо мной возникла ты, словно мираж. Ты посмотрела на меня и улыбнулась, будто радуясь встрече. А потом ты повернулась на каблуках и исчезла за углом.

— Когда это случилось? — я так удивилась, что на секунду даже перестала плакать.

Гидеон будто бы не услышал моего вопроса.

— Но когда я завернул за этот поворот, кто-то огрел меня по голове, поэтому я был не в состоянии спрашивать тебя, что к чему.

— Ты хочешь сказать, что я… что тебя ударила я? — слёзы снова заструились по моим щекам.

— Нет, — сказал Гидеон, — в это мне не очень-то верится. В руках у тебя ничего не было, потом, я сомневаюсь, что ты могла бы ударить так сильно. Нет, ты просто заманила меня за угол, потому что там меня поджидал кто-то другой.

Исключено. Совершенно исключено.

— Я бы такого никогда не сделала, — выдавила я из себя более-менее вразумительно. — Никогда!

— Я тоже немного удивился, — быстро сказал Гидеон. — Я-то думал, что мы с тобой… друзья. Но вчера вечером ты вернулась с элапсации, и от тебя пахло сигаретами, тогда-то я и заподозрил, что ты могла обманывать меня всё это время. А сейчас — дай мне ключ!

Я провела руками по щекам. Но на глаза наворачивались всё новые и новые слезинки, остановить их было выше моих сил. Я попыталась подавить всхлип, и показалась себе ещё более жалкой.

— Если это действительно так, почему ты сказал остальным, что не видел, кто именно на тебя напал?

— Потому что это правда. Я действительно не видел, кто это сделал.

— Но ты ничего не сказал им обо мне. Почему?

— Потому что мистер Джордж всегда казался мне… Ты что, плачешь? — он направил фонарик на меня, я зажмурилась от яркого света, наверное, вид у меня сейчас был как у испуганного бурундука. И зачем я только красилась тушью сегодня утром?

— Гвендолин… — Гидеон выключил фонарик.

Что он намерен делать теперь? Обыскивать меня в темноте?

— Уходи, — всхлипывая, пробормотала я. — Нет у меня при себе никакого ключа, клянусь. И кого бы ты там не видел, это точно была не я. Я бы такого никогда не сделала. Я никогда, никогда бы не допустила, чтобы кто-нибудь причинил тебе боль.

Было абсолютно темно, но я чувствовала, что Гидеон стоит прямо напротив меня. Его тело просто излучало тепло, которое разливалось по тёмной холодной комнате. Он погладил меня по щеке, я вздрогнула и резко убрала его руку.

— Мне жаль, — прошептал он. — Гвен, я…

В его голосе мне послышалась беспомощность, но я была слишком расстроена, чтобы злорадствовать по этому поводу.

Сколько времени мы так стояли, даже не представляю. Слёзы всё так же продолжали катиться по моим щекам.

Что делал он — я не видела.

В какой-то момент Гидеон снова включил фонарик, кашлянул и посветил на свои часы.

— До прыжка осталось три минуты, — сказал он деловым тоном. — Тебе придётся выйти из угла, иначе приземлишься на сундук, — он подошёл к дивану и водрузил на место подушки.

— Понимаешь, мистер Джордж всегда казался мне самым человечным. Я считал, что могу довериться ему в любой ситуации.

— Но мистер Джордж здесь действительно ни при чём, — сказала я, с опаской выбираясь из угла. — Всё было совсем по-другому, — тыльной стороной ладони я утёрла слёзы. Лучше уж расскажу ему правду, чем он будет подозревать в чём-то бедного мистера Джорджа. — Когда я в первый раз попала в этот подвал одна, я случайно встретила здесь дедушку, — ладно, может, то будет не совсем вся правда. — Он пришёл за вином… хотя сейчас-то какая разница. Это была удивительная встреча, прежде всего потому, что мы каким-то образом узнали друг друга. Он спрятал в комнате ключ и пароль, чтобы мы смогли увидеться, когда я появлюсь здесь в следующий раз. Поэтому вчера, то есть, в 1956-ом, я назвалась Вайолет Пурпельплюм, чтобы встретиться с дедушкой! Он умер несколько лет назад, и мне ужасно его не хватает. Неужели ты не поступил бы точно так же, окажись ты на моём месте? Это была такая встреча… — я запнулась.

Гидеон молчал. Я вглядывалась в темноте в его силуэт и ждала.

— А мистер Джордж? К тому времени он был уже ассистентом твоего дедушки, — сказал он наконец.

— Мы действительно увиделись на несколько минут, но дедушка представил меня своей кузиной Хейзл. Он наверняка давно уже забыл об этой встрече. Ведь для него она была не более чем мимолётным знакомством, которое произошло пятьдесят пять лет тому назад, — я положила ладонь себе на живот. — Мне кажется…

— Да, — сказал Гидеон. Он протянул мне руку, но потом передумал. — Сейчас начнётся, — вяло проговорил он. — Подойди ко мне ещё на пару шагов.

Комната завертелась, затем из слабого и мерцающего свет превратился в очень яркий, а потом я услышала голос мистера Уитмена:

— Вот и вы.

Гидеон положил фонарик на стол и бегло взглянул на меня. Может, мне просто показалось, но на этот раз в его взгляде было сочувствие. Я ещё раз украдкой провела рукой по лицу, но мистер Уитмен всё равно заметил, что я плакала. Кроме него в комнате никого не было. Химериус, наверное, давно уже улетел, ему такая компания, очевидно, показалась ужасно скучной.

— Как ты, Гвендолин? — спросил мистер Уитмен своим проникновенно-доверительным тоном педагога. — Что-то случилось? — Если бы я не знала его уже несколько лет, я бы, наверное, попыталась снова разреветься и надавить на жалость. (Проти-и-и-ивный Гидеон! Он меня расстро-о-о-о-ил!) Но с мистером Уитменом такой номер не пройдёт. На прошлой неделе этим же точно тоном он выпытывал у нас, кто нарисовал на доске карикатуру на миссис Каунтер. «Да у этого художника настоящий талант», — сказал он и весело улыбнулся.

Тотчас Синтия (кто же ещё!) выболтала ему, что это сделала Пегги. Мистер Уитмен тут же перестал улыбаться и написал Пегги выговор в журнал. «У тебя действительно настоящий талант, это правда. Такой талант притягивать неприятности надо ещё поискать», — сказал он, захлопнув классный журнал.

— Что с тобой? — обратился он ко мне и доверительно улыбнулся. Но меня не проведёшь.

— Это была крыса, — пробормотала я. — Вы уверяли, что там их нет… А потом лампочка перегорела, а вы не дали мне с собой фонарик. Я была там совершенно одна, в темноте, с этими противными крысами, — я чуть было не закончила эту тираду чем-то вроде «Я всё маме расскажу!», но в последний момент сдержалась.

Мистер Уитмен смутился.

— Мне очень жаль, — сказал он. — В следующий раз мы постараемся это предусмотреть, — тут снова включился его учительский тон. — Сейчас тебя отвезут домой. Советую пораньше лечь спать, Гвендолин, потому что завтра тебя ждёт непростой день.

— Я провожу её к машине, — сказал Гидеон и взял со стола чёрную повязку. — А где мистер Джордж?

— На совещании, — нахмурившись, ответил мистер Уитмен. — Гидеон, мне кажется, тебе стоит подумать о своём поведении, о твоём стиле общения со старшими. Мы на многое смотрим сквозь пальцы, потому что понимаем, что тебе сейчас приходится нелегко, но к членам Внутреннего Круга следовало бы проявлять большее уважение.

Гидеон даже бровью не повёл, выражение его лица осталось прежним. Он вежливо ответил:

— Вы совершенно правы, мистер Уитмен. Я очень сожалею о том, как вёл себя сегодня, — он протянул мне руку. — Пойдём?

Я сразу же инстинктивно потянулась к его руке. В моей душе при этом разыгралась целая буря эмоций, которая опять выбила меня из равновесия. Слёзы уже были готовы снова брызнуть из глаз.

— До свидания, — сказала я мистеру Уитмену, уставившись при этом в пол.

Гидеон распахнул дверь.

— До завтра, — сказал мистер Уитмен. — Не забывайте, для каждого из вас лучшей подготовкой станет полноценный ночной отдых.

Дверь за нами закрылась.

— Ой, бедненькая, совсем одна с противной крысой в тёмном подвале, — сказал Гидеон и улыбнулся.

Его поведение никак не укладывалось у меня в голове. Два дня подряд он едва удостаивал меня холодного взгляда, а за последние несколько часов эти взгляды стали такими пронзительно-ледяными, что я чуть не окаменела, как маленький зверёк в лютую стужу.

А теперь?

Он беззаботно шутит, будто между нами всё снова как прежде! Может, в душе Гидеон страшный садист, и ему становится по-настоящему весело только после того, как он понимает, что причинил мне боль?

— Завяжешь мне глаза?

Я ещё не пришла в себя настолько, чтобы воспринимать его глупые шутки, не заметить этого было невозможно.

Гидеон пожал плечами.

— Сдаётся мне, ты и так неплохо знаешь дорогу. Поэтому повязка тебе сегодня ни к чему. Пойдём, — он опять дружелюбно улыбнулся.

Я в первый раз увидела, как выглядят эти подземные коридоры в нашем времени. Здесь было чисто, на стенах висели светильники, некоторые из них со встроенным фотоэлементом, реагировавшим на движение. Все коридоры были чистыми и светлыми.

— Впечатляет, правда? — спросил Гидеон. — Все проходы, которые ведут наружу, оснащены сигнализацией и специальными механизмами, сегодня здесь надёжно, как в банковском сейфе. Но всё это оборудование появилось сравнительно недавно — в семидесятых годах, до этого можно было беспрепятственно пробираться отсюда хоть в другую часть Лондона.

— Мне-то какая разница, — пробурчала я.

— Хорошо, давай поговорим о чём-нибудь другом. Например, о чём? Предлагай!

— Ни о чём, — как он мог вести себя, словно бы ничего не случилось? Эти его улыбочки и непринуждённый тон ни на шутку меня рассердили. Я зашагала быстрее, и хотя губы мои были крепко сжаты, слова всё равно вырвались наружу:

— Я так не могу, Гидеон! Не могу понять твоего поведения, когда ты то целуешь меня, то ведёшь себя так, будто я тебе ненавистна.

Гидеон замолчал.

— Мне бы тоже больше хотелось всё время целовать тебя, чем ненавидеть, — сказал он немного погодя. — Но с тобой это так непросто.

— Я тебе ничего не сделала, — сказала я.

Он остановился.

— Ах, Гвендолин, неужели ты всерьёз думаешь, что я поверил в твою историю с дедушкой? Будто он совершенно случайно зашёл в тот же самый подвал, в который ты как раз прибыла на элапсацию! Это такая же случайность, как и появление Люси и Пола у леди Тилни. Или появление этих мужчин в Гайд-парке.

— Ага, точно, это я их туда позвала, потому что у меня всегда руки чесались проткнуть кого-нибудь шпагой. А ещё мне всегда хотелось посмотреть на кого-то, кому откромсали половину лица! — прошипела я.

— Что и почему ты совершишь в будущем…

— Ай, заткнись! — возмущённо выкрикнула я. — Мне уже все эти разговоры в печёнках сидят! С прошлого понедельника моя жизнь превратилась в кошмарный сон, который всё никак не закончится. Когда мне кажется, что я проснулась, я понимаю, что всё ещё сплю. Мою голову разрывают тысячи вопросов, на которые никто не хочет отвечать, и все ждут, что я буду из кожи вон лезть, чтобы сделать что-то, о чём я понятия не имею! — я снова пошла вперёд, всё ускоряя темп, теперь я почти бежала, но Гидеон без особых усилий следовал рядом со мной. На лестнице было пусто. Никто не стремился узнать у нас пароль дня. Да и зачем, если все входы и выходы защищены надёжнее, чем в Форт Ноксе? [28] Перескакивая через ступеньки, я побежала по лестнице. — Никто не удосужился спросить меня, хочу ли я вообще во всём этом участвовать. Я должна иметь дело с сумасшедшим учителем танцев, который постоянно обзывается и кричит. А любезная кузиночка, так уж и быть, покажет мне, что она умеет, но мне этому всё равно в жизни не научиться. А ты… ты…

Гидеон покачал головой.

— Эй, попробуй хоть на минутку поставить себя на моё место! — теперь, кажется, он тоже рассердился. — Мне тоже приходится несладко! А как бы ты себя вела, интересно, с человеком, который через некоторое время прикажет ударить тебя по голове? Не очень-то верю, что ты бы потом верила в мою невиновность и хотела бы со мной заводить какие-то отношения, правда?

— Я и так этого не хочу! — резко сказала я. — Знаешь, что? Кажется, я начинаю постепенно осознавать, что действительно не прочь огреть тебя по голове чем-нибудь тяжёлым.

— Ну и пожалуйста, — сказал Гидеон и снова улыбнулся.

В ответ я лишь яростно засопела. Мы как раз проходили мимо ателье мадам Россини. Из-под двери в коридор сочился яркий свет. Наверное, она всё ещё работала над нашими костюмами.

Гидеон кашлянул.

— Я уже извинился, и могу сделать это ещё раз. А теперь давай поговорим нормально, ладно?

Нормально! Ой, держите меня.

— Какие у тебя планы на сегодняшний вечер? — спросил он, снова переключаясь на свой дружелюбный и бесхитростный тон.

— Я, конечно же, потренируюсь танцевать менуэт, а перед сном постараюсь составить несколько предложений, не употребляя при этом слов «таймер», «тренинг» и «трансплантация сердечной мышцы», — едко ответила я. — А ты?

Гидеон посмотрел на часы.

— А я встречусь с Шарлоттой и моим братом и… посмотрим… Сегодня ведь выходной.

Да, конечно. Пусть смотрит себе сколько влезет, с меня довольно.

— Спасибо, что проводил, — сказала я, стараясь проявить всё своё хладнокровие. — Отсюда я сама справлюсь.

— Мне всё равно по пути, — сказал Гидеон. — Перестань так бежать. Мне нельзя напрягаться — предписание доктора Уайта.

Хотя я всё ещё была на него очень обижена, мне вдруг стало даже как-то стыдно.

Я искоса посмотрела на него.

— Но если за поворотом тебя снова кто-то бахнет по голове, не говори, что это я тебя заманила.

Гидеон улыбнулся.

— Пока ты на такое не способна.

«Я никогда не буду на такое способна», — промелькнуло у меня в голове. Даже если он будет вести себя со мной как угодно плохо.

Никогда бы я не смогла допустить, чтобы кто-то причинил ему боль. И кого бы он там не видел в прошлом, это уж точно была не я.

Арка ворот перед нами осветилась от вспышки фотоаппарата. Уже совсем стемнело, но по Темплу до сих пор бродили толпы туристов. На площади стоял уже знакомый мне чёрный лимузин. Когда мы подошли ближе, водитель выскочил и открыл передо мной дверцу машины. Гидеон подождал, пока я заберусь на сидение, затем он наклонился ко мне и прошептал:

— Гвендолин?

— Что?

Было так темно, что я видела лишь очертания его лица.

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты мне по-настоящему доверяла, — его тон был таким открытым и доверительным, что я растерялась.

— Мне бы тоже этого хотелось, — пролепетала я.

Только когда Гидеон закрыл дверцу и машина тронулась, мне пришло в голову, что лучше бы я сказала «Мне бы тоже хотелось, чтобы ты доверял мне».

Глаза мадам Россини горели от восторга. Она взяла меня за руку и подвела к большому зеркалу, чтобы я смогла оценить результаты её трудов. Я сама себя не узнала. Прежде всего, дело тут было в волосах, обычно они были гладко зачёсаны, а сегодня мадам Россини уложила их тысячами завитушек и соорудила из них гигантскую высокую причёску, очень похожую на ту, которую сделали на свадьбу моей кузине Джэнет. Несколько прядей пружинками спадали на мои голые плечи. Тёмно-красный цвет платья ещё больше оттенял мою бледность, но я не выглядела больной или хилой, а, напротив, казалась какой-то сияющей.

Мадам Россини только что припудрила мне нос и лоб и нанесла на щёки немного румян. Вчера я всё-таки засиделась допоздна, но благодаря её искусному макияжу никаких синяков у меня под глазами заметно не было.

— Настоящая Белоснежка, — сказала мадам Россини и промокнула слёзы счастья подвернувшимся под руку лоскутком. — Красная как кровь, белая как снег и чёрная как смола. Они наверняка будут недовольны, потому что я сделала тебя такой выразительной. Покажи-ка мне твои ногти, да, тре бьен, коротко подстрижены и чисты. А теперь покачай головой. Можешь посильнее, эта причёска должна выстоять целый вечер.

— Такое впечатление, что у меня на голове шляпа, — сказала я.

— Ты к этому привыкнешь, — ответила мадам Россини, укрепляя причёску ещё большим количеством лака. И это после того, как в неё воткнули одиннадцать фунтов шпилек — именно они держали вместе всю эту гору локонов. Некоторые шпильки служили только для украшения, на них были нашиты такие же розочки, как и на моём декольте. Ах, как мило!

— Ну что же, кажется, готово, лебёдушка. Мне опять тебя сфотографировать?

— О да, пожалуйста! — я огляделась в поисках сумки, в которой лежал телефон. Лесли мне не простит, если я ей не покажу всю эту красоту.

— Я бы очень хотела сфотографировать вас вдвоём, — сказала мадам Россини, щёлкнув меня уже с десяток раз с каждой стороны. — Тебя и невоспитанного юношу. Чтобы можно было убедиться, насколько непревзойдённо и в то же время неброско соотносятся ваши наряды. Но о Гидеоне заботится Джордано, поэтому мы больше не спорим по поводу этих узорчатых чулок.

— Но чулки выглядят просто отлично, — сказала я.

— А всё потому, что они выглядят точь-в-точь как чулки того времени, но сделаны из эластана, поэтому носить их гораздо удобнее, — сказала мадам Россини. — Раньше приходилось, наверное, опутывать подвязками ногу до самого бедра, а у тебя подтяжки служат всего лишь украшением. Я, конечно, не предполагаю, что кто-то будет заглядывать тебе под юбку, но если вдруг такое случится, никто ничего не заподозрит, — она захлопала в ладоши. — Бьен, я позвоню наверх и скажу, что ты готова.

Пока она разговаривала по телефону, я снова подошла к зеркалу. Сердце моё бешено колотилось. Всё утро я старалась не думать о Гидеоне, и это мне даже удалось, но только потому, что я постоянно вспоминала про графа Сен-Жермена.

К страху перед новой встречей с ним примешивалась необъяснимая радость от того, что я попаду на настоящее суаре, и из-за этого радостного беспокойства мне становилось как-то не по себе.

Мама разрешила Лесли остаться у нас ночевать, поэтому вчерашний вечер получился очень даже милым. Когда мы с Лесли и Химериусом обсуждали события прошедшего дня, на душе становилось намного легче.

Не знаю, может, они наговорили мне всяких ободряющих слов, только чтобы я не расстраивалась, но вроде как и Химериус, и Лесли были совершенно уверены, что мне не стоит пока бросаться с моста от неразделённой любви, можно повременить. Они в один голос твердили, что у Гидеона были все основания вести себя подобным образом, а Лесли ещё добавила, что раз мужчины и женщины равны, у мальчиков тоже могут случаться периоды, когда настроение портится независимо ни от чего, и вообще, она уверена, что в душе Гидеон очень милый парень.

— Ты ведь совсем его не знаешь! — отмахнулась я. — Ты говоришь это только из-за меня, потому что знаешь, что именно мне нужно сейчас услышать.

— Ага, а ещё потому, что мне очень хочется, чтобы мои слова оказались правдой, — сказала Лесли. — Если он будет вести себя как полный идиот, обещаю тебе, я сама его отыщу и накостыляю по шее.

Химериус вернулся домой поздно, потому что весь вечер он по моей просьбе следил за Шарлоттой, Рафаэлем и Гидеоном.

Химериус был совершенно уверен, что описывать Рафаэля очень скучно, но мы с Лесли считали по-другому, и демону пришлось сдаться.

— Как по мне, у мальчонки какой-то слишком уж сладенький вид, — недовольно хмыкнул Химериус. — Он уверен в своей неотразимости сильнее всех остальных.

— Тогда Шарлотта для него в самый раз, — довольно сказала Лесли. — Ведь до сих пор наша Снежная Королева умела быть только самой замечательной и неприступной.

Мы устроились на моём широком подоконнике, а Химериус присел на стол, аккуратно обернул вокруг себя хвостик и начал свой доклад.

Сначала Шарлотта и Рафаэль кушали мороженое, потом они пошли в кино, а в конце вечера встретились с Гидеоном в итальянском ресторанчике. Мы с Лесли заставили его вспомнить все-все подробности: название фильма, какую пиццу они заказывали, и о чём говорили, слово в слово. Если верить Химериусу, Шарлотта и Рафаэль абсолютно друг друга не слушали, и каждый говорил о своём.

Рафаэль увлечённо рассуждал о том, чем отличаются английские девочки от французских, и какие из них сексуальнее, а Шарлотта тем временем рассказывала, кто в прошлом году получил Нобелевскую премию по литературе. Её заунывные речи привели к тому, что Рафаэль заметно погрустнел, а потом стал откровенно подмигивать другим девочкам. В кинотеатре Рафаэль не предпринимал никаких попыток обнять или поцеловать Шарлотту (к большому удивлению Химериуса), а даже наоборот, через десять минут после начала фильма он крепко и глубоко заснул.

Лесли сказала, что это самая симпатичная выходка, о которой ей только доводилось слышать, и я была с ней полностью солидарна. Затем мы, конечно же, захотели узнать у Химериуса, говорили ли Шарлотта, Рафаэль и Гидеон обо мне, и Химериус (немного нехотя) пересказал нам следующий возмутительный диалог (который я синхронно переводила Лесли):

Шарлотта: Джордано серьёзно обеспокоен подготовкой Гвендолин, он считает, что завтра своим поведением она испортит абсолютно всё, что только можно испортить.

Гидеон: Передай мне, пожалуйста, оливковое масло.

Шарлотта: Политика и история — это для Гвендолин просто тёмный лес, она катастрофически не умеет запоминать имена, в одноухо влетает, а из другого тут же вылетает. Что она может с этим поделать, бедняжка, её мозг просто не способен воспринимать столько информации разом. Неудивительно, ведь он битком набит названиями поп-групп и именами актёров из чепуховых романтических фильмов.

Рафаэль: Гвендолин — это твоя кузина, да? Я видел её вчера в школе. Такая, с длинными тёмными волосами и голубыми глазами?

Шарлотта: Точно, и с родинкой на виске, которая похожа на банан.

Гидеон: На маленький полумесяц.

Рафаэль: А как там звали её подружку? Блондинку с веснушками на щеках? Лили?

Шарлотта: Лесли Хэй. Немного лучше шевелит мозгами, чем Гвендолин, но её можно выставлять в качестве примера, насколько собаки похожи на своих хозяев. У неё ещё пёсик есть, лохматый, похож на лабрадора. Его зовут Берти.

Рафаэль: Как мило!

Шарлотта: Ты любишь собак?

Рафаэль: Особенно веснушчатых лабрадоров.

Шарлотта: Понятно! Ну, тогда можешь попытать счастья. Особых сложностей у тебя возникнуть не должно, парни у Лесли меняются ещё быстрее, чему Гвендолин.

Гидеон: Вот как? И сколько… э-э-э… парней было у Гвендолин?

Шарлотта: Ах, Господи. Уф-ф. Как-то мне не по себе, не хотелось бы говорить о ней ничего дурного. Просто она в этом вопросе немного неразборчива, особенно когда что-нибудь выпьет. С ней встречался каждый мальчик из нашего класса, и даже некоторые из параллельного… В один прекрасный момент мне надоело их считать. Клички, которыми они её награждали, я лучше называть не буду.

Рафаэль: Какие клички? Скажи!

Гидеон: Передай мне соль, пожалуйста!

Когда Химериус добрался до этого места в своём рассказе, я аж подпрыгнула от возмущения, мне хотелось тут же найти Шарлотту и удушить её на месте, но Лесли меня сдержала. По её мнению, мстить можно только на холодную голову.

Я попыталась убедить её, что вовсе не хочу никому мстить, просто мне хочется как следует стукнуть Шарлотту пару раз, чтоб знала. Но такая мотивация Лесли не убедила.

К тому же, Лесли считала, что если Гидеон и Рафаэль хоть на четверть такие же умные, как и красивые, они не поверят ни одному её слову.

— А мне кажется, что Лесли действительно немного похожа на лабрадора, — сказал Химериус, но тут я посмотрела на него укоризненно, и он поспешно добавил: — Но ведь я люблю собак, ты же знаешь! Они такие умные.

Да, Лесли ума было действительно не занимать. Пока суд да дело, она разрешила задачку, которая скрывалась в книге о зелёном всаднике. Честно говоря, результат этих долгих подсчётов меня немного разочаровал.

У нас получилось что-то вроде нового шифра из чисел, двух букв и каких-то странных чёрточек между словами.

Пятьдесят один ноль три ноль четыре один точка семь восемь н

Запятая ноль ноль ноль восемь четыре девять точка девять один о

Часы уже пробили полночь, когда мы крались по дому в библиотеку. То есть, крались только мы с Лесли. Химериус бесшумно летел впереди.

В библиотеке мы около часа искали хоть какие-то новые подсказки. Пятьдесят первая книга в третьем ряду… пятьдесят первый ряд, в нём тридцатая книга, в ней четвёртая страница, седьмая строчка, восьмое слово… но с какого бы угла мы не начинали считать наши ряды и книги, ничего путного не получалось. Дошло до того, что мы стали без разбору вытаскивать книги с полок и трясти их в поисках нового листочка с подсказкой.

Всё впустую. Но Лесли не утратила уверенности в том, что всё получится. Шифр она старательно переписала на листок бумаги. Время от времени Лесли вынимала его из кармана джинсов и глубокомысленно вглядывалась в написанные там слова.

— И всё-таки, это что-то да означает, — беспрестанно бормотала она. — И я буду не я, если не разузнаю, что именно за этим кроется.

После этого мы наконец-то отправились спать.

Утром будильник бесцеремонно вырвал меня из сна (за всю ночь я не увидела ни одного сновидения), и, встав с кровати, я полностью погрузилась в планы на предстоящий вечер.

— А вот и месье Джордж, он пришёл за тобой, — отвлекла меня от моих мыслей мадам Россини.

Она протянула мне сумочку, мой ридикюль, и я машинально взяла её, размышляя, не стоит ли в последний момент спрятать туда нож для резки овощей. Я решила не следовать совету Лесли, и не лепить его скотчем к бедру. С моим счастьем я только поранилась бы сама, к тому же, не представляю, как бы я в экстренном случае подняла юбку и стала разматывать с ноги скотч.

Когда в комнату вошёл мистер Джордж, мадам Россини как раз обвила вокруг моей шеи расшитую яркими цветами шаль, и поцеловала меня в обе щеки.

— Удачи, лебёушка моя, — сказала она. — Приведите её обратно до темноты, месье Джордж.

Мистер Джордж как-то болезненно усмехнулся. Он показался мне не таким кругленьким и спокойным, как обычно.

— Это зависит не от меня, мадам. Пойдём, девочка моя, нас ждут люди, которые хотят с тобой познакомиться.

День уже близился к вечеру. Мы поднялись на следующий этаж и вошли в Зал Дракона. Вся эта кутерьма с одеждой и завивкой продолжалась более двух часов. Мистер Джордж был необыкновенно молчалив сегодня, а я изо всех сил старалась сосредоточиться на том, чтобы не наступить на подол своего платья.

Я невольно вспомнила наш прошлый визит в восемнадцатый век, и в голове назойливо завертелась лишь одна мысль: как сложно, наверное, удирать от мужчин со шпагами, когда ты одет в такой узкий и жёсткий наряд.

— Мистер Джордж, а вы могли бы объяснить мне, что такое «Флорентийский Альянс»?

Мистер Джордж остановился как вкопанный.

— «Флорентийский Альянс»? Кто тебе о нём рассказал?

— Вообще-то, никто, — вздохнув, сказала я. — Но время от времени я ухватываю обрывки фраз, а составить все сведения в одну картину никак не могу. Я спрашиваю только из-за того, что… мне страшно. Эти парни, которые напали на нас в Гайд-парке, они были из Альянса, правда?

Мистер Джордж серьёзно посмотрел мне в глаза.

— Может, и так. Очень даже вероятно. Но тебе не следует бояться. Не думаю, что кто-то нападёт на вас сегодня вечером. Мы вместе с графом и Ракоци предприняли все возможные меры безопасности.

Я открыла было рот, чтобы что-то сказать, но мистер Джордж меня перебил:

— Ладно, а то ты не успокоишься. Действительно, в 1782 году в рядах хранителей действовал предатель. Скорее всего, это тот же человек, который и раньше был повинен в утечке важной информации, из-за чего на графа было совершено несколько покушений: в Париже, в Дувре, в Амстердаме и в Германии, — он почесал лысину. — Но в Хрониках ни разу не упоминается имя этого человека. И хотя графу всё-гаки удалось разрушить Альянс, кто именно оказался предателем среди хранителей, так и осталось тайной. Ваш визит в 1782 год как раз и должен всё изменить.

— Гидеон считает, что здесь замешаны Люси и Пол.

— Действительно, есть некоторые указания на то, что его подозрения не беспочвенны, — мистер Джордж указал на дверь Зала Дракона. — Но сейчас у нас с тобой нет времени, чтобы вдаваться в подробности. Что бы не случилось, держись Гидеона. Если вас разлучат, попробуй спрятаться в каком-нибудь укромном месте, и уже там дожидайся обратного прыжка.

Я кивнула. Во рту у меня пересохло.

Мистер Джордж открыл дверь и пропустил меня вперёд. Я еле протиснулась мимо него со своей пышной юбкой. В зале было полно людей, все они обернулись при моём появлении, а я вдруг покраснела от смущения. Кроме доктора Уайта, Фалька де Виллера, мистера Уитмена, мистера Марли, Гидеона и, конечно же, Джордано, в помещении находилось ещё пятеро мужчин в тёмных пиджаках. Выражение лиц у них было чрезвычайно серьёзным, они стояли прямо пол огромным драконом. Как бы мне хотелось, чтобы Химериус был сейчас рядом и объяснил мне, кто из них министр внутренних дел, а кто — Нобелевский лауреат. Но Химериус улетел по другому заданию. (Его попросила не я, а Лесли. Но об этом потом.)

— Господа! Разрешите представить вам Гвендолин Шеферд! — торжественно провозгласил Фальк де Виллер. — Она — наш Рубин. Последний путешественник во времени из Круга Двенадцати.

— Сегодня вечером она путешествует под именем Пенелопы Грей, подопечной четвёртого виконта Баттона, — дополнил мистер Джордж, а Джордано пробормотал:

— И после сегодняшнего дня в историю она войдёт не иначе как дама без веера.

Я бросила беглый взгляд на Гидеона. Его расшитый сюртук цвета красного вина на самом деле очень гармонично смотрелся рядом с моим платьем. Парика на нём в этот раз не было, вот и хорошо, а то бы я, чего доброго, могла сейчас истерически расхохотаться от напряжения. Но в его облачении не было ничего смешного. Он выглядел просто превосходно. Его тёмные волосы были собраны в косичку на затылке, один локон, будто бы случайно, падал ему на лоб и искусно скрывал рану. На этот раз мне, как и обычно, нелегко было разгадать его выражение лица.

Я должна была по очереди пожать руки каждому из незнакомых джентльменов, все они друг за другом называли мне свои имена (что касается моих способностей, тут Шарлотта оказалась права: имена влетали у меня в одно ухо, и тут же вылетали в другое), я в ответ бормотала что-то вроде «Очень приятно», или «Добрый вечер, сэр». В общем, все эти джентльмены были очень важными особами. Только один господин улыбался, остальные смотрели с такими кислыми минами, будто им сообщили, что каждому из них вот-вот ампутируют ногу. Тот, который улыбался, наверняка был министром внутренних дел, политики гораздо щедрее раздают свои улыбки, такая уж у них профессия.

Джордано смерил меня с головы до ног строгим взглядом, я ждала, когда же он отпустит какое-нибудь едкое замечаньице, но вместо этого он лишь издал преувеличенно громкий вздох. Фальк де Виллер тоже не улыбался, но зато он сказал:

— Платье действительно тебе очень к лицу, Гвендолин. Настоящая Пенелопа Грей наверняка была бы счастлива, если бы смогла выглядеть так же хорошо, как ты. Мадам Россини проделала невероятную работу.

— Это правда! Мне довелось видеть портрет настоящей Пенелопы Грей. Не удивительно, что она на всю жизнь осталась старой девой и коротала дни в самом отдалённом уголке Дербишира, — дополнил мистер Марли. Но тут же он спохватился, ужасно покраснел и Пристыженно уставился в пол.

Мистер Уитмен процитировал Шекспира. То есть, я почти уверена, что это был Шекспир, мистер Уитмен был просто помешен на Шекспире.

— Какими чарами мой друг богат, Что небеса он превращает в ад! [29] О, только не надо краснеть, Гвендолин!

Я рассерженно посмотрела в его сторону. Вот противный бельчонок! Если бы я и покраснела, то уж точно не из-за него.

Да и вообще, я не поняла, при чём тут эта цитата, его слова могли быть как комплиментом, так и упрёком.

Неожиданная помощь пришла от Гидеона.

— «Опасно недооценивать человека, который переоценивает себя», — дружелюбно процитировал он в ответ мистеру Уитмену. — Аристотель.

Улыбка мистера Уитмена стала несколько скромнее.

— Мистер Уитмен просто хотел сказать, что ты великолепно выглядишь, — сказал Гидеон, и кровь тут же прилила к моим щекам.

Гидеон сделал вид, будто ничего не заметил.

Но когда я снова взглянула на него через несколько секунд, то увидела, как он довольно улыбнулся. Мистер Уитмен же, напротив, казалось, с трудом сдержал себя, чтобы не разразиться очередной цитатой из Шекспира.

Из-за широких брюк доктора Уайта, как всегда, испуганно выглядывал Роберт, сейчас его глаза казались ещё круглее, чем обычно. Доктор Уайт глянул на свои часы и сказал:

— Пора переходить к делу. В четыре часа священник проводит обряд крещения.

Священник?

— На этот раз вы будете прыгать не из подвала, а из церкви, которая находится на Норд-Одли-Стрит, — пояснил мистер Джордж. — Чтобы не терять время на дорогу к дому лорда Бромптона.

— Таким образом, мы также сведём к минимуму опасность нападения, которая могла бы подстерегать вас на пути, — сказал один из незнакомцев, чем вызвал красноречивый грозный взгляд Фалька де Виллера.

— Хронограф готов, — сказал он. Фальк указал на сундук с серебряными ручками, который стоял на столе. — Снаружи ожидают два лимузина. Господа…

— Удачи! — сказал тот, кого я считала министром внутренних дел.

Джордано снова глубоко вздохнул.

Доктор Уайт держал в руке переносную аптечку (зачем, интересно?). Другой рукой он распахнул дверь Зала. Мистер Марли и мистер Уитмен взялись за ручки сундука и вынесли его в коридор. Вид у них был чрезвычайно торжественный.

Гидеон сделал всего пару шагов и оказался рядом со мной, затем он подал мне руку.

— Ну что ж, малютка Пенелопа, давай же представим тебя высшему свету славного Лондона, — сказал он. — Ты готова?

Нет. Ни капельки я не готова. Да и вообще, хуже имени «Пенелопа» сложно себе вообразить. Но выбора у меня не оставалось. Я постаралась посмотреть на Гидеона так непринуждённо, как только смогла.

— Если ты готов, готова и я!

~~~

… Честь и учтивость,

Порядочность и сострадание,

Борьба за справедливость,

Помощь слабым,

Верность закону,

Защита тайны,

Соблюдение Золотых Правил

Станут пусть моими добродетелями

С этого дня и до самой смерти.

(Из присяги адептов)

Хроники хранителей, том первый, «Хранители тайны»