Часть V. Забастовка 2 страница

С минуту Майк с Уилсоном смотрели на дверь, потом Майк спросил Уилсона, не хочет ли тот, чтобы он все‑ таки разрешил рабочему продолжить. Нет, Майк, лучше не надо. Мне неприятности ни к чему. Срочно возвращайся за свой стол. Я поговорю с мистером Харрингтоном.

Разговор с мистером Харрингтоном никак не входил в планы Уилсона, но другого выхода он не видел. Он ни в коем случае не хотел брать на себя ответственность за приближение срока забастовки. Мистер Харрингтон жестом пригласил Уилсона сесть и спросил, что его тревожит. Уилсон сел на стул и все рассказал. Едва услышав имя Гарри, мистер Харрингтон помрачнел, потом, когда Уилсон начал вдаваться в подробности, стукнул кулаком по столу. Он слушал, все больше свирепея и негодуя – не только потому, что Гарри имел наглость бросить вызов и ему, одному из вице‑ президентов, и всей корпорации, но и потому, что знал: придется пойти на компромисс и вместо того, чтобы стереть Гарри в порошок, как бы ему этого ни хотелось, постараться во что бы то ни стало избежать неприятностей; заказ, о котором шла речь, надо было выполнить в срок. Он не мог допустить простоя. Но скоро начнется забастовка, и тогда он от Гарри избавится. Он уже давно ненавидел Гарри и никак не мог избавиться от него, но надеялся, что забастовка ему в этом поможет. Как глава переговорной комиссии, представлявшей корпорацию, он знал, что сумеет убедить всех ее членов в необходимости и в дальнейшем отвергать требования профсоюза, даже если эти требования будут обоснованными. Он знал, что корпорация может позволить рабочим бастовать до конца года практически без потери чистых поступлений. Мистер Харрингтон предполагал, что, если забастовка продлится полгода, профсоюз охотно прекратит ее, как только он согласится с большей частью требований при условии, что получит возможность уволить Гарри. Игра стоила свеч. Терять ему было нечего.

К тому времени, как Уилсон закончил свой рассказ, мистер Харрингтон уже принял решение. Он уставился Уилсону прямо в глаза. Ну и напортачили же вы там! Уголки рта у Уилсона опустились чуть ниже. Он промолчал. Похоже, мне тут за всех приходится отдуваться, иначе того и гляди вся организация развалится. Я тут кое‑ что… ладно, сейчас это не важно. Главное – обеспечить выполнение заказа. Так вот… нам просто придется поручить это кому‑ нибудь другому. Сколько человек у вас работают над заказом Кирни? Шесть. Отлично. Отстраните одного токаря от работы над этим заказом, пускай поменяется с тем, который выполнял заказ Коллинза. Если мне память не изменяет, изделие Кирни сплошь латунное. Да, так и есть. Но для того чтобы ввести рабочего в курс дела, потребуется не меньше часа, а я пытался сэкономить как можно больше времени. Хороша экономия! Вы так упорно пытались сэкономить время, что уже больше часа потеряли. Так что возвращайтесь в цех и выполняйте мое распоряжение.

Уилсон тотчас же встал и вывел из кабинета. Он сразу направился к мастеру, занимавшемуся заказом Кирни, и объяснил ситуацию. Мастер отстранил одного из своих рабочих от выполнения заказа, и рабочий пошел с Уилсоном на шестой этаж. Уилсон объяснил Майку и Гарри суть дела и сказал новичку, к кому следует явиться наверху. Увидев, что он ушел, а Майк с токарем, которого Уилсон привел сверху, подошли к станку с заготовкой из нержавеющей стали, Гарри удалился.

Когда он вернулся на свое рабочее место, мастер как раз заканчивал подготовку его станка к обработке детали. Как по‑ твоему, Гарри, успеешь ты доделать эту деталь к завтрашнему утру? Дело срочное. Ага, само собой. Я бы и сегодня доделал, да этот сопливый умник Уилсон пытался сплутовать, вот и пришлось вправить ему мозги. Он думал, что может мной помыкать, но я из него живо всю дурь выбил. Едва Гарри повернулся к своему станку, как мастер удалился. Когда он отошел на пару шагов, Гарри заметил, что его нет рядом, усмехнулся и пробурчал: вот заячья душонка! Боится, как бы хозяин не увидел его со мной. Резким ударом по кнопке Гарри включил станок и приступил к работе. Да насрать на него!

Работать Гарри старался как можно медленнее, почти незаметно перемещая резец, и когда пришло время отправляться домой, на обработку детали по‑ прежнему требовалось еще по меньшей мере несколько часов.

Домой Гарри пришел в приподнятом настроении. Помыв руки и побрызгав водой на лицо, он рассказал жене, что произошло, а когда она, как обычно, посоветовала ему быть поосторожнее, чтобы не потерять работу, он, как обычно, злорадно рассмеялся и сказал ей: они не смогут меня уволить. Пусть только попробуют, у меня весь завод забастовку объявит, и они это знают. Я им, бля, не какая‑ нибудь мелкая сошка. Поев, он пошел в бар и там принялся громко рассказывать ребятам, как отчитал на работе сопливого кровососа‑ начальника, то и дело прерывая рассказ своим злорадным смехом.

Когда Гарри вернулся домой, Мэри уже легла, но ему было все равно, спит она или нет – так или иначе, некоторое время она не будет его донимать. Он разделся, плюхнулся на кровать и посмотрел, не проснулась ли Мэри, но та лишь что‑ то негромко проворчала и подтянула коленки поближе к подбородку. Так и лежа на боку, к ней лицом, Гарри уснул.

Наутро Гарри, прежде чем идти к своему станку, поднялся на шестой этаж. Он должен был проверить, не обрабатывает ли новичок деталь из нержавейки. Увидев, что того нет на рабочем месте, он улыбнулся и некоторое время постоял там, дабы убедиться, что они не пытаются плутовать, а перед уходом подошел и мастеру и сказал, что заглянет к нему попозже. Он совершил обход остальных цехов завода, а когда вернулся к своему станку, прошло уже более двух часов. Резко ударив по кнопке включения, он принялся за работу. Подошел мастер и спросил, когда будет готова деталь: все остальные уже обработаны, и мы ждем только эту. Гарри насмешливо посмотрел на мастера и сказал, что деталь будет готова тогда, когда он ее обработает. Мастер мельком взглянул на деталь, прикинул, сколько времени потребуется Гарри на ее обработку, и удалился. Гарри несколько минут пристально смотрел на него: ишь, умник, бля, выискался, – потом опять повернулся к детали.

После обеда Гарри снова поднялся на шестой этаж и произвел повторную проверку, потом побродил по заводу. В конце концов он добрался до своего станка и закончил обработку детали, потом опять поднялся на шестой этаж. Новичок снова был на своем рабочем месте, но в станке крутилась латунная заготовка. Гарри подошел к нему. Так‑ то лучше. Вчера ты чуть профсоюзного билета не лишился, старина. Тот мельком взглянул на Гарри и хотел было высказать все, что о нем думает, но смолчал – утром ему рассказали про Гарри и про то, как по его милости нескольких ребят абсолютно ни за что исключили из профсоюза. Гарри усмехнулся и ушел. По‑ прежнему сияя и чувствуя себя всесильным, он вернулся на свое рабочее место. Судьба новички его не особенно волновала, но он был рад, что сумел подложить хозяину большую свинью. Остаток дня он провел на рабочем месте, время от времени размышляя о вчерашних событиях и о том, что через две недели теряет силу договор профсоюза с компанией, а переговорные комиссии еще не пришли к соглашению по поводу нового договора, и наверняка будет объявлена забастовка. Гарри так радовала перспектива начать забастовку – закрыть все предприятие, выставить пикеты и наблюдать, как хозяева, жалкая кучка боссов, приходят на пустующий завод, сидят за своими столами, думают думу и терзаются из‑ за всех тех денег, которые они теряют, в то время как он каждую неделю получает свои от профсоюза, – что он то и дело посмеивался про себя, а иной раз испытывал желание заорать во все горло: да клали мы с прибором на вашу ублюдочную компанию, кровососы безмозглые! Мы вам еще покажем! Вы еще на коленях будете умолять нас на работу вернуться! Мы вас в бараний рог скрутим, жирные разъебаи!

День ото дня Гарри рос в собственных глазах. Он разгуливал по заводу, приветственно махал руками рабочим и орал им что‑ то сквозь шум, думая о том, что скоро здесь будет тихо. Заглохнет вся эта ебучая лавочка. Его мысленному взору уже рисовались карикатурные бумажные доллары с крылышками, вылетающие в окно из кармана и бумажника толстого лысого босса с сигарой во рту; и простофили в дорогих костюмах и белых рубашках с галстуками, сидящие за пустыми столами и вскрывающие пустые конверты, в которых должна лежать зарплата. Ему чудилось, как рушатся гигантские бетонные здания, как разлетаются во все стороны их обломки, а сам он парит в воздухе и сметает все эти здания с лица земли. В воображении своем он расплющивал головы и тела, выбрасывал их из окон, смотрел, как они шлепаются вниз на тротуар и хохотал во все горло, наблюдая, как трупы, плавающие в лужах крови, медленно уносятся течением к сточным канавам и как он, Гарри Блэк, тридцатитрехлетний цеховой староста, член руководства триста девяносто второй местной профсоюзной организации, наблюдает и хохочет во все горло.

Вечерами, после ужина, он шел на пустующий склад, где профсоюз делал ремонт, переоборудуя помещение для нужд стачечного комитета. Он мало делал и много болтал.

Гарри стал крепче спать – глубоким сном без сновидений; однако перед сном, когда он лежал на боку, ему еще более отчетливо, живо представлялись многочисленные пустующие цеха, разрушающиеся здания и падающие тела, более резко очерченными виделись силуэты и лица, более мягкой и дряблой – плоть; тлели кончики сигар, запахи сигарного дыма и лосьона после бритья приводили в негодование и доставляли удовольствие. Потом образы постепенно начинали перекрывать друг друга, переплетались и вместе кружились одним расплывчатым, сделанным в многократной экспозиции фотоснимком, а с лица Гарри почти исчезала презрительная усмешка, он улыбался и засыпал.

В последний день действия договора Гарри насвистывал за работой. Вернее оказать, издавал невнятный шипящий звук, временами напоминавший свист. Новый договор пока еще не был подписан, и вечером должно было состояться профсоюзное собрание. Когда рабочий день закончился, Гарри вышел из цеха в веселом расположении духа, похлопывая многих рабочих по спине с таким глубоким чувством товарищества, на какое только был способен, напоминая им про собрание и прощаясь до встречи в зале. Некоторые рабочие по дороге домой зашли в бар, не спеша выпили пивка и поболтали о забастовке, желая знать, как долго она продлится и чего они добьются. Гарри купил бутылку пива и расхаживал по бару, то похлопывая кого‑ нибудь по спине, то стискивая чье‑ нибудь плечо и произнося лишь несколько слов: мол, час настал, вечером все решится. Примерно с полчасика он околачивался в баре, потом отправился домой.

Когда Гарри вошел в зал, все руководство уже было в президиуме. Миновав боковые ступеньки, он гордо прошествовал перед залом и одним прыжком взобрался на сцену. Там он с обычной своей улыбочкой пожал всем руки, послушал немного, о чем говорят собравшиеся группами члены президиума, и продолжал переходить от группы к группе, пока зал медленно заполнялся, а через десять минут после того момента, как, согласно регламенту, должно было начаться собрание, председатель местной организации дал понять, что скоро начнет, группы разошлись, все заняли свои места, и Гарри сел на стул во втором ряду с краю, подвинувшись так, чтобы его было видно между двумя рабочими, сидящими впереди.

Председатель сел, достал из портфеля бумаги, просмотрел их, время от времени передавая документы кому‑ нибудь другому, достал повестку дня и прекратил начавшуюся было дискуссию. В конце концов бумаги были распределены так, как ему хотелось, и он поднялся, оставшись стоять за небольшим столом. Люди в зале притихли, а председатель объявил собрание открытым и предоставил слово секретарю, попросив его зачитать протокол предыдущего собрания. Протокол был зачитан, поставлен на голосование и одобрен рядовыми членами организации. Затем казначей сделал доклад, состоявший из множества цифр и пояснений по поводу статей расхода, по поводу того, сколько денег в кассе и сколько в забастовочном фонде – цифры, касающиеся забастовочного фонда, были оглашены последними, громко и медленно, и неофициальная группа поддержки, рассредоточившаяся по всему залу, принялась, как и было запланировано, аплодировать и свистеть в знак одобрения, и многие другие последовали ее примеру. Доклад был поставлен на голосование и одобрен рядовыми членами организации.

Потом председатель перешел к рассмотрению насущных задач и сообщил членам профсоюза, что они знают, зачем на самом деле все сегодня здесь собрались. Вновь аплодисменты и одобрительный свист группы поддержки и многих других. Председатель с важным видом поднял руки, требуя тишины. Ваша переговорная комиссия долгое время упорно трудилась, пытаясь заключить справедливый договор и добиться для вас, рабочих, справедливой оплаты труда. Аплодисменты. Мы требуем не многого – только того, что зарабатываем. Но хозяева компании хотят, чтобы всю работу выполняли вы, а все деньги прикарманивали они. Шиканье и топот. Разрешите мне огласить только их последнее предложение. Он схватил со стола бумаги, смял в руке края листов и презрительно посмотрел на них. Они хотят, чтобы мы сохранили тридцатипятичасовую рабочую неделю… громкие возмущенные выкрики… хотят предоставить нам жалкие двенадцать дней отдыха… вновь возмущенные выкрики… несмотря на поднявшийся шум, председатель продолжал читать. Никаких отгулов на дни рождения, учет рабочего времени и полставки за сверхурочную работу… очередной взрыв негодования… повышение зарплаты на какие‑ то несчастные двадцать пять центов в час и весьма незначительное увеличение их отчислений на программу социального обеспечения, к тому же они хотят, чтобы ее контролировал независимый попечитель… он читал, поглядывая на рабочих с презрительным выражением на лице… далее – куча пустых обещаний, не имеющих никакого значения, и они еще набрались наглости все это нам предлагать… гиканье и свист. Но мы показали им, – стуча кулаком по столу и вызывающе крича, – мы показали им, каковы настоящие члены профсоюза: мы послали их к черту! Он выпил глоток воды, потом вытер лицо, слегка опустил голову и подождал, пока рабочие не успокоились. Послушайте, всем нам известно, как много мы работаем – не забывайте, что я и сам двадцать лет в поте лица трудился у токарного станка, а это было еще до создания профсоюза, когда на предприятиях существовала настоящая потогонная система… аплодисменты… председатель поднял руки. И хозяева компании тоже знают, как много вы работаете, но разве их это волнует?.. громкое НЕ‑ Е‑ Е‑ ЕТ группы поддержки и некоторых других, потом рёв рабочих… а вот нас волнует, не правда ли?.. оглушительное ДА‑ А‑ А‑ А‑ А… вы правы, черт побери, волнует, и, ей‑ богу, среди нас нет ни одного человека, который допустит, чтобы это сошло им с рук… рёв… и могу вас заверить, что они это знают. Он сделал паузу, выпил глоток воды, откашлялся. Мы требуем всего лишь справедливой платы за добросовестно выполненную работу и приличных условий труда, а на это имеет право каждый американец как свободный человек, – подчеркнув слова «имеет право», «американец», «свободный» ударами кулаком по столу и слегка наклонившись вперед, к рабочим, которые кричали и топали ногами. Теперь все мы знаем, чего требуем… рабочие в зале принялись недоуменно переглядываться, пытаясь вспомнить, чего же они такого требуют… но я оглашу наши требования в том виде, в каком они были предъявлены руководству компании. Тридцатичасовая рабочая неделя… одобрительные возгласы… увеличение на двадцать пять процентов отчислений из доходов компании на нашу программу социального обеспечения, в дальнейшем контролируемую профсоюзом, – оторвав взгляд от бумаг, наклонившись вперед и стукнув кулаком по столу, – я сказал, контролируемую профсоюзом, чтобы эти чертовы адвокаты и бухгалтеры, работающие на компанию, не смогли обманом лишить вас того, что вы заслужили… свист и топот… шестнадцать оплачиваемых дней отдыха, в том числе день рождения каждого члена профсоюза, или двойная оплата, если он вынужден работать в любой из этих дней отдыха… аплодисменты. Он выпрямился. Так вот… ваша переговорная комиссия встречалась с комиссией компании, и после напряженных двухнедельных переговоров… а среди нас нет ни одного человека, который не знает, что вы заслуживаете всего, чего мы требовали… и через две недели вице‑ президент сообщил нам, что компания не в состоянии удовлетворить наши требования… крики и шиканье… Мы встретимся с ними еще раз, но я хочу, чтобы каждый из присутствующих понял, что ни сейчас, ни в будущем мы не намерены позволять им брать нас за горло и принуждать одобрять договор, который является несправедливым по отношению к рядовым членам нашего профсоюза… свист, крики, топот… и на какие бы ухищрения они ни пошли, какие бы махинации ни пытались провернуть, да и как долго ни пришлось бы нам бастовать, все это не сойдет им с рук… рёв… а если они думают, что имеют дело с недоумками, то скоро им придется изменить свое мнение…

Еще полчаса выступал председатель триста девяносто второй местной организации – его то и дело перебивали одобрительными возгласами, топотом, свистом, а он объяснял, что если сейчас рабочие пойдут на поводу у компании, их всю жизнь будут грабить и безжалостно эксплуатировать; что за ними стоят все члены профсоюза в стране, которые торжественно поклялись оказывать им всяческое содействие – то есть помогать деньгами – до окончания забастовки; что профсоюз полностью готов к забастовке и все идет по заранее намеченному плану: для размещения временного стачечного комитета арендован пустующий склад, уже сделаны надписи на деревянных нагрудных плакатах и напечатаны инструкции, где сказано, когда каждый из собратьев должен дежурить в пикете… он не скупился на обвинения и обещания…

Закончив выступление, он представил аудитории других членов президиума, которые рассказали, как они намерены содействовать успешному проведению забастовки и помогать своим собратьям по профсоюзу. Когда они закончили выступать, председатель представил аудитории собрата Гарри Блэка, цехового старосту и профсоюзного активиста, который назначен руководителем штаб‑ квартиры стачечного комитета. Выступая, Гарри старался смотреть поверх голов рабочих, сидевших в зале, но все же не мог не видеть их лиц, поэтому он опустил голову и прищурился так, чтобы в поле зрения остались только его башмаки и край сцены. Как уже сказал собрат Джонс, для стачечного комитета союз арендовал склад, это здание все вы знаете, оно рядом с баром «Уилли», и до самого окончания забастовки по субботам, с утра, каждому будет бесплатно выдаваться продуктовый набор на сумму в десять долларов, а помещение просторное, там все уместится, так что насчет этого можно не волноваться, и не успеем мы закончить забастовку, как хозяева будут на коленях умолять нас выйти на работу. Гарри повернулся, широко открыл глаза и попытался отыскать свое место, но перед глазами все поплыло, он помотал головой из стороны в сторону, пытаясь сориентироваться, а председатель подошел к нему, похлопал его по плечу и подтолкнул к стулу. Гарри оступился, наткнулся на одного из сидевших рядом с ним членов президиума и, найдя наконец свое место, сел, а из‑ под мышек у него капал пот, рубашка прилипла к спине и груди. Он опустил голову, закрыл на минуту глаза и не слышал ничего до тех пор, пока наконец не поднял голову и не увидел, что председатель опять выступает перед рабочими.

Теперь вы имеете некоторое представление о том, как много мы работаем, чтобы создать вам идеальные условия для забастовки и получить возможность заботиться обо всем до самого ее окончания. Он выпил глоток воды, потом вытер лицо носовым платком. Несколько минут он молча стоял, слегка наклонив голову и слушая, как кричат рабочие, а когда заметил, что шум начинает смолкать, вновь обратил к залу осунувшееся, смиренное лицо и поднял руки, требуя тишины. Слушатели притихли, а он медленно, с тем же смиренным выражением лица, оглядел зал, потом снова заговорил. Он проанализировал проведенную подготовку; сказал, что каждый должен пару часов в неделю дежурить в пикетах и что после каждого дежурства в учетной книжке будет ставиться штамп, а если у кого‑ то не будет штампа и он не сумеет доказать, что не явился по уважительной причине, то книжку у него отберут, нам штрейкбрехеры не нужны… крики и аплодисменты… и всем пикетчикам будут раздавать кофе с бутербродами, – и более подробно рассказал о том, как будет проводиться забастовка, после чего предоставил рядовым членам профсоюза самим решать, чего они хотят: принять предложение компании или объявить забастовку. Едва он договорил, как один из членов неофициальной группы поддержки выдвинул предложение послать компанию к черту и объявить забастовку. Другой член группы поддержал предложение, а председатель крикнул, что предложение выдвинуто и надлежащим образом поддержано. Все, кто за это предложение, скажите «да», – и поднялся шум: некоторые рабочие принялись роптать, кое‑ кто стал в замешательстве озираться вокруг, но почти все по‑ прежнему плыли по течению, подхватившему их в тот вечер, и после первого «да» присоединили свои голоса к общему рёву. Председатель стукнул по столу: предложение принято без голосования на основании единодушного одобрения, – стукнул еще раз, снова поднялся рёв, и заскрипели по полу ножки стульев: рабочие вставали и со всей силы хлопали друг друга по спине.

Собрание закончилось. Забастовка была официально объявлена.

Пикетирование должно было начаться в восемь часов, как и обычный рабочий день, однако Гарри уже в половине седьмого был в штаб‑ квартире стачечного комитета. Этот небольшой склад пустовал уже много лет, и туда провели телефон, принесли маленький холодильник, кухонную плиту и большую электрическую кофеварку. Повсюду стояли многочисленные складные стулья, а в углу – старый письменный стол. У задней стены было множество нагрудных плакатов для пикетчиков. Сев за стол, Гарри несколько минут смотрел на телефон, надеясь, что раздастся звонок и он сможет ответить: стачечный комитет триста девяносто второй местной организации, собрат Блэк, цеховой староста, у аппарата. Скоро телефон наверняка будет звонить беспрерывно, а он беспрерывно будет докладывать председателю и всем его помощникам о том, как руководит забастовкой. Гарри жалел, что ему некому позвонить и рассказать, где он находится и какие творятся дела. Вскоре должны были явиться участники пикета. Гарри откинулся на спинку стула, и тот слегка сдвинулся с места. Он посмотрел на ножки, увидел там колесики и немного покатался взад‑ вперед. Остановившись, он опять ненадолго уставился на телефон, потом изо всех сил оттолкнулся от стола, и стул покатился назад, к стене.

Первые пикетчики пришли без чего‑ то восемь. Гарри встал, откатив стул назад, похлопал каждого по спине и сказал, что все готово. Плакаты вон там. Можете взять по одному и начать пикетирование у главного входа на завод. Гарри ринулся к груде плакатов, выбрал три и раздал по одному каждому пикетчику, пытаясь вспомнить, что еще нужно сделать. Пикетчики направились к выходу, и тут один из них спросил, когда им поставят штампы в учетные книжки. На минуту Гарри застыл в изумлении, штампы в книжки, штамп. У него слегка задрожал подбородок. Ты сейчас штампы поставишь или потом, когда мы отдежурим? э‑ э‑ э‑ э… Значит, штамп надо ставить потом? Еще несколько человек вошли и заговорили – книжка, штамп, – с пикетчиками, которые получили плакаты и собрались уходить. На Гарри никто не смотрел. Улучив момент, он повернулся и направился к столу. Книжки надо было проштамповать. Да. Он выдвинул несколько ящиков, и тут до него дошло, что именно надо искать. Резиновую печать и подушечку. Он полностью выдвинул большой ящик. Заглянул. Ага, вот они. Достал их. Наверно, можно и сейчас. Несите сюда свои книжки. Пикетчики с плакатами подошли, и Гарри поставил им в книжки штампы. Каждый сукин сын, у которого не будет штампа, окажется по уши в дерьме. Один из только что вошедших рабочих, спросил, в чем дело. Перед уходом книжку надо проштамповать. Он подошел к столу и протянул книжку. Сперва надо получить плакат, – Гарри вернулся к груде плакатов и раздал каждому пикетчику по одному. Отлично, теперь я проштампую ваши книжки. Надо надеть плакат, чтоб тебя ребята узнали. Я как раз собирался это сделать, – Гарри поставил им штампы, а пикетчики надели плакаты и переглянулись, улыбаясь и отпуская шуточки. Всё, ребята, отчаливайте. Уже девятый час. И не стойте всей толпой на одном месте. Отойдите друг от друга подальше и все время двигаетесь. Чтоб никто не стоял столбом.

Пикетчики ушли, а Гарри вернулся к столу и печати с подушечкой. Он оторвал от блока бумаги листок, написал печатными буквами объявление: перед уходом проштампуй книжку, – и повесил его над грудой плакатов. Рабочие все подходили, а Гарри раздавал плакаты и ставил штампы в книжки; велел некоторым пикетчикам идти к задней стене завода и все время двигаться, чтоб никто не стоял столбом; а рабочие, приходя на дежурство и возвращаясь после пикетирования, наливали себе кофе, стояли на складе или у входа, на улице, болтали и перешучивались. Через несколько часов от этого столпотворения Гарри начал терять голову. Казалось, в руках, животе, ногах возникает некое напряжение, вынуждающее его скрежетать зубами. Он попросил одного из рабочих ненадолго его подменить, наказав ему не забывать ставить штампы в книжки, и направился в расположенный по соседству бар «Уилли». Подойдя к краю стойки, он выпил пару стаканчиков и постепенно начал приходить в себя. Он пробыл там еще некоторое время, выпивая, пока напряжение не спало. Потом вышел из бара и направился к заслону пикетчиков, чтобы проверить, как идут дела. Прем зрительно посмотрел на копов, прибывших на случай беспорядков, и помахал рукой пикетчикам, направляясь к боковой стене здания проверять, как идут дела там. Спросил у одного из рабочих, есть ли кто‑ нибудь позади здания, тот ответил, что, наверно, есть, а Гарри все равно решил пойти взглянуть. Пройдя квартал до задней стены завода, он несколько минут поговорил с пикетчиками, напомнив им, что нужно все время двигаться, чтобы эти ёбаные копы не смогли ни к чему придраться, потом вернулся в свой кабинет. Снова сел за стол и принялся ставить штампы.

Народу в кабинете поубавилось, многие рабочие стояли на улице, греясь на теплом майском солнышке, болтали, шутили, радовались выходному дню и тому, что можно просто слоняться без дела, пить пиво да чесать языки с ребятами; другие же, пользуясь свободным временем, мыли и чистили свои машины, и через весь кабинет нескончаемой вереницей шли за водой люди с ведрами.

В течение дня Гарри сделал еще несколько заходов в бар и после каждого захода останавливался на улице, чтобы поболтать с рабочими и заверить их, что они еще покажут этим кровососам, кто тут хозяин. Во второй половине дня пришел один из руководителей профсоюза и спросил у Гарри, как идут дела. Гарри ответил, что у него все в полном порядке. Я заставляю ребят все время двигаться. Копы ни к чему придраться не смогут. И будьте спокойны, окромя кучки канцелярских крыс, на завод никто не пройдет. Молодец, Гарри. Гарри расплылся в своей улыбочке. И запомни: если тебе что‑ нибудь понадобится, просто записывай всё на счет союза и заноси в свою расходную ведомость. И не забывай представлять ведомость раз в неделю. Гарри сиял. Он кивнул. Ни о чем не беспокойтесь. Мы им хребет сломаем. Руководитель ушел, а Гарри развалился на стуле и выкурил сигарету, время от времени заговаривая с кем‑ нибудь из рабочих, потом, постепенно, снова почувствовал, как давит на него всё вокруг. Он встал со стула, вышел через черный ход во двор, постоял там некоторое время и почувствовал себя лучше, но вскоре туда вышли некоторые рабочие, одни принесли стулья, другие – карты, и через несколько минут началась игра, а Гарри вернулся в кабинет. Он решил было пойти пропустить стаканчик, потом спросил одного из рабочих, не знает ли тот поблизости заведение, где можно заказать пиво с доставкой. Ага, есть тут одно, на Второй авеню. Гарри позвонил, час спустя подъехал грузовичок, в кабинет вкатили бочонок пива, вынули затычку, и Гарри нацедил первый стакан. Ближе к концу дня бочонок опустел, и Гарри позвонил, чтобы заказать еще один, но ему сказали, что смогут доставить пиво не раньше пяти часов, поэтому Гарри велел привезти его завтра с утра.

К моменту окончания пикетирования Гарри пришел в себя и принялся перебрасываться шуточками с рабочими, входившими в кабинет со своими плакатами. Когда плакаты были свалены в кучу у стены и все ушли, Гарри остался, чтобы выкурить последнюю сигарету, сидя на своем стуле за своим столом. То напряжение, из‑ за которого ему казалось, будто разламывается все тело, было уже позабыто. Все плакаты были не месте; книжки проштампованы; профсоюзные лидеры были довольны тем, как он руководит забастовкой, к тому же после виски он ощущал приятное тепло. Все шло просто превосходно. Пикетчики все время двигались как положено, и каждый в меру сил боролся за то, чтобы сломать хребет хозяевам. Дело‑ то плевое. Нам нужно только заставлять пикетчиков все время двигаться да не допускать никого на работу, и они будут на коленях умолять нас вернуться на наших условиях. Первый день забастовки миновал.

Гарри плюхнулся за кухонный стол и попытался не обращать внимания на жену, которая подавала ужин и задавала вопросы о том, как проходит забастовка и как долго она продлится… Она положила еду на тарелки, села и начала есть, продолжая задавать вопросы, а Гарри невнятно отвечал. Время от времени он поглядывал на жену, и вскоре тело его начало напрягаться, и напряжение это росло до тех пор, пока тело вновь не превратилось в один гигантский тугой узел. Ему захотелось врезать жене по роже. Он взглянул на нее. Она продолжала задавать вопросы. Он бросил вилку на тарелку и встал из‑ за стола. Ты куда? В контору – кажется, я кое‑ что забыл. Не успела она и слова сказать, как он стремглав выбежал из дома и направился в бар. Он подошел к краю стойки, где и остался, принявшись молча, в одиночестве, пить. Примерно час спустя он опять почувствовал себя лучше и заметил в двух шагах от себя компанию соседских ребят. В сущности, он обратил на них внимание только из‑ за высокого женского голоса. Через минуту‑ другую до него наконец дошло, что один из стоящих рядом с ним ребят – гомик. Гарри смотрел на него, стараясь не выдавать своего любопытства, опуская глаза всякий раз, как кто‑ нибудь поворачивал голову в его сторону, потом вновь медленно поднимая их, чтобы уставиться на гомика. Не в силах расслышать всего, о чем тот говорил, Гарри любовался тем, как изящно гомик руками придает выразительность своим словам и как, говоря и жестикулируя, завораживающе, словно при замедленном движении на экране, выгибает шею. Судя по всему, он рассказывал ребятам про вечеринку, про бал гомиков, который состоялся в прошлый День Благодарения в заведении под названием «У Чарли Блэка». Гарри смотрел и слушал как зачарованный.