Русское слово». Публицистика Д. И. Писарева 2 страница

Борьба «Русского слова» против «чистого искусства», свидетельствуя о верности журнала идеям революционной демократии 60-х годов, помогала утверждению принципов критического реализма. Но в конкретных оценках критики «Русского слова» нередко совершали ошибки: к сторонникам «чистого искусства» ими были причислены Пушкин, Лермонтов и даже Салтыков-Щедрин. Такие утверждения явились следствием противоречивости и непоследовательности взглядов Писарева, Зайцева и других авторов журнала, результатом промахов, допущенных ими в решении общих вопросов эстетики. Писарев и Зайцев в 1864—1865 гг. отрицают всякую эстетику, отвергают отдельные виды искусства, как якобы не связанные с потребностями человека, утверждают (Зайцев), что «искусство в настоящее время бесполезно и потому вредно»[204][79].

На страницах «Русского слова» сочувственно излагаются основные положения трактата Чернышевского об искусстве, — правда, не всегда точно, — печатаются такие статьи, как «Мыслящий пролетариат» (1865, № 10) и «Сердитое бессилие» (1865, № 2), которые можно считать удачным образцом эстетического анализа. Но в то же время публикуются и другие суждения. «Эстетика, или наука о прекрасном, — разъяснял Писарев, — имеет разумное право существовать только в том случае, если прекрасное имеет какое-нибудь самостоятельное значение, не зависимое от бесконечного разнообразия личных вкусов. Если же прекрасно только то, что нравится нам, и если вследствие этого все разнообразнейшие понятия о красоте оказываются одинаково законными, тогда эстетика рассыпается в прах».

Противоречивость эстетических взглядов Писарева и его соратников, «антиэстетизм» «Русского слова» отрицательно сказались на многих конкретных литературно-критических оценках журнала. Но нельзя забывать, что при всем этом речь должна идти не о разрыве критики журнала с материалистической эстетикой Белинского, Добролюбова и Чернышевского, а лишь об отступлении от ее принципов. «Антиэстетизм» не мог разрушить материалистической основы эстетических воззрений публицистов и критиков «Русского слова», поколебать их стремление бороться с реакцией в литературе.

Недостатки мировоззрения Писарева, Благосветлова, Зайцева, всего круга публицистов и критиков «Русского слова» определялись историческими причинами. Их деятельность развертывалась во время спада революционной волны, в годы реакции. Внутренняя борьба, поиски путей решения проблем социальной жизни были у них поэтому особенно мучительны. К этому необходимо прибавить, что Писарев находился в условиях полной изоляции.

Однако и в области эстетики публицистам «Русского слова» в основном удалось удержаться на материалистических позициях. Выступления с нападками на эстетику по существу и главным образом были борьбой против такого искусства, которое обслуживает потребности эксплуататорских классов. При всей противоречивости эта позиция могла играть только прогрессивную роль.

Заметным эпизодом истории «Русского слова» и журналистики 60-х годов была полемика этого журнала с «Современником» в 1864—1865 гг. Спор двух демократических органов имел общественное значение и отразился на дальнейшем развитии русской политической мысли.

Начало полемики относится к апрелю 1863 г., когда в статье «Перлы и адаманты русской журналистики» Зайцев неприязненно отозвался о «Современнике». Он отметил снижение уровня журнала по сравнению со временем Добролюбова, несерьезность полемических выступлений его сотрудников. Зайцев протестовал про­тив отрицательной оценки «Современником» произведения Достоевского «Записки из мертвого дома» и, замечая, что «подобные произведения пишутся собственной кровью, а не чернилами с вице-губернаторского стола», советовал бросить «вице-губернаторский тон»[205][80].

Выступление Зайцева носило характер резкого выпада по адресу ведущего публициста «Современника» — Салтыкова-Щедрина. Намекая на его служебную карьеру, Зайцев ставил под сомнение искренность великого сатирика. Это было оскорбительное, несправедливое обвинение!

На выпад Зайцева «Современник» сразу не ответил. Только в январском номере за 1864 г. в хронике «Наша общественная жизнь» Щедрин выступил с критикой «Русского слова» за «понижение тона», отвлеченное просветительство, за отход от революционно-демократических традиций. В свойственной ему манере сатирик дал памфлетные характеристики сотрудникам «Русского слова», нигилистам, «раскаявшимся и нераскаявшимся», и, кроме того, иронически высказался о будущем общественном устройстве, изображенном в «Что делать?» Чернышевского. «Когда я вспоминаю, например, что «со временем» дети будут рождать отцов, а яйца будут учить курицу, что «со временем» зайцевская хлыстовщина утвердит вселенную, что «со временем» милые нигилистки будут бесстрастною рукою рассекать человеческие трупы и в то же время подплясывать и подпевать: «ни о чем я, Дуня, не тужила» (ибо «со временем», как известно, никакое человеческое действие без пения и пляски совершаться не будет), то спокойствие окончательно водворяется в моем сердце, и я забочусь только о том, чтобы до тех пор совесть моя была чиста»[206][81].

Статья Писарева «Цветы невинного юмора» и фельетон Зайцева «Глуповцы, попавшие в «Современник», напечатанные в февральской книге «Русского слова» за 1864 г., были прямым откликом на выступление Щедрина. Писарев обвинял Щедрина в политической беспринципности, называя его «чистейшим представителем чистого искусства в его новейшем видоизменении», и заявлял, что его антикрепостнический пафос не что иное, как маскировка либеральных настроений, Зайцев пошел еще дальше. По его словам, Щедрин изменил революционным идеям Чернышевского, превратился в ограниченного, благонамеренного либерала. Подчеркивая свое сочувствие к «Современнику», Зайцев предупреждал редакцию: направление статей Щедрина противоречит традициям журнала и принципам его недавнего прошлого.

Спор в самом начале принял необыкновенно острый характер, он затронул не второстепенные, а узловые политические проблемы. Не было недостатка и во взаимных укорах. Обе стороны очень разгорячились, и это привело участников полемики «Русского слова» и «Современника» к искажению фактов, неоправданным подозрениям, грубости. Например, полемизируя со Щедриным, Писарев и Зайцев учитывали по существу только два момента: его полемические статьи против «Русского слова» и приведенное выше ироническое замечание сатирика о будущем общественном устройстве по роману «Что делать?». При этом как бы отбрасывалось все творчество Щедрина — лидера революционной демократии в это время. Далеко не во всем был прав и Щедрин, не сумевший увидеть основное в статьях Писарева — их революционный пафос и хотя не ясно сформулированное, но довольно отчетливо проявлявшееся стремление к коренным социальным преобразованиям. Писатель, в творчестве которого разоблачение антигуманистического существа помещичье-капиталистического строя достигло наивысшей художественной силы, Щедрин не понял революционного характера публицистики Писарева.

В дальнейшем Салтыков-Щедрин от полемики отошел. К концу 1864 г. он отказался участвовать в редактировании «Современника» и все меньше писал для журнала. Со стороны «Современника» полемику вел М. А. Антонович, выступавший под псевдонимом «Посторонний сатирик». «Русское слово» представляли Благосветлов, Зайцев, Писарев, Соколов.

В 1865 г. спор приобретает еще более острый характер. Но если отвлечься от всего наносного, поверхностного, случайного, то нужно признать, что полемика касалась самого широкого круга проблем философии, социологии, политики, эстетики, литературной критики. Спорили о материализме, об отношениях между трудом и капиталом, о социализме, о том, как следует оценивать литературные образы Катерины (из драмы Островского «Гроза»), Базарова, Рахметова и т. д.

Но в этом разнообразии была и главная тема — новые задачи демократии в условиях спада революционного движения 60-х годов, отношение ее к народу.

Обсуждая эти проблемы, Антонович все время доказывал, что он продолжает линию журнала, намеченную при Чернышевском и Добролюбове. На самом деле критик «Современника», не понимая новой обстановки и догматически отстаивая положения своих учителей, сделал шаг назад в определении задач революционной демократии. Когда Антонович критиковал грубые ошибки Зайцева в области философии и политики, его полемические статьи казались читателю достаточно убедительными. Когда же он с догматических позиций нападал на «теорию реализма» Писарева, его позиция, как правило, не вызывала поддержки. В ходе полемики Антонович не смог дать объективного анализа программы «Русского слова», не увидел революционно-демократического содержания во взглядах Писарева, отнесся в целом отрицательно к творчеству выдающегося критика.

Писарев также был прав далеко не всегда. Он, в частности, не оценил вклад Антоновича в пропаганду материалистических идей, хотя его философские работы имели немалое значение. Однако в полемических статьях Писарева, прежде всего таких, как «Мотивы русской драмы» (1864, № 3), «Кукольная трагедия с букетом гражданской скорби» (1864, № 8), «Реалисты» (1864, № 9, 10, 11) и «Посмотрим!» (1865, № 9), идейно-политический смысл столкновения между двумя журналами получил более правильное освещение.

Писарев, доказывая свою верность традициям Чернышевского и Добролюбова, подчеркивая отличие своих позиций по ряду вопросов (например, оценка им и Добролюбовым образа Катерины), обвинял Антоновича в отходе от установок Чернышевского, в либерализме и реформизме. Когда Антонович особенно резко нападал на Писарева за то, что он якобы не заметил реакционной, антинигилистической направленности романа Тургенева «Отцы и дети», Писарев убедительно ответил, что Антонович сам не понимает ни трактовки в «Русском слове» образа Базарова, ни оценки этим журналом революционера Рахметова. Полемизируя с Антоновичем, Писарев всегда отмечал, что он нападает не на идеи «Современника», которые свято чтит, а на людей, которые извращают эти идеи, на его «гнилой хлам и вредный балласт», «на такие уклонения и нелепости, к которым каждый дельный сотрудник этого журнала должен относиться с насмешкой и презрением»[207][82].

И все же, несмотря на свою остроту, полемика между «Русским словом» и «Современником» означала столкновение внутри одного, революционно-демократического лагеря.

В условиях 60-х годов, в обстановке бурного развития общественно-политических событий, русские революционные демократы искали правильных путей общественно-экономических преобразований, изучая проблематику самых различных областей — философской, экономической, политической, нравственно-этической и т. д. Эти поиски были невозможны без ошибок и заблуждений, без споров даже внутри одного лагеря. Так было в 1859—1860 гг. во время выступления Герцена против «Современника» с Чернышевским и Добролюбовым во главе. Так было в 1864—1865 гг., когда началась полемика «Русского слова» с «Современником».

Литературная полемика «Русского слова» с «Современником» нанесла ущерб освободительному движению, ослабила его силы, привела по существу к расколу между различными направлениями демократии. Она давала либерально-монархической журналистике пищу для выступления против и того, и другого журнала. Но полемика объективно принесла и пользу, способствовала более четкому определению идейных позиций журналов, в частности, выработке ясных тактических установок. Полемика помогла Щедрину в его трудном и противоречивом движении к демократии и социализму.

Что касается непосредственных результатов спора, то следует отметить, что он привел к снижению популярности «Современника» в глазах читателей. Антонович не мог выдержать соревнования с неизмеримо превосходившим его по таланту Писаревым. Значение же «Русского слова» и особенно популярность Писарева в ходе этой полемики заметно возросли.

В июне 1862 г. «Русское слово» по настоянию цензуры подвергалось приостановке на восемь месяцев. Затем последовал ряд «предостережений» редакции, а после каракозовского выстрела, в апреле 1866 г., журнал «Русское слово» разделил участь «Современника»— был закрыт за свое «вредное направление».

в начало

Сатирическая журналистика шестидесятых годов

Эпоха шестидесятых годов — время расцвета русской сатирической журналистики. Лучшим сатирическим журналом той поры была революционно-демократическая «Искра» В. Курочкина и Н. Степанова. Прогрессивные тенденции проявлялись также в «Гудке» (под редакцией Д. Минаева) и «Будильнике» (при Н. Степанове). В руках революционных демократов сатирическая журналистика была сильным средством борьбы против крепостничества и либерализма за освобождение страны от рабства и угнетения.

Либерально-буржуазные юмористические журналы и листки, обильно расплодившиеся в 60-е годы, не отличались литературными достоинствами, их уделом было пошлое зубоскальство, рассчитанное на вкус обывателя. Весной 1858 г. Петербург наводнили «уличные листки» — копеечные летучие издания, раскупавшиеся городским мещанством и чиновничеством, и это журнальное поветрие оказалось столь заметным, что в сентябрьской книге «Современника» за 1858 г. Добролюбов отозвался на него статьей «Уличные листки».

Перечислив три десятка листков — «Бесструнная балалайка», «Дядя шут гороховый», «Муха», «Смех и горе», «Сплетни» и т. д., — Добролюбов дал всестороннюю оценку либерально-буржуазным юмористическим изданиям вообще, показав, что в своем подавляющем большинстве они бессодержательны, наполнены старыми анекдотами и пошлыми рассуждениями. Непременное свойство листков — беспринципность: «...С первого слова встречаешь брань на кого-то; но на кого, за что, почему и для чего — остается неизвестно»[208][83]. Издатели заигрывают с читателем, желая заставить его во что бы то ни стало купить листок. Иногда даже не назначалась цена: «что пожалуете», — просил издатель на первой странице. Другая черта листков — мелкотемье. «Некоторые листки, — писал Добролюбов, — сплошь наполнены тонкими намеками на своих собратий, и если вы не следили за всеми листками, то вы, конечно, ничего не поймете из этих намеков». А между тем, говорит критик, «под покровом шутки можно бы здесь высказывать очень многое»[209][84].

Характеристики эти в большей мере можно отнести также к известным либерально-буржуазным журналам, возникшим в конце 50-х годов, — «Весельчаку» и «Развлечению». Конечно, в литературном отношении они были значительно выше, но мелкотемье и беспринципность сводили на нет общественный вес издания такого типа.

«Весельчак, журнал всяких разных странностей, светских, литературных, художественных» выходил в 1858—1859 гг. Вначале его возглавляли О. И. Сенковский (барон Брамбеус) и Н. В. Кукольник. Вскоре Сенковский умер, и руководителем журнала стал реакционно настроенный Н. М. Львов, автор бездарных комедий.

Назначение «Весельчака» было определено Сенковским в первом номере так: «Земля наша широка и обильна, но смеху в ней нет... Приходите смеяться с нами, смеяться над нами... надо всем и обо всем смеяться, лишь бы только не скучать». Грубое, площадное остроумие назойливо преследует читателя «Весельчака» времен Сенковского. А при Львове, который решился придать изданию другой колорит, журнал, по словам Добролюбова, «поднялся на ходули и, избегая прежнего остроумия, не умел избежать прежней грубости... Явлением литературным «Весельчак» все-таки не сделался»[210][85].

Однако плоские шутки и пошлые анекдоты — это еще не весь «Весельчак». Рассчитанные на вкус неразборчивого, мещанского читателя, юмористические материалы очень часто разбавлялись здесь враждебными выпадами против «Современника». Редактор «Весельчака» Львов сочинял фельетоны о Некрасове — грязные пасквили на великого поэта. Да и сальные анекдоты журнала тоже не бесцельны: они должны были отвлекать внимание читателя от злободневных событий, уводить в сторону от общественной борьбы.

Поначалу это в какой-то степени удавалось. Именно «грубости острот и площадной сальности выходок» редакция «Весельчака», по словам Добролюбова, «была одолжена своим успехом в массе читателей известного разряда»[211][86]. Все же продержаться долго такой журнал не мог и в начале 1859 г., растеряв подписчиков, бесславно закончился.

Иной была судьба другого известного в 60-е годы юмористического журнала — «Развлечение», выходившего в Москве. Возникнув в 1859 г., это издание продолжалось до 1905 г. Менялись издатели, редакторы, сотрудники, а «Развлечение» — журнал насквозь обывательский, служивший утехой купечеству и мещанству, — продолжал выходить.

«Развлечение» основал Ф. Б. Миллер, который был его редактором и издателем до 1881 г. В журнале сотрудничали Б. Н. Алмазов, В. П. Буренин, П. И. Вейнберг, Н. В. Гербель, А. И. Левитов, Л. А. Мей.

На страницах «Развлечения» появились, хотя в общем весьма безобидные, но все же обличительные материалы. Прохаживаясь по адресу чиновников, полиции, робко говоря о взятках, рассказывая о грубом разгуле фабрикантов и купцов, журнал отдавал дань времени. Когда обстановка в стране изменилась, критические заметки исчезли, и с 1864 г. «Развлечение» сделалось заурядным обывательским журналом. Даже цензурное ведомство отмечало, что в его направлении не проглядывает ничего «злонамеренного, антирелигиозного или противоправительственного», статейки же «нравственны и благонамеренны». Карикатуры «Развлечения» все­гда были бледны и несамостоятельны.

в начало

«Искра»

Боевым органом революционно-демократической сатиры стал еженедельник «Искра», выходивший в течение почти пятнадцати лет — с 1859 по 1873 г.

«Искра» была основана в Петербурге поэтом-сатириком В. С. Курочкиным и художником-карикатуристом Н. А. Степановым. Замысел сатирического журнала с карикатурами возник у них в 1857 г.; тогда же удалось получить официальное разрешение, но с выпуском из-за нехватки денег пришлось повременить.

Уже первый номер «Искры», вышедший 1 января 1859 г. и составленный талантливо, остроумно, оригинально, получил широкое распространение. С каждым днем известность журнала росла, и вскоре он стал одним из самых популярных изданий. В 1861 г. тираж журнала составлял девять тысяч экземпляров.

Успех «Искры» — заслуга прежде всего его редакторов. К началу издания журнала Курочкин и Степанов были хорошо известны в литературных и художественных кругах. Курочкина знали как поэта, талантливого переводчика Беранже, литератора-народолюбца. Позже он вошел в революционное движение и с весны 1862 г. вместе с Н. А. и А. А. Серно-Соловьевичами, А. А. Слепцовым и H. H. Обручевым был членом центрального комитета «Земля и Воля». Н. А. Степанов, талантливый художник-демократ, еще в сороковые годы сблизился с редакцией «Современника» и нарисовал серию карикатур для «Иллюстрированного альманаха» 1848 г., запрещенного к выходу в свет. Добролюбов писал о Степанове:

Между дикарских глаз цензуры

Прошли твои карикатуры...

И на Руси святой один

Ты получил себе свободу

Представить русскому народу

В достойном виде царский чин.

В 1856—1858 гг. Степанов издавал альбом карикатур «Знакомые» и при нем литературный «Листок знакомых», в котором среди других авторов участвовал и Курочкин. Тетради альбома дышали злободневностью, мишенью для карикатур и текста было социальное неравенство, царящее в обществе.

Курочкин и Степанов, став редакторами «Искры», удачно дополняли друг друга. Курочкин заведовал литературной частью издания, Степанов — художественной. Им удалось привлечь в журнал талантливых поэтов, беллетристов, публицистов, художников преимущественно из лагеря революционной демократии. «В журнале этом, — писал Горький, — собралась компания самых резких и наиболее демократически настроенных людей того времени...»[212][87]. Здесь много и плодотворно работали поэты — Д. Д. Минаев, В. И. Богданов, Н. С. Курочкин, П. И. Вейнберг, прозаики — Н. и Гл. Успенские, Ф. М. Решетников, А. И. Левитов, публицисты — Г. 3. Елисеев, М. М. Стопановский, Н. А. Демерт, художники-карикатуристы — П. Ф. Марков, М. М. Знаменский, Н. В. Иевлев, В. Р. Щиглев и многие другие.

Однако не только усилиями профессиональных литераторов и художников создавался журнал. «Искра» располагала обширной сетью корреспондентов, какой до нее не имело ни одно издание. Из разных углов России в редакцию шли письма обо всем, что делалось на местах, авторы раскрывали злоупотребления властью, взяточничество, казнокрадство, неправедный суд. Нередко бывало, что корреспонденты являлись в редакцию и сообщали Курочкину и его друзьям о фактах, заслуживающих разоблачения в «Искре».

Многочисленные сообщения из провинции становились основой материала для отдела «Нам пишут», который составлял M. M. Стопановский. В «Искре», разумеется, было много интересного и кроме этого обозрения провинциальной жизни, но отдел «Нам пишут» в первые годы издания журнала все же занимал важнейшее место. Он создавал «Искре» популярность, помогал проникать в самые глухие места, воспитывал читателя, который теперь не только пассивно воспринимал печатное слово, но все больше сознавал себя активным участником издания. По воспоминаниям современников, «Искра» в Петербурге играла как бы роль «Колокола», царские чиновники очень боялись «попасть» в «Искру». Курочкина же по праву называли «председателем суда общественного мнения».

Цензура препятствовала тому, чтобы в журнале обличались крупные чиновники, назывались города, где творится произвол и беззаконие. Редакция пошла на хитрость и придумала условные имена, которыми постоянно пользовалась. Астраханский губернатор Дегай назывался в «Искре» Растегаем, псковский губернатор Муравьев — Муму, курский губернатор Ден — Раденом и т. д. Город Вологда получил название Болотянска, Вильно — Назимштадта, Воронеж — Хлебородска, Урожайска, Гродно — Зубровска, Екатеринослав — Грязнославля, Кострома — Кутерьмы и др. Читатель быстро научился узнавать города и подлинные фамилии чиновни­ков. «Искра» била прямо в цель. Это понимали и в правительственных кругах. С №29 за 1862 г. отдел «Нам пишут» был запрещен. Но и после этого редакция изобретательно искала журнальные формы, чтобы напечатать письма своих корреспондентов.

Вместо обзоров «Нам пишут» появились «Искорки», где читательские сигналы получили воплощение в виде шуток, афоризмов, пародий, эпиграмм, и «Сказки современной Шехерезады».

Другим постоянным публицистическим отделом «Искры» была «Хроника прогресса» — цикл передовых статей, начатый в № 5 за 1859 г. Его вел Г. 3. Елисеев. Статьи из этого цикла помещались не в каждом номере. Елисеев предупреждал в первой статье: «...Когда не появится в «Искре» моей Хроники, значит, прогресс подвигается плохо. Если Хроника моя прекратится совсем, пусть разумеют они, что друзья человечества восторжествовали вполне. Тогда уж мне нельзя будет и писать»[213][88]. Высмеивая либерально-монархическую журналистику, Елисеев комментировал злободневные события русской жизни. Он пояснял: «Мое назначение состоит вовсе не в том... чтобы смешить, а в том, чтобы приводить людей, смеха достойных, в смешное положение, делать их удобными для смеха»[214][89]. И, надо сказать, со своей задачей Елисеев справлялся отлично.

Деятельным сотрудником «Искры» был Н. С. Курочкин, старший брат В. С. Курочкина, литератор несомненного дарования, искренне преданный журналистике. Он так же, как Стопановский и Елисеев, принимал непосредственное участие в редакционной работе, писал для «Искры» статьи, стихи, занимался переводами. В 1862—1863 гг. в «Искре» печатались его фельетоны «Житейские выводы и измышления», в которых он защищал материалистические взгляды.

Очень большое место занимала в «Искре» поэзия. Поэтические произведения, весьма разнообразные по жанрам — от стихотворного фельетона и пародии до лирического стихотворения и пес­ни, — составляли ядро журнала. И хотя полного идейного единства поэзия «Искры» не представляла, а отдельные авторы затем резко свернули вправо (Буренин, например, сотрудничая в «Новом времени», показал себя заядлым шовинистом), в целом замечательными чертами стихов «Искры» являлись последовательный демократизм, любовь к людям труда, ненависть к эксплуататорам. «Это был своеобразный фольклор тогдашней разночинной интеллигенции, — писала Н. К. Крупская, — авторов не знали, а стихи знали. Ленин знал их немало. Эти стихи входили как-то в быт... Поэты «Искры», их сатира имели несомненное влияние на наше поколение. Они учили всматриваться в жизнь, в быт и замечать в жизни, говоря словами Некрасова, «все недостойное, подлое, злое», они учили разбираться в людях»[215][90].

Задачи «Искры» были намечены уже в объявлении об издании журнала, которое рассылалось при газетах в конце 1858 г. «На нашу долю, — говорилось в нем, — выпадает разработка общих вопросов путем отрицания всего ложного во всех его проявлениях в жизни и искусстве....Средством достижения нашей цели... будет сатира в ее общем обширном смысле».

Политическая и эстетическая платформы издания в объявлении четко не сформулированы, но главная тенденция и жанровая специфика из него ясны. Первые же номера «Искры» показали, что «отрицание всего ложного» понималось редакцией как непримиримая борьба с самодержавно-крепостническим строем, как защита интересов широких масс людей труда. Сатира журнала была обращена против всей системы государственного строя России.

Уже в 1859 и 1860 гг. в «Искре» получает широкое развитие тема социального неравенства. Она составляет идейное содержание и публицистики Елисеева, и стихов В. Курочкина, и рассказов Н. Успенского. В этом смысле представляет интерес словарь некоторых слов и выражений, опубликованный в № 8 журнала за 1859 г. Слово «труд» определяется в нем так: «По мнению политэкономов — капитал, по мнению людей практических — неизбежное отсутствие капиталов, с которым бы можно было жить без всякого труда»; слово «собственность» обозначает «для большей части пользование тем, что не стоило никакого труда».

«Искра» всегда уделяла особое внимание городской теме, однако жизнь деревни, бедствия народа, отношение помещика к крестьянину как в дореформенный, так и в послереформенный период занимают в журнале видное место. В 1859—1860 гг. в «Искре» появилось много статей, стихов и рисунков, сатирически изображающих русских помещиков. Так, на одной из карикатур (1859, № 30) изображена обычная для сельского быта тех лет сценка: барин сечет мужика, а барчонок отцовской тростью бьет дворовую девочку. При этом мамаша его уговаривает: «Ах, Митенька! Для чего ты бьешь так сильно, сломишь палку — папа будет сердиться». Поэт Вейнберг в стихотворении «Печально я гляжу на отчее именье» создает картину разорения дворянского гнезда «под тяжестью долгов и нераденья». Положение помещика он сравнивает с испорченным плодом, которому, чтобы упасть, нужен совсем небольшой толчок:

Так поздний плод, давно уже подгнивший,

Наружной свежестью обманывая глаз,

Висит еще, пока червяк, его точивший,

Спокойно ждет паденья близкий час...[216][91]

В «Искре» было немало резких выступлений против казнокрадства, взяток, подхалимства, невежества чиновников; беспринципности, враждебности народу суда; самоуправства царской полиции. Все это делало журнал демократическим в самом высоком значении слова.

И все же твердо на революционно-демократические позиции «Искра» становится лишь после объявления крестьянской реформы 1861 г. Раньше редакция журнала, неоднородная по своему составу, колебалась между демократизмом и либерализмом, и это сказывалось на издании в целом.

Непоследовательность «Искры» проявлялась в непонимании истинной цены царских реформ. Даже В. Курочкин в стихотворении «Через триста шестьдесят пять дней», напечатанном в первом номере «Искры» за 1859 г., с похвалой отозвался о монархе, который якобы торопит «зарю святого торжества идей», т. е. готовит крестьянскую реформу. Либеральные колебания «Искры» обнаружились также в отношении журнала к так называемой «обличительной литературе». «Искра» в это время склонна была иронизировать по поводу критики «Современником» и «обличительной литературы», и «гласности», и либерализма. В фельетоне «Шестилетний обличитель» («Искра», 1859, № 50) фигурирует некий юнец, который в мире только и признает, что статьи Добролюбова. Отец же мальчугана, человек положительный, представляющий позицию журнала, по этому поводу замечает: «Бов [псевдоним Добролюбова. — Ред. ]и Розенгейм, хотя и враждуют друг с другом, а между тем они цветки, растущие на одной и той же ветке». Только не понимая сущности борьбы «Современника» против ли­берального обличительства, можно было высказать подобную точ­ку зрения.

Нечеткость идейных позиций «Искры» проявлялась и в других материалах, которые печатались журналом. На его страницах читатель встречал немало заметок, подобных тем, которыми пестрели либеральные газеты и журналы 60-х годов. Серии статеек и рисунков высмеивали одураченных мужей, модниц, светских болтунов и тому подобных персонажей.

Но если поставить вопрос, что же было в «Искре» главным, определяющим в 1859—1860 гг., то на него можно ответить только так — острая социальная сатира, беспощадное обличение крепо­стничества. Развиваясь, эта тенденция прочно утвердилась в журнале. В 1861 г. «Искра» становится изданием революционно-демократическим.

Четкость идейных позиций «Искры» обнаружилась сразу же после объявления крестьянской реформы. Как и «Современник», она встретила манифест царя «проклятием молчания». Очередной номер «Искры» вышел не 7 марта, как обычно, а только 17-го, и в нем не было ни слова о царском манифесте.

В дальнейшем редакция пыталась все же напечатать материалы, из которых читатель мог бы яснее понять позиции журнала. Кое-что удалось провести сквозь рогатки цензуры, многое было запрещено. Так, не увидело свет подготовленное к публикации в 1862 г. небольшое стихотворение П. В. Шумахера «Кто она?», написанное в форме разговора крестьянина со своим сыном. В ответ на вопрос, какова она, эта свобода, крестьянин отвечает: