Все оттенки тьмы 9 страница

– Вы и сами это знаете. Нам очень важно знать, не грозит ли расследование этого дела неудобными ситуациями и прочими неприятностями.

– Что вы под этим понимаете?

– Все, что может представить в невыгодном свете наше правительство.

– Например, судебный процесс?

– Ну, должен признать, что в данном случае мы и впрямь не будем рады судебному процессу. Но это ведь крайне маловероятно. В общем, хотелось бы уточнить: надо ли нам опасаться возможных… мм… досадных последствий.

– Слушайте, да что же такое натворил Сильберт? – удивился Бэнкс. – Добавил стронций девяносто кому‑ то в чай?

– Очень смешно. К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос. Сами понимаете, закрытая информация. Закон «О государственной тайне».

– Похоже, мы зашли в тупик, – заметил Бэнкс, откинувшись на спинку дивана и пригубив виски. – Вы мне ничего рассказать не можете, и я вам ничего рассказать не могу.

– Ох, – вздохнул Броун. – А я так надеялся, что мы поймем друг друга! Некоторые, наоборот, рады помочь разведке! Ведь мы с вами не враги. У нас общие задачи. Мы стоим на страже нашего государства. Разумеется, кое в чем наши методы различаются, но цель‑ то одна.

– Маленькое уточнение: вы работаете на организацию, в которой свято верят, что цель оправдывает средства. А полиция пытается работать, не обращая внимания на всякие трюки, которые выкидывает правительство, чтобы удержаться в седле и не потерять власть.

– Нелицеприятное заявление! – воскликнул Броун. – Но готов поспорить, что вы и сами иногда «срезали» длинный путь, только чтобы упрятать за решетку какого‑ нибудь типа, в виновности которого вы были уверены. Но это так, к слову. Мы, как и полицейские, – обычные чиновники, государевы слуги, которые служат во благо своих господ.

– Это ведь из сериала «Да, господин министр», верно? Я смотрел, – ответил Бэнкс.

– Точно, – рассмеялся Броун. – Помните серию про больницу без пациентов?

– Помню. Одна из моих любимых, – кивнул Бэнкс.

– Только представьте себе такой мир – школы без учеников, университеты без студентов, врачи без больных, полиция без преступников… Идеальный мир. Тогда бы все занимались настоящей работой.

– А как же разведка без шпионов?

– Да, без них нам жилось бы куда лучше. – Броун наклонился вперед: – Послушайте, мистер Бэнкс. Мы с вами не очень‑ то и разные, честное слово. – Броун махнул рукой в сторону музыкального центра: – Оба любим Стенфорда. Наверное, и Элгар вам тоже нравится, да? И Воан‑ Уильямс. И Бриттен – хотя привычки у него были довольно странные, да и в Штаты он уехал не в самое подходящее время. А еще «Битлз», даже с позиции сегодняшней музыки. И «Оазис», «Арктик Манкис». Не буду врать, что сам слушал все эти группы. Но я знаю, что вам нравится – немного эклектичная, стопроцентно британская музыка. Как бы вы ни относились к «Битлз», но даже они в свою лучшую пору служили олицетворением британских ценностей. Эти четыре парня с длинными патлами вместо нормальных стрижек! Иногда приходится защищать и такие ценности. Иногда человек вынужден идти на поступки, противные его природе.

– Это вы к тому, что я сказал насчет цели и средств? Стало быть, Сильберт был вне закона? Может, он даже был заказным убийцей? Или наводчиком, подставлял людей?

Опустошив стакан, Броун вылез из своего угла и встал у кухонной двери.

– У вас чересчур богатое воображение. На самом деле жизнь вовсе не похожа на шпионский роман.

– Разве? А я всегда думал, что Ян Флеминг стремился добиться максимально возможного реализма в своей бондиане.

– Вы не находите, что этот разговор лишен всякого смысла? – скривившись, спросил Броун. – Не знаю, с чего это вы вдруг вздумали проехаться тут на белом коне, словно романтический рыцарь без страха и упрека. А мы, знаете ли, решаем реальные проблемы. Возьмите хоть это дело с Литвиненко. Оно откинуло нас на несколько лет назад! Наши отношения с русскими резко испортились. Между прочим, сейчас в Британии действующих русских шпионов не меньше, чем во время холодной войны. Я пришел сюда, надеясь удостовериться, что ради блага отечества вы при расследовании смерти Лоуренса Сильберта постараетесь не допустить оплошностей, которые могли бы подпортить имидж правительства и разведки. Я надеялся, что это дело окажется для вас простым и легким, и вы, быстренько с ним расплевавшись, сможете с чистой совестью вернуться в Челси, к своей очаровательной юной подруге.

– Насколько я помню, – ответил Бэнкс, чувствуя, как по спине бегут мурашки, – Луговой отрицал свою причастность к смерти Литвиненко. По‑ моему, русские заявили, что его убийство – дело рук нашей разведки. Разве нет?

– Вот не думал, что вы любитель теорий заговора, – хохотнул Броун.

– Просто ходят такие слухи, – ответил Бэнкс.

– Надеюсь, вы понимаете, что это предположение столь же абсурдно, сколь и мысль о причастности разведки к смерти принцессы Дианы, – заметил Броун. – Не говоря уж о том, что это попросту наивно. Как заявил под присягой сэр Ричард Дирлав, разведка Британии никогда не имела никакого отношения к заказным убийствам. Разумеется, русские с этим не согласились и тут же выдвинули нам встречные обвинения. Они всегда так делают. А на самом деле Андрей Луговой оставил за собой жирнющий, сияющий в темноте след полония двести десять, который и привел к нему полицию.

– Полицию? Или разведку?

– Говорю же вам, мы с полицией всегда по одну сторону баррикад.

– Насколько я понял, – резюмировал Бэнкс, – вы намекаете, что Сильберт был как‑ то связан с Россией. Может, он был причастен и к делу Литвиненко? И вы считаете, что расследование его убийства негативно скажется на отношениях наших стран? А может, тут замешаны террористы? Или российская мафия? А может, Сильберт знал что‑ то о смерти принцессы Дианы? Или был двойным агентом? Видимо, поэтому ему приходили деньги со швейцарских счетов?

Броун холодно глядел на Бэнкса сузившимися от ярости глазами.

– Раз вы не можете оказать своей стране необходимую поддержку, придется мне искать ее в другом месте, – заявил он и направился к выходу.

Бэнкс проводил его через гостиную к входной двери.

– Насколько я знаю, больше всего это дело похоже на банальную ссору двух любовников, один из которых потом покончил с собой. Это случается куда чаще, чем можно подумать. Возлюбленный Сильберта, Марк Хардкасл, убил вашего агента, а потом с горя повесился на суку.

– Значит, – повернулся к нему Броун, – никакой необходимости в громком судебном процессе нет, правильно? И не придется шокировать общественность всякими ненужными подробностями?

– Скорее всего, – кивнул Бэнкс. – Во всяком случае, до вашего визита я был в этом уверен. Заметьте, я всего лишь высказал предположение. В смысле насчет любовной ссоры.

– До свидания, мистер Бэнкс, – попрощался Броун. – И перестаньте ребячиться, пора уже. – Выйдя, он аккуратно закрыл дверь.

Бэнкс постоял, дожидаясь шума мотора. Двигатель заурчал лишь через несколько минут. Видимо, Броун оставил машину в самом конце улицы.

Вернувшись на кухню, Бэнкс взглянул на раскуроченный шкаф. Он вдруг понял, что никаких сил на его сборку у него не осталось. Вместо этого он долил себе еще виски, попутно отметив дрожь в руках, и пошел со стаканом в гостиную. Изъяв диск Стенфорда, поставил Роберта Планта и Элисон Краусс. Выловив песню «Богатая дама», прибавил звук и принялся размышлять. Как же Броун узнал о существовании Софии?

Утром во вторник суперинтендант Жервез созвала совещание, пригласив на него Бэнкса, Уинсом, Энни и Стефана Новака. Перед летучкой Бэнкс рассказал ей про визит мистера Броуна, но Жервез эта новость не заинтересовала и, похоже, даже не удивила.

Запасшись чашками с кофе и чаем, все расселись и выжидательно посмотрели на Стефана Новака.

– Сегодня утром мы получили результаты анализа крови, – начал он, – мы сравнили их с ДНК Эдвины Сильберт, и, принимая во внимание это и ее показания о родимом пятне на руке жертвы, можно с уверенностью заявить, что тело мужчины, обнаруженное по адресу дом пятнадцать в Каслвью‑ Хайтс, принадлежит Лоуренсу Сильберту. Теперь о втором трупе. Согласно протоколу вскрытия, проведенного доктором Гленденингом, Хардкасл погиб в результате повешения. Он совершил самоубийство, использовав для этого желтую бельевую веревку. Тогда как Сильберт был умерщвлен: ему нанесли несколько ударов тупым предметом по затылку, преимущественно слева, что свидетельствует о том, что Сильберт пытался убежать.

– Резонно, – сказал Бэнкс. – Сильберт был спортивным мужчиной. Если бы нападение не было столь неожиданным, он бы наверняка поборолся за свою жизнь.

– Разве это не противоречит гипотезе о разъярившемся любовнике? – спросила Жервез.

– По‑ моему, нет, – ответил Бэнкс. – Во время ссоры вполне логично отвернуться от человека, с которым ругаешься. Скорее всего, Сильберт недооценил силу гнева, охватившего Хардкасла. А тому под руку как раз подвернулась крикетная бита. Впрочем, в другие гипотезы характер ран тоже вписывается.

– Другие гипотезы обсудим позднее, – сказала Жервез и повернулась к Новаку: – Продолжай, Стефан.

– После удара мистер Сильберт обернулся и упал на колени. Убийца ударил его по правому виску и горлу, сломав подъязычную кость и повредив гортань. Вот тогда Сильберт и упал на спину, приняв позу, в которой его и нашли. Смерть наступила в результате одного или нескольких ударов. Ну а потом убийца продолжил его избивать, несмотря на то что Сильберт уже скончался.

– Марк Хардкасл был левшой, так ведь? – уточнила Энни.

– Да, – взглянул на нее Новак. – Учитывая, что единственные обнаруженные нами на крикетной бите отпечатки принадлежат ему, отважусь предположить, что он – убийца. Определив тогда группу крови, обнаруженной на месте преступления, я сразу сказал, что почти наверняка это кровь Сильберта, и ничья больше. Анализ ДНК подтвердил мое предположение. То же относится и к следам на одежде Марка Хардкасла – это кровь Сильберта с небольшой примесью собственной крови Хардкасла. Скорее всего, он поцарапался, когда залезал на дерево.

– Ну что же, – произнесла Жервез, оглядывая своих подчиненных. – Похоже, тайну можно считать раскрытой. С ДНК не поспоришь. А что там насчет токсикологии?

– В крови Хардкасла ничего, кроме алкоголя, не обнаружено, – ответил Новак. – Мы не нашли никаких следов наркотических веществ ни у него, ни у Сильберта.

– А следов присутствия кого‑ нибудь еще на месте преступления не было? – спросил Бэнкс у Новака.

– В зоне убийства – нет. Во всяком случае, ничего экстраординарного. Сами знаете, что в любой комнате остается полно следов от любого посетителя – начиная с друзей и родственников и заканчивая уборщицами. Все они могли общаться с жертвой и оставить немало улик. Там во всем доме полно следов – вы не забывайте, что недавно оба погибших посещали крупные города – Лондон и Амстердам, а Сильберт к тому же добирался туда самолетами, значит, бывал и в аэропортах.

– Надеюсь, вы удовлетворили свое любопытство, – обратилась Жервез к Бэнксу. – Понятно же, что в гостиной у Сильберта бывали самые разные люди, как, собственно, и в моей или вашей. Сильберт и Хардкасл сталкивались с прохожими на улице, болтали с посетителями пабов и пассажирами в аэропорту. И каждый мог прикоснуться, задеть, в общем, оставить свой след. Сержант Новак ведь вполне ясно сказал – на месте преступления была обнаружена только кровь Сильберта.

– Прошу прощения, мэм, – заговорила Энни, – но это ведь ничего не доказывает, разве нет? Мы же знаем, что Сильберта забили до смерти крикетной битой. Ничего удивительного, что на месте преступления полно его крови. А вот то, что мы не нашли там следов крови Хардкасла, говорит лишь о том, что он ее там не проливал. А раз так…

– …то и любой другой убийца мог не оставить там следов своей крови, – закончила за нее Жервез. – Я понимаю, что вы хотите сказать, инспектор Кэббот. Но все это крайне неубедительно. Существует множество улик, свидетельствующих о том, что Лоуренса Сильберта убил впоследствии повесившийся Марк Хардкасл, и ни одной – против этой гипотезы. Никто не видел, чтобы в дом кто‑ то заходил или выходил, а никаких других подозреваемых у нас нет. Извините, конечно, но, на мой взгляд, дело пора закрывать.

– Возможно, у сослуживцев Хардкасла по театру был мотив, – предположила Энни. – Я же докладывала вам о разговоре с Марией Уолси. Она считает, что…

– Мы все в курсе, – оборвала ее Жервез. – Если бы Хардкасл и Сильберт осуществили эту свою идею с новым театром, у Вернона Росса или Дерека Ваймена мог возникнуть мотив для убийства. Я читала ваш отчет.

– И? – подняла бровь Энни.

– Что‑ то не верится, что у Ваймена или Росса была хоть малейшая возможность убить Сильберта и при этом представить все так, будто это сделал Хардкасл.

– Почему? – запротестовала Энни. – Они же артисты, творческие натуры! Они профессионально занимаются инсценировками.

– Резонно. Но вы уж извините, я в это поверить не могу. Их бы обязательно кто‑ то заметил. Да и потом, куда бы они дели окровавленную одежду? Концы не сходятся. А что там с камерами внешнего наблюдения? – спросила Жервез у Новака.

– Мы проверили все записи. Ничего интересного не нашли, – ответил тот. – Начать хотя бы с того, что там слишком много «слепых зон». Пятнадцатый дом вообще показан лишь частично.

– Там же элитный квартал, – заметил Бэнкс. – Но все это еще не значит, что в дом никто не заходил. Не сомневаюсь, что работники спецслужб умеют оставаться незаметными и даже не попадать в поле зрения видеокамер. Может, местные и обратили бы внимание на бродягу или парня в куртяшке с капюшоном… но на какого‑ нибудь представительного господина в дорогой машине? Я все‑ таки соглашусь с инспектором Кэббот. Возможно, Хардкасл навестил Сильберта и благополучно уехал, а убийца – Росс, Ваймен или какой‑ нибудь шпион, – появился уже после его визита. Вернувшись, Хардкасл обнаружил труп и, обезумев от горя, покончил с собой. Тогда же он мог взять в руки крикетную биту – уже после того, как настоящий убийца стер с нее свои отпечатки. А Хардкасл был в шоке, не понимал, что делает. Позвольте напомнить: недавно всплыла непонятно кем сделанная фотография с Лоуренсом Сильбертом в компании неизвестного мужчины, и, между прочим, Сильберт служил в разведке, а уж там умеют заметать следы…

– Все это к делу отношения не имеет, – отрезала Жервез. – Вы ведь не опознали этого загадочного незнакомца с фотографии?

Бэнкс посмотрел на Энни.

– Мы показали снимок нескольким людям, – сказала она, – но пока никто его не опознал.

– И отпечатков на карточке памяти тоже не было, – добавил Новак.

– Вам удалось выяснить, где была сделана фотография? – спросила Жервез у Бэнкса. Тот покачал головой:

– Нет, мэм, я почти уверен, что первые два снимка сделаны в Риджентс‑ парке, но остальные топографические точки оказались нашим компьютерщикам не по зубам. Как и странный телефонный номер Джулиана Феннера.

– Похоже, тут сплошные препоны, – заметила Жервез.

– Послушайте, нельзя же скидывать со счетов то, что Сильберт был шпионом, а мистер Броун – если это его настоящее имя, – нагрянул ко мне ради того, чтобы приструнить, дескать, прекратите копать слишком глубоко. Вы и сами прекрасно знаете: каждый раз, когда мы пытались выяснить что‑ либо о Сильберте, мы натыкались на глухую стену. Местные полицейские пообещали нам разведать все о квартире Сильберта в Блумсбери, и что же? Перезвонили на следующий же день и отрапортовали, что все просмотрели и не обнаружили ничего примечательного. И, по‑ вашему, им можно доверять? А вдруг там все‑ таки было нечто примечательное, но они это уничтожили? Все мы знаем, что в последнее время «Специальная служба»[6]и контрразведка на нас взъелись – в своей борьбе за передел сфер влияния они постоянно нас оттесняют! Под предлогом борьбы с терроризмом и организованной преступностью правительство получило отличную возможность делать все, что им заблагорассудится. А нами они манипулируют ради внедрения своих непопулярных законов и решений. В других странах такое тоже делали, и все мы знаем, чем это кончалось. Откуда мы можем знать, что полицейские, осматривавшие квартиру Сильберта, не принадлежат к специальной службе?

– У вас паранойя, – ответила Жервез. – Почему вы не признаете, что все кончено, и не успокоитесь?

– Потому что пока я не получил ответов на волнующие меня вопросы.

– Вот еще что, – откашлявшись, заговорил Новак. Он старательно не смотрел Бэнксу в глаза, и тот сразу понял – жди подвоха.

– Мм? – заинтересованно взглянула на него Жервез.

– В общем, надо было сделать это раньше, но… так уж вышло. Короче говоря, мы пробили Хардкасла и Сильберта по базе данных.

– И что? – спросила Жервез.

– Выяснилось, что за Хардкаслом числилась судимость, – глядя мимо Бэнкса, ответил Новак, – восьмилетней давности.

– Что за судимость?

– Э‑ э‑ э… бытовое насилие. Напал на своего сожителя. Видимо, приревновал и избил.

– Тот сильно пострадал?

– Могло быть и хуже. Вероятно, Хардкасл сумел вовремя остановиться. Правда, парня все равно пришлось положить в больницу на пару дней. А Хардкасл получил полгода условно.

Помолчав, Жервез смерила Бэнкса ледяным взглядом:

– Что вы на это скажете, инспектор?

– Вы сказали, что пробили по базе и отпечатки Сильберта тоже, – повернулся тот к Новаку. – Нашли что‑ нибудь?

– Нет, – покачал головой Новак. – Вы точно подметили: тут любые поиски упираются в глухую стену.

– Что вполне логично, не правда ли? Он же был шпионом. Наверное, официально его даже не существовало.

– Сейчас‑ то его точно уже не существует, – отрезала Жервез. – Все, слышать больше про это не могу. Я пойду побеседую с коронером. Дело закрыто. – Встав, она с шумом захлопнула папку «Сильберт – Хардкасл». – Старший инспектор Бэнкс, вы не уделите мне минуту?

Как только все остальные вышли, она вновь села за стол и, огладив юбку, с улыбкой пригласила Бэнкса сесть.

– Извините, что ради этого дела пришлось отозвать вас из отпуска, – сказала она. – К сожалению, никогда не угадаешь, что окажется пустой тратой времени, а что нет.

– Если можно было бы угадать, и впрямь работалось бы куда легче, – заметил Бэнкс. – Но при всем моем уважении, мэм, я…

– Не стоит. – Жервез прижала палец к губам. – Нет‑ нет‑ нет. Совещание окончено, и никакие версии мы обсуждать не будем. Все. Дело закрыто. – Она водрузила ладони на стол. – Лучше скажите, какие у вас планы на следующую неделю?

– Да особо никаких, – ответил Бэнкс, удивленный неожиданным вопросом. – Завтра приедет София. В субботу мы собирались сходить с ней на «Отелло», а в воскресенье – пообедать с ее родителями. Ничего масштабного.

– Понимаете, меня мучает совесть, я ведь лишила вас отдыха. А у вас ведь намечалась большая вечеринка, верно?

Господи, мысленно ужаснулся Бэнкс, уж не собирается ли она пригласить их с Софией к себе на ужин?

– Ну, вы же не просто так меня вызвали. Не берите в голову, я уже об этом забыл.

– Я ведь знаю, как наша работа корежит личную жизнь. Иногда бывает ужасно тяжело, особенно если встречаешься с человеком не так давно.

– Разумеется, мэм.

К чему это она клонит? Бэнкс давно уже уяснил, что Жервез не стоит задавать слишком много вопросов – пусть уж лучше сама окольными путями выйдет, куда ей надо. Если ее прижать к стенке, она тут же заюлит и свернет разговор.

– Надеюсь, мы не нанесли непоправимого ущерба вашим отношениям с обворожительной Софией, – продолжала вещать Жервез.

– Нет, что вы.

– Как, кстати, у нее дела?

– Чудесно, мэм.

– Хорошо, очень хорошо. Прекрасно. Вы, наверное, удивлены, зачем я вас задержала?

– Если только самую малость, мэм.

– Ах, вы всегда так остроумны, – восхитилась Жервез. – Но теперь я скажу серьезно… э‑ э‑ э… Алан… Я бы хотела искупить свою вину. Как вам это понравится?

– Искупить вину? За что, мэм? – Бэнкс нервно сглотнул.

– За то, что лишила вас части отпуска, разумеется. За что же еще?

– Благодарю вас, – кивнул Бэнкс, – но это совсем не обязательно. Все хорошо.

– Но нет предела совершенству, не так ли?

– Наверное.

– Точно‑ точно. Так вот, я бы хотела, чтобы вы продолжили свой заслуженный отдых. Как насчет недели?

– Что, вы отпускаете меня на всю следующую неделю?

– Да. Инспектор Кэббот и сержант Джекмен займутся той поножовщиной в Истсайд‑ Истейте. Я выделю им в подмогу Гарри Поттера. Мне кажется, он уже более‑ менее освоился. Как вы считаете?

– Из него выйдет хороший коп, – сказал Бэнкс. – Но…

– Никаких «но», – замахала руками Жервез. – Прошу вас. Даже настаиваю. Почему бы вам не насладиться остатком отпуска? В конце концов, вы его заслужили.

– Знаю, мэм, но…

– Никаких «но», – сказала Жервез, вставая. – Можете идти. Это приказ, – добавила она и вышла из конференц‑ зала. Оставшись в одиночестве за длинным блестящим столом, Бэнкс никак не мог осмыслить, что же, черт возьми, сейчас произошло.

– Ну, что скажешь?

В антракте в театральном буфете было жарко и шумно. Бэнкс почувствовал, что на затылке выступил пот. Они с Софией стояли у большого, до пола, окна и смотрели на Маркет‑ стрит, залитую светом фонарей. Вот прошла влюбленная парочка, держась за руки. За ними проследовал мужчина с таксой на поводке, остановившийся на секунду, чтобы собрать темную кучку в пакетик. Пробежали, цокая каблуками и держа в руках воздушные шарики, три девушки в мини‑ юбках и с ушками Микки‑ Мауса на головах – похоже, спешили на девичник. Бэнкс покосился на Софию. Сегодня она распустила волосы, и они волной легли ей на плечи, оттеняя мягкий овал лица, оливковую кожу и темные греческие глаза. «Как же мне повезло», – уже не первый раз за эти месяцы подумал Бэнкс.

– Хм, – хмыкнула София, пригубив красного вина, – скажу честно: это не Лоуренс Оливье.

– А чего ты от них ожидала?

– Ну, свет поставлен удачно, все эти световые контрасты вполне к месту. Но вообще мне не очень сама идея переложить Шекспира в духе немецкого экспрессионизма.

– Мне тоже, – согласился Бэнкс. – Я все жду, что из‑ за кулисы выпрыгнет Носферату и начнет размахивать длиннющими когтями.

София рассмеялась:

– А ведь в те времена все должны были быть крошечного росточка.

– И с пухлыми задами, судя по их одежде, – добавил Бэнкс.

– Наверное, забавно они смотрелись, ковыляя по дворцу. А если серьезно, мне все это даже нравится. Я уже давно не ходила на «Отелло». Если вдуматься, я вообще давно не видела шекспировских пьес на сцене. Прямо вспомнились студенческие годы.

– Ты изучала Шекспира?

– Да, и весьма усиленно.

– Помнится, мы читали «Отелло» на уроках английского в старших классах.

– Не самое легкое чтение в шестнадцать лет. Пьеса‑ то весьма взрослая, – заметила София.

– Ну, не знаю. По‑ моему, я даже тогда хорошо понимал, что такое ревность, – отозвался Бэнкс, вспомнив, как София сказала ему в ответ на восторженный комплимент: «Ну да, мне это говорили».

– Все равно это не одно и то же. Черт! – вскрикнула София, когда ее случайно толкнул проходящий мимо мужчина. Вино из бокала выплеснулось на кофточку. Хорошо хоть, она была темной.

– Извините, – обернувшись, мужчина улыбнулся. – Тут сегодня просто столпотворение, правда?

– Добрый вечер, мистер Ваймен, – поздоровался Бэнкс. – Давно не виделись.

Дерек Ваймен перевел взгляд на Бэнкса, очевидно только в этот момент его заметив. Бэнксу показалось, что Ваймен смотрит на него с опаской и немного настороженно. Впрочем, такое случалось и раньше, как только человек узнавал, где он работает. У всех есть свои маленькие тайны, в которые не хочется посвящать полицию: неоплаченные штрафы, марихуана в университете, недостоверные налоговые декларации, давние мальчишеские выходки в магазинах. Не важно, что именно, в любом случае человек чувствует себя виноватым. Интересно, что такого натворил Ваймен? Может, он содомит?

– Не волнуйтесь, все в порядке, – сказала София.

– Нет‑ нет, давайте принесу вам соду. Я настаиваю, – добавил он.

– Ну что вы, тут всего лишь капелька, да и ту уже не видно.

Все это время Ваймен бесил Бэнкса, поскольку пялился на грудь Софии. С таким видом, будто собрался вытащить из кармана платок, чтобы промокнуть едва заметное пятнышко.

– А я думал, вам некогда ходить во время спектакля по буфетам, – заметил Бэнкс. – Разве вы не должны сейчас быть за сценой, воодушевлять актеров?

– Знаете, у нас тут не так, как в футболе, – рассмеялся Ваймен. – Я не имею обыкновения в антракте вламываться в гримерку и орать на актеров. С какой стати? По‑ вашему, их нужно отчитать? А по‑ моему, они и так прекрасно справляются. – Он протянул руку Софии: – Я Дерек Ваймен, режиссер всего этого скромного действа. Мы, кажется, раньше не встречались.

– София Мортон, – ответила она. – А мы как раз хвалили ваш спектакль.

– Спасибо. Инспектор Бэнкс, почему же вы не сказали, что у вас такая обворожительная и прекрасная… э‑ э‑ э… подруга?

– Как‑ то к слову не пришлось, – ответил Бэнкс. – А как поживают ваша жена и детишки?

– Отлично, просто превосходно. Простите, но мне пора бежать. Я…

– Одну секунду, раз уж мы встретились. – Вытянув из кармана помятую фотографию, Бэнкс протянул ее Ваймену: – На этой неделе мы не смогли с вами связаться. Мне сказали, что вы плотно заняты в школе. Не знаете, кто этот мужчина, снятый вместе с Лоуренсом Сильбертом? Возможно, вы узнаете улицу, на которой был сделан этот снимок?

– Понятия не имею, – изучив фотографию, нахмурился Ваймен. – С чего это вы вдруг решили, что я могу это знать? – Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Ну, вы ведь ездили в Лондон с Марком, мало ли…

– Я уже рассказал вам все, что знал.

– А до этой поездки вы ездили туда? В смысле в Лондон? Когда это было?

– Примерно месяц назад. Школа, знаете ли… совершенно нет свободного времени. Послушайте, мне…

– А цифровой фотоаппарат у вас есть?

– Конечно.

– Какая модель?

– «Фуджи». А что?

– И компьютер есть?

– Да, небольшой. Настольный. К чему вдруг все эти вопросы?

– Вы знали, что Лоуренс Сильберт работал на разведку?

– Господи боже, нет! Нет, конечно. Марк никогда об этом не говорил. Извините, но мне действительно пора. Антракт через минуту закончится.

– Ясно, – кивнул Бэнкс и, отодвинувшись, насколько мог, пропустил Ваймена. – Все‑ таки решили поговорить с актерами по душам?

Ваймен, проигнорировав последнюю реплику, стремительно скрылся.

– Не очень‑ то мило с твоей стороны, – заметила София.

– О чем ты?

– Ну, бедняга всего лишь пытался быть вежливым. Вовсе не обязательно было допрашивать его прямо в буфете.

– Да разве же это допрос! Видела бы ты меня за настоящим допросом!

– Ты понял, что я имела в виду.

– Он с тобой флиртовал.

– Ну и что? А ты что, никогда не флиртуешь?

– Я как‑ то об этом не задумывался.

– Флиртуешь, еще как. Я сама видела.

– Это с кем же?

– Да хотя бы с барменшей‑ австралийкой. Блондинистой такой.

– Я с ней не флиртовал. Я просто заказывал у нее коктейли.

– Ага. И потратил на это кучу времени, ибо заодно вел с ней задушевную беседу и сально улыбался. И только не ври, что вы с ней обсуждали регби или крикет.

– Ты права, – рассмеялся Бэнкс. – Виноват. Ну… я насчет Ваймена.

– Ты, что ли, никогда не забываешь про работу?

– Такая работа, как у меня, крепко держит на крючке.

– А он симпатичный, – задумчиво произнесла София, глядя вслед уходящему Ваймену.

– Ты шутишь! Он носит серьгу в одном ухе, а на шею повязывает красную бандану!

– Ну и что…

– У него нет ни капли вкуса.

– Это точно. – Она взглянула на Бэнкса: – А ты считаешь, что он в чем‑ то замешан? Он что, убийца?

– Это вряд ли, – покачал головой Бэнкс. – Но не удивлюсь, если выяснится, что он в чем‑ то замешан.

– В чем? Дело же вроде как закрыли. Ты сам сказал, что тебя совершенно зря вытащили из Лондона, помнишь?

– Это мое начальство так говорит, – поправил ее Бэнкс. – Выдают желаемое за действительное. Вот только я не уверен, что в этом деле все так просто.

– Ну а каково официальное решение?

– Дело закрыто.

– Вот и славно. Будем надеяться, что ничего не изменится, – сказала София.

Прозвенел звонок, возвещающий конец антракта. Бэнкс и София допили вино и направились обратно в зал.

– Есть в твоем новом шкафу для дисков какая‑ то странность, – сказала София, сидя на диване в гостиной Бэнкса. А сам Бэнкс выбирал альбом, соответствовавший позднему часу и настроению, навеянному страданиями злосчастного Отелло.

У них с Софией было правило: когда она приходила в гости, музыку выбирал он, и наоборот. Пока это устраивало обоих. Бэнксу нравились пристрастия Софии, за время их романа он узнал много новых групп и исполнителей. Однако она была довольно привередливой меломанкой, и Бэнкс уже уяснил, что при ней не стоит включать Ричарда Хоули, Дилана, оперных певцов или фолк. Впрочем, иногда и София с удовольствием ходила на выступления местных фолк‑ групп в театре. Говорила, что любит экспериментальную, необычную музыку, но с удовольствием слушала музыку шестидесятых годов и почти всю классику. Софии нравились и Колтрейн, Майлс, Монк, Билл Эванс, так что, как правило, выбор диска не вызывал у Бэнкса долгих раздумий.