Гермиона открыла глаза. Северус лежал рядом и, улыбаясь, смотрел на нее. Перевернувшись, девушка прижалась к его груди.

Северус, — прошептала она, — это самое счастливое рождество в моей жизни.

В моей тоже, — отозвался он, обнимая ее, — Даже и не знаю, за какие заслуги мне выпало такое счастье. Это настолько прекрасно, что похоже на сон. И, черт возьми, я не хочу просыпаться.

Волшебница тихонько рассмеялась, а потом сказала совершенно серьезно:

Ну что ты, Северус, ты заслуживаешь счастья больше, чем кто-либо другой. После всего, что тебе пришлось вынести, — она подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и, вдруг засмущавшись, забормотала, — Только не знаю... смогу ли я... дать тебе это счастье... в смысле... я же всех раздражаю... и может... может и тебе тоже... — окончательно запутавшись, она отвела взгляд.

Зельевар взял ее рукой за подбородок, заставляя ее посмотреть ему в лицо, произнес:

Давай проверим, иди-ка сюда.

Гермиона придвинулась к нему, и он коснулся ее губ мягким нежным поцелуем, словно пробуя их на вкус, затем еще и еще раз, углубляя поцелуй, заставив девушку затрепетать. Прервав поцелуй, он посмотрел на нее с ехидной усмешкой, брови его поползли вверх, и он промурлыкал:

Ну что ж, мисс Грейнджер, думаю, у вас есть все шансы на то, чтобы принести немного счастья в жизнь старого, злобного, мрачного...

Северус! — в негодовании воскликнула Гермиона, сверкнув глазами.

Однако, взглянув в смеющееся лицо Снейпа, она не сдержалась и фыркнула:

Кто бы мог подумать, профессор Снейп шутит. Кому рассказать, ведь не поверят.

Лучше и не пытайся, — согласился он, крепче прижимая ее к себе.

Девушка снова прижалась щекой к его груди, задумчиво водя пальчиками по его коже. Рука ее переместилась на его шею и вдруг наткнулась на шрам. Северус дернулся, словно прикосновение было ему неприятно. Гермиона подняла голову, посмотрела на него, и аккуратно провела пальчиком по шраму.

Тебе должно быть противно на него смотреть, — глухо проговорил Снейп, — Я знаю, он безобразен.

Вместо ответа гриффиндорка нежно прикоснулась к шраму губами, заставив зельевара вздрогнуть. Он уставился на нее так, словно впервые увидел. Глаза его расширились, в них промелькнуло непонимание, затем удивление и он пораженно воскликнул:

Ты! Это была ты?

О чем ты говоришь? — в свою очередь удивилась Гермиона.

Ты ведь уже делала это раньше? — спросил Северус, сверля ее взглядом, — Ты уже целовала мой шрам до сегодняшнего дня?

Ну, — она смутилась и виновато опустила глаза, — когда ты был без сознания. Мне так безумно хотелось, чтобы ты вернулся, услышать твой голос, увидеть твои глаза, твою неподражаемую усмешку... — она покраснела, не решаясь посмотреть на него.

Гермиона, — прошептал он, погладив ее по щеке, — я помню... я чувствовал такую дикую боль, потом... прикосновение твоих губ... и... боль ушла. Все это время я считал, что мне приснился этот поцелуй. Ты... — не договорив, он запустил руки в ее волосы и нежно поцеловал.

Постепенно короткий зимний день подходил к концу, и слабый свет, проникавший между раздвинутыми Гермионой шторами, теперь почти совсем не освещал комнату. Неуютная, убогая спальня, окутанная сгущавшимся полумраком, превратилась для них в самое прекрасное место на земле. Они лежали, тесно обнявшись, прислушиваясь к завыванию ветра за окном и наслаждаясь теплом и близостью друг друга. Северус задумчиво перебирал пряди ее каштановых волос, и от прикосновений его пальцев по коже бегали приятные мурашки.